Больше года. Обслуживаю вертолетный полк. Ты мне нужен!
     -- Какое же отношение мой блокпост может иметь к вашему полку?
     -- Хочу с тобой посоветоваться.
     Полуян  посмотрел  на  Резванова  с  подозрением: с  чего  бы это вдруг
контрразведчикам  понадобился  его  совет.  Да  еще  здесь  в мирной станице
Ковыльной?
     -- Думаю,  тебе не надо объяснять,  как  чеченские боевики  относятся к
вертолетчикам?  Если  они   решат  наведаться  в  Ковыльную,  твой  блокпост
немедленно станет передовой. А у тебя есть информация об их планах?
     Полуян замялся. Признаваться,  что Сурмило не снабжает его сведениями о
боевой активности чеченцев, было неловко. Изображать высокую осведомленность
-- тоже казалось нечестным. Вот он и улыбнулся виновато.
     -- Нет у меня никакой информации. Доволен?
     Резванов помрачнел.
     -- Спасибо за честность, хотя я так и думал. Ладно, тогда о другом. Мне
нужен совет военного, который способен оценить разведданные. Не вертолетчик,
не сапер, а именно такой как ты -- общевойсковик.
     -- И на какую тему я должен импровизировать?
     -- О возможных направлениях  нападения и объектах  терактов. Я утонул в
информации.  Ее  в моих  руках  -- навалом.  Пытаюсь  анализировать,  делать
выводы. Но, едва начинаю докладывать начальству, меня посылают... Понимаешь,
куда?  Конечно,  начальству  виднее,  но я тоже не чурбан.  Ты  можешь  меня
выслушать?
     -- Официально или в частном порядке?
     -- В частном.
     --  Пойдет.  Теперь  о  себе  скажи. Помнится,  ты  с  Афгана  поехал в
Московский военный округ. Какими судьбами оказался здесь?
     -- Именно судьбами. Я  ж родом из Гудермеса.  С детства  знаю чеченский
язык. Вот и сочли необходимым  для пользы службы придвинуть поближе к войне,
которой  здесь официально  не ведется. Ладно, --  Резванов  махнул рукой. --
Пойдем  ко мне, если  не  возражаешь?  Здесь недалеко. Я тебя  познакомлю  с
некоторыми бумажками.

     Служебный кабинет Резванова размещался в одной из комнат райвоенкомата.
Тесную клетушку загромождал большой сейф. Рядом была вешалка  для  одежды. У
зарешеченного окна уместились  стол и два  стула -- один для хозяина, второй
для посетителей.
     Усадив  Полуяна, майор  подошел  к  сейфу,  щелкнул  ключом и, прилагая
немалые усилия, открыл тяжелую дверцу. Вынул несколько серых папок.
     -- Познакомлю тебя с тремя видами документов.
     -- Потребуется подписка о неразглашении?
     -- Врезал бы я тебе, Полуян, да ты посильнее -- убьешь еще!
     Полуян улыбнулся:
     -- Ладно, показывай.
     Резванов открыл первую папку, вынул из  нее несколько листков,  положил
на стол. Полуян придвинул их к себе и стал читать.

     "Совершенно секретно. Экз. 2.
     Обзор сведений по обстановке в районе действий бандформирований.
     Агентурный источник "Терек" доносит, что полевой командир Казбек Цокаев
готовит группу боевиков для налета на поселок Виноградный.
     Источник  "Артист"  докладывает  о возможной  диверсии  отряда полевого
командира Байгиева. Планируется взрыв  дамб  на реке  Новый Терек  в  районе
рыбозавода..."
     --  Прочитал?  Теперь взгляни на  радиоперехваты.  --  Резванов положил
перед Полуяном стопку тонкой бумаги. -- Только вчерашние.
     " 14.40. Неустановленная рация в районе Джугурты.
     -- Я, "Азат". Как слышишь, "Тухчар"?
     --  "Азат",  я "Тухчар". Слышу  хорошо. Прошу иметь  в виду,  Мазлак мы
скоро пощупаем.
     --  "Тухчар",  тебя  понял.  Это  хорошая  новость  для  наших.  Желаем
успеха"...

     Дальше Полуян не  стал читать  все. Переговоры, засеченные слухачами из
военной разведки, были однообразными: фиксировался обмен текущей информацией
между  различными  группами  боевиков  и их  штабами. Назывались  незнакомые
точки,  где предстояли операции групп  и отрядов. Но  это  ничего  не давало
человеку  несведущему, впервые  взявшему  в руки  подобные  сообщения. Чтобы
оценить  их  пользу  или   бесполезность  нужно  следить  за  обстановкой  и
перемещениями отрядов -- каждый день в течение долгого времени.
     --   Позывные  имеют   какой-то   смысл?   --  Полуяна   заинтересовали
кодированные названия тех, кто вел разговоры в эфире.
     -- Да, конечно. Назвать?
     -- Если можно.
     -- "Азат" -- по-чеченски означает освобождение. А  "Тухчар" -- название
населенного пункта на востоке Чечни. -- "Мазлак" -- это Моздок... А  вот еще
одна бумага.  Всю ее читать  тебе незачем, но  с тем,  что  я покажу, можешь
ознакомиться.
     Резванов положил на стол стандартный лист машинописного текста. Сверху,
где обычно имеется "шапка", позволяющая узнать, кто составлял документ, кому
предназначен  и какова  степень его секретности,  скрепками  была  подколота
бумажка, закрывавшая текст, так называемая "маска".
     -- Руками не трогай.
     Полуян  понял, Резванов боится, что маска может  стронуться с места. Не
прикасаясь к бумаге, стал читать.

     "Анализируя  сведения, собранные  техническими и оперативными методами,
считаем  возможным  предположить  развитие  событий  на  ближайшее  время  в
следующих направлениях.
     Материалы радиоперехвата  однозначно  позволяют  утверждать об усилении
активности  боевиков  в  районе урочища  Тангичу и  Бакин.  Здесь происходит
перегруппировка  отдельных  отрядов.  Можно ожидать  стягивания  больших сил
Берсаева на маршрутах предполагаемого выдвижения  в  район  действий колонны
особого полка федеральных войск.
     Разведана  новая  база  боевиков  в развалинах  Магусты. Состав до  150
человек.  Имеются инструкторы  из  Пакистана и Афганистана. Эта  группа  уже
провела успешную операцию против колонны 245-го полка.
     Активизируются   группы  боевиков,  предназначенные   для   рейдов   на
территориях  Ставропольского   края  и  Дагестана.  Однако  в  данное  время
проведение теракции ими маловероятно. Тем  не менее,  следует соблюдать меры
особой  предосторожности  в  районах  Виноградное,  Серноводское,   Русское,
Октябрьское, Новогагатали.
     Данное сообщение просим рассматривать как предупреждение".

     -- Прочитал? Что скажешь теперь?
     Подняв глаза, Полуян взглянул  на  Резванова. Тот сидел, устало положив
руки на колени. Лицо его с выпиравшими скулами было обветрено до цвета кофе.
Он, видимо,  просыпался  рано,  брился  электробритвой, которая, как  плохой
комбайн, оставляла огрехи  -- на подбородке  в  двух местах  торчали кустики
несрезанной щетины.
     Заметил  Полуян  и мозоль  на сгибе  указательного  пальца  правой руки
майора, походившую на фасолину, а снаружи  на костяшке чернела ссадина.  Это
от  частого  пользования  автоматом.  Спусковой  крючок  натирает мозоль,  а
костяшку  травмирует спусковая скоба.  Однако спрашивать,  часто ли Резванов
бывает в зоне боевых действий, Полуян счел неудобным.
     -- Не скажу ничего, майор, -- ответил он задумчиво. -- Ты тут плаваешь,
-- хотел сказать "в луже", но подумал, что обижать его не стоит, -- плаваешь
в море информации, а я лишь потрогал с самого  краешка. Но времени вы зря не
теряете, хоть так...
     -- Но ты можешь критически оценить то, что скажу я?
     Полуян грустно улыбнулся.
     -- Ты же умный человек, майор, и знаешь,  -- мы критически воспринимаем
слова других. А вот себя критически оценивать не любил.
     --  Вот   я   тебе  еще   кое-что   покажу.  Резванов  вынул  из  папки
топографическую карту, склеенную из нескольких листов. Развернул, расстелил.
-- Смотри сюда!
     Полуян взглянул -- карта была испещрена красными точками.
     -- Вижу.
     --  Теперь объясняю.  Обобщив  сообщения  агентуры и  данные  армейской
разведки, я отметил все места, которые назывались как возможные объекты атак
террористов...
     -- Так, так...
     Полуян уже с интересом начал рассматривать карту. Первым делом  в глаза
бросалось обилие красных точек. Они, как следы кори, запятнали бумагу.  Сыпь
располагалась  неравномерно.  В  некоторых  местах  стояли рядом  по две-три
точки, в других их оказывалось по пять-шесть.
     -- За какой срок нанесены отметки?
     -- Я взял только последний месяц.
     -- Так, так...
     Палец Полуяна  вдруг остановился возле  группы квадратиков,  означавших
населенный пункт "Ковыльная".
     -- А почему здесь ни одной отметки?
     -- Вот! И  я о  том  же! --  Резванов  вскинулся и просиял. -- Ты сразу
заметил.
     -- Заметил, но пока  не  понял.  --  Полуян вопросительно  поглядел  на
Резванова. -- Почему здесь нет никаких твоих отметок?
     -- А ни в одном сообщении в течение месяца Ковыльная не упоминалась.
     -- Только Ковыльная?
     -- Еще Красноказачья и Горячий ключ.
     Полуян  нашел  названные  станицы.  Они   лежали  более  чем  на  сорок
километров  севернее Ковыльной.  Три эти станицы  вместе образовывали  нечто
похожее  на  равносторонний  треугольник.  При  этом Ковыльная  находидась в
острие угла, обращенного к Чечне. Полуян встал.
     -- Я все понял, майор.
     -- Что именно?
     -- Ковыльную они берегут для удара. Все остальное -- чистая "деза". Ну,
"чехи"! Ну, молотки!


7

     Казбек   Цокаев  получил  от  своего  милиционера,   Султана  Тарамова,
служившего двум хозяевам -- одному за деньги, другому -- за страх, сообщение
о  том,  что батальон  морской  пехоты, который  прибыл с  Дальнего Востока,
должен проследовать через урочище Черный ключ.
     Казбек довольно  ухмыльнулся:  место  ему  было  знакомо до  последнего
бугорка. На этом маршруте они уже однажды под командой Рахмана Мадуева ловко
поймали  русских.  И  дали  такого  шороху,  что  потом  две  недели  подряд
московское  телевидение показывало обгоревшие  коробки  броневиков  и  трупы
солдат, а военное  начальство  бессовестно  врало,  преуменьшая составленные
потери. Пресса орала -- шестьдесят убитых. Какой-то штабной генерал, потупив
глаза, опровергал: не шестьдесят, а пятнадцать. Позже военные раскошелились:
оказалось у них сорок восемь погибших! И только когда журналисты-очевидцы на
пресс-конференции зажали самого военного министра, тот  признал: все-таки не
шестьдесят, а пятьдесят  девять. Тут  же  добавив, обличая  корреспондентов:
"Ваша пресса, как всегда, завралась".
     Казбек  сейчас   пребывал  в  приподнятом  настроении.   Ему,  простому
шоферюге, подчинили настоящего  подполковника, и теперь Казбек по-настоящему
ощущал себя командиром -- большим и важным.
     -- Э, Орцхо!  --  крикнул он боевику, сидевшему неподалеку от землянки,
замаскированной в лесу. -- Позови ко мне Мадуева!
     Сам он вылез из-под крыши и сел на круглый камень.
     -- Звал меня? -- Салах подошел, вытирая руки носовым платком. Он только
что умылся в ручье.
     -- Садись, есть дело. Завтра федералы пойдут через Черный ключ. Морская
пехота. Надо им чешую почистить.
     -- Что решил?
     -- Встретим их в ущелье над речкой.
     -- Второй  раз  на том  же самом месте?  -- Салах  с  сомнением покачал
головой. -- Не выйдет.
     Казбек  улыбнулся.  Он  испытывал к  этому  Мадуеву, двоюродному  брату
своего первого командира Рахмана, не просто недоверие, он опасался его. Было
ясно, если  Салах Мадуев  сумеет показать себя в деле, то ему и переподчинят
отряд, а он, Казбек, окажется опять самым обычным боевиком. Поэтому он очень
хотел доказать, что и без офицерской науки чего-то стоит.
     -- Должно  выйти! -- сказал Казбек. -- Прежде всего  потому, что у  нас
другой  земли нет. Если мы будем искать для войны каждый раз новое место, то
скоро окажемся в Грузии.
     -- Это ты красиво сказал. Но дважды на одной тропе для волков капкан не
ставят.
     Казбек понял: Мадуев подставился, и  открылась возможность врезать  ему
по мозгам так, чтобы запомнил на будущее.
     -- Это что, так принято в Советской  Армии обсуждать решения командира?
В глаза  говорить, что  он  дурак? Если  тебя  этому  там  научили, то здесь
придется   отвыкать.  Не  сумеешь,  я  отучу.  Приказ  Цокаева  не  подлежит
обсуждению. Любое мое слово здесь для тебя и всех других -- закон!
     Казбек замолчал, сделав вид, что думает. А подумав, изрек:
     -- Хотел поручить тебе важное дело, теперь  боюсь. С таким  настроением
на задание не выходят. Вместо тебя пошлю Салима.
     Салах не  ответил. Он  понимал: возрази кто-то  ему самому  в  подобных
обстоятельствах  и  в  такой же форме,  как  возразил  он  Казбеку,  гневная
отповедь последовала бы без промедления,  а слова, вероятнее всего, могли бы
оказаться и покруче. Приходилось признать -- Казбек командир.
     Но Салах  угадывал и  другое.  Казбек,  конечно, знал, что  у кадрового
офицера Мадуева все шансы вытеснить его, и поэтому заранее  принимал меры. А
они похожи повсюду: твой начальник понемногу, но часто капает на тебя своему
начальнику.  И капает до тех  пор, пока мелкие черные пятна не сольются и не
сделают оклеветанного  черным с ног до головы.  Тут уж  никуда не  денешься,
надо терпеть.
     -- Точно, пошлю Салима, --  повторил Казбек, стараясь уязвить побольнее
Салаха.

     Салим Героглу был наемником. Он приехал в Чечню из Турции воевать не за
зеленое знамя  ислама, а за деньги, которые ему  платили  регулярно и щедро.
Тридцатилетний турок на родине не имел работы. Служил  в  армии. Получил чин
капрала. Приобрел боевой опыт в столкновениях с единоверцами -- курдами. Был
легко ранен. После армии в Анкаре пересекая с товарищами из террористической
группы "Серые волки". С их помощью и завербовался в Чечню.
     Салим  был квалифицированным  подрывником.  Он  уверенно  разбирался  в
минном  оружии,   не   делая  различия   между   советскими,   итальянскими,
израильскими   изделиями,  легко   угадывал  все  хитрости,   обеспечивавшие
самоликвидацию  мин. Короче,  свои двести  баксов  в день  Салим отрабатывал
сполна.
     Получив  от  командира  задание,  уже  через  полчаса  в  сопровождении
носильщиков,  тащивших взрывчатку и артиллерийские снаряды  -- их  подрывник
закладывал в фугасы для усиления взрывного  и поражающего эффекта,  -- Салим
отправился в  район  минирования.  К вечеру четыре  мощных  радиоуправляемых
заряда были заложены под гравийное полотно дороги на Черный ключ.


8

     Капитан  Чигирик относился к  своему  вертолету  без  панибратства.  Он
никогда  не позволял себе  сказать  о машине что-нибудь  дурное, осуждающее.
Заметив намек  на  малейшую  неисправность,  вежливо  предупреждал  техника:
"Похоже, наш "Мишка" собрался хворать".
     Он  не  мог подойти  к  машине,  пнуть по  дутику  колеса,  как  делали
некоторые  другие  летуны.  Наоборот,  стараясь  не  демонстрировать   своей
нежности, как бы  невзначай,  украдкой  проводил  ладонью по обшивке, ощущая
шероховатость огрубевшей, краски.
     Заняв  место пилота,  Чигирик поерзал,  устраиваясь поудобнее, закрепил
лямки  парашюта, пристегнулся,  нажал левую  кнопку на  рукоятке управления.
Хмуро спросил:
     -- Я "Десятка", разрешите взлет?
     Сквозь шипение в уши ударил громкий голос:
     -- "Десятый", взлет разрешаю.
     Чигирик растормозил  несущий винт. Проверил ручку "шаг-газ". Она лежала
на  нижнем  упоре,  рукоятка  коррекции  газа  была повернута  влево. Рычаги
управления двигателями -- на  защелках. Краны  останова  --  закрыты. Органы
управления -- на нейтрали...
     Чигирик  делал такие проверки  десятки,  сотни раз и никогда не считал,
что исполняет ненужный, кем-то навязанный ему ритуал. Он твердо усвоил, небо
не прощает беспечности, не терпит фамильярности.
     -- От винтов!
     Чигирик перевел переключатель, нажал кнопку запуска.
     Он  воспринимал машину  как живое  и своенравное  существо,  и которого
нужно хорошо  знать все  привычки  и постоянно учитывать их.  При  отрыве от
земли   его   "Мишка"  самовольно  стремился  совершить  левый  разворот   и
сместиться.  Чигирик  легко  парировал   эти  попытки   отклонением  органов
управления.  И  тогда вертолет,  узнав  твердую  руку  хозяина, выпрямлялся,
переставал крениться.
     Подняв машину, Чигирик завис над бетонкой, развернулся против ветра.
     Он не любил полетов в  горах.  Потоки, устремлявшиеся от земли вверх  и
рвавшиеся  сверху вниз, вызывали  не только  перегрузку конструкции, которую
пилот  ощущал всем телом почти физически,  но и заставляли все время  быть в
напряжении.  Вертолетчики  -- пахари  воздуха. В  каждом  полете у  них своя
целина.  С наветренной стороны  склонов их бросали вверх  дурные  восходящие
струи,  с подветренной -- подхватывали нисходящие и упрямо  тянули  к земле,
стараясь  швырнуть "Мишку" на скалы. Чем выше гора, тем сильнее  сказывалась
болтанка  в ее  зоне.  Лучше всего летать  утром и  вечером,  когда  дневное
светило еще дремлет или утомленно тянется за горизонт. Но кто на войне будет
учитывать, когда летать вертолетам? Надо -- полетишь в любое время дня.
     Над  Чечней вертолет летел,  отстреливая тепловые ловушки,  и то и дело
проседал  в  "воздушные  ямы".  Каждое  неверное  движение  "Мишки"  Чигирик
парировал ручкой управления.
     Внизу тянулось зеленое  масса  леса. Впереди, за ровной зеленью  горных
лугов дыбились  каменные  кряжи. На их уступах,  как пар над кипящим котлом,
клубились белые  тучи. Они  меняли очертания, то  пытались уползти  вверх по
крутым  склонам, то снова  стекали в ущелье.  Шло  вечное борение стихий  --
солнца, ветра, воды. Высоко над  вершинами  призрачно  светился дневной серп
месяца -- бледный, тонкий, неверный...
     Полетное задание Чигирика было предельно простым, хотя на войне простых
дел  не  бывает. Предстояло с севера  пройти  над рекой Белая Шалажа до горы
Бойлойлам, развернуться на запад, в зоне видимости  горы Бозгенты ухватиться
за  русло реки Нетхой, сжатое  с  обеих сторон  горными кручами, и  выйти на
безымянный приток Фортанги чтобы  разведать, нет ли на прилегающих к урочищу
Черный ключ склонах признаков  присутствия боевиков. Если противник не будет
обнаружен,  надо передать  наземному абоненту  с  дурацким позывным  "Лямка"
сигнал: "Все чисто".
     Для надежности разведки лететь следовало на предельно малой высоте.
     Выдерживая  заданный  маршрут,  "Мишка"  прошел   над  всеми   местами,
указанными в полетном задании. Над дорогой в урочище Черный ключ, по которой
уже двигалась войсковая колонна, Чигирик  прошелся дважды.  Увидел на откосе
раму  давно  сгоревшего   грузовика.  Неподалеку  валялась  ржавые   коробки
опрокинутых бронетранспортеров -- никому не нужный металл войны. "Мишка" шел
так  низко, что Чигирик разглядел диск автомобильного колеса, лежавший возле
уреза воды. Ничего подозрительного обнаружить не удалось.
     Резко бросив вертолет вверх, Чигирик отвалил в сторону и набрал высоту,
чтобы перевалить зеленый хребет. Спокойно доложил:
     -- "Лямка", "Лямка", я "Десятый". Все чисто.

     Осмотрев дефиле,  по  которому  должен был  пройти батальон,  и  ничего
подозрительного не обнаружив, Чигирик доложил "Лемке" и резко бросил "Мишку"
вверх, к  голубому ясному  небу. Перевалив через  лесистый  гребень  хребта,
вошел в крутой  разворот.  Дело  было сделано, предстояло уходить домой,  на
базу.
     В  это  время  из  зеленой чащи в догон винтокрылу,  протянув  за собой
пенисто-дымный  хвост, рванулась ракета. Звук выстрела потонул в мощном реве
сверкающих лопастей.
     Тяжелый  удар  встряхнул  машину. "Мишка",  такой  послушный,  знакомый
каждой гранью  своего  норова,  вышел из  повиновения.  Борт  зиял  огромной
пробоиной. Пламя лизало желтыми языками рваный металл.
     "Мишка" стремительно терял высоту. Вершины деревьев неслись навстречу с
ужасающей скоростью.
     Опережая  бешеный  темп падения, Чигирик рванул рычаг аварийного сброса
двери, вытолкнул ее наружу.
     По  корпусу машины  с  громким  треском  ударили  сучья буков.  "Мишка"
завалился на правый  борт.  Несущий  винт  с  яростным грохотом  врубился  в
набежавший  снизу  лес.  Удар  о  землю  не   выбил  Чигирика  из  сознания.
Оттолкнувшись, он вывалился  из кабины, отполз от  бушующег