нжевый  шар еще не  погас, когда  из  глубины  земли,  догоняя  его,
вырвался столб огня и черного дыма...
     Утром над горами пролетел  самолет-разведчик. А уже  через час в  штабе
генерала  Шалманова рассматривали свежие  аэрофотоснимки. На листах крупного
формата хорошо просматривалась огромная яма. Увеличительное стекло позволяло
увидеть  торчавшие  вверх  и в стороны,  изогнутые  страшной  силой, стержни
стальной арматуры.
     --  Что  скажете,  Георгий  Петрович?  --  спросил  полковник  Бойко  у
Шалманова.
     -- Отличная работа.
     -- Тогда вот, -- Бойко положил на аэрофотоснимки пластиковую папочку  и
открыл ее. --  Это акт о выполнении задачи.  Мне надо списать затраченные на
контракт средства.


18.

     Считается, что  горный туризм -- это очень трудное испытание физической
и духовной выносливости  человека.  Но  то, что выпало на долю боевой группы
Полуяна, с мирным туризмом сравнить нельзя.
     Туристу  незачем постоянно  думать  о том,  как скрыть свой маршрут  от
чужих глаз. Он может  останавливаться в населенных пунктах, в местах удобных
для  ночевок  и  дневок,  любоваться  пейзажами,  наслаждаться  восходами  и
закатами, распевать с вечера до утра песни под гитару.
     Группе Полуяна приходилось старательно обходить места, где живут  люди.
И  каждый  такой  обход превращался в  крюк, всякий раз  требовавший большой
затраты  сил. Суровая необходимость  заставляла уходить  с  нехоженых троп и
преодолевать неудобья, ради  того, чтобы внезапно  оказаться там, где группу
не ждали.
     Столь же  часто они прерывали  движение для того, чтобы  понаблюдать за
маршрутом  и  старательно  изучить  подозрительные  места,  где  могли  быть
устроены  засады, замаскированы секреты  или поставлены  стационарные  посты
боевиков.

     В штабе Басаева  сразу  связали  взрыв секретной базы с  пребыванием  в
местах ее  расположения таинственной группы федералов. Группы, следы которой
обнаруживались довольно  быстро, но встать на  которые и пойти по ним никому
не удавалось.
     Чтобы хоть каким-то образом  успокоить  себя,  Басаев на  президентском
совете сообщил, что по сведениям, которые добыли его доверенные люди, группа
составлена из  чеченцев,  уроженцев горных  аулов,  которые  прекрасно знали
места,  где  им приходится действовать, где им помогали скрываться от погони
родственники и знакомые.
     Масхадов, выслушав это сообщение, дал резкую отповедь.
     -- Мы знаем, Шамиль,  как ты умеешь оправдываться.  Хорошо знаем. Но не
вздумай  повторять  эту   глупость  на  людях.  Никто   тебе   не   позволит
распространять слухи о  том,  что  горные чеченцы поднялись  против нашей  с
тобой власти. Хотя я прекрасно понимаю, Шамиль, что наши шашни, не ужасайся,
я еще  раз повторю,  -- что наши  шашни  с арабами,  с  ваххабитами, надоели
народу. Надоели! Ты меня понял? И когда ты уйдешь отсюда, то займись делом и
заставь тех, кто на это еще  способен, найти русских. Я повторяю -- русских,
которые шастают в твоем тылу, как у себя дома.
     С совета Басаев  ушел накаленный до  точки плавления. Его давно  так не
унижали.  С  того  момента,  когда в  Абхазии,  осетин, командир  батальона,
подставленный  им,  публично врезал прикладом,  свалил  на землю  и  добавил
несколько  пинков  ногой. Тогда  пришлось  вытерпеть  не  только  боль, но и
оскорбления, от которых он просто  обязан был схватиться за кинжал. В других
условиях...
     -- Я  найду их,  -- успокаивал  себя Басаев.  -- Я изрежу их на  куски.
Запихаю во рту по гранате и подорву!
     Планы  мести возникали в голове  один  страшнее другого.  Оставалось их
воплотить в жизнь.

     Дауд Арсанукаев с энтузиазмом воспринял приказ  Басаева отыскать группу
федералов, которая оказалась в Итум-Калинском районе и действовала без какой
бы  то  ни было  связи с основными  силами. Дауд  сразу  обратил внимание на
приказ  "уничтожить"  и отсутствие  обычного  для  Басаева  требования взять
кого-либо  в плен. Это свидетельствовало  о  том, что генерал  встревожен, а
может даже,  напуган решительностью, с которой русские  ворвались  в Чечню и
разметали  тех,  кто   прикрывал   опасные  горные  проходы   от  возможного
проникновения небольших диверсионных групп спецназа.
     Дауд  сам  отобрал  боевиков, уже имевших  боевой  опыт. Каждый  из них
проверен  в  деле,  как  с  точки  зрения  физической  выносливости,  так  и
беспощадности в отношении к неверным.
     Погрузив команду  в бортовой "Урал", Дауд приказал водителю гнать на юг
по дороге,  что тянулась  по  ущелью Аргуна к грузинской  границе. Посвящать
боевиков в тонкости  предстоявшей операции Дауд не стал. И  уж тем  более он
умолчал о том, какую опасность представляет группа профессионалов,  жертвами
которой уже стали отряды Везирханова и Даги Берсаева.

     Полуян прилег,  плотно  уперся  локтями в  землю и  приложил  бинокль к
глазам.  До  аула  Керой,  видневшегося  вдали,  оставалось  не  более  двух
километров.  Чтобы добраться туда, предстояло  спуститься с крутого склона в
ущелье, перейти  вброд маленькую  речушку. Дома  аула располагались на узкой
полоске берега, которую за многие века вода отвоевала у гор.
     Полуян насчитал шесть новых особняков, яркими заплатами выделявшихся на
фоне  старых сакль  аула  сложенных из  естественного горного  камня. Полуян
легко представил,  сколько усилий потребовалось приложить  тем, кто пробивал
сюда дорогу, вез арматуру, бетон, облицовочные и отделочные материалы.
     По  тому,  как дома выглядели снаружи,  все  для их строительства  было
завезено из центральной России. По  узкой горной дороге, пробитой  по трассе
старой  вьючной  тропы,  соединявшей  аул  Итум-Кале  с  грузинским поселком
Шатили,  который расположен в верховьях Аргуна  на южной  стороне Муцосского
хребта,  можно  протащить  в эти  края  лишь небольшие партии  боеприпасов и
вооружения. Но  волочить по  горам цемент,  кирпич, бетонные  блоки вряд  ли
кому-то приходило в голову.
     Обращало на  себя  внимание,  что  дома  еще  в  процессе строительства
приспосабливались  к  долговременной  обороне.  Едва  ли  хозяева  особняков
предполагали,   что  сюда  доберутся  российские  военные,   но  доверия   к
добропорядочности своих  соседей -- горцев они  явно  не испытывали. Страна,
где  в каждом ауле  имеется свой  отряд  "самообороны", который  обязательно
именуется "полком",  в  любой момент может  обернуться  бандой  абреков, для
которых все равно что грабить, лишь бы нашлось -- кого.
     Судя по схеме, которую вручил Меир Бен Ари, усадьба, стоявшая в стороне
от остальных домов поселка, принадлежала шейху Абу Бакру.
     Это был  тот объект, ради которого, преодолевая трудности и  опасности,
они пришли в долину Аргуна, в глубокий тыл чеченской вольницы.
     Полуян рассматривал дом методично, не торопясь.
     Первый  этаж представлял  собой бетонный  монолитный  блок.  На  разных
уровнях по фасаду тянулись  четыре  узкие  амбразуры  -- две располагались у
самой  земли,  две  --  в  метре  от  нее.  Еще по две прорези  для стрельбы
виднелись в торцах здания.
     Второй   этаж   --  жилой,   был   выложен   из   прекрасного   кирпича
песчано-желтого  цвета.  В  широких  светлых  окнах  хорошо  просматривались
фирменные рамы из полихлорвинила.
     Внимательно  вглядываясь,  Полуян  определил,  что  чуть  ниже  оконных
переплетов   под   подоконниками,   прикрытые   металлическими   пластинами,
находились небольшие прорези амбразур.
     Крутые скаты крыши покрывала зеленая черепица. В двух местах над крышей
торчали два черных прута антенн.
     С  тыловой  стороны  двора,  обращенной  к  горам,   к  дому  примыкала
одноэтажная хозяйственная пристройка. Судя по металлическим воротам, там мог
находиться гараж на две машины и помещение  мастерской.  За оградой, ближе к
крутому склону  горы, стояла  высокая бетонная мачта с  тарелкой космической
связи на макушке.
     Шейх, устраивая гнездо  в горах, наверняка  был уверен, что  нашел  для
себя надежное убежище и поселился здесь на долгое время
     В горах  было тихо, и лишь далекий заунывный звук, походивший на волчье
подвывание,  доносился  до  ушей  по  трубе  ущелья.  "Слухач"  Таран  долго
прислушивался, пока наконец  понял, что это  в невидимом горном ауле муэдзин
гнусаво тянет  азан -- призыв к полуденной  молитве. Где  располагался аул и
далеко ли  до него  определить, на  слух было трудно: в горном воздухе звуки
распространялись легко, не теряя своей тональности.
     Неожиданно пение муэдзина, доносившееся издалека, заглушил громкий звук
пробудившейся рации.
     -- Русский,  ты меня слышишь?! --  голос,  рвавшийся  из  эфира,  бил в
перепонки. Полуян улыбнулся. В  интонациях  вопроса слышались  волчьи нотки,
хорошо знакомые по знаменитому мультфильму.  Казалось, что тот,  кто вышел в
эфир сейчас завопит: "Ну, заяц, погоди!"
     -- Ответить? -- спросил Резванов.
     Полуян отрицательно качнул головой.
     -- Я знаю, русский, ты меня слышишь, продолжался крик. -- Так вот знай,
я сдеру с тебя шкуру! Сдеру!
     В  последнем  слове,  произнесенном  с  нервным надрывом,  чудилась  не
уверенность, сколько нескрываемое отчаянье.
     -- Эх, -- сказал Бритвин с сожалением, -- я бы ему ответил!
     -- Не надо, -- Полуян  на  этот  счет  имел  свои  соображения.  -- Эта
публика сейчас чувствует себя в роли волков. Не будем их разочаровывать. Они
пытаются угадать, куда  мы от них  побежим. О том, что  мы пойдем навстречу,
мысль им наверняка не приходит. В этом наш козырь.
     --  Мы  не  знаем  сколько их, -- высказал сомнение  Таран,  -- вот что
плохо.
     -- Узнаем, -- ответил Полуян. -- Сейчас пойдем и узнаем.

     Умение  преодолевать трудности  -- это не  столько  физическое, сколько
моральное качество человеческой натуры. Выносливые люди, ощущают усталость в
той же  мере, как и  все остальные,  но  они  не обращают на  нее внимания и
переносят тяготы, как явления неизбежно сопутствующие напряженной работе.
     В  течение  часа Полуян  вел  группу ускоренным  шагом,  поскольку  они
двигались параллельно склону  горы по старой овечьей тропе, и это  давало им
возможность побыстрее выйти подальше из опасного района. Когда потребовалось
брать подъем, они перешли на размеренный шаг, чтобы  не сбивать дыхания. Все
необходимое  они теперь  несли на  себе. Ишаков  пришлось оставить еще перед
боем с отрядом Даги Берсаева.
     Тропа,  змеясь  среди  камней,  снизу  просматривалась плохо, и  группа
двигалась перекатами.  Пока двое уходили вверх, остальные занимали  позиции,
готовясь отразить нападения с флангов и тыла.
     И "Урал" в долине Аргуна заметил издалека. Машина задержалась на дороге
у большой  воронки,  которую  оставила авиационная  бомба, сброшенная  ночью
пролетавшим  здесь  штурмовиком.  Боевики,  вооружившись   лопатами,  наспех
устраняли  повреждение  полотна,   пытаясь  обеспечить  машине   возможность
проезда.
     Чтобы  выбраться на проезжую часть,  группе  Полуяна надо  было  пройти
далеко вперед по склону и затем найти удобный спуск. Тропа пролегала в узкой
щели, прорытой ливневыми потоками, стекавшими со склонов горы. Перегораживая
путь, в овражке лежала большая куча сухих кукурузных стеблей.
     Полуян, остановил людей.
     -- Столяров, спустись туда.
     Группа  изготовилась к  ведению огня, чтобы при необходимости  прикрыть
товарища, а Столяров двинулся вниз, проверить, нет ли на тропе мин.
     Минуту спустя, он замахал руками, приглашая остальных подойти к нему.
     Оказалось,  что под стеблями кукурузы стоит черный джип. В нем все было
исправно, кроме левого переднего  колеса. Шина выглядела изрядно изжеванной,
а диск оказался смятым слабым взрывом или сильным ударом.
     -- Проверено, мин нет, -- слегка ерничая доложил Столяров.
     -- И все же что-то тебя смущает? -- спросил Резванов.
     -- Есть маненько. Зачем такую машину бросили, если не заминировали?
     --  Не  ломай голову,  -- сказал  Резванов.  --  Передок хозяин конечно
повредил, но вся тачка цела. А чтобы она снова забегала, надо сменить диск и
поставить  новый  скат.  Поэтому машину загнали  в щель  и замаскировали. Не
столько  от  людей  --  чужие  здесь не  ходят,  сколько  от авиации.  Чтобы
ненароком  какой-нибудь  летун не вмазал в нее "нурс". А  местные  ничего не
тронут.
     -- Она может ехать? -- Полуяна больше всего интересовало именно это.
     -- Потихоньку и с большим скрипом.
     -- Тогда  сойдет.  До грузовика не более километра. Если мы подпилим  к
нему на этой колымаге, они не заподозрят...
     Резванов шел впереди машины, придерживая  рукой автомат "Узи",  который
он снял с полевого  командира Астемира Везирханова. Автомат висел на длинном
ремне, что позволяло с предельной легкостью направлять его в любое место.
     Заросший черной густой  бородой, Денис  внешне ничем  не  отличался  от
боевиков,  действовавших  в  этих  краях. Широкая зеленая  повязка, расшитая
вязью арабских букв, плотно перетягивала лоб и придавала ему законченный вид
бойца джихада.
     Резванов медленно двигался по дороге, обходя  лужи, оставленные недавно
прошедшим  ливнем.  Джип,  скособочившись  в  сторону  спущенного  колеса  и
окончательно доминая шину, звякая диском по камням, осторожно полз за ним.
     Метрах  в двадцати от места,  где  дорога, повторяя изгиб  реки, делала
поворот,  стоял  грузовик  "Урал".   Рядом  беспорядочной  кучкой  толпились
боевики, отдыхавшие после  того,  как  засыпали  воронку,  мешавшую им ехать
дальше. Они увидели незнакомца, за  которым, как подбитая утка, припадая  на
поврежденное  колесо,  медленно  полз джип. Вид  приближавшегося человека не
вызвал у  них ни  подозрения, ни  настороженности. Черная неопрятная борода,
замусоленная  камуфляжная  куртка, автомат "узи" у  пояса  -- все  выглядело
привычным  и тревоги не  вызывало.  Да и машина, которая  еле  ползла  из-за
хорошо видимого повреждения, не вызывала ощущения опасности. Чужие, здесь, в
горной Чечне так нахально себя вести не могли.
     -- Салам, -- сказал Резванов, подходя к боевикам.
     Дауд Арсанукаев выступил навстречу Резванову. И Денис сразу  понял, что
молодой боевик и есть командир,  иначе  он не  посмел бы лезть вперед, когда
рядом стояли люди заметно старше его по возрасту.
     --  Салам, -- ответил на приветствие Дауд, -- но мне кажется, что слово
джихад сейчас подошло бы больше...

     "Салам"  -- по-арабски  означает  мир.  Это  слово  вошло в языки  всех
народов, исповедующих ислам. В классической полноте приветствие мусульманина
при встрече  с  единоверцем  звучит так: "Ас-салам  алейкум ва-рахмату-Ллахи
ва-баракатух!",  что  переводится  как  "Мир  вам,  милость   Аллаха  и  его
благословение!" Вежливый  ответ на эти слова звучит чуть  иначе: "Ва алейкум
ас-салам ва-рахмату ллахи ва-  баракатуху!" --  "И вам мир, милость Аллаха и
его благословение!".
     В части, касающейся мусульманского гостеприимства и вежливости,  пророк
Мухаммад оставил правоверным такой завет: "Лучшее  проявление ислама состоит
в том,  чтобы  угощать  людей  и приветствовать тех,  кого знаешь и  кого не
знаешь".
     Повседневность  упростила  формулу   привествия  и   ответа  на   него.
Достаточно сказать "Ас-салам алейкум", -- "Мир  вам", чтобы  получить ответ:
"Ва алейкум ас-салам" -- "И вам мир".

     Дауд, услыхав слово мир из уст человека, который имел  автомат, заметил
не  без остроумия,  что  им обоим  в  конкретной  обстановке  для  взаимного
приветствия куда больше подошло бы слово война.
     Резванов  уже  пересчитал  боевиков. Их  было  тринадцать.  Одиннадцать
вместе с командиром стояли возле кузова  "Урала", водитель топтался у кабины
слева  и  ногой обстукивал колесо, а последний  отошел в сторону  к  кустам,
чтобы справить нужду.
     --  Кого вы ждете? -- спросил Резванов  и остановился так, чтобы видеть
свой джип.
     Оттуда, один  за другим, на дорогу  выбрались  четверо.  Все бородатые,
неопрятные, в камуфляже, бронежилетах с подсумками, полными гранат.
     Командир  боевиков не ответил на вопрос. Он посмотрел на появившихся из
джипа людей и спросил:
     -- А вы куда и откуда?
     Резванов  уловил в  голосе  собеседника  подозрительность, а  в  глазах
настороженность. Ответил спокойно:
     -- Служба шариатской безопасности. Вот мое удостоверение.
     Он сделал рукой движение, показав что собирается  достать  документы из
кармана. Но вместо этого повернул автомат и нажал на спуск.
     "Узи" захлебнулся в безудержном треске.
     Пули, попавшие в грудь  Арсанукаева, отшвырнули его  под задние  колеса
"Урала". Автомат,  не  смолкая  ни  на миг,  поливал свинцом стоявших  рядом
боевиков.
     Едва Резванов открыл огонь, Полуян  побежал вдоль левого борта "Урала",
направляясь к  водителю. Тот  был  безоружен,  но мгновенно  среагировал  на
стрельбу.  Ловко  подпрыгнув, он попытался вскочить в  кабину,  однако  пуля
достала  его в  спину.  Водитель  широко  взмахнул  руками,  словно старался
удержаться за воздух, и упал на спину.
     Помогая  Резванову,  Ярощук  и  Бритвин  рпсстреливали  основную группу
боевиков.
     Таран поразил бородатого моджахеда, выскочившего из  кустов, но  еще не
успевшего поддернуть штаны.
     Это не было боем. Это было расправой. Те, кто еще несколько минут назад
были живыми, теперь лежали в лужах крови, бездыханные и неподвижные.
     Это была  война  --  безжалостная, кровавая, в которой один закон, одно
правило: либо я тебя, либо ты меня.
     Гуманизм --  прекрасная тема  для  обсуждения  в  залах законодательных
собраний,  в кругу умных собеседников, осуждающих  жестокость  и  защищающих
человеколюбие. Два собеседника, направившие друг на друга оружие, чаще всего
решают спор языком огня.
     Полуян стоял над холодеющими телами боевиков и отдавал распоряжения. Он
не думал, даже не позволял  себе размышлять  о происшедшем. Он  не пытался и
оценивать случившееся  с точки зрения высокой морали. Он знал одно  операция
удалась.
     И еще знал, что террорист Хаттаб, который в девяносто шестом году сумел
заманить  в огневой мешок в ущелье Аргуна  между Дачу-Борзоем и  Ярышмардами
батальон  мотострелков и  превратил  его  в кровавое  месиво,  ни  минуты не
мучился сожалениями.  Война  есть  война. Идешь с  оружием, значит  умей его
применять. Не умеешь стрелять первым -- поднимай белый флаг или падай в лужу
собственной крови.
     Кузов "Урала" был забит рухлядью,  в которой команда Полуяна отказывала
себе: спальные мешки, изрядно засаленные и потертые; большой казан с боками,
покрытыми  сажей;  куль мелкой картошки, ящики с банками говяжьей тушенки  и
"Кока-Колы";  несколько  связок  репчатого  лука. И боеприпасы. Именно этого
добра  оказалось  слишком много: несколько  запаянных  цинковых  упаковок  с
автоматными патронами,  два  ящика гранат  и отдельно  от них --  коробки со
взрывателями. Длинные зеленые контейнеры с ручными  гранатометами и  десятка
два противопехотных мин.
     К  Полуяну подошел Ярощук, держа  в  руках стопку собранных у  боевиков
документов. Протянул полиэтиленовый пакет с какими-то бумагами.
     -- Взгляни.
     Полуян  взял пакет.  Достал  из него  иностранный  паспорт.  Открыл.  С
фотографии  на  него  глянуло  лицо  Дауда  Арсанукаева. Документ,  судя  по
надписям,  которые  скрепляли  официальные  печати,  принадлежал  гражданину
Турции  Исмаилу  Гюпгюпоглу,  1953 года рождения,  уроженцу  города  Измира.
Вместе  с паспортом хранился  уже  оплаченный авиационный  билет с  открытой
датой.  Судя  по  нему,  турецкий  подданный Гюпгюпоглу  в  любое время имел
возможность вылететь из Тбилиси в Анкару.
     -- Еще у кого-нибудь есть  такие?  --  поинтересовался  Полуян и потряс
книжкой авиабилета.
     Ярощук отрицательно покачал головой.
     -- Нет.  Возможность вовремя  смыться,  судя  по  всему,  предоставлена
только полевым командирам. Аллах акбар -- и вперед!
     Н