люют.
     --  А может,  нам его перед  этим, еще  и медалью отметить? Или вручить
премию? Есть у нас наградной фонд?
     Шавлахов, обезумев от страха, ничего уже не понимал. Он видел одно: эти
не шутят!
     -- Пуля в брюхо -- разве награда?
     -- Для кого  как. -- Полуян взял  со стола  зеленую  налобную  повязку,
которую нашли у  чеченца в нагрудном кармане куртки, и потряс ею.  -- Можешь
мне объяснить, что это такое?
     -- Тряпка, ну и что? У них все фанатики такие носят.
     -- Точно, фанатики.  А написано на ней: "Ла иль ллах илля ллахи". Иначе
говоря, "Нет бога,  кроме Аллаха". Это означает, что парень  готов предстать
перед своим Создателем и даже сам стремится к этому. А ты решил лично помочь
ему стать святым.
     -- А  какая  разница --  шлепнем мы его или повесим?  Душа вон в  любом
случае.
     -- Так, сержант, да не так. Убьешь  его, дух выйдет из горла и напрямую
к престолу Аллаха. В райские кущи. Там у них девки, еда, питье... А повесим,
у духа не останется иного пути, как выйти через задницу...
     Милиционеры  загоготали,  представив  себе  такую  картину, а  Шавлахов
дернулся. Он чувствовал, что его сознание мутится.
     -- Чего ржете? -- Полуян не поддержал веселья  подчиненных. -- Думаете,
Аллаху будет приятно видеть бессмертную душу  своего  героя, борца  за веру,
перемазанную в дерьме?
     -- Ну, командир! -- Тараненко не скрывал веселья. -- Да я сам сейчас за
веревкой слетаю. Пока Ярцева ждать -- бык отелится... Ну и ну! Про душу  я и
не подумал! Надо же! Откуда вы знаете?
     --  Да уж пришлось. В Афгане подобных ему хватало. А перехватишь  горло
веревочкой, душа из него вон. Если честно -- очень вонючая у них душа...
     Боевой командир Полуян сам в жизни никого не мучил, не вешал, но сейчас
рассказывал  об этом  так, что у Шавлахова не  возникло  и  тени сомнения  в
правдивости его слов.
     Тараненко, вышедший на несколько минут  из помещения, вернулся с куском
синего телефонного провода.
     -- Командир, веревки нет. Может, обойдемся этим?
     Шавлахов  рухнул  на  колени.  Вытянул  перед  собой  руки  в  стальных
браслетах.
     --  Товарищи!  Братья!  Не  надо!  Я  только  маленький  человек!  Меня
запугали. Податься некуда. Теперь вы убить хотите. Те, кто меня послал, тоже
смертью грозили. Сказали, что всю семью вырежут...
     --  Встань,  -- Полуян говорил спокойно и рассудительно.  Надо было  по
мере  возможности  вселить  надежду  в перепуганного мерзавца. -- Выкладывай
все, что знаешь. Кому везешь  оружие?  Для  какой  цели?  Когда  собираетесь
выступать?
     -- Когда,  не знаю.  Клянусь,  мне  об  этом  не  сказали.  Привез  для
боевиков.  Они  будут  делать налет на  Ковыльную. Клянусь  Аллахом,  чистая
правда. Только не убивайте...
     Шавлахов рассказывал обо всем, что знал, почти час. А  вечером того  же
дня милиция произвела в станице Ковыльной аресты. Тихо и решительно.

18

     Чигирик снимал "угол" в доме у вдовы директора совхоза "Красный гигант"
Дарьи Семеновны Шпак.
     Большой  каменный  особняк  утопал в яблоневом саду,  где  осенью землю
усыпали крупные краснобокие плоды.
     Дарья Семеновна была женщиной простой и хозяйственной.  "Угол", который
она с удовольствием уступила Чигирику, представлял собой две светлые комнаты
с окнами, выходившими в сад.
     Появление в доме Нарбики Дарья Семеновна встретила доброжелательно. Она
считала ненормальным,  что ее квартирант -- видный, самостоятельный мужчина,
офицер -- не удосужился до сих пор обзавестись семьей.
     А  Нарбика  первым  делом  отправилась  на  почту и дала  телеграмму  в
Ростов-на-Дону, куда уже наверное выехала Деша: "Ростов-на-Дону. Почтамт. До
востребования. Нахаевой Деше. Приезжай Ковыльную. Жду. Нарбика".
     Свадьбу капитан Анатолий Чигирик и Нарбика  Нахаева назначили на осень.
Надо было поднакопить деньжат. Жалованье офицера, которое в российской армии
ко  всему  платили нерегулярно,  не позволяло  молодым прямо сейчас  собрать
гостей и закатить пир на весь мир.
     А  потом  приехала и Деша.  Тут  уж Дарья  Семеновна  совсем  растаяла.
Появление  двух женщин-красавиц  в  ее  доме сделало жизнь в нем и для самой
хозяйки наполненной и интересной.
     Ранним утром Нарбика и Деша вышли на  улицу  с душами, полными счастья,
тепла и лета. Жаркого  южного лета. Сестры  только что обменялись радостными
для них новостями.
     Когда они спускались  с крыльца, Деша  взяла руку Нарбики и  положила к
себе на живот.
     -- Он уже там, -- сказала она, -- я знаю. Наш сын. Мой и Салаха...
     Нарбика звонко рассмеялась.
     -- А я все не решалась сказать тебе про себя.
     -- Что?
     -- У меня ведь тоже...
     Сестры порывисто обнялись -- счастливые и понимающие друг друга.
     -- Я так рада!
     -- А я больше -- за тебя и себя!
     Из-за садов  вставало  солнце. Просвечивая  сквозь листву пирамидальных
тополей, землю пятнали  радостные солнечные зайчики.  В ветках  раскидистого
береста сладостно стонала горлица.
     Нарбика  в красном  трикотажном платье,  легкая,  гибкая,  как лозинка,
остановилась у калитки и козырьком  руки прикрыла глаза от света. Уж слишком
много солнца лилось на землю с вольных небес.
     За   Нарбикой  шла  Деша   --   красавица  в  белой  блузке,  в  черной
плиссированной  юбке.  Она двигалась легко, мягко  ступая  стройными ногами,
голову держала гордо, и валик переливающихся вороньим  блеском волос, венчал
ее красоту.
     Они вышли в мир тепла и покоя.
     Возились в пыли воробьи. За забором обиженно попискивал кутенок.
     Мир.  Естественное  и  полное смысла  состояние,  в котором должен жить
человек...

     Туган Сурхаев, двоюродный брат  Казбека Цокаева, занял позицию на крыше
школы имени Макаренко еще в темноте. Туган прибыл в Ковыльную поздно вечером
и  ничего не знал о произведенных  арестах  большинства  местных  помощников
Казбека,  поскольку  каждому из  них отводилась  своя, персональная  роль, и
входить в контакт с ними Туган не должен был.
     Задача у Тугана была совершенно  конкретная:  создать  панику на ложном
направлении. Отвлечь внимание местных властей от главных целей боевиков.
     В восемь тридцать утра Тугану предстояло открыть стрельбу на Пионерской
улице. Неподалеку находился райотдел милиции. И стрельба должна была вызвать
немедленную реакцию:  все силы сюда, где прозвучали  выстрелы! А сам стрелок
обязан был тут же сменить позицию.
     От школы путь Тугана лежал через сад к больнице. Именно туда ко времени
его появления и  должна была подкатить машина с  боевиками  основной ударной
группы.
     Школа располагалась удобно -- фасадом на улицу. С внутренней стороны ее
окружал  большой сад. Крыша оказалась плоской, и выбрать на  ней позицию  не
составляло труда. Перед Туганом открывался обзор в обе стороны Пионерской --
от сельмага до совхозного автохозяйства.
     Туган взглянул на часы. Стрелки показывали восемь двадцать шесть. Улица
выглядела пустынной, и  поэтому  первые же появившиеся на  ней прохожие были
обречены стать для стрелка мишенями.
     Положив цевье на ладонь, боевик передернул затвор,  загнал  в патронник
первый патрон. Припал к оптическому прицелу, выискивая подходящую цель.
     Можно было,  конечно, просто шарахнуть пару раз  в воздух --  все равно
будет шум, но впустую тратить патроны,  а  потом удирать по лестнице вниз  и
ломиться через гущу  сада  желания  не было. Два пустых выстрела  --  только
сотрясение воздуха. А вот два трупа -- это уже нечто, наглядно  доказывающее
серьезность намерений организаторов заварушки.
     Просто  прозвучавший  выстрел  пугает.  Убитый  человек вселяет в  души
свидетелей холодный ужас.
     Наконец  Туган увидел, как из дальнего дома на улицу вышли две женщины.
Разодетые,  будто   на  праздник,   по-утреннему  свежие,  оживленные.   Они
немедленно вызвали у боевика приступ черной  ярости. Он подвел марку прицела
к лицу  той, которая шла чуть  впереди и  была  одета  в  вызывающе  красное
платье.
     "Красивая",  -- эта мысль лишь коснулась  сознания, уступая  место злой
расчетливости стрелка.
     Спусковой  крючок  двинулся  мягко,  не  оказывая  сопротивления.  Звук
сорвавшегося с боевого  взвода ударника  утонол в громком отрывистом грохоте
выстрела.
     Женщина  на долю  секунды замерла,  взмахнула руками и  разом, во  весь
рост, как срезанная ножом тростинка, упала, опрокинувшись на спину...
     Деша не  сразу  поняла,  что  произошло,  откуда выстрел, почему  упала
Нарбика.  Она  кинулась на  колени,  раскинула  руки над распростертым телом
сестры, словно защищая ее от солнца. И тут же пораженная второй пулей Тугана
в темя, накрыла собой Нарбику.
     Так и не узнали сестры, что с момента их смерти начался День Джихада...
     Если в твой дом уже ворвалась война, куда от нее ни прячься -- в  угол,
под кровать, или в подвал, -- пуля и бомба могут найти тебя и там.
     И пули нашли, что искали.
     Метким стрелком был Туган. Снайпером...

     Проводив  Нарбику  и Дешу,  Дарья Семеновна с  ведром  и  направилась к
колонке  по воду.  Не  успела еще и  калитки открыть, как над улицей один за
другим прокатились два выстрела.
     Тревоги  у  Дарьи Семеновны эти звуки  не вызвали: проезжавшие по улице
машины и  мотоциклы бабахали куда громче. Все привыкли. Но то, что случилось
непоправимое, Дарья Семеновна поняла сразу, едва ступила за калитку.
     Нарбика и Деша лежали на земле -- одна поперек другой.
     -- Ой, Боже!  Ой, Боже! --  Дарья  Семеновна  метнулась к  ним, увидела
кровь, остекленевшие глаза Нарбики, и поняла, что помочь  им уже не в силах.
И закричала...
     Бросив ведро, громко причитая, она побежала  по улице к  почте. Там был
телефон.
     На запыхавшуюся посетительницу телеграфистка -- единственная живая душа
в этот час в отделении связи -- взглянула с удивлением.
     -- Что-нибудь случилось, Дарья Семеновна? Вам помочь?
     -- Ой, милая! Ой, Боже! Мне надо полк... Там!.. Там!..
     Она все не могла объяснить, что произошло где-то там.

     Капитан  Чигирик находился в  классе предполетной подготовки. Он взял у
"секретчика" приказы  последнего месяца, с которыми не успел ознакомиться, и
теперь  читал  их, выписывая  в рабочую тетрадь  некоторые  необходимые  для
службы требования.
     Раскрылась дверь, и в  класс ввалился посыльный  -- ефрейтор  с красной
повязкой на рукаве.
     -- Товарищ капитан, -- вас к телефону. На капэпу.
     -- На КПП, -- добродушно поправил Чигирик.
     -- Так точно! -- солдат лихо бросил ладонь к пилотке.
     Они вместе двинулись к воротам полковой территории.
     Дежурный кивком указал на трубку. Она лежала на столе, ожидая Чигирика.
Тот взял ее.
     -- Алло, я слушаю.
     -- Толя! Толенька!
     Само  обращение   заставило  Чигирика  заволноваться.  Дарья  Семеновна
называла  его  Анатолием Максимовичем, никогда  не переходя  границ сельской
вежливости. И вдруг... Что случилось?
     Местная линия связи часто барахлила, и звуки из станицы долетали словно
комариный писк. Уловить интонацию говорящего было просто невозможно.
     --  Я слушаю!  Это  вы,  Дарья Семеновна? -- Чигирик  окружил  микрофон
ладонью и  заорал в него  так,  будто  старался докричаться  до станицы:  --
Слушаю, Дарья Семеновна! Говорите!
     --  Толенька!  Здесь  стреляют.  Толя, милый!  Нарбику убили!  Чеченцы!
Война!..
     Трубка продолжала  пищать еще что-то,  но  Чигирик,  словно оглушенной,
как-то даже опасливо, веря и не веря тому, что только что услышал, аккуратно
положил трубку на столик рядом с аппаратом. И  не произнеся ни слова,  вышел
из помещения.
     Дежурный  с  недоумением  посмотрел  ему  в  след,  потом  взглянул  на
прапорщика ожидавшего, когда освободится телефон. Тот тоже ничего не  понял,
но на всякий случай выразительно покрутил пальцем у виска...
     А  Чигирик  уже  мчался  по  асфальтовой  дорожке  к  вышке  стартового
командного  пункта  где  сейчас находился командир  полка. Для  того,  чтобы
покинуть территорию полка, необходимо было получить его разрешение.

19

     С  юго-востока  мимо  Могилы  к  блокпосту  катил  серебристый  трейлер
известной уже в Ковыльной фирмы "Хладотранс".  Машина шла медленно,  хотя на
этом  участке  дороги  водители  обычно  старались гнать так,  чтоб  в  ушах
свистело. В данном же  случае  соблюдение правил было показным. Не следовало
вызывать у здешних пикетчиков желания цепляться по пустякам.
     Полуян вышел из  домика.  На светофоре,  который  недавно установили  в
сотне метров от блокпоста, вспыхнул рубиновый глаз.
     Машина остановилась.
     -- Водитель трейлера! --  громко сообщил  "матюгальник". -- Выйдите  из
кабины и подойдите к посту!
     Казбек Цокаев, сидевший рядом с шофером, сразу понял: что-то изменилось
на блокпосту в последние дни. Этот светофор, удаленный от милицейской будки.
Обращение  дежурного к  водителю через  громкоговорящую установку... Это что
же,  в местной милиции появилась новая метла? Ничего хорошего такие перемены
не  сулили.  Придется  походу  менять  замысел.  Но  как?  Чего теперь  надо
опасаться?
     Конечно,  можно приказать  водителю  пойти  на  прорыв  через  участок,
прикрытый  блокпостом.  Но  у  бетонного  капонира Казбек  заметил  бойца  в
бронежилете с заряженным гранатометом  в руках.  И  еще  --  на  пути машины
теперь лежали два противоскоростных валика,  сформованные из бетона прямо на
проезжей части.  Нет, не получится.  Разогнаться и проскочить  это  место на
скорости нельзя.
     Казбек  выматерился.  Русскую ненормативную  лексику  он знал  хорошо и
чужих  слов  не жалел.  Делу  они  конечно  не помогали,  но душе облегчение
приносили.
     --  Иди,  --  Казбек  подтолкнул  водителя дулом  автомата.  --  Только
медленно. Скажи, везешь овощи. Накладную покажи. И не рассуждай, понял?
     Водитель  взял  с  панели корочки  книги "Живые  и  мертвые", в которых
держал накладные и путевые листы, открыл дверцу кабины и спрыгнул на  землю.
Возмущенно  размахивая  руками,  пошел  к  посту.  Полуян  шел  навстречу  с
короткоствольным автоматом на изготовку.
     "Бдят",  --  подумал Казбек  с раздражением. Предчувствие  близкой  уже
схватки подкатило к сердцу, и зщаставило его учащенно забиться.
     --  В чем  дело,  начальник? --  Водитель задал  вопрос  громко,  чтобы
услыхал Казбек. -- Вот бумажки! Все в них в порядке! -- Он потряс  в воздухе
своей папочкой.
     Казбек не спускал  глаз с водителя. Тот, подойдя к инспектору вплотную,
протянул ему свою книжечку.
     Открыв дверцу кабины, Казбек  неторопливо выбрался  наружу  и прошел  к
задним дверям фургона. Откинул запиравшую их щеколду и сказал вполголоса:
     -- Ребята, приготовились. По команде атаковать.
     Этому водителю Казбек все-таки не доверял, хотя всю сумму -- пять тысяч
долларов  --   оплатил  сразу   при   договоре.  Букар  Насухов,  лезгин  по
национальности, мог дрогнуть и сдать команду, чтобы не нести ответственности
за ее доставку в станицу.
     Казбек  еще не  знал, что он  угадал  про  этого водилу.  Поколебавшись
мгновенье, Насухов принял решение.
     --  Товарищ  начальник,  --  продолжая махать руками,  как  и  положено
темпераментному кавказцу, прошептал он, -- У меня в машине банда. Большая.
     -- Серьезно? -- Полуян спокойно взял протянутые ему документы  и сделал
вид,  будто разглядывает их.  Он заметил,  как пассажир, сидевший  в кабине,
осторожно из нее  вылез и  ушел  за  трейлер. --  Почему  же  вы,  гражданин
Насухов, вместо фруктов и овощей перевозите банды? -- спросил тихо, не глядя
в глаза водителю.
     -- Товарищ начальник...
     --  Не  горячитесь,  Насухов.  Делайте  вид,  что  пока все  нормально.
Продолжайте.
     --  Меня задержали  у Перевальной.  У  них  сдохла машина. Фрукты-овощи
выкинули. Сами сели. Человек двадцать. Полный фургон.
     Насухов  спасал себя. Но  ни про деньги, ни  про то, что сам согласился
везти боевиков, говорить не стал.
     -- Тараненко! -- Полуян обернулся к блокпосту.
     Сержант вышел наружу. Спокойно подошел к Полуяну.
     -- Слушаю.
     --  К  нам  прибыли  гости. Долгожданные. Расчет по  местам. Без суеты.
Стрелять только по команде.
     -- Понял.
     Тем же  спокойным шагом сержант  вернулся к домику. И  уже через минуту
пять бойцов, пригибаясь, бросились по траншее к огневым точкам.
     Казбек, из-за  корпуса  фургона наблюдавший за  блокпостом  в  бинокль,
заметил  это  движение.  И  даже  зубами  заскрипел.  Неужели  менты  что-то
заподозрили?  Значит, только  внезапный удар,  резкий  бросок  могли  спасти
положение. Медлить больше нельзя. И он заорал:
     -- Дошлука! Давай гранату! И вперед!
     Голос  Казбека  сорвался.  Он  уже  плохо  владел   собой,   видя,  как
выпрыгивают из фургона его боевики.
     Выстрел гранатомета и взрыв гранаты слились в один  раскатистый грохот.
От стены пикета градом брызгнула кирпичная крошка.
     Казбек  сам повел  боевиков в атаку. Тут и бежать-то всего каких-то сто
метров. Почти рядом, но эти сто шагов надо пробежать.
     Автоматы уже захлебывались в заполошном треске.
     У них  одно опасное  психологическое  свойство,  которое, к  сожалению,
плохо учитывают не профессиональные военные.
     В чрезвычайной обстановке, когда  человек больше всего боится ответного
огня противника,  его  автомат начинает работать без  передышки. Это  как бы
придает атакующему чувство большей уверенности в себе и заглушает страх.
     Всякий, кто  попадал  под обстрел в боевой обстановке, знает, как часто
люди стремятся палить очередями, даже когда этого делать не следует.
     Подбадривая  себя  и  беспрерывно  паля,  боевики  бежали  и  вразнобой
кричали: "Аллах акбар!"
     Позиция блокпоста молчала, словно там все вымерло.
     Сперва  Сперва  наступающие  рассыпались цепью. Но через  пару десятков
шагов уткнулись в заранее  вырытые траншеи и  увидели, что они непреодолимы:
невидимые прежде, траншеи защищали спирали Бруно, уложенные в два ряда.
     Атакующие скучились.
     И  лишь  теперь;  когда до блокпоста  оставалось  не  более  пятидесяти
метров, оборона взорвалась огнем.
     В  боевиков полетели  гранаты.  Ударили автоматы. Словно наткнувшись на
невидимую стену,  чеченцы остановились. Несколько человек  упало. Другие, не
выдержав огня, кинулись назад, к трейлеру и укрылись за ним...

     Сержант Тараненко откладывал автомат, брался за рацию и звал помощь.
     -- "Степь!", "Степь!", я  "Курган". Ведем бой.  Нужна подмога! "Степь!"
"Степь!"  Нужна  подмога!  --  А  чтоб было  еще  понятнее,  бросал  в  эфир
стандартный армейский призыв беды: "Три! Три! Три!"
     В райотделе милиции у работавшей рации стоял капитан  Лукин, оставшийся
за  начальника.  Дежурный лейтенант Максимов сидел за столом,  положив перед
собой  журнал  учета  происшествий  и  старательно  записывал  время,  когда
блокпост "Курган" сообщил о нападении.
     Лукин остановил его злым окриком:
     -- Не разводи бюрократию, Максимов!
     -- "Степь! Нужна подмога!" -- взывала между тем рация.
     И не отчаянье звучало в голосе Тараненко, а  надежда. Не  могло же быть
чтобы товарищи по службе, услышав его тревожный призыв, не откликнулись и не
пришли на помощь!..
     Но дело в том,  что  на блокпосту не знали, что ночью, подняв резервную
оперативную  группу, подполковник Сурмило умчался в  степь.  Там  на полевую
базу совхоза "Камышинский" напала  неизвестная банда, отбила у сторожей  две
сотни голов овец и погнала их  в  сторону Калмыкии. А пятерых  милиционеров,
оставшихся  в   распоряжении  капитана   Лукина,  тот  недавно  отправил  на
Пушкинскую улицу, где были убиты две женщины.
     -- Иван Ильич! -- совсем уже  растерялся лейтенант Максимов.  -- Что же
делать? Надо им помочь.
     -- А как? --разъярился Лукин.
     -- Людей послать.
     --  А где я  их возьму? Нет у  меня никого! Я что, сам  побегу собирать
народ по станице?! -- И