груза на
свои плечи. -- В известность его я поставлю.
     Подумав, Мохнач решил пойти дальше.
     --  Может,  мне  самому  вывести  его  перед  строем?  Соберу офицеров,
поговорим. Полуяну люди в лицо скажут, что о нем думают...
     Дымов откликнулся немедленно:
     -- Кто скажет? Много у тебя таких людей?
     -- Подготовим. Одного, двух... Найдем. Будьте уверены.
     -- Выбрось из головы! --  Комбриг неожиданно вскипел.--А если кто-то из
офицеров поддержит Полуяна? Ты об этом подумал?!
     Полтора часа обратно, в  гарнизон.  И  опять  Полуян у командира полка.
Мохнач спокоен, умиротворен, не говорит -- мурлычет:
     -- Я был в бригаде.  Говорил с комбригом. Он тебя понимает. Говорит, ты
переутомился. Так  что  пиши рапорт. Отправим тебя  в отпуск. Путевку дадим.
Езжай в Дарасун. В Забайкалье. Водички там  поглотаешь. Говорят, успокаивает
нервы...
     -- Путевка есть?
     Мохнач оживился, почувствовав интерес Полуяна к его предложению.
     -- Есть. Люксовая.
     -- Тогда поезжайте сами. Я гляжу, у вас тоже нервишки разболтаны. А для
меня здоровье арбатских героев...
     Полуян  снова  взбрыкнул,  потерял   осторожность.  Второй  раз  такого
нахальства Мохнач не ожидал. Сдерживать себя не стал.
     --  Полуян!  Хорошего отношения ты не  понимаешь.  Тогда садись и  пиши
рапорт. Об увольнении. К чертовой матери! Или пойдешь  под суд! За этим дело
не станет!
     -- Рапорт я напишу. С объяснением причин отказа выполнять приказ.
     -- Пиши что хочешь! Трибунал разберется.

8

     Начальник краевого управления ФСБ полковник Валерий Борисович Кутин был
занят не  очень  приятным делом. Два дня назад на прием к  нему  напросилась
корреспондентка городской газеты "Вечерние новости" Галина Кагарлицкая. Дама
из рьяных  "демократок",  писала  о  преступности  и  терроризме,  при  этом
всячески  старалась побольнее уколоть силовые структуры. Судя по ее статьям,
авторша далеко не  всегда разбиралась  в  проблемах, о которых писала,  зато
умела  выражаться  хлестко  и  по   твердому  убеждению   Кутина,  абсолютно
безответственно.
     Кутин мог бы и не встречаться с Кагарлицкой, которую никогда не видел и
видеть  не  желал.  Более  того,  при  упоминании  ее  фамилии он  испытывал
устойчивое   раздражение.   Однако   не  принимать  журналистку  в  условиях
демократии- значило демонстрировать свою слабину.
     Кагарлицкая оказалась  куда симпатичнее, нежели  ее представлял  Кутин:
маленькое  привлекательное  личико,  неуловимо  похожее на  лисью  мордочку,
острые  проницательные глазки,  аккуратный носик  с  чувственными  ноздрями,
яркие, соблазнительные губы.
     Она уселась перед  полковником в вольной позе  -- закинув ногу на ногу.
Кутин  всячески старался  не  глядеть  на ее  круглые матовые колени, но его
взгляд автоматически  на них  фокусировался, и  отвести  его в сторону  было
трудно.
     Тема беседы была банальной. Незадолго  до их встречи Федеральная служба
безопасности  края  провела успешную  операцию  по  раскрытию  и  задержанию
подпольной  группы  торговцев  огнестрельным  оружием.  Основной  товар   --
пистолеты  ТТ  ижевского  производства  с  удлиненным  стволом  и  нарезкой,
позволявшей  надежно  крепить  глушитель.  Последний  также  изготовлялся  в
заводских  условиях  и  душил  звук  выстрела  до  уровня  хриплого  вздоха.
Пистолеты    подобной   конструкции   пользовались    особым    спросом    у
профессиональных наемных убийц, как в самой России, так и за рубежом.
     Операция готовилась и проводилась  в тайне. Однако  при задержании один
из покупателей оружия, цыган по национальности, открыл стрельбу. Снайпер тут
же снял его, но  три  выстрела в  квартире все  же прозвучали.  И по  городу
поползли  слухи  один  страшнее  другого.  Прояснить обстановку,  рассказать
горожанам о том, что случилось на самом деле, взялась Кагарлицкая.
     -- Вы будете откровенны? -- Гостья задала вопрос с чарующей улыбкой.
     --  Не  совсем.  --  Таким   ответом  Кутин  как  бы  подчеркивал  свою
доверительность. -- Вы ведь пришли ко мне с готовым мнением? Разве не так?
     Кагарлицкая  рассмеялась  звонко,  по-детски  радостно. В  тот  же  миг
телефон на столе Кутина зашелся в истерической трели.
     -- Простите.
     Полковник поднялся  из-за журнального столика, оставив гостью наедине с
бутылочками  "пепси"  и вазой  с  фруктами. Прошел  к  рабочему  месту. Взял
трубку.
     -- Валерий Борисович? -- голос ударил в ухо пронзительным дискантом.
     -- Минуточку. -- Кутин перехватил трубку  так, чтобы  ладонью  прикрыть
мембрану. -- Говорите.
     --  Валерий  Борисович,  это Балясин. -- голос  прозвучал в тональности
комариного писка. -- У нас захват...
     Этот писк словно оглушил Кутина. Он  стоял, не зная, что ответить,  как
поступить.  Отдавать  распоряжения  прямо отсюда,  из  кабинета,  где сидела
газетчица, -- значило с головой окунуться в дерьмо. Попросить ее уйти -- еще
опасней. Баба  вцепится  в  это дело мертвой  хваткой,  от  такой ничего  не
скроешь.
     --  У  нас захват!-- повторил  Балясин.  -- Валерий Борисович, вы  меня
поняли?
     -- Простите, Игорь Михайлович, я чуть было не  забыл. -- Кутин мысленно
усмехнулся, представляя, какое лицо в этот момент у начальника УВД Балясина.
-- Я распоряжусь. Все будет хорошо.
     Кутин повесил трубку и тут же нажал клавишу интеркома.
     -- Саныч, ты?
     -- Я... -- Полковник Мацепуро, командир группы  "антитеррора", которого
Кутин никогда не называл Санычем, слегка ошалел от такой фамильярности.
     -- Прости, дорогой, у меня сейчас пресса. Галина Яковлевна Кагарлицкая.
Да,  та  самая, знаменитая. А  мы  с Балясиным сговорились вместе пообедать.
Третьим приглашаю тебя. Ты прямо сейчас свяжись с ним и  обдумайте меню.  По
полной программе. Повторяю -- по полной. Не жмитесь. Все понял?
     Мацепуро не понял  ничего,  кроме  того,  что  шеф не имеет возможности
говорить открыто. Однако ответил:
     -- Понял!
     Кутин тут же дал отбой. Отключив связь, повернулся к Кагарлицкой.
     -- Так с чего мы начнем? Спрашивайте.
     --  Вы  часто  обедаете  по  "полной  программе"?  --  Газетчица,  явно
намекавшая на банальную пьянку, посчитала свою остроту удачной...

     Мацепуро, не медля, набрал номер Балясина.
     -- Игорь Михайлович? Мацепуро. Что случилось?
     Балясин выругался.
     -- Он что, твой шеф, с утра поддатый? Я ему сообщил: захват. А он попер
ерунду...
     -- Захват?!  -- Мацепуро  был готов  услышать  слово  "захват"  в любой
момент, однако не жаждал этого. -- Спокойно, Игорь  Михайлович. Я вас понял.
Шеф  говорить не мог.  У него  сидит корреспондентка. Кагарлицкая. А теперь,
где, что, когда?
     Балясин изложил сообщение, переданное милицией из аэропорта.
     -- Какие у них требования?
     -- Дурные.  Просят миллион долларов. Вертолет. Если денег и  машины  не
будет, они начнут стрелять по заложнику каждый час.
     -- Все ясно, выезжаю. Вертолет беру на  себя. Вы ищите деньги. И еще...
Перекройте  дорогу на аэропорт, главное --  не пропустить прессу.  Поставьте
самых  рьяных  гаишников.  Пусть  делают  что  хотят:  проверяют техническую
исправность машин, документы.  Они у вас это  умеют. И  отключите телефонную
связь аэропорта с городом. Начисто. Для всех.

9

     За годы  службы генерал-майор  Дымов побывал  и под огнем,  и  в  огне.
Смелый  в схватке, он был робок в  отношениях  с  высоким начальством. Чужая
пуля может только убить. Начальственное  недовольство --  стереть в порошок,
размазать  по  стенке,  лишить  перспектив,  выкинуть  из  привычного  круга
жизни... Нет, иметь дело с начальством, особенно сейчас, когда  даже любимца
президента могущественного министра обороны Павла  Грачева пресса  то и дело
кусает в задницу, не просто опасно, а опасно смертельно.
     Прикидывая в уме возможные последствия отказа Полуяна выполнять приказ,
Дымов  решил, что  замалчивание  ЧП даже на  период, пока Мохнач  сам  ведет
разбирательство, просто недопустимо. Встанет  комбат в позу, упрется рогами,
выйдет конфликт за ворота полка -- и все равно придется  докладывать наверх.
Но  тогда сразу -- и в  этом  Дымов  не сомневался --  ему скажут: а  где ты
раньше был? Почему  молчал?  И он  сам себя  поставит  первым  в  очередь за
взысканием.
     В тот же  вечер по закрытому каналу  связи  Дымов вышел на командующего
флотом.
     Адмирал Антонов снял трубку сам.
     -- Слушаю.
     -- Здравия желаю, Андрей Алексеевич. Дымов докладывает.
     Когда звонят сверху  вниз  -- это  нормально.  Если же  -- снизу вверх,
значит, сообщат  о чем-то гнусном, испортят настроение либо начнут просить о
чем-то. От таких звонков, как говорил адмирал, у него "опухали пятки".
     Дымов обстоятельно доложил  о происшествии, постарался представить дело
так, чтобы командующий  сразу  понял все недостатки Полуяна -- строптивость,
политическую   незрелость,   проявившуюся   в   условиях   демократии,   его
сумасбродство.  Адмирал  понял,  единственное,  от  чего  надо  предостеречь
Дымова,  это  от  "привязки"  случившегося  к  политике  и демократии.  И он
вразумляюще сказал:
     --  Мы, Вооруженные Силы, стоим вне  политики.  У нас  все преступления
только уголовные. Так что  ты  политику этому  Полуяну  не  лепи. Это  может
потянуть за собой нежелательные последствия.
     --  Понял! --  воскликнул  Дымов  с  энтузиазмом, изобразив свое полное
согласие с адмиралом.
     -- Что решил? -- Адмирал уже брал быка за рога.
     Дымов рассказал о принятых мерах.
     -- Смотри,  не  переусердствуй.  Впрочем,  пока  комбата  не трогай.  А
батальон  надо отправлять.  Никто приказ  нам не отменял.  Есть  у  тебя кем
заменить Полуяна?
     -- Так точно. У Мохнача зам по трепу -- готовый комбат. Терехов. Майор.
     Адмирал промолчал, но Дымов понял: его слова встречены благосклонно.
     --  Терехов  потянет  батальон?  --  Адмирал  намеренно  демонстрировал
сомнение.  В  случае чего --  он припомнит свои колебания, и выйдет так, что
поручился за выдвиженца сам Дымов. Но комбригу терять было нечего.
     -- Конечно, полководец он еще не готовый. Но дело знает.
     Дымов  с  удовольствием подставил бы  самого Мохнача -- пусть бы поехал
повоевал, -- но подставлять его опасался. Вдруг у полковника имеется крепкая
рука в "Арбатском военном округе"? У тех, кто  повязан кровью, пролившейся в
памятные еще октябрьские дни в Москве, -- своя порука. Не принимать этого во
внимание просто глупо.
     --   Хорошо,  верю.   --  Адмирал  принял   предложение.   --   Высылай
представление. Мы документы  оформим быстро.  Теперь  дальше. В чем-то  твой
Полуян прав, и надо хвосты в боевой подготовке быстренько подтянуть. Завтра,
прямо с утра, начинай усиленные занятия с батальоном. Патронов не жалейте. Я
прикажу подкинуть.
     Окончив разговор  с комбригом, адмирал немедленно соединился с флотской
прокуратурой. Прокурора на месте не оказалось -- выехал в островной гарнизон
по срочному делу. Пришлось говорить с его заместителем.
     Антонов   понимал:  только  крутость,  беспощадность   может  успокоить
московское начальство, если весть о случившемся дойдет до столицы.
     Адмирал ждал перевода  в Москву. Хотя вопрос не был решен окончательно,
но друзья из  Главного штаба уверяли -- бумаги  уже на столе у министра, вот
вернется  он  из  очередной  командировки  и  сразу  все  подпишет.  Антонов
терпеливо ждал.
     В  столицу адмирала  влекло  не  честолюбие.  Он уже  давно  прошел  те
ступени, когда "шайбы" на его погонах быстро росли в числе и увеличивались в
размерах, а золотые "поленья" на рукавах черного кителя становились все шире
и шире.
     Изначально честный, Антонов в какой-то момент  понял, что  его силы  на
излете,  и  слишком  мало  существует  должностей,  на  которые  он  мог  бы
претендовать, но теперь для задницы, давно "обросшей ракушками", надо искать
гавань с теплой водой.  И поэтому он не шел  на обострение отношений с теми,
кто имел  хоть  какую-то подпору  в  высоких государственных  сферах.  Тихая
гавань для  корабля,  который  не гудит  при каждом  маневре и не  старается
привлекать к себе внимание, обозначилась довольно ясно: Москва, Главный штаб
флота. Дом  и  служба в столице  гарантировали  удобный  отстой у пирса,  до
которого еще  предстояло добраться, не  сев  на мель и не получив пробоины в
днище.
     И  вот,  на  тебе!  Придурок  из  морпехоты.   Не  моряк,   а  какое-то
беспозвоночное. Сапог, приписанный к морю,  ставит  его, Антонова, судьбу  в
зависимость от своих закидонов.
     Сколько ни  вспоминал адмирал, так и не мог припомнить случая, когда бы
кадровый  офицер, всей жизнью и службой подготовленный  к  войне,  отказался
идти в бой  и  вести за собой  подчиненных. А эти  два сухопутных сапога  --
Мохнач и Дымов -- не могут принудить строптивого недоноска выполнить приказ,
отданный Москвой.
     И адмирал принял решение:
     -- Судить! По всей строгости!

     Полуяна арестовали прямо в приемной командующего флотом.
     Чувство  опасности возникло  сразу --  едва  Полуян  в  назначенный час
появился в  адмиральском "предбаннике". Обычно здесь можно было встретить по
меньшей мере двух контр-адмиралов и  нескольких чинов  пониже,  дожидавшихся
аудиенции. Теперь  же не  было никого, кроме  капитан-лейтенанта,  помощника
Антонова.  И  в коридоре, которым  Полуян  прошел к кабинету,  никто ему  не
попался  навстречу.  Даже в  курилке  на  лестничной площадке между этажами,
отмеченной табличкой "Курить здесь", не толклись любители табака.
     Когда  Полуян  вошел, капитан-лейтенант лишь  на мгновение оторвался от
бумаг. Жестом  сигнальщика, семафорившего флажками, махнул  рукой в  сторону
стульев у стены.
     Сесть Полуян так  и  не успел.  В приемную  вошли  трое  -- низенький и
худенький  флотский  майор с прокурорскими  щитами в  петлицах мундира и два
рослых  морских  офицера  --  капитан  3-го  ранга  и  капитан-лейтенант.  О
служебном  предназначении  этих  двоих  красноречиво   говорили  их  крепкие
дубленые шеи и широкие плечи. Капитан-лейтенант -- несмотря на то, что  было
тепло, -- держал в руке темный матросский бушлат.
     -- Подполковник  Полуян?  -- спросил майор, задирая  вверх острый чисто
выбритый подбородок. -- Игорь Васильевич?
     -- Да. --  Полуян  уже  понял, к  чему  надо быть  готовым и что сейчас
произойдет.
     -- Вы арестованы.
     -- Есть  постановление прокурора? -- Полуян  задал вопрос таким  тоном,
будто уже имел солидный опыт подобных задержаний.
     --  Есть  разрешение   командующего,   --  майор   держался   уверенно,
высокомерно -- так говорят  милиционеры с  задержанными  карманниками, --  а
прокурор я сам.
     -- Сдайте оружие. -- Капитан 3-го ранга старался не  глядеть Полуяну  в
глаза.
     -- Съездить за ним в гарнизон? -- У Полуяна достало выдержки пошутить.
     Но  никто даже не улыбнулся.  Неужели ждали, что подполковник кинется в
рукопашную?
     -- Руки перед собой!
     Полуян    выполнил    требование.    Щелкнули    браслеты   наручников.
Капитан-лейтенант  набросил на оковы  бушлат. Так  они и шли по  коридору  к
выходу: впереди майор, за ним Полуян с бушлатом на руках, позади два морских
офицера -- словно авианосец в сопровождении эскадры охранения...

10

     В высоко в бледно-сером небе над аэропортом плавилось, истекая яростным
жаром, белое солнце. С  востока, со стороны калмыцких степей  дул иссушающий
суховей.
     Автобус, захваченный  террористами, в одиночестве стоял посреди летного
поля.
     Мацепуро огляделся.
     -- Что ж, неплохо.
     -- Что?  -- Заместитель  Мацепуро  майор Глущак не  сразу  понял  мысль
командира.
     -- Хорошо стоит, говорю. На самом пекле. Это полезно.
     -- Бронежилет? -- Глущак хорошо знал привычки командира, но не спросить
его, как всегда, не мог.
     -- Нет, перебьюсь.  -- Мацепуро понимал, что боевое облачение неизбежно
вызовет у террористов ненужные подозрения, усилит  и  без того их повышенную
нервозность. -- Все, я пошел. -- Он глубоко вздохнул и протянул Глущаку руку
-- ладонью вверх. Тот звонко шлепнул по ней пятерней.
     На  переговоры Мацепуро шел,  надев  белую тенниску и широкие  вольного
покроя  брюки.  Ни  оружия,  ни защиты.  Лишь  вместо  пуговки  в ширинке --
жучок-микрофон.
     Подходя к автобусу,  Мацепуро вытащил из  кармана брюк  носовой платок,
обтер потный лоб и помахал рукой. Потом стянул с себя тенниску.
     Из открытой двери автобуса донесся гортанный крик:
     --  Заходи,  гостем будешь!  --  Террористы  шутили,  демонстрируя свою
решительность и твердость духа.
     Мацепуро  вошел в салон и словно  оказался в духовке. Металл накалился,
воздух стал сухим  и  горячим. Подумал с  удовлетворением:  "Это ладно. Жара
быстро измотает боевиков, и говорить с ними будет проще".
     -- Оружие есть? -- На полковника в упор наставили ствол автомата.
     Мацепуро уже  успел разглядеть террориста. Относительно  молодой -- лет
тридцати-тридцати пяти, крутые плечи, на левой щеке узкий белый шрам, черные
волосы,  крупный   с  горбинкой  нос.  Глаза  карие,  белки  красноватые  от
бессонницы. Серо-зеленая куртка-ветровка топорщилась на груди.  Вероятно там
у него запасные рожки к автомату. И судя по всему, он старший у террористов.
     Автоматы же -- "борз", дерьмо  полукустарного  производства. Часто дают
перекосы, "жуют" гильзы.
     -- Можно, я надену рубаху? -- Мацепуро потряс тенниской, показывая, что
в ней ничего нет.
     -- Зачем снимал? -- с подозрением спросил боевик.
     -- Чтобы ты видел: у меня нет оружия.
     --Я вижу.
     -- Ты нервничаешь? Успокойся.
     Боевик сверкнул глазами.
     --  Не  нервничаю.  --  Он  вытянул  перед   собой  руку.  Пальцы  чуть
подрагивали. -- Видишь? Совсем спокоен.
     -- Отлично. Может, присядем? В ногах, говорят, правды нет.
     Стоя беседовать с  террористом, который не убирает пальца со спускового
крючка, -- дело малопродуктивное.
     Боевик  колебался. В каждом движении, в любом предложении  парламентера
он пытался угадать опасность и старался ее избежать.
     -- Боишься? -- громко спросил Мацепуро --  так, чтобы слышали остальные
террористы. -- Я пришел с миром. Один. Вас много...
     -- Садись.
     Террорист кивнул на заднее сиденье. Девочек, недавно игравших  там,  он
успел пересадить вперед, поближе к старухе.
     Мацепуро протиснулся  к  окну. Боевик сел у прохода и  приставил  ствол
автомата к боку полковника -- все же чего-то опасался.
     -- Удобно? -- спросил он, неожиданно улыбнувшись. При этом больно ткнул
Мацепуро стволом под ребра.
     -- Спасибо, -- ответил тот невозмутимо. -- Как тебя зовут?
     -- Хватит, начальник. Давай по делу! -- Имеешь полномочия?
     -- Имею. Говори, чего требуете?
     -- Я уже говорил. Мальчик к вам ушел.
     -- Ты должен все сказать сам. Кто такой мальчик? Он пришел и наложил  в
штаны. Вот чего ты добился.
     --  Требуем совсем  немного. -- Боевик обнажил в  улыбке белые зубы. --
Требуем миллион долларов. Вертолет.
     -- Разумно,  --  Мацепуро  не собирался на этом  этапе торговаться.  --
Сейчас я пойду и передам твои предложения.
     -- Требования, -- поправил боевик.
     -- Да-да, требования. -- Мацепуро охотно согласился.
     -- Сообщай отсюда.
     -- Ты шутишь? -- улыбнулся  полковник.  -- Я  к тебе  почти  без штанов
пришел.
     -- Почему рацию не взял?
     -- Не мог, -- ответил Мацепуро спокойно и твердо. -- Мы с тобой не были
знакомы. Теперь пойду возьму. -- Он поднялся. -- Убери автомат.
     Протиснувшись боком в узкий проход, Мацепуро направился к выходу. Когда
подошел к двери, боевик сильными пальцами взял его за плечо.
     -- Еще хочу телевидение. Это тоже требование.
     -- Хорошо. -- Мацепуро обернулся к террористу. -- Баш  на баш.  Отпусти
вон того глухонемого. Он сидит и ни хрена не понимает, что мы тут затеяли. И
вон ту девочку с мамой. Девочк