уколах, либо просто не
замечал их.
     -- Скажите, генерал, вы были участником чеченской войны номер один?
     -- Так точно.
     -- Видите ли вы разницу между прошлой войной и настоящей?
     --  Да, вижу. Первая была начата по преступному умыслу. В ее ходе  была
выкована вооруженная сила сепаратистов, с  которой нам  пришлось столкнуться
сейчас.  Вторая  война вынужденная мера,  поскольку речь идет об утверждении
мира на Северном Кавказе.
     --  Насколько я  понял, вы назвали прошлую войну в Чечне преступной.  Я
так вас понял?
     -- Да, вы поняли так.
     -- Но за  преступления в нормальном  демократическом  обществе виновные
должны нести наказание...
     -- Согласен с вами.
     -- Значит ли это, что кто-то может быть привлечен к ответственности?
     --  Думаю,  да. Суд  над организаторами и  вдохновителями  первой войны
возможен.
     -- Разве история России знает такие прецеденты?
     --  Да, знает.  За  поражение  в русско-японской войне судили  генерала
Куропаткина.
     В  беседу  влез стриженный под  ежик  господин Хофман,  из  германского
телевидения.
     --  Хасавютовскую  капитуляцию  России подготовил  и  подписал  генерал
Лебедь. Как вы решите с ним?
     --  Господин  Хофман, я  вообще таких  вопросов не  решаю.  Прерогатива
привлекать  к ответственности  и  судить  принадлежит  прокуратуре  и  суду.
Инициатива должна исходить от общества.
     -- Скажите, господин  генерал,  --  Джек Батлер  старался не дать немцу
обойти себя,  -- все что  сказано вами  сейчас, было согласовано с министром
обороны, премьер-министром и президентом?
     -- Мистер  Батлер,  приглашая меня не беседу, вы и ваши коллеги просили
откровенно изложить взгляды  на происходящее. Я их  вам  коротко изложил.  А
поскольку это взгляды личные,  согласовывать их  я ни с кем  не намеревался.
Если вам  интересно  узнать,  что думает министр  обороны,  то обратитесь по
адресу: Арбатская площадь,  дом два. Взгляды премьер министра можно выяснить
на Краснопресненской набережной.
     -- Вы не рискуете, делая такие заявления?
     --  Чем, службой? Может  быть. Но здесь  я  каждый день рискую  жизнью,
разве не так?
     -- Как вы оцениваете действия правительства в данной ситуации?
     -- Оно нам не мешает.
     -- Значит ли это, что армия заставила Кремль считаться с собой?
     --  В какой-то мере.  Правда,  куда  большее  значение  имеет изменение
общественного  мнения. Террористические акты  в Центральной России заставили
население понять, что пришло время ликвидации бандитизма.
     В  Шалманове с удивительной  органичностью сочетались замашки паренька,
выросшего во дворе рабочего поселка, где авторитет и влияние устанавливались
только  на основе  кулачного права, и грубоватая  военная  интеллигентность,
заложенная воспитателями военного училища, затем отшлифованная за годы учебы
в  военной академии.  Генерал никогда  не стеснялся  открыто  выражать  свое
мнение, причем умел делать это с тонкой желчностью, которая нередко доводила
до белого каления его начальников.
     Сейчас он сидел выпрямившись и внимательно слушал журналистов.
     -- Генерал, насколько я понял, вы против переговоров?
     -- С террористами, да.  С  другими я веду их каждый день. Сегодня перед
вами встречался с муллой, с местными предпринимателями и старейшинами одного
аула.
     -- Это не то. Имеется в виду легитимное правительство Чечни.
     -- Пожалуйста. Только пусть представители такого правительства докажут,
что владеют  ситуацией  в  Чечне.  Для этого  от них  потребуется сдать  мне
главных террористов...
     -- Главные -- это Басаев и Хаттаб?
     -- В том числе и они. Для начала переговоров будет достаточно пока хотя
бы одного из них.
     -- Они вам нужны живыми или мертвыми?
     -- Живыми.
     -- Почему так?
     -- Вероятность, что кто-то из них  будет убит в бою велика. Поэтому мне
нужно быть уверенным, что их арестовали и выдают те лица, которые претендуют
на право вести переговоры.
     Шалманов потянулся к стакану, налил его до половины из термоса и выпил.
     -- Что вы пьете? -- сразу же поинтересовался Батлер. .
     -- Не волнуйтесь,  это не  кока-кола.  И  не  пепси. Я  человек другого
поколения и выбрал русский квас.


8.

     Вертолет,  ожидая   пассажиров,  стоял  за  небольшим   домом,  который
прикрывал его своими стенами от возможных выстрелов со стороны гор. В облике
винтокрыла ощущалась усталость.
     Оказалось  что,  труднее  всего  было  затащить  в  "вертушку"  ишаков.
Длинноухие  упирались всеми четырьмя ногами,  не желая  переставлять  их  по
трапу. Их пугало огромное гулкое  нутро машины,  в которую люди старались их
втолкнуть. Приходилось применять силу.  Таран,  стоя впереди ишака на трапе,
тянул  его  за повод  вверх,  Бритвин  и Столяров, упираясь  руками  в круп,
толкали животное сзади.
     Самое смешное заключалось в том,  что попав в вертолет, ишаки смирялись
и вели  себя достойно,  если  не  считать,  что один из них  сходу помочился
внутри машины.
     -- Мы готовы, -- сообщил Полуян командиру экипажа.
     Через  мгновение  машина  зависла  над  землей,  слегка  опустила  нос,
приподняла хвостовую балку и двинулась вперед, будто вынюхивая дорогу.
     Продолжая набирать высоту, вертолет слегка накренился и повернул влево.
Лопасти несущего  винта слились с сплошной серебристый  круг, сверкавший над
горбатой спиной машины.
     Вертолет  летел над самой землей. Летчик напряженно следил за рельефом,
то   подбрасывая   машину   вверх,   чтобы   перемахнуть   через   очередную
возвышенность,   то  направлял  ее  вниз,  стараясь  прижаться  к  верхушкам
деревьев.
     Все  это  походило  бы на  аттракцион,  предназначенный для  увеселения
любителей острых ощущений, если бы не пулеметчик, сидевший у открытой двери,
и периодически вспыхивавшие за бортом  шары тепловых ловушек. Никто не знал,
где "вертушку" могла поджидать опасность.
     Ярощук,  не  поднимая  головы, искоса  оглядел спутников. Они  сидели с
хмурыми  сосредоточенными  лицами.  О чем  они  думали,  можно  было  только
догадываться.
     По  мере  того  как  солнце  нагревало  землю,  болтанка  усилилась,  и
временами  начинало  казаться, что машина летит не по воздуху, а  катится по
ухабистой дороге.
     Горы, над  которыми  пролетал  винтокрыл, не  выглядели высокими. И это
впечатление  усугубляла  тень  машины,  которая  то  скатывалась по  склонам
очередной гряды в лощину, то тут же легко взбегала на крутой подъем.
     Приземлились в зеленой лощине, окруженной высокими грядами скал. Быстро
разгрузились. Махнули вертолету рукой и тот, прошмыгнув по земле стрекозиной
тенью, умчался на север.
     -- Мы  прибыли,  --  сказал Полуян,  обращаясь ко всем сразу. --  Будем
располагаться. Места здесь глухие. Средняя высота над морем около трех тысяч
метров. Крупные поселения, в  основном, на севере, на склонах хребтов Аржута
и Зоногох. У нас  за спиной  гора Тлимкапусли -- высота  три  семьсот. Перед
нами  другой  пупок,  чуть  повыше  --  гора  Аддала-Шухгельмеэр  --  четыре
пятьдесят.  Дня  четыре мы потопчемся  здесь.  Погуляем  по горкам. Если это
окажется  не  по  зубам  --  спускаем шины и  вызываем вертолет  на возврат.
Значит.  Идти через  перевалы на  Снеговом хребте не сумеем. И еще.  Люди вы
опытные, учить вас -- только портить. Поэтому прошу всех постараться понять,
что  ставка в деле, которое мы начинаем, не  шестизначная цифра. Забудьте  о
деньгах. Забудьте начисто. Ставка -- шесть жизней. Моя и ваши. Каждый ход --
только с  козырей. Иных карт у нас нет и не должно быть.  Стрелять очередями
категорически запрещаю.  Один выстрел -- один  "дух". Очередь в  три патрона
только в момент, когда кто-то прикрывает бросок товарища.
     -- Командир, -- сказал Столяров, -- надо вынуть батарейки из телефонов.
Это   аппаратура  хитрая.  Она  даже  без  выхода  на  связь  позволяет  нас
запеленговать. Вряд ли нужно подставляться.
     -- Добро, -- поддержал Полуян.  --  Можно  было доложить мне  об этом и
раньше.
     Стоянку  они  организовали  в  широкой  котловине,  вырытой  водопадом,
который  в  дни бурных  дождей срывался с крутого отвеса.  С тыла их надежно
прикрывала скала,  перед ними  вниз уходил пологий  склон, поросший  старыми
буками.
     Водопад не просто вырыл глубокую и просторную яму, он приволок с высоты
и  разбросал  по  ее  краям  валуны  разных  размеров,  создав  естественное
укрепление, пригодное  для длительной  обороны.  Потребовалось лишь  немного
усилий, чтобы придать крепости не достававшие ей качества.
     Каждый  стрелок выбрал  сектор  обстрела,  расчистил его  от бурьяна  и
закрывавших обзор камней.

     Солнце ушло  и сразу стало зябко: горы есть горы.  Здесь приход сумерек
заявляет резким похолоданием. Не даром именно горцы создали бурку -- накидку
из шерсти,  которая  служила путникам, пастухам и  воинам  ложем,  одеялом и
укрытием от дождя, ветра и снега.
     В  тихом  уголке,  образованном стенами  скал,  развели  костер.  Чтобы
собрать сушняк на целую ночь, им потребовалось не так уж много времени. Лес,
неухоженный, захламленный валежником и сухими ветками, был полон топлива.
     Костер разгорался.  Языки  пламени осторожно облизывали хворост, словно
проверяя его готовность к  горению. Потом огонь ярко вспыхивал, набрасывался
на сучья и с плотоядным треском начинал их пожирать.
     Столяров  молча и сосредоточенно ломал палки  и  подкидывал  в  костер.
Огонь  оранжевыми трескучими снопами  вскидывался к  небу. Во тьму улетали и
тут же гасли сотни мелких блескучих искр.
     Огонь, морские волны, набегающие на берег, и степной ковыль,  волнуемый
ветром -- это стихии, на которые человек может смотреть  не уставая. Их игра
и движение умиротворяют душу, навевают думы о красивом и вечном.
     От  костра  веяло теплотой  и сухостью. А  со  стороны  гор, к  которым
сидевшие у огня люди были обращены спинами,  веяло холодом снеговых  вершин.
Их не было видно в этих  местах: Главный кавказский хребет лежал чуть южнее,
но его ледники во многом определяли здесь погоду и климат.
     Где-то в стороне от стоянки, в лесу,  недовольно ухала ночная птица. Но
в ее крике не слышалось тревоги. Она просто жаловалась на свое одиночество.
     Новая обстановка взбудоражила всех и никто не собирался спать. Говорили
о пустяках, не касаясь дел завтрашнего дня. Пикировались между собой.
     -- Ты долго служил погранцом? -- спросил Бритвина Таран.
     -- Пятнадцать, -- ответил тот.
     -- Суток? -- спросил Таран с невинным удивлением.
     -- Пошел ты!
     -- Никак не пойму, --  продолжал  допрос  Таран. -- Как ты мог оставить
границу? Теперь, поди, все волнуются, на замке она или нет?
     -- Что за вопрос? Уходя, я лично закрыл замок.
     -- А ключ в надежных руках?
     -- Зачем? Я его закинул подальше. Для надежности.
     Разыграть  и раззадорить Бритвина  оказалось не так-то  просто  и Таран
прекратил напрасные усилия.
     Некоторое  время  все  молчали. Потом, лежа на  спине  и  глядя в небо,
заговорил Бритвин.
     --  Неужели где-то там, среди этих  звезд, могут  быть  наши  братья по
разуму?
     -- Если во  Вселенной есть  настоящие разумные существа,  --  отозвался
Резванов, -- то вряд ли они когда-нибудь признают нас братьями.
     -- Это  почему?  -- голос  Бритвина прозвучал с  нескрываемой  обидой и
недоумением.
     -- Потому что в поведении человечества очень мало разумного.
     --  Открылась  бездна,  звезд полна, звездам числа нет, бездне  дна, --
продекламировал Резванов.
     -- Сам сочинил, или как? -- спросил Столяров.
     -- Или как, по фамилии Ломоносов.
     --  А я поэзию не признаю, -- сказал  Таран. -- Лютики-цветочки. Это не
для солдата.
     -- Точно, -- тут же согласился  Резванов.  -- Это еще у гитлеровцев был
такой стиш. "Если ты настоящий солдат, если  ты со смертью на "ты", улыбаясь
пройди через ад, сапогом растопчи цветы".
     -- Зачем же так? -- обиделся Таран. -- Я просто о том, что мне стихи не
задевают душу. Вот песни -- другое дело.
     -- Значит ты хороших поэтов никогда не читал...
     Небо над  ними, по южному черное, сверкало льдистым  блеском  множества
звезд. От края до края широкой лентой его перепоясывал Млечный путь...

     На  небе еще  догорали  наиболее яркие  звезды,  а с востока  в  долину
вползал рассвет.  Бритвин почесал колючки волос, которые быстро превращались
в рыжую бороду, зябко повел плечами и пошел собирать ишаков. Умные животные,
должно  быть инстинктивно предполагали, что где-то рядом в этих  горах могут
бродить  хищники  и  потому  не  уходили далеко от  места, на  котором  люди
расположились бивакам. Ишаки бродили по росистому лугу рядом с опушкой леса,
нисколько не прельщаясь буйными травами, которые росли на дальних склонах.
     Бритвин,  охотно принявший командование над вьючными животными,  первым
делом решил дать им всем  клички. Долго думать  не стал, еще  в вертолете он
объявил о крестинах.
     --  Запоминайте, называю  транспортную команду  по  месту в строю слева
направо: Дудай, Басай, Хаттаб, Радуй.
     -- Отставить!  --  прервал его Полуян. -- Ты бы этому транспорту сперва
под хвосты заглянул. Сдается мне, что Хаттаб -- девица.
     Все дружно грохнули.
     -- Не спорю, -- согласился Бритвин. -- Пусть будет Хаттабочка.
     После  скорого  завтрака Полуян  оглядел  свою команду.  Крепкие люди с
боевым  опытом  и  готовностью  к преодолению трудностей  стояли  перед  ним
полукругом.  Но  Полуян  знал  --  все  они не  были  людьми  гор. Занятия в
спортивных залах, накачанные мышцы, утренние пробежки  по улицам, плаванье в
бассейне  -- это далеко не гарантия  того,  что оказавшись  на  высоте среди
скал, каждый будет чувствовать себя в своей тарелке.
     -- У нас четыре дня, -- сказал Полуян и  задумчиво потер подбородок. --
Вы можете костить  меня, я не боюсь крепких слов. Но учтите, с этого момента
я  постараюсь вымотать вас до предела. Чтобы  каждый понял  сам,  а я  точно
знал, кто на что способен.
     -- Кто кого, -- ухмыляясь,  сказал Бритвин. И не  без гордости добавил.
-- Как никак -- десантура.
     -- Отлично, -- согласился Полуян. -- Сколько раз ты прыгал?
     -- Командир, у меня пятьсот соскоков.
     -- Это пока ничего не значит, --  возразил Полуян. -- Потому как падать
с  высоты пяти тысяч метров, имея за плечами парашют, совсем не то же самое,
что  подняться на три тысячи с  вещмешком за спиной.  А  упасть  с грузом на
горбе с десяти метров еще неприятней.
     -- Это точно, -- подтвердил Столяров, стоявший рядом. -- В Средней Азии
говорят:  упадешь с верблюда --  намнешь  бока. Упадешь с ишака --  свернешь
шею.
     -- Почему? -- не понял Таран.
     -- Ишак невысокий, и если упал с него, то шмякнешься башкой  о землю. А
пока летишь с верблюда успеешь собраться...
     -- Все, -- сказал Полуян, -- Теперь, за мной!
     Сразу от тропы, на которой они стояли, начинался крутой подъем на склон
горы. Издали он  казался живописным  и на фотографии несомненно  выглядел бы
удивительно  эффективно.   Но  сейчас,  когда  по  этому  склону  предстояло
подниматься к  вершине,  каждому  сразу  стала  ясна сложность  предстоявшей
задачи. Кусты кизила росли тесно, их  переплели гибкие стебли колючих  лиан,
делая   заросли  непроходимыми.   Значит,  чтобы  подняться  к  водоразделу,
следовало расчистить дорогу вверх.
     -- Начнем рубить кусты? -- спросил Бритвин.
     --  И  установим  указатель, чтобы было всем видно, куда мы  двинулись?
Так?
     Теперь  Полуян  уже  не  сомневался,  что в группе только они  вдвоем с
Резвановым  до  конца,  пожалуй,  представляют себе,  что  такое горы.  Всем
остальным это надо было еще понять  на собственном  опыте. И это несмотря на
то, что, к примеру, тот же  Гера Таран, по его  же словам, пару раз бегал  в
горы с Резвановым, да и  Столеров с  Бритвиным на говоря уже о Ярощуке, тоже
не по  гладкому асфальту ходили. Но тогда все были  не  те горы, с  которыми
теперь  все  они имели  дело. Это  и беспокоило в  первую  очередь командира
группы  Полуяна.  К  человеку,  который   не  знает   гор,  они   не  бывают
доброжелательными. Крутизна  склонов требует максимальных физических усилий,
поскольку  по  мере того,  как  люди  станут подниматься  все  выше и  выше,
разрежение  воздуха  будет   увеличиваться   и  утомление   может  оказаться
неодолимым.
     Место для подъема они нашли, пройдя по тропе почти два километра. Здесь
кусты расступились, открыв свободное пространство.
     Солнце уже выползло из-за дальнего хребта на востоке и тени, лежавшие в
глубоких складках гор, растворились в жарком свете дня.
     Полуян, не переходя  на бег, ускоренным шагом двинулся вверх по склону.
Под ногами зашуршала щебенка, а там, где росла трава,  не просохшая от росы,
подошвы скользили по ней, сбивая с темпа.
     Уже через десять  минут Полуян почувствовал, как между лопаток по спине
скользнула  первая  струйка  пота.  Хотелось  обернуться  и посмотреть,  как
держатся его товарищи, но он не позволил себе этого сделать.
     Путь к водоразделу занял  более часа. На  гребне, откуда открывался вид
во все  стороны,  Полуян остановился,  глубоко вдохнул и вдруг  ощутил,  что
земля под ногами качнулась, словно палуба корабля. Он инстинктивно расставил
ноги. "А  ведь  я думал,  что сохраняю отличную  форму",  --  с раздражением
отметил про себя.
     -- Отдых! -- сказал он и дал отмашку рукой.
     Ярощук опустился на землю, лег на спину, но тут же снова сел. Ему  было
тоже не по себе. Он посмотрел на Полуяна смущенно.
     -- Должно быть, утром съел что-то не то. -- Он коснулся рукой горла. --
Тошнит и кружится голова. Похоже, отравился.
     Таран обычно сдержанный рассмеялся.
     -- А я в порядке. Завтрак был нормальный.
     Полуян положил ему руку на плечо.
     -- Не надо, лучше приляг.
     -- Зачем? -- Таран опять засмеялся. -- Да я еще столько же отмотаю.
     -- Я сказал: лечь!
     Неожиданно лицо  Тарана  посерело,  и  он  стал  оседать. Полуян  успел
подхватить  его и опустил  на камни. Тот,  посидев немного,  быстро вскочил,
отошел в сторону, оперся рукой о камень,  поросший сизым лишайником, опустил
голову и застонал.  Его  тошнило. Желудок был  уже пуст, но спазмы сотрясали
человека, словно его внутренности стремились вырваться наружу.
     Через некоторое время обессиленный Таран вернулся на место, где до того
сидел, опустился на землю и лег на спину.
     -- Я облажался, верно?
     -- Не бери  в голову. Это  с тобой познакомились  горы, -- успокоил его
Полуян.  -- И с первого раза ты  им  не очень понравился. -- Он повернулся к
Бритвину. -- Как ты?
     -- Все хоккей.
     -- Сто двадцать плюс сорок девять, сколько будет? Быстро!
     -- Сколько, сколько?
     -- Сто двадцать плюс сорок девять.
     -- Во, Баб-эль-Мандеб! Не могу сообразить...
     -- И это тоже горы...


9.

     -- Амер! -- радист Салим  смотрел  на  Хаттаба  большими  вытаращенными
глазами. -- Есть сообщение от Джохара.
     Хаттаб, полулежавший на  ковре,  раскинутом в развалинах дома, которому
война сохранила  крышу, приподнялся и  сел. Он только что  плотно  пообедал,
пища  удобно расположилась в желудке  и командира  боевиков  тянуло  ко сну.
Однако любое сообщение, поступавшее со стороны федералов, Хаттаб воспринимал
максимально  серьезно.  Только   он  один  решал,  какую  ценность  содержит
информация  и как ей  воспользоваться, поэтому даже желание поспать не могло
преодолеть необходимости выслушать то, о чем сообщает один из лучших агентов
Басаева учитель чеченского языка Рамазан, взявший себе псевдоним Джохар.
     -- Докладывай, -- Хаттаб расслабленно махнул рукой и благодушно рыгнул.
     Радист  Салим, работавший  под позывным  "Борз" --  "Волк", машинальным
движением  руки огладил бороду и подробно,  слово в слово  изложил командиру
сообщение о  том, что в район Кенхи отправилась