ойдет к ним с
юга, Боевики знали, что  федералы не  любят карабкаться по горам. Они скорее
всего, должны были бы подойти с севера, спустившись с хребта Кюрелам где нет
таких  отвесных  круч.  Поэтому  позиция  для  их  встречи  была  избрана  и
подготовлена соответственно.  Деревья,  росшие на южных склонах  за  спинами
боевиков, не  позволяли  им  видеть  цели.  Сектора  обстрела  оказались  не
расчищенными.
     Полуян махнул рукой, подавая команду группе рассредоточиться влево.
     Пять  минут  спустя   стрелки  заняли  прекрасную  позицию,  с  которой
просматривались   стрелковые   ячейки   боевиков,   выложенные    полукругом
брустверами из камней.  С  южной  стороны, где  расположилась группа, ячейки
были полностью открыты. В устье потока,  впадавшего в речку Мешехи, виднелся
бетонный  колпак.  Его  чеченцы  даже и не  пытались маскировать,  поскольку
появление  артиллерийских орудий в этих местах  вряд ли стоило ожидать. Зато
под  обстрелом  пулеметчика  или  гранатометчика, находившегося  в  укрытии,
оказывалась вся узкая щель, по которой  текла Мешехи до самого ее впадения в
Аргун.
     У центральной ячейки на склоне  собрались  в кружок  пятеро  бородачей.
Шестой  безвылазно сидел у  пулемета  в бетонном  укрытии. Здесь, в глубоком
тылу, надежно  прикрытые горами со  всех сторон, никто из них  не чувствовал
для  себя  опасности.  Изредка  прилетавшие  сюда  штурмовики  и   вертолеты
федеральных войск  мелким оборонительным позициям боевиков не угрожали.  Для
бомбежки они выбирали крупные объекты и дорогу, проложенную по ущелью Аргуна
в сторону дружественной Грузии.
     Боевики о чем-то оживленно беседовали. Двое из них курили.
     Стрелять в людей,  спокойно сидевших и дымивших сигаретами,  по канонам
рыцарства и гражданской морали  неудобно. Однако война в двадцатом  веке  не
придерживалась  добродетелей  и  не   руководствовалась  велениями  чести  и
совести.  "Иду  на  Вы!"  --  это   история.  Более  того,  история   весьма
сомнительная.
     Все, кто взял на прицел беззаботно куривших боевиков, знали: промахнись
ты, они уже не промахнутся.
     Все  ждали  одного:  выстрела  Тарана,  которым  тот  должен  был снять
боевика, укрывшегося в колпаке. Даже оставшись  один, он мог  сорвать хорошо
продуманную акцию.
     Таран, заняв позицию, первым делом расчистил  сектор обстрела. Он знал,
как  нервируют  стрелка,  казалось   бы,  незначительные  мелочи  --  сучья,
мотающиеся  перед  глазами,  камни,  оказавшиеся  на  линии  прицеливания  и
отвлекающие взгляд. Чистая линия визирования цели --  одно из важных условий
меткого выстрела.
     Таран напряженно всматривался в прицел.  Пулеметчик был надежно прикрыт
толстым слоем железобетона, и в амбразуре лишь изредка появлялась его спина,
обтянутая бронежилетом. Конечно, лучше всего было бы подловить его, когда он
выглянет в амбразуру, но время шло, а этого не происходило.
     Солнце близилось  к  полудню.  Боевики,  исправно соблюдая обряды,  уже
дважды совершили намаз. Три раза в колпаке сменялись пулеметчики, но ни разу
при смене оба одновременно не выходили из укрытия.
     Приходилось терпеливо ждать.
     Наконец пулеметчик в бронеколпаке чуть нагнулся.  Таран в прицел увидел
его горло, не прикрытое защитным жилетом.
     Пятеро  боевиков, коротавших время за разговорами, выстрела не услышали
и потому не поняли, что произошло. А возможности выяснить в чем дело, им уже
и не дали.
     Бритвин  попал точно в ложбинку на затылке араба,  который направился к
бронеколпаку на смену пулеметчику. Моджахед умер раньше, чем успел взмахнуть
руками. Он рухнул, как подрубленный, на камни лицом.
     Полуян срезал третьего моджахеда, который первым среагировал на падение
товарища.  Тот  вскочил, чтобы  броситься  на помощь  упавшему,  когда  пуля
ударила ему в позвоночник.
     По одному выстрелу затратили на свои цели Резванов и Столяров.
     Только  Ярощук  сделал  два  выстрела.  Его  моджахед в момент  первого
нагнулся за автоматом, и пуля прошла мимо. Вторая нашла цель.
     Главное, чего добивался Полуян, было сделано: над ущельем не прозвучало
ни  одного  громкого  выстрела.  Оружие, которым пользовалась  группа, имело
надежные,  заводского  производства,  глушители.  Догадайся   хоть  один  из
моджахедов пальнуть хотя бы в воздух, звуки стрельбы долетели бы  до усадьбы
шейха и там на них обязательно отреагировали бы.
     Но никто не пальнул.
     Над  полем боя,  над  ущельем царила тишина,  а в поднебесье,  никем не
потревоженный, раскинув крылья, широкими кругами парил орел.
     Убрав трупы, группа разделилась на две части.
     Полуян, Столяров и Ярощук остались на блокпосту,  чтобы к  ночи выйти в
тыл  усадьбы шейха. А Резванов,  Таран и Бритвин кружным  путем  направились
через горы к кошаре, куда на ночь пастух Мухаммад пригонял отару.


22.

     В сумерках чабан Мухаммад  Рахим  загнал овец в загон, а и  сам сел  на
плоский камень,  чтобы  растереть болевшую ногу. В последнее  время судороги
все чаще сводили икры даже в состоянии покоя. Боль при этом случалась такая,
что  темнело в  глазах и хотелось выть по-волчьи, тоскливо,  во весь  голос.
Чтобы смягчить страдания, приходилось вскакивать с ложа и вставать, перенося
вес тела  на болевшую  ногу. Тогда судорога медленно  уходила, но икра в том
месте, которое  только  что  нестерпимо болело,  еще  некоторое время  ныла,
словно потревоженный зуб.
     Стараясь предупредить рецидивы  болезни, Мухаммад,  находясь на  посту,
периодически присаживался  и массировал  икры,  крепко  сжимая,  растирая  и
поглаживая их.
     Вот и  сейчас  он устроился у  стены овечьего загона, положив на колени
автомат и  накинув на  плечи развернутый спальный  мешок. Из-за  зазубренных
скал, далеко на востоке, медленно поднималась луна. Небо, темное и холодное,
опоясывала  серебристая лента Млечного пути. Внизу лежала тихая  долина. Над
ней, выползала из щели, по которой протекала река, серая пелена тумана.
     Мир, свободный от  людей, от суеты, которая наполняет их жизнь, казался
удивительно спокойным и умиротворенным.
     Внезапный шум за  спиной, заставил  чабана вздрогнуть.  Но  он не успел
даже привстать: крепкие руки повалили его, прижали к земле.
     Чабан --  пролетарий отгонного  скотоводства  --  был единственным, кто
остался живым  в этот день  после  встречи с  группой Полуяна.  Связав,  его
оставили ночевать в кошаре. И он лежал до утра, мучаясь оттого, что не успел
принять дозу, ставшую для него необходимой...

     Ровно  в  двадцать  три  пятьдесят обе  части  группы вышли на исходные
позиции. Полуян включил рацию.
     -- Мы готовы, -- сообщил он и подал команду. -- Первый, гони!
     -- Пошли! Пошли!
     Таран ожег плетью гнедого коня, которого держал в поводу, затем стегнул
рыжего.
     Кони помчались в сторону дома.
     Проследив за ними несколько мгновений, Бритвин бросился вправо, добежал
до тутового дерева, упал за него и приготовился к стрельбе.
     Со  стороны дома послышался топот нескольких пар  ног. Это к стрелковым
ячейкам устремилась охрана. Значит, сигнализация сработала четко.
     -- Второй, гони!
     Резванов взмахнул палкой и начал лупить по спинам баранов, сбившихся  в
тесную кучку. Бараны  беспорядочно  заметались, но Резванов,  словно опытный
чабан быстро управился с ними, сгрудил и направил в сторону дома.
     -- Гэй, гэ-гэй! Пошли! Пошли!
     Еще несколько  взмахов палкой,  и бараны поняли,  что от них требуется.
Дробно  стуча  копытцами  по  каменистому  грунту  они  гурьбой помчались  к
усадьбе.
     И опять из особняка  выбежала группа  охранников. Она спешила к ячейкам
северного сектора.
     Резванов швырнул в их сторону гранату и укрылся за камнями развалин.
     Полуян, Столяров  и Ярощук  уже были у  забора, ограждавшего участок со
стороны гор.
     Столяров осмотрел мачту антенны.
     -- Бетон, армированный сталью. Такую можно повалить бампером грузовика,
но мы это сделаем взрывом.
     -- Ой, Константин! --  тяжело вздохнул Полуян. -- Что если  эта бандура
рухнет, да не в ту сторону? Тогда наше дело -- труба!
     -- Мы эту заразу положим, как надо.
     Столяров раскатал колбаску из пластида и старательно, что-то бурча себе
под нос, прилепил ее к столбу. Осмотрел работу и спросил:
     -- Даю?
     -- Давай!
     Столяров поднес  зажигалку  к  срезу  шнура  и выбил  пламя.  Пороховая
сердцевина вспыхнула. Огонек с треском  рассыпал искры в сторону и побежал к
заряду.
     Расчет Столярова оказался верным. Бухнул взрыв. Столб качнулся.
     "Зараза, -- подумал Полуян с тревогой, -- сейчас по закону подлости..."
     Но закон подлости и тут не выстоял.
     Мачта,  как  сломленная  ветка,  с  тугим стоном  обрушилась в  сторону
усадьбы.  Ее  макушка  с тарелкой упали на  хозяйственную пристройку. Громко
затрещала  лопнувшая от удара черепица,  но  выстрелы,  гремевшие со стороны
фасада, отвлекали внимание от непонятного хруста.
     -- Командир, так сойдет?
     Столяров видел, что дело сделано  ювелирно,  но  ему хотелось  услышать
оценку.
     -- Круто! -- Полуян поднял вверх большой палец. -- Пошли!
     Он первый лег грудью на мачту, оплел ее ногами и пополз вверх.
     С пристройки Полуян дотянулся  до нижнего  края  балкона. Ухватился  за
деревянные резные балясины, отжался на руках и перемахнул через перила.
     Дверь в  комнату  была  закрыта изнутри.  Подпрыгнув,  Полуян  выбросил
вперед правую ногу и, прицелившись чуть  ниже дверной ручки, всем весом тела
впечатал ботинок в филенку.
     Дверь  распахнулась.  Верхнее  стекло,  зазвенев, вылетело  из гнезда и
рассыпалось осколками по полу. Полуян, стеганув очередью по потолку, прыгнул
внутрь.
     Это  была  большая  просторная  комната  с  полами  и  стенами,  сплошь
покрытыми  дорогими коврами. Низкая софа  помещалась у стены слева от двери.
Над софой  висели  две сабли, сложенные крест накрест остриями вниз.  У софы
стоял  маленький резной столик  с серебряным кувшином  кальяна. Ни  полок  с
книгами, ни картин, ни фотографий на стенах.
     За  дверью,  которая  вела  в  коридор,  раздался  шум.  Полуян быстрым
движением сорвал с ковра одну из сабель и прижался к стене.
     Дверь  распахнулась и в  комнату  ворвался  охранник с  большой  черной
бородой, из-под которой от  подбородка  к  носу  тянулся кривой, похожий  на
полумесяц шрам. В руках он держал изготовленный к стрельбе автомат.
     Увидев Полуяна,  он на миг замешкался на пороге. Этого  Полуяну хватило
для принятия решения.
     Сперва, едва эфес шашки оказался в руке, его подмывало желание рубануть
"духа" по  голове, как это  делают лихие кавалеристы в кинофильмах о  войнах
далеких лет.  Однако он избежал соблазна. Удар  саблей,  сделанный  неумелой
рукой, можно сравнить с ударом тяжелой палкой.  Еще в военном училище Полуян
пробовал рубить шашкой лозу, но  самое  большее, что ему  удалось -- согнуть
или надломить ее. А  ведь после удара настоящего кавалериста на обеих частях
срубленного прутика обнаруживаются ровные срезы.
     Поэтому Полуян не занес клинок над головой. Он просто  отвел руку назад
до упора и со всей силой выбросил острие шашки вперед, целясь в пупок.
     Удар  оказался  сокрушающим. Клинок пробил  ткань  и вонзился  в живот.
Бородатый  моджахед  вытаращил глаза,  широко  открыл рот,  уронил автомат и
схватился обеими руками за лезвие клинка.
     Полуян,  не  выдергивая   шашки,  толкнул  ее  вперед.  "Дух"   потерял
равновесие и рухнул на спину, согнув ноги в коленях,  с  сабле торчавшей  из
его живота.
     Полуян быстро сменил магазин автомата и вскочил в следующую комнату.
     Там он и увидел шейха.
     Абу  Бакр -- клювоносый, козлобородый недомерок --метр пятьдесят ростом
и сорок  пять  кило  весом,  не больше -- был палачом. Он никогда не  боялся
крови и получал удовольствие от  чужих страданий. Он умел посылать в бой под
знаменами  ислама  других  людей, но сам никогда не был бойцом.  Поэтому при
виде Полуяна его выпуклые рачьи глаза  в ужасе застыли. Чего-чего, а увидеть
русского  в   этот  час  в  своем  собственном  доме,  окруженном  мюридами,
обустроенном хитроумными системами сигнализации и минными  заграждениями, он
не ожидал.
     Шейх  Абу Бакр  относился к  тому  типу людей,  в  которых  религиозный
фанатизм воспитал подлинное безразличие  к смерти. Шейх ее  в  самом деле не
боялся. И  чем  больше он рисковал  собой, тем, как ему казалось,  Аллах все
дальше отводил от него угрозы.
     Большинство людей  в самых разных  обстоятельствах  думают  о  кончине,
боятся  ее и в самых сложных ситуациях следуют инстинкту самосохранения. Абу
Бакр настолько  пренебрегал  опасностями, что многие из тех,  с кем он  имел
дело, считали его заговоренным.
     Ярощук уже стоял рядом: он знал -- потребуется перевод.
     -- Мне кажется вы не дурак, -- Абу Бакр подумал, как ему лучше  назвать
русского: мистер, амер  или эфенди. Остановился на втором.  -- Вы не  дурак,
амер. Вокруг мои люди. Вам отсюда не уйти.
     --  Не беспокойтесь, шейх. Сколько  бы правоверных  ни оказалось рядом,
они не смогут удержать грешную душу, если она рванется к Аллаху.
     -- Я не  боюсь этой встречи, --  гордо заявил  Абу Бакр. -- Поистине мы
принадлежим Аллаху  и к нему возвращаемся! -- Инна  ли-Ллахи  ва инна иляй-и
раджи уна!
     --  Воистину  гордыня   порождает  заблуждения,  --  Ярощук  сокрушенно
вздохнул.  -- Я  постараюсь сделать так,  чтобы Аллах, увидев вас, сплюнул и
отвернулся.
     Он подошел к шейху и набросил сыромятный ремешок на его шею.
     -- Вот так мы и пойдем дальше.
     Он  затянул  ремешок.  Руки шейха, уже скованные наручниками, не  могли
найти  опоры, и  Абу  Бакр  закрутил головой, пытаясь  хоть немного ослабить
давление  на  горло. Но  это не удавалось. Он  захрипел,  глаза и  без  того
выпуклые, стали  вылезать из орбит. Мир тускнел и цвета его быстро блекли. В
кишечнике  вдруг  противно  заурчало.  Обильная  пища,  которую шейх  уже  в
достаточной мере переварил, рванулась вниз в поисках выхода.
     Ярощук ослабил петлю.
     --  Дышите,  эфенди, дышите!  Пока.  А если  те,  кем вы  нас  пугаете,
попробуют  вас  выручить,  я  выпущу  вашу  бессмертную  душу через  ваши же
обосранные штаны. Уверен, Аллаху она не понравится и он от вас отвернется.
     Вжимая в затылок шейху  ствол пистолета, локтевым сгибом притягивая его
за шею к себе, Ярощук вывел Абу Бакра в гараж.
     Полуян открыл дверцу "мерседеса",  сел за руль,  вставил  ключ  в замок
зажигания. Распахнул заднюю дверь. Ярощук забрался внутрь  и втянул за собой
шейха. Стартер тонко запел и тут же бесшумно заработал двигатель.
     Машина вырвалась  из гаража в  темную ночь. На  выезде из  ворот гаража
Полуян  включил  фары. Из-под колес в разные  стороны  шарахнулось несколько
человек. Но  вдогонку не прозвучало ни одного  выстрела: охрана, видимо, уже
знала, что налетчики захватили шейха с собой.
     Как  и предполагалось,  погоня увязалась сразу.  Из-за дома  на  дорогу
вырвался "КамАЗ", который при начале атаки было решено не  сжигать, чтобы не
освещать поле боя.
     Полосуя фарами темноту  ночи,  грузовик  несся  за  легковушкой, словно
забыв об опасности горной дороги.
     Проскочили круглый валун, нависавший  слева над руслом  реки. Значит, в
ста метрах впереди лежала первая мина.
     Полуян притормозил.
     -- Всем в гору! Шейха с собой! Хвост беру на себя.
     Ярощук крюком правой руки сжал шею Абу Бакра, вытолкнул его из машины и
волоком потащил в расселину.
     За ним и держа автомат наизготовку бросился Столяров.
     Дверцы  "мерседеса"  тут  же  захлопнулись.  Двигатель  взревел во  всю
сумасшедшую  мощь.  Расшвыряв колесами каменную  крошку, машина сорвалась  с
места.
     Секундами  позже из-за поворота на бешенной скорости  вырвался "КамАЗ".
Боевики,  стоявшие в кузове плотной кучкой, палили  в  воздух  из автоматов.
Огненные струи трассеров расчерчивали небо косыми линиями.
     Дальше по дороге ехать  было  нельзя. Полуян сгруппировался  и повернул
руль влево.
     "Мерседес"  резко накренился и некоторое время бежал, прижимаясь левыми
колесами к каменному завалу вдоль края дороги. Стальные колпаки скрежетали и
сыпали  в стороны пучки искр. Потом  машина резко дернулась и, опрокидываясь
на бок, в свете фар "КамАЗа" показала свое грязное брюхо, под которым бешено
вращался карданный вал.
     Глухо охнув при  ударе о  камни, "мерс" перевернулся  и, вращаясь через
крышу, переваливаясь с боку на бок,  покатился  по крутому склону к шумевшей
внизу реке.
     Мир  за лобовым  стеклом закрутился в  бешеном ритме, все  вокруг стало
одноцветно черным. Изредка машина врывалась в кустарники, и стебли с хрустом
хлестали ее по бокам и стеклам.
     Временами,  налетая на  препятствие,  которое  становилось  трамплином,
"мерседес" подскакивал,  пролетал какое-то  расстояние  по  воздуху и  снова
гулко  грохался на камни.  При одном из таких ударов  сила  инерции  вырвала
лобовое  стекло  из гнезда,  свернула его  и  отбросила в  сторону.  В салон
ворвался  свежий ветер,  пахнувший  рекой,  а  по  лицу  хлестанула  колючая
каменная крошка.
     Машина  рухнула  в  воду.  Поток,  встретив  неожиданное   препятствие,
забурлил, вода вспенилась и поволокла "мерс" вниз по течению.
     "КамАЗ" остановился. Боевики  выпрыгнули на дорогу и с обрыва смотрели,
как бурлящие струи тащат за собой, перехлестывают и заливают машину...
     "КамАЗ" проехал вперед и начал разворачиваться.
     И тут  оранжевое  пламя  вырвалось  из-под  его  колес. Взрывом тяжелую
машину приподняло вверх, качнуло. Заваливаясь на бок,  грузовик со скрежетом
сорвался в Аргун...
     Полуян  выбрался  на берег и первым делом  снял каску, в которую, как в
котелок, набралась  вода.  Посидел  на скользких  холодных  камнях,  потирая
колено. Обо что и когда он его разбил, вспомнить не удавалось.
     Некоторое время спустя, он выбрался на дорогу.
     На месте, где  взорвался грузовик,  еще дымила разлившаяся  солярка. Со
склона ему поморгали фонариком.
     Дальше группа двинулась пешком.
     До границы оставалось не более часа пути.
     На одной из  остановок,  которые делались  для того, чтобы осмотреться,
Абу Бакр опустился на колени и стал бормотать слова молитвенного проклятия в
адрес врагов. Ярощук прислушался.
     --  О,  Аллах,  --  бубнил  шейх, -- ниспославший писание  и  скорый  в
расчете, нанеси поражение этим людям, о, Аллах, разбей и потряси их!..
     Когда он кончил молиться, Ярощук сказал:
     --  Вряд ли эта молитва  дойдет  до ушей  Милосердного. Аллах  стоит на
стороне справедливых.
     Абу Бакр посмотрел на Ярощука внимательно.
     -- Ты  -- мусульманин, -- сказал  он  негромко, даже  не  спрашивая,  а
утверждая. -- Помоги мне, а я помогу тебе.
     --  Нет,  -- сказал  Ярощук,  --  помоги себе сам, если  сможешь. --  И
закончил словами Корана: -- "Пришла Истина и Ложь отринута. Лжи суждено было
поражение".
     Абу Бакр замолчал.


23.

     Горы  южной   Чечни  плавно,  без  видимых   отличительных   признаков,
переходили в горы северной Грузии.
     В стороне от торной дороги возвышались старинные сторожевые сооружения,
выложенные из сырого камня -- серые монументы войнам прежних времен.
     Еще издалека  Полуян заметил группу вооруженных людей, стоявших поперек
дороги. Это  их  встречали грузинские  пограничники. Среди них заметны  были
несколько штатских лиц. В одном из них Полуян без труда узнал Меира Бен Ари.
Значит, их ждали.
     Затормозив  на  подъеме, Полуян вылез из "Урала" и  пошел к встречавшим
пешком. Не доходя метров десяти до них, остановился.
     -- Где тут линия границы? -- спросил он. -- Эта? Тогда, мистер Бен Ари,
я позволяю вам войти в Россию.
     Грузин-пограничник   в  майорских  погонах   посмотрел  на   русских  с
недоумением.
     -- Почему вы  не  хотите идти к  нам?  Мы приготовили угощение.