а совсем больная. Разве не видно?
     -- Зачем отпускать? -- боевик снова насторожился.
     -- Слушай,  ты  когда-нибудь  заложников брал?  --  Мацепуро  притворно
возмутился. -- Ты требуешь миллион. Тебе его готовы дать. Требуешь вертолет.
Тебе обещают. Думаешь -- задаром? Не было бы у тебя заложников и сидел бы ты
со своими молодцами в пустом автобусе, знаешь, что с вами сделал бы ОМОН?
     -- Знаю.
     -- Значит,  все  переговоры  ведутся  только  из-за  людей,  которых ты
захватил. Каждая наша уступка тебе -- это свобода людям, сидящим здесь.
     --  Э,  Дудар! -- боевик махнул рукой  одному из  сообщников. --  Отдай
глухого. И бабу с ребенком.

11

     Полковник  Кутин изображал  перед  Кагарлицкой  гостеприимного хозяина,
открытого  для гостей,  а сам сидел как  на иголках. Рассказывал подробности
захвата торговцев оружием, а мысль крутилась в другом направлении: что там у
Мацепуро? Нет ли жертв? Что требуют террористы? Сколько их?
     Наконец, взглянув на часы, Кутин решил закругляться.
     -- Вот так и работаем, Галина  Яковлевна. Стараемся. Как говорят, стоим
на страже...
     Полковник думал, что ставит точку в беседе. Вышло, однако, иначе.
     --  Ради  бога,  не надо  рекламы,  Валерий  Борисович. --  Кагарлицкая
шутливого тона не приняла. -- От рекламы мы уже все опухли. Я прекрасно знаю
цену вашей конторе. Это  раньше  КГБ называли  Госстрахом.  После кизлярских
событий и побед генерала Барсукова  над террористами вашу контору иначе, чем
Госсмех, уже и не зовут.
     -- Госсмех, значит? Ха! И над чем смеетесь?
     -- Над чем? Хотя бы  над  тем,  что чеченские боевики ходят по городу и
никого  здесь не опасаются,  наверное,  считают, что служба безопасности ими
занимается только во время захвата заложников.
     Кутин  с трудом сохранил на лице доброжелательную  улыбку. Неужели  эта
баба, пройдоха в  юбке, уже что-то пронюхала о террористах и  теперь выложит
на стол  свои козыри? А  он-то,  дурак, метал перед ней бисер, надеясь,  что
случившееся до поры до времени удастся скрыть.
     Стараясь замаскировать свое замешательство,  Кутин достал пачку сигарет
"Кэмел" и предложил гостье:
     -- Закурите?
     -- Спасибо.
     --  Как угодно, Галина  Яковлевна.  Так что же вы имели  в виду,  когда
говорили о террористах?
     --  Задело?  Я  так и  думала.  А  все  очень  просто.  Позавчера  Вера
Чайкина... Надеюсь, вам известна эта фамилия?
     -- Телевидение?
     -- Боже мой! -- Кагарлицкая всплеснула руками. -- Даже это вы знаете!
     Кутин   не  обратил  внимания  на  откровенную  язвительность  реплики.
Сказанное Кагарлицкой заинтересовало его по иным причинам.
     -- Так что Чайкина?
     --  Позавчера,  --  Кагарлицкая  не  скрывала  торжества,  --   Верочка
встретила в городе Рахмана Мадуева. Он шел по проспекту Победы с приятелями.
     -- Кто такой Рахман Мадуев?
     -- Не знаете? Впрочем, естественно. Откуда вам? Мадуев между тем боевик
из отряда Басаева. О Шамиле-то слыхали?
     Кагарлицкая явно  старалась "достать" Кутина, но тот терпел, не подавал
виду, что готов взорваться.
     --  Верочка  в  последней  командировке  встречалась  с Мадуевым.  Даже
снимала его и вела запись.
     --  Почему  же,  встретив бандита в  городе, она не сообщила  об этом в
милицию?
     --  Валерий  Борисович, дорогой, вы же  умный  человек.  Пора перестать
надеяться, что журналисты станут добровольными осведомителями вашей конторы.
Те времена безвозвратно ушли. Верочке еще  придется  ехать в Чечню. Зачем ей
портить отношения с боевиками? Этим вы уж занимайтесь сами.
     -- И она говорила с Мадуевым?
     --  Боже мой! Как  я  с вами.  Разве вы прошли  бы мимо  знакомого,  не
поговорив с ним?
     -- Когда Чайкина рассказала вам об этой встрече?
     Что-то в тоне вопроса насторожило Кагарлицкую. В чем-чем, а  в интуиции
ей нельзя было отказать.
     -- Почему это вас так заинтересовало?
     Кутин грустно улыбнулся. Пригладил редеющие волосы.
     -- Скажу. Только ответьте на мой вопрос.
     -- Верочка позвонила ко мне в  редакцию позавчера днем, после  встречи.
Сразу. Ей хотелось с кем-то поделиться новостью. А что?
     Кутин  встал,   прошелся  по  кабинету.  Кагарлицкая  следила  за   ним
настороженным взглядом.
     -- Что все-таки случилось?
     -- Случилось самое  плохое,  Галина Яковлевна. Вчера днем труп Чайкиной
обнаружили в городском парке. Ее убили выстрелом в затылок.
     --  Боже мой!  -- Испуг Кагарлицкой  был  искренним. -- Как же так?! За
что?!
     -- За  что? У нас  имелось  две  версии. Но  вы  подсказали  третью.  И
наиболее вероятную.
     Кутин остановился возле стола, вызвал по внутренней связи дежурного  по
управлению.
     --  Иван  Игнатьевич,  передайте  Соколову.  Пусть  срочно  мчится   на
телевидение. Надо изъять  материалы, с которыми  в  последнее время работала
корреспондент  Чайкина.  Подчеркиваю  --  все  и   срочно!  Пленки.  Записи.
Диктофон.  Срочно.   И   еще...   Рыбкина  пошлите  в  "Трансперелет".  Надо
просмотреть  журнал  регистрации  пассажиров,  приобретавших  билеты.   Всех
чеченцев -- на карандаш. За последние четверо суток.
     Отдав распоряжение, Кутин обернулся к гостье.
     -- Галина Яковлевна, милая, вы можете считать меня хамом, долдоном, кем
угодно, но я не могу продолжать беседу. Даю слово принять вас в любое другое
время. А сейчас... Увы! И все  это, учтите, во многом из-за  того, что  ваши
коллеги стараются скрыть информацию о знакомствах с террористами...
     -- Я понимаю...

12

     К аэропорту, к машинам своей группы, которые  стояли  под  навесом  для
рейсовых  автобусов,  Мацепуро  шел  не  спеша.  В  затылок  ему  дул жаркий
калмыцкий  суховей,  но  это  был  живой,  движущийся  воздух,  не  тот, что
застоялся в раскаленном автобусе, и потому он казался освежающим.
     Глущак протянул начальнику руку. Мацепуро сжал ее с силой, будто они не
встречались по меньшей мере месяц.
     --  Вы  мои  разговоры  "пишете"?  --  Именно  это  в   первую  очередь
интересовало полковника.
     --  Пишем. Микрофончик  -- во! -- Глущак  дал оценку  качества  записи,
подняв вверх большой палец.
     -- Отлично. Теперь о других делах. -- Деньги.
     -- Слышал. Ни хрена  себе аппетит!. Они  что, сдурели? Миллион долларов
им!
     -- Они  сдурели, когда замыслили само дело. Твоя забота -- достать этот
миллион.
     -- А где его искать?
     -- Кончай стонать. Пусть наши "бугры" подумают. Им  это не менее важно,
чем нам с тобой.
     --Все?
     -- Нет. Передай Балясину: пусть подготовит прессу.
     -- Через Балясина долго. Я сам позвоню Маторину, он напрямую свяжется с
редакциями.
     -- Я те  свяжусь!  Прессы здесь быть  вообще  не  должно. Пусть Балясин
пришлет своих. Мужчину и женщину.  С видеокамерами.  Хорошо, если кто-то  из
них  будет "заворачивать"  по-заграничному.  Вроде "шпрехен зи  дойч,  майне
херрен,  их бин фак ю, диар френдс". Только все должно выглядеть натурально.
Никакой  фальши. Чтобы не  вздумали присылать кого-то в форме. Они это могут
учудить.
     -- Сделаем.
     --  Не  торопись. Это  -- первоочередное.  Дальше -- не менее важное. В
Ковыльной   стоит   вертолетный   полк.  Звони   Кутину.  Пусть  свяжется  с
командованием.  Нужен  вертолет.  Нужен  срочно.  Пусть вышлют  самый лучший
экипаж. Дело легким не будет, нужны  надежные мужики. С вертолета вооружение
снять. Чтобы у террористов не возникало соблазнов...
     -- Понял. -- Глущак кивнул. -- "Крылышки" сделаем. Все?
     -- Пока -- да.
     --  Тогда кое-что скажу я. Кутин для нас  уже расстарался.  В агентстве
"Трансперелет"  он узнал имена чеченцев,  которые  покупали билет  на Питер.
Сколько у тебя в автобусе героев? Трое или четверо?
     -- Четверо.
     -- Тогда  совпадает. Один -- Дудар  Индербиев. 1956  года  рождения. Из
аула  Аллерой  Ножай-Юртовского района. Возможно,  активный  член  одной  из
вооруженных групп, действующих на востоке.
     -- Почему именно на востоке?
     --  Банды  формируются  по территориальному принципу  и по  родственным
связям. Ножай-Юрт --  это крайний  восток Чечни.  Горный  район.  Дальше  --
Дагестан.
     -- Помню его, видел. Следующий?
     --  Язид  Шахабов.  1975  года.  Из  аула Саясан. Это  примерно  в трех
километрах  западнее Аллероя.  Короче,  земляк,  а  возможно,  и родственник
Индербиева.
     Мацепуро уже прикидывал в уме, кто есть кто из знакомых ему лиц. Дудару
Индербиеву отдал команду  главный из боевиков. Отпустить троих заложников. А
вот круглолицый с тупым мертвым взглядом -- это наверняка Язид.
     -- Дальше?
     --  Рахман Мадуев. 1964 года. Родился в ауле Шалажи  Урус-Мартановского
района.  С 1993 года проживал  в Ташкале. Территориально  это городская зона
Грозного.
     -- И четвертый?
     --  Пацан. Юсуп  Гехаев.  Или, как  у них  говорят, Юпа. Восьмидесятого
года. Из аула Гехи. Тоже Урус-Мартановский район, как  и Мадуев.  От Шалажей
на северо-восток. Километрах в двадцати. Опять два земляка.
     Теперь Мацепуро знал всех четверых по именам и в лицо. Неплохо.
     Когда известно, с кем ведешь переговоры, работать легче.

13

     Получив в руки по указанию командующего флотом живой "рабочий материал"
в  лице  подполковника Полуяна,  следователь  майор Трескун погнал дело  "на
вороных".  Он  глубоко понимал свое предназначение.  Поскольку он уже  давно
разочаровался  в жизни и службе,  ему необходим  был  хороший процесс. Время
шло, годы летели, а  карьера, о  которой мечталось с  юности, не  давалась в
руки.  Не был  Трескун особо умен (только кто в этом даже себе признается?),
удача упорно обходила его стороной. Что ему не  везет, Трескун ни от кого не
скрывал.  Он  жаждал отличиться и быть  замеченным.  А ему, как назло,  дела
попадались удручающе банальные и бесцветные. "О промотании мичманом Пупкиным
трех казенных бушлатов". "О пьяной драке лейтенантов Петрова и Иванова"...
     Так,  может,  на  этот  раз  фортуна  заметила  Трескуна  и  подбросила
настоящий подарок?
     Подследственный  вошел  в  комнату  для   допросов,   слегка  сутулясь.
Необходимость держать руки за спиной, а  также давление казенных потолков на
плечи, хотя  эти потолки  могут  быть  и высокими, заставляют людей опускать
головы, сутулиться. А Трескун чувствовал себя  на высоте: солиден, серьезен,
строг.
     -- Садись, Полуян.
     Главное  --  сразу  же дать понять вошедшему,  что  он  --  всего  лишь
таракан, попавший под сапог закона.
     Но Полуян оказался не из тех, кто позволял вытирать о себя ноги.
     --  Слушай, майор, и  запомни. Есть устав, который даже для прокуратуры
никто не отменял. И тебе, -- Полуян сделал ударение на этом слове,  --  тебе
никто не давал права обращаться ко мне на "ты".
     Трескун скривил губы в презрительной усмешке: дурак он, что ли, Полуян?
Это там, в полку, на  плацу, он, Трескун, должен был бы стукнуть  копытами и
спросить  у  подполковника  разрешения  обратиться.  Здесь,   где  окошки  в
клеточку, все иначе. Только дурак такое понять не в состоянии.
     -- Что предлагаете? --  Трескун  старался  говорить  язвительно, но  от
обращения на "ты" все же отошел.
     -- Я не предлагаю, а требую  обращаться ко мне, как  записано в уставе:
"Товарищ подполковник".
     --  Вы  не  маленький,  --  Трескун  начинал злиться,  -- и  понимаете:
подполковником вам ходить недолго.
     -- Когда  покажете  мне приказ о разжаловании или  изгнании  из  армии,
тогда называйте Игорем Васильевичем и на "вы". А пока, даже здесь, я для вас
подполковник.
     -- Здесь вы подследственный. Вот так!
     -- Да пошел  ты!  Либо обращайся  ко мне  как положено, либо беседуй  с
кем-нибудь другим!
     --  Хорошо, товарищ подполковник. Вы знаете,  какого  рода преступление
совершили?
     -- Слушайте, майор, здесь не место играть  в шарады. Установить, какого
рода преступление  я совершил и совершал ли его вообще,  -- ваше  дело, а не
мое. Даже если я что-то и сделал не так, на себя клепать не стану.
     Трескун скорчил недовольную гримасу.
     --  Хорошо,  объясняю.  Мы  имеем  дело   с  неповиновением.  --  Майор
пододвинул  к себе Уголовный кодекс в замусоленной обложке. Открыл страницу,
отмеченную закладкой. -- Неповиновение, то есть открытый отказ от выполнения
приказа командира, а равно иное умышленное неисполнение приказа, совершенное
в военное время или в боевой обстановке, карается смертной казнью...
     -- Вы, законник, -- вспылил Полуян, -- покажите мне документ, в котором
сказано, что в стране объявлено военное положение, что Россия ведет войну.
     Майор смутился. Захлопнул книжку.
     --А как вы назовете то, что происходит в Чечне?
     -- А что там происходит?
     -- Не делайте вид,  что ничего не  понимаете. Вы же знаете,  что  там и
как.
     -- Знаю. Но предоставьте мне  документ, в  котором зафиксировано, что в
России  введено военное положение, и  я  нахожусь  в боевой  обстановке.  Вы
можете это сделать?
     -- Ладно, прекратим дискуссию. -- Трескун спасовал.  -- Давайте по сути
дела.
     --  Нет  уж,   позвольте.  Запишите  в  протокол,  что  подследственный
потребовал  показать  ему  документ об  объявлении Россией  войны республике
Чечне. Ведь о  смертной казни  вы заговорили  не случайно... Пытаетесь  меня
запугать?
     -- Что  вы  еще потребуете?  -- Трескун не собирался  сдаваться, хотя и
вынужден был  признать:  подполковник  сразу  нащупал  самое слабое звено  в
возможной цепи обвинений.
     -- Пока ничего. А дальше -- посмотрим.
     -- Подполковник Полуян, вы женаты?
     -- Какое это имеет отношение к делу?
     --  Самое  прямое.  Обязанность  следователя  не просто  доказать  факт
преступления, но и создать  психологический портрет преступника. -- Трескуну
явно  нравилось  рассуждать,  и  он изрекал свои  мысли  с  апломбом,  хотел
казаться  человеком   проницательным,  способным   все   понять,   во   всем
разобраться.
     --  Ах,  вот как?  --  Полуян  усмехнулся.  --  А  мне раньше почему-то
казалось, что следователь должен беспристрастно  изучить факты и установить,
виновен или  не  виновен человек.  А вы заранее решили, что я  преступник, и
составляете мой психологический портрет. Славно...
     -- Не выступайте, не надо. -- Трескун заершился. -- Повторяю вопрос: вы
женаты?
     -- Был.
     -- Разведены?
     -- Нет, но разведусь.
     -- В чем причина вашего нежелания жить с женой?
     -- У меня таких причин нет. Зато они есть у нее. И весьма веские.
     -- Какие именно?
     -- Может быть, вам лучше спросить у нее?
     -- Но вы тоже их знаете?
     -- Вот  именно, тоже. Одна из  таких причин заключается  в том,  что я,
подполковник,  командир  батальона,  живу в  доме  барачного  типа  в  одной
комнате.  С  сортиром  в конце  длинного коридора.  С  умывальником в другом
конце.  Жене  это  не  нравится.  Она  очень  избалована.  Ей  хочется иметь
собственный умывальник и  ванну  в придачу. Она  говорит, что  всегда найдет
себе коммерсанта, который купит ей не только квартиру, но и целый дом.
     -- Все ясно.
     --  А еще вы можете  к чертам моего портрета записать  следующее. Служу
двадцать  лет. А купить жилья не могу. Может  быть, я пропиваю деньги? Вроде
не с чего, зарплату мне выдают раз в два-три месяца.
     Полуян понимал: Трескун пытается вырыть для него яму, а землю подгрести
под  себя,   себе  под  ноги.  Построив  надежный  пьедестал,  он   надеется
возвыситься, полагает,  что  имя его  верняком прогремит  во  всех  отчетах,
которые  дойдут  до  Москвы.  Зря,   что  ли,  таких   учат  на  юридических
факультетах?
     Полуян действительно  не знал, где сейчас Валентина Ивановна Зеркалова,
в замужестве носившая  его фамилию. После  очередной  размолвки она  собрала
чемодан, оставила записку: "Не ищи" -- и уехала, не сообщив, куда направляет
свои стопы.

14

     Мацепуро неторопливо пересек летное поле и вернулся в  автобус. На него
вопросительно уставились глаза террористов  и заложников. Главарь встретил у
входа.
     -- Заждался, Рахман? -- Мацепуро пристально посмотрел на чеченца.
     Глаза  боевика  хищно  сузились.  Он не  ожидал,  что  его раскроют так
быстро, и эта оперативность изрядно его напугала.
     -- Хватит! Когда будут деньги? Когда вертолет?
     -- Рахман, ты когда-нибудь видел миллион долларов? Мне кажется -- нет.
     --  Кто не  видел?! -- Рахман брызгал слюной. Да, он не видел  миллиона
долларов. Он  никогда не держал в  руках даже тысячи. Что из того? Это разве
дает право русскому насмехаться над ним? Нет, не дает. Теперь  у него  будет
миллион. Сами ему принесут. И он увидит его. Увидит и пощупает.
     -- Не обижайся, Рахман, -- сказал Мацепуро примирительно. -- Я тоже  не
видел миллиона долларов. Можешь смеяться. -- Мацепуро развел руками. -- Но я
подсчитал:  если тебе привезут сумму в банкнотах по доллару, чемодан потянет
на сто килограммов.
     Рахман никогда не  задумывался над  такими  пустяками, как  вес добычи.
Сообщение  Мацепуро  его ошеломило:  что, если  и в  самом деле  ему припрут
стокилограммовый ящик?
     -- Ты говоришь правду? Почему русский миллион не много, а  американский
-- много?
     Мацепуро пожал плечами.
     -- Потому,  что у американцев нет  бумажек по сто тысяч.  Хочешь, давай
считать вес?
     -- Не надо. Я не возьму такой большой миллион. Пусть будет поменьше. Не
сто кило.
     -- Тогда придется долго ждать. Пока соберут банкноты по сто долларов.
     -- Э!  --  Рахман  замахал руками. -- и  по сто не надо.  Их американцы
будут менять на новые. Давай по пятьдесят.
     --Хорошо-хорошо. Только доллары у нас не печатают. Придется ждать.
     -- Где вертолет?
     -- Слушай, ты в какой стране  живешь? Думаешь, я суну руку в  карман, а
там  миллион  баксов,  суну  в  другой  --   там  вертолет?  Вот   запросили
"Трансперелет", они обещали прислать машину. Снимут с сельхозработ.
     -- В Ковыльной у вас стоит вертолетный полк.
     --Смотри, Рахман, ты все знаешь! Только военного вертолетчика я тебе не
дам.
     -- Почему? -- Рахман закусил губу.
     -- Военного ты убьешь. Разве не так?
     -- Слушай, ты умный, да? -- Рахман иронизировал.
     -- До этого ты считал умным только себя?
     -- Ага, только  себя. Понимаешь, триста километров проехал, и на каждом
шагу -- дерьмо: трусы,  дураки, продажные  души. Все  рот  открывают: баксы,
баксы. А ты сильный, умный. С тобой опасно.
     --  Давай  кончим об  этом. С  тобой  не менее опасно. Поэтому получишь
вертолетчика из сельхозгруппы. Скажу честно: парень вас боится.  Молодой, не
воевал. Но я его уговорю хорошо лететь. Будет  проще, если ты дашь слово  не
причинять ему вреда.
     -- Ха! --  Рахман всплеснул руками. -- Ты меня удивляешь, командир. Как
ты можешь доверять слову бандита. Ты же таким меня считаешь?
     -- Не обижайся, Рахман, но вопрос твой глупый. Я  предложил переговоры.
Ты согласился. Я  пришел сюда. Вот, --  Мацепуро уже  в который  раз показал
раскрытые ладони,  -- без оружия,  с голыми руками. Пришел  не из-за тебя, а
из-за  детей и женщин, которых ты захватил.  Теперь подумай, какой смысл нам
вести переговоры,  если ты  не  веришь мне, а я не  буду верить  тебе? Ты от
кого-то слыхал, чтобы я действовал обманом?
     --  Э... -- Рахман  поморщился.  -- Сейчас никому нельзя доверять.  Где
твоя рация? Говори с ними. Пусть торопятся.
     -- Не могу. -- Мацепуро развел руками. -- Рацию мне не  привезли.  Надо
опять идти самому.
     -- Ты хочешь меня разозлить?
     --  Не  сердись.  Я  говорю  правду.  Сейчас  пойду --  будет.  Обещали
привезти.  Ты  же  не  предупредил,  когда  будешь  делать  захват  -- я  не
приготовился. -- Мацепуро вывернул карманы брюк  и оттянул  их в стороны. --
Видишь, я пустой.
     Над  летным полем  с  тяжелым грохотом  пролетел  вертолет. Темная тень
скользнула по земле и умчалась в сторону аэропорта.
     --  Пойду, -- сказал Мацепуро. --