на обычный язык не требовалось. Ким уставился
на приятеля-особиста и принялся раздувать ноздри:
     - Что же ты в первый день мне это не показал?
      - Да так, - особист захлопнул талмуд с донесениями,  -
хотел, чтобы ты сам до всего дошел.
     Он подошел к зеркалу и принялся разглядывать свой тощий
кадык. Особист желал выглядеть весомым мужчиной, но это  ему
не слишком удавалось.
     - Экспериментатор хренов! - разозлился Ким. - Кто такой
этот Шварц, ты мне только через год сообщишь?
      -  Увы, буду ждать этой новости от тебя самого.  Здесь
никто  и  понятия  не  имеет  о  вышеуказанном  Шварце.  Как
говорится, твори, выдумывай, пробуй...
      Особист,  уже  допекший Кима своими приколами,  развел
руками. Что ж, и на том спасибо.
      Всю  полученную в Дивномайске информацию  Ким  доложил
своему  хозяину, когда прилетел назад в Алма-Ату.  Следовало
копать  эту  историю дальше, однако Ким вначале  должен  был
получить  добро  на  следующие  действия.  Сомнения  в  вине
Jеримбаева-младшего  выглядели теперь вполне  обоснованными.
Для   выяснения  всей  картины  происшедшего  в  Дивномайске
предстояло  отыскать  Тишко - самого  убийцу  Керимбаева  да
потрясти  его как следует: кто же все-таки приказал стрелять
в  безропотного  казаха и что там, кстати  произошло  с  тем
ночным караулом? Тишко, не продливший контракта в положенный
срок  -  ясно отчего: после такой истории его увольнение  из
рядов  было  делом неизбежным, - отбыл, как  узнал  Ким,  по
месту призыва. В город Санкт-Петербург. Вычислить Тишко было
теперь делом несложным.
     Директор завода выслушал рассказ Кима молча.
      -  А сможешь доставить этого прапорщика прямо сюда,  к
Керимбаеву? - задал он единственный вопрос.
      Ким  пожал  плечами: почему бы и нет? И в самом  деле,
пусть  с ним тут и разбираются - по понятиям и обычаям,  так
сказать. Вот потому он вскоре и прибыл в Питер.

                             ***

      И  еще  один  эпизод этой запутанной истории,  правда,
относящийся  не  к  финалу, а к самому  ее  началу,  остался
неизвестен  даже самым осведомленным. Никто так и  не  узнал
еще  об  одном путешествии, на этот раз предпринятом уже  из
Питера.  С  полтора  года тому назад,  минувшим  летом,  тот
человек,  которого  Ким  повстречал сейчас,  рано  утром  на
Невском проспекте, никем не примеченный, вышел из поезда  на
одном южном вокзале, купил в первом же ларьке карту города и
направился к стоянке такси. В город Львов он приехал  не  за
достопримечательностями,  а в командировку,  которую  трудно
было  назвать  заурядной.  Часто  ли  питерский  опер  может
отправиться  по  делам  куда-либо  дальше,  чем  за  пределы
Ленобласти?
      "Теперь, - думал он еще в душном купе поезда, - всякая
поездка  опера  или  следователя в другой  город  становится
целым событием. Ни на что нет денег. Всех фондов, выделяемых
в  Питере  на  одно  РУВД,  едва хватит,  чтобы  раз  в  год
отправить пару оперативников во Псков. Или одного - на  день
в  Москву.  Вот и вынуждены сыщики действовать  по  принципу
спасение  утопающих - дело рук самих утопающих". Потерпевшие
сами мотаются по стране, прижимая к себе портфели с бланками
разных  протоколов и постановлений. Они-то - взять  хотя  бы
тех,  у  кого  угнали  автомобиль -  люди  заинтересованные,
никуда  не денутся, может быть, даже и сами оплатят  поездку
оперативника  в чужой город. Хуже - со свидетелями,  которые
тоже  должны за свой счет примчаться и к следователю,  и  на
суд.  Особенно  хорошо тем, что живут  на  просторах  бывших
союзных..."
      Сошедший  с поезда пассажир не был ни потерпевшим,  ни
свидетелем. В Питере он служил опером в одном из  райотделов
угрозыска,  но  во  Львов  прибыл по  "частной  просьбе",  в
свободное  от  службы время - так сказать,  в  командировку,
спонсированную  одним старым приятелем.  Знакомство  с  этим
приятелем тянулось еще со времен его учебы в Политехе, когда
он   был   студентом,  а  тот  -  неприметным   ассистентом,
/`%/.$   "   b%+%,  одной  из  кафедр.  Существовали   некие
обстоятельства, заставлявшие опера беспрекословно  выполнять
все  просьбы  и  даже  прихоти того  преподавателя,  вскоре,
кстати,    покинувшего   кафедру   -   увлеченного    новыми
возможностями,    открывшимися   как    раз    в    середине
восьмидесятых, к тому времени когда отношения между  будущим
опером  и  будущим работником коммерческих структур приняли,
мягко   говоря,  нежелательный  оборот,  заставивший  одного
бросить институт и сдаться на милость военкомата, а другого,
припертого  к стене вероятностью столкновения со следствием,
поискать счастья на стороне. Обстоятельства эти были вызваны
возможностью нежелательной огласки...
     Вернувшись из армии после долгой службы, продленной еще
и  контрактом,  бывший студент, не особо  того  желая,  стал
исполнителем  его  деликатных, как  сказали  бы  в  старину,
поручений.  На  этот раз патрон попросил о сущем  пустяке  -
собрать информацию об одной девице: кто, что, откуда,  какие
родители, недвижимость и прочие пустяки, даже не требовавшие
особы навыков оперативно-розыскной деятельности.
      Местные опера командированного встретили, как водится,
тепло.  Пусть правительства там ссорятся, а коллегам  на  то
начхать,   солидарность  сыщиков  -  дело  святое,   сказали
прибывшему в интересующем его райотделе. И тут же предложили
урегулировать москальско-украинские отношения, на что  гость
не  возражал.  Его  даже  одарили братской  помощью  в  лице
усатого  водителя с внешностью героя Плевны,  и  вместе  они
отправились по ЗАГСам и школам.
      Добыть  информацию удалось буквально за  два  часа.  В
последнем пункте их маршрута дородная инспектриса, крашенная
хной  дама  в  ярком гриме, вполне удовлетворенная  коробкой
питерского  шоколада,  сняла  копию  с  заявления  о  выдаче
свидетельства  о рождении, потом перевернула его  на  другую
сторону  и  снова  припечатала бумагу к  ксероксу.  С  тихим
жужжаньем  выползла  вторая  копия,  где  не  было  написано
ничего, кроме какой-то замысловатой фамилии.
      -  Зачем  вверх  ногами? - машинально  поинтересовался
откомандированный.
      -  То  приватно,  - с недоумением от такого  неведения
сообщила дама. - Здесь мать сообщает реальное имя отца.
      Выйдя из ЗАГСа, командированный попросил шофера дуть в
одно  село.  Наведавшись  в  сельсовет,  велел  вырулить  на
названную  ему  улицу.  Там питерский оперативник  вышел  из
машины,  подобрался  к одному из заборов  и  сфотографировал
мальчишку,   возившегося   в   саду.   Мальчонка,   приметив
незнакомца с фотоаппаратом, испуганно вбежал в дом. Впрочем,
опера  он уже больше и не интересовал. Командированный  лишь
зачем-то  подхватил валявшуюся у приоткрытых  ворот  игрушку
повертел в руках и, еще раз взглянув на окна дома, в которых
не шелохнулась ни одна занавеска, сунул мохнатого медвежонка
в свою наплечную сумку, а потом, как-то странно пригнувшись,
добежал до машины. День клонился к вечеру - оперу надо  было
успеть на ночной поезд в Питер. Задание было выполнено -  не
оставалось причин для того, чтобы Застревать в этом Львове.
     В поезде питерскому командированному не спалось. Тетки-
g%+-.g-(fk,  заставившие  все  купе  клетчатыми  кутулями  с
товаром  из  Польши,  дружно издавали богатырский  храп.  На
верхней  полке  было  жарко  и душно.  Обливаясь  потом,  он
спустился вниз, с трудом лавируя между громоздкими  сумками.
Вышел   в  тамбур,  прихватив  с  собою  легкий  пластиковый
дипломат с раздобытыми документами. В тамбуре чадили помятые
мужики  в  тренировочных костюмах. Он  примостился  у  самой
двери,  не обращая внимания на грязь прокопченных стен.  Дым
разъедал  глаза,  и опер присел на корточки,  прикрыв  веки.
"Как  там тогда сказал куратор? - вспомнилось ему. -  Вместе
по жизни, значит, рука об руку пойдем?"
     Куратор, теперь уже бывший, навестил его сразу же, едва
он  вернулся из армии. И как только, хитрый лис, узнал -  не
иначе  как  через  военкомат, ведь  у  Лишкова,  такой  была
фамилия  этого  экс-преподавателя, куратора их  студенческой
группы - везде свои связи.
      Он изменился за те пять лет, что они не виделись: лицо
раздалось  вширь, почти исчезли брови, ставшие вдруг  узкими
глаза оттенялись уже не пластмассовой оправой-штамповкой,  а
тонкими золотыми очочками. Былой куратор заявился к  нему  с
бутылкой коньяка. К делу он перешел без предисловий - выждал
лишь  несколько минут, потребовавшихся на то, чтобы  разлить
по рюмкам коньяк: за встречу.
      -  Ну-с, - проговорил он, мелко отстукивая ногтями  по
незастланному скатертью столу, - какие теперь у  нас  планы?
Коммерческие структуры, студенческая скамья или... - куратор
выразительно посмотрел на молодого человека.
     Тот заметно помрачнел.
      -  Зла  не  желаю, - продолжал куратор. - Просто  хочу
возобновить старое знакомство. Вместе по жизни, так сказать.
Кассетка  та  еще  цела - что с ней, собственно,  сделается?
Вещдоки  не горят, как мудро заметил кто-то там,  не  помню,
кто  и где. А, старина? - он нежно потрепал парня по еще  не
заросшему затылку.
       -   Клоун!   -  невольно  скривился  его  собеседник.
Пятидесятилетний  Лишков нисколько не обиделся  и  продолжал
весело расхаживать по комнате, будто в эйфории.
      -  Ах,  какие  мы  чувствительные!  -  вдруг  медленно
проговорил он, усаживаясь напротив хозяина. - Не за то ли  и
службу  покинули?  Не из-за этого ли не  вышли  в  генералы?
Нервные  перегрузки, говоришь? Забыл уже, от  чего  в  армию
мотанул?  Так я тебе напомню: и стройотряд тот, и  резиновую
лодочку... Что, не надо?
     - Слышь, куратор, кончай. Зачем пришел? - Парень широко
положил  руки  на  стол и тоже принялся  выстукивать  что-то
свое.
      -  Вот  это разговор! - разулыбался тот. - Вот это  по
понятиям! Как там у вас: упал - отжался?
      -  Кто  не рискует, тот не пьет шампанское, - процедил
собеседник. - Давай, переходи к делу. Что надо-то?
      Куратор  выставил  тогда несколько условий,  одним  из
которых  было трудоустройство бывшего служивого на работу  в
органы  внутренних  дел, в милицию.  Зачем,  не  сказал,  но
подчиняться   ему   приходилось  беспрекословно   -   бывший
/`%/.$  "  b%+l  обладал  бесценным  компроматом  на   этого
студента.
      Опер  застонал, припомнив все подробности того жуткого
дня,  в который все и произошло. Курившие в тамбуре невольно
повернулись  в сторону сидевшего в углу парня: напился,  что
ли, или как?
      Как  же  это  было? Стройотряд, колхоз,  председатель,
решивший на выходные организовать баньку для городских... Не
сказать,  чтобы много выпили, но повеселились  изрядно.  Все
это  шумное  веселье и снимал на диковинную по тем  временам
видеокамеру  куратор Лишков. Как выбегали,  распаренные,  из
баньки  и  плюхались  в  темную гладь вечернего  озера.  Как
собирали  горстями  малину тут же на берегу.  Нарасхват  шла
резиновая лодка, одолженная у каких-то рыбаков. Он даже и не
знал  тогда,  как  звали ту девчонку в  ситцевом  вылинявшем
купальнике,  вместе  с  которой он  почему-то  отправился  к
одному  из  островков  -  она была из  соседнего,  девичьего
стройотряда.  Будущая  училка серьезная,  с  хвостиком  и  в
стрекозьих  очках.  Добравшись до  островка,  они  принялись
первым   делом   объедать  кусты  малины,   еще   не   столь
пострадавшие  от  массового набега голодных  студентов.  Что
было  дальше? Да ничего особенного. Голоса там,  на  берегу,
уже  стихали. Народ потихоньку разбредался из  баньки  -  по
своим баракам. Девчонки дополаскивали белье на мостках.
      Среди них продолжал выхаживать гоголем преподаватель -
в  шортах, болтающихся вокруг венозных ног, и с видеокамерой
на   плече.   Он  запечатлевал  томный  деревенский   закат:
мальчишек  с  удочками, коров, с мычанием разбредавшихся  по
домам  на  том  берегу, березовый островок, погрузившийся  в
тень.
      Лишков  передвигался по берегу,  пока  не  свернул  за
мысок, где уже и вовсе никого не было. В расплавленной,  как
ртуть,   воде   вдруг  появилась  плоская   круглая   лодка,
отчалившая  от этого островка, две темные фигуры в  лодке...
"Ого,  - отметил он про себя, - шалят детишки!" В лодке  шла
какая-то  возня, но продолжалась она едва ли не доли  минуты
так,  что снимавший даже не успел выключить камеру. Внезапно
оба  силуэта  поднялись во весь рост, и один  из  них  вдруг
оттолкнулся от другого и опрокинулся, рухнув в воду. Это был
женский  силуэт  тонкая фигурка, вмиг вообще исчезнувшая  из
виду.  Следом из лодки нырнул и парень. Раз, и еще  раз  обе
головы  по  очереди  появлялись над  водой.  Ошибиться  было
невозможно: там шла нешуточная борьба, и парень  явно  топил
женщину.  Вдруг  над  водой осталась только  одна  голова  -
мужчина   подплыл   к  лодке  и  перевалился   через   борт.
Преподаватель с надеждой перевел видеокамеру на островок. Но
на тот берег никто не выходил.
      Лишков  похолодел:  ЧП в его отряде!  Он,  остолбенев,
стоял  со своей видеокамерой, не зная, куда ему бросаться  -
то  ли на подмогу к этому парню, но до лодки было далеко  и,
если   девица  и  впрямь  утонула,  его  помощь   была   уже
бесполезна,  то ли еще куда." Куратор застыл  в  ступоре,  в
голове  у  него  начали  мелькать  все  возможные  и   самые
невозможные оргвыводы...
     Лодка, наконец, причалила к мосткам. В ней с отрешенным
видом сидел студент из его стройотряда и, хуже того, из  его
же группы.
     - Кто? - подбежавший куратор еле выговорил свой вопрос.
- Кто это был?
      - Откуда я знаю?! - с понятной яростью отрезал парень.
- Из пединститута, сказала.
      Из рассказа студента куратор понял только одно: что  в
ответ  на  его  незамысловатые ухаживанья, к которым  вполне
располагала вся эта ситуация (а на хрена еще было тащиться с
ним  на  уединенный  островок?),  девчонка  вдруг  вспылила,
потребовала отвезти ее назад, а когда в лодке он  попробовал
было  уломать красотку, восприняв ее отказ как  обычное  при
таких   делах  кокетство,  та  вскочила,  но,   не   удержав
равновесия, вдруг упала в воду - не умея, как нетрудно  было
теперь  догадаться, плавать. Так оно было или нет, но  тогда
на  берегу  растерянный преподаватель  и  ошалевший  студент
договорились  о  том, что они ничего не  видели,  ничего  не
знают, что и вовсе не было рядом с ними этой неизвестной  им
студентки - той, которой в ее стройотряде хватились  лишь  к
утру,   полагая,   что  девчонка  загуляла   с   кем-то   из
политехников.  К великому облегчению свидетеля  и  виновника
этого  ЧП,  никто из студентов не сказал о  том,  что  видел
девчонку  в  тот  трагический вечер в лодке,  отправляющуюся
покататься  к  островку. Эта деталь и в самом деле  осталась
незамеченной.
      Студентку  искали неделю, и вторую, и лишь дней  через
десять  к  берегу одной дальней деревни прибило распухший  и
объеденный раками труп молодой женщины... Судмедэкспертиза в
райцентре установила только то, что смерть девушки произошла
в   результате  утопления  -  скорее  всего,  естественного.
Никаких  насильственных действий против нее, как высказались
эксперты,   совершено  не  было.  Подруги   по   стройотряду
подтвердили тот факт, что плавать эта девчонка не  умела,  а
как  уж  она  оказалась в воде, никто не смог  предположить,
сколько ни допрашивали потом всех студентов. Уголовного дела
открывать не стали списали происшествие в разряд последствий
заурядной  пьянки.  Лишков сам посоветовал  своему  студенту
валить как можно скорее из института, что он и исполнил -  и
оказался   в   армии,  благо  военкомат  быстро  оприходовал
бесхозного  парня призывного возраста, что и спасло  его  от
весьма  вероятных  неприятностей. Куратор,  тоже  покинувший
институт, эпизода этого не забыл и еще до отбытия студента в
армию  пару раз привлек его на нужные себе дела, ненавязчиво
упомянув об оставшейся с того вечера пленочке...
      Чувство неизбывной вины студента не терзало. Не ощущал
он  себя  ни  преступником, ни даже мерзавцем или  негодяем.
Господи, да потом, в армейской жизни, он уже мог убить  кого
угодно  вполне  осознанно и легко, без  лишних  терзаний.  А
тогда вляпался просто в глупую историю - с кем не бывает?  В
его  родной  деревне в каждое лето было по утопленнику,  все
больше  по  пьянке, обстоятельств которой никто  никогда  не
выяснял. Ничего ведь особенного не случилось, полагал бывший
студент,  нынешний  опер,  в  которого  он  превратился   по
-  ab.o-(n Лишкова. И, если бы не эта оставшаяся у  куратора
видеопленка,  он  бы уже давным-давно забыл  тот  неприятный
эпизод своей молодости. И лицо бы этой пигалицы окончательно
из памяти выветрилось - все пошедшее красными пятнами гнева,
со сбитыми набок очками и растрепанной челкой.
     - Стерва, сама ведь тогда меня завела! - пробормотал он
вслух.
      -  Эй,  братан, тебе не помочь? - участливо наклонился
над ним один мужик.
      -  Порядок, дед! - отозвался, вставая, опер. Плюнув на
папиросу,  он  бросил  ее  в щель между  дверью  и  железной
приступкой.
      На верхней полке по-прежнему не спалось, но теперь уже
не   от   храпа  могучих  теток,  а  от  мыслей,  постепенно
приходивших в порядок в его голове. Опер понимал, что  долго
так  продолжаться не может - сколько он еще будет бегать  на
побегушках у этого Лишкова? Знал бы сам куратор,  с  кем  он
имеет  дело - но то-то же повеселились бы армейские  братки,
глянь  они,  по какой мелочи теперь приходится  работать  их
былому  другану.  Ездить в чужую, считай,  страну  -  только
затем,  чтобы узнать родословную какой-то там девки. "Тьфу!"
-  разозлился опер. Да, с этим надо было кончать. Но опер не
имел  понятия,  как изъять ту видеопленку у куратора,  да  и
смысла особого он в этом не видел отберешь одну, а у него  в
запасе  еще  десять копий. От куратора можно было избавиться
только двумя способами. Либо терминальным, к которому он  не
слишком-то склонялся, потому как очень уж заметным человеком
стал  в последние годы этот Лишков. Либо годилось то оружие,
которым пользовался и сам куратор. Шантаж, компромат  -  вот
что  могло  бы  подтолкнуть его  к  мировой,  но  надо  было
заставить Лишкова заткнуться любыми средствами.
      Вернувшись  в Питер, оперативник, вопреки уговору,  не
стал  первым делом названивать куратору. Отправился на почту
рядом  с  домом,  там  был ксерокс, и  снял  копии  со  всех
документов,  привезенных  из  Львова.  Тот,  что  был  выдан
дамочкой из ЗАГСа, заинтриговал его особо: больно уж знакома
была  ему  та  заковыристая фамилия на обороте,  где  мамаша
интересующей  Лишкова девицы в приватном порядке  и  не  для
огласки  аккуратным  почерком выписала  имя  реального  отца
своего ребенка. Опер не знал, на что ему может сгодиться эта
информация,  но какое-то чутье подсказало, что когда-нибудь,
при  каких-нибудь обстоятельствах она вдруг да сыграет  свою
роль.  Девица, по поводу которой он и мотался в этот пыльный
Львов, была, судя по всему, дочуркой одной важной шишки.  И,
ежели куратор чего-то от нее хотел, то часть этого "чего-то"
вполне могла перепасть и оперу. "Делиться надо", - изрек  он
неизбывную мудрость, почерпнутую на армейской службе.
     Важность добытых им документов он осознал, когда увидел
реакцию куратора на разложенные на столе бумаги.
     Лишков сам прибыл к нему на квартиру.
     - Славненько, очень славненько, - куратор только что не
приплясывал  вокруг этих листков. - Хороший подарок  ты  мне
сделал!
      Владимир Иванович полез во внутренний карман  пиджака,
"k-c+   объемистый   бумажник  и,   раскрыв,   вытянул   две
стодолларовые купюры. Подумав, присовокупил еще столько же.
      -  Это  -  премия  к  командировочным.  У  меня  никто
бесплатно  не  работает, - пояснил он несколько  удивленному
такими  милостями  оперу. - Бери-бери. На  представительские
расходы. Купи себе что-ниб