тъезда".
      Ни Борис, ни Марина, конечно, не были посвящены ею  во
все   детали   того,  что  происходило  между  девятнадцатью
тридцатью и двумя часами ночи - от того момента, как  Катька
нажала  на  педаль  газа, и до внезапного появления  гостьи,
прервавшей зашедшие в тупик рассуждения всей троицы.  Боряша
понимал,  что  женщина это поведала ровно  столько,  сколько
нашла  нужным  сказать.  Но и этого было  достаточно,  чтобы
остаться в понятном потрясении и воскликнуть что-то там  про
"Санта-Барбару".
      Что  же  все-таки  случилось в  тот  день,  под  вечер
которого  Шварц  с  отнявшимися от страха  ногами  сидел  на
асфальте  у своего родного отделения милиции и взвешивал  на
ладони просвистевшие мимо пули?
      Утро  этого  более  чем  неприятного  для  Шварца  дня
началось  с  одной заурядной смерти, на которую никто  бы  и
внимания  не  обратил, не случись она в  известном  доме  на
Невском проспекте.

                             ***

       ...Грохнулось  вдребезги  зеркало.  Звон  осыпающихся
осколков    заставил   замереть   в   недоумении   человека,
подкравшегося  рано  поутру  к  дверям  квартиры   чиновника
Лишкова.  Человек  выждал несколько  минут  -  никаких  иных
звуков из квартиры на лестницу не проникало. Все было  тихо.
Чиновный  и  прочий  номенклатурный люд, заселивший  недавно
этот  специально  отреставрированный для него  дом,  еще  не
просыпался.
      Ранний  гость еще раз прислушался. Не снимая перчаток,
достал  ключи из кармана и, не мешкая, как свои,  отпер  все
замки.  В квартире было тихо ни звука, ни шороха. В коридоре
вошедший  не  смог  не заметить следов какого-то  непорядка.
Судя  по  всему,  ночь  в  этой  квартире  была  не  слишком
спокойной.  Споткнувшись о разбросанные по полу вещи,  гость
миновал коридор и вошел в гостиную. Оттуда вела дверь еще  в
одну  комнату. Легко подтолкнув ее плечом, человек  заглянул
внутрь,   не  переступая  порог.  Увиденное  заставило   его
чертыхнуться  - причем довольно энергично, если  не  сказать
радостно.  На полу, на осколках рассаднившего лицо  зеркала,
лежал, распластавшись, Владимир Иванович Лишков - тот самый,
встреча с которым как раз и была намечена на это утро.
      Гость  несколько  удивленно уставился  на  распахнутый
пустой  сейф,  на  раскиданные шубки  и  женское  белье,  на
разбросанные  по ковру обрывки бумаг. Осколки хрустнули  под
толстой   рифленой   подошвой.  Вошедший  осторожно   поддел
ботинком голову лежавшего на полу человека, развернул ее  на
бок,  к  себе лицом. Дыхание упавшего не замутняло осколков.
Гость  обшарил  карманы чиновника, по-видимому,  только  что
превратившегося  в  то, что сейчас можно было  назвать  лишь
!%agc"ab"%--k, телом, подошел к сейфу, подхватил  оставшиеся
в  нем  бумаги  и,  не рассматривая их, покинул  комнату.  В
гостиной  он  задумчиво остановился перед телефоном,  что-то
прошептал,  но  звонить не стал. Странно улыбаясь,  он  тихо
покружил  по  всей  квартире. Ничего  не  взяв,  вернулся  в
коридор,  выглянул  на лестницу и выскользнул  на  площадку.
Остановившись  на  миг  у перил, глянул  на  верхние  этажи,
посмотрел вниз и опрометью, но мягко и бесшумно, как  только
позволяли  ему  грубые  бутсы, ринулся  на  первый  этаж,  к
входным  дверям. На улице, слившись со спешившими  из  метро
прохожими,   дошел  до  телефона-автомата  у   троллейбусной
остановки,   набрал   номер,  но  разговаривать   не   стал:
моментально ретировался из-под пластикового колпака,  увидев
подваливающий  троллейбус. Гость Лишкова вскочил  на  заднюю
площадку, и его лицо исчезло за грязным стеклом. Он даже  не
обратил внимания на то, что все это время за ним внимательно
наблюдал  какой-то  человечек, тоже стоявший  на  остановке.
Затем  этот,  смуглый  и  маленький, проголосовал  частнику,
юркнул  в  притормозивший автомобиль и  убыл  в  неизвестном
направлении.
     Встреться они этим утром лицом к лицу, лишковский гость
и  внимания бы не обратил на сухопарого азиата, только вчера
прилетевшего  в  Питер поздним рейсом из  Алма-Аты.  Приятно
удивиться гостю из Казахстана в этом городе мог только  один
человек, но прибывший еще не был уверен в том, нужна ли  ему
эта теплая встреча.

                             ***

      ...Еще  немного, и по его вине взлетит  на  воздух  не
только  весь  этот засекреченный объект, но и  сам  городок.
Последствия  диверсии,  с холодным и липким  ужасом  осознал
Ким,  будут похлеще чернобыльских. Он застонал сквозь сжатые
зубы - прохлопали террористов! Целая группа диверсантов  уже
чешет   к  объекту,  а  он,  капитан  военной  контрразведки
мощнейшей   спецслужбы,  сидит  в  ловушке   с   оставшимися
двенадцатью пистолетными патронами - против трех вышколенных
спецов с совсем иным арсеналом...
      Автоматная очередь выбила искры из бетонки. Прыгнуть с
линии огня в сторону леска, попытаться поближе подобраться к
одному  из  этих  мощных  парней?  Не  успеть...  Что-то   с
чавкающим звуком въехало ему под ребра, стало нечем дышать.
      С  трех сторон на него навалились тени. Вспышка  света
озарила  черные  контуры обтянутых шлем-масками  голов.  Под
одной  из  масок был тот, кого он давно искал.  Ким,  собрав
последние силы, попытался рвануться к нему. Собственное тело
не пускало. Вжатое в весеннюю грязь штык-лопатой, оно мешало
сделать  главное.  Ким передернул затвор,  плавно  нажал  на
курок.  Пули  ушли в пустоту, сквозь тени.  Троица  сдернула
шлемы и загоготала. Тот, кого он искал, склонился над ним  и
что-то сказал, обернувшись к другим. Ким ничего не слышал  -
его  уже  окружила ватная тишина. Слух вернулся  через  доли
секунды.  За спинами светловолосой троицы раздался  страшный
грохот,  хлопок, опять грохот. Диверсанты рухнули  на  землю
`o$.,  с  ним.  Радужные круги поплыли перед глазами,  стало
жарко,  но  руки  не  могли ни расстегнуть  гимнастерку,  ни
стряхнуть с себя месиво из обломков и чужих тел...
      Ласковое  прикосновение холодных пальцев  к  его  щеке
вывело Кима из забытья.
      -  Пассажир, вам плохо? - участливо склонилась над ним
стюардесса. - Где ваши лекарства? В багаже?
      Ким  кивком головы молча показал на полку над головой.
Девушка  протянула над ним руки, красный шелк  ее  форменной
косынки накрыл его лицо. Он тяжело вздрогнул, сообразив, что
вовсе ни к чему демонстрировать всем, налево и направо,  его
весьма специфические лекарства.
      - Не надо... - он стряхнул вновь подступившую дурноту.
- Уже хорошо. Просто сон приснился.
      -  Бывает,  - улыбнулась стюардесса. - И помоложе  вас
плохо переносят взлеты и посадки. Ничего - осталось каких-то
двадцать минут. Пристегивайтесь.
       Ким  покосился  на  нее,  оставшись  недовольным  той
бесцеремонностью, с которой юная девица указала ему  на  его
возраст. Тридцать лет...
     Всего-то! А нервы и в самом деле придется лечить. После
той контузии в Таджикистане, с которой он счастливо выбрался
из  переделки,  уложившей весть наряд  пограничников,  после
полугода  отлежки в госпитале Ким оказался в родной Алма-Ате
уже  гражданским  человеком. "Годен к  нестроевой  службе  в
военное время" - этот окончательный диагноз перечеркивал всю
дальнейшую карьеру особиста. Ким пытался спорить с  врачами,
но  безуспешно.  Лечивший его интеллигентный старичок-майор,
за  которым он по пятам ходил, умоляя замолвить словечко  на
военно-врачебной комиссии, не сдержался в конце концов:  "Да
тебя, Ким, на всю оставшуюся жизнь под надзор сажать надо, а
не  то  что  оружие  тебе в руки давать!"  На  комиссии  ему
посоветовали  найти  работу в спокойной  организации  и  без
обиняков  заявили, чтобы он не искал успокоения  в  алкоголе
или наркотиках, дабы не съехать окончательно с катушек и  не
сесть  на  всю  жизнь  на  ломающие  волю  нейролептики.  Из
вынесенного предупреждения Ким понял немногое.
      Догадываться,  что с ним не все ладно, начал  позднее,
когда  уже поступил на работу, сосватанную ему все  теми  же
контрразведчиками.  Как-то  ему  позвонил  один  из   бывших
сослуживцев  и  назначил встречу: мол, так и  так,  надо  бы
возглавить  службу безопасности одного заводика. Ким  охотно
согласился, расценив это как шанс на возвращение  в  органы.
Однако  прошло уже два года, а в органах о нем  никто  и  не
спохватился  -  ни  просьб,  ни  вопросов...   И   он   лишь
старательно  следовал  тому, о чем  сказал  ему  тогда  этот
бывший  сослуживец:  "Обустраивайся, капитан,  работай  -  и
наблюдай.  Надо  будет, выйдем на тебя  сами.  Так  что  без
инициатив!"
      Зарплата  и командировочные на заводе были  такими,  о
которых  на службе Ким даже и мечтать не мог. Киму нравилось
то,  что  на заводе он был единоличным начальником  и  никто
даже  не пытался указывать ему, как надо действовать  в  той
или   иной   ситуации.  Более  того,  когда  по   подсказке,
/.$!`.h%--.) еще направлявшим его сюда коллегой, он попросил
предоставить  ему  возможность  постажироваться  на   курсах
охранников  в  финском  институте безопасности,  все  нужные
документы  и  средства  были  выданы  без  промедления.  Ким
догадывался, что кто-то незримый все-таки его опекает. Но он
был уверен в том, что и без этой опеки он представляет собой
некую  весьма немалую ценность. После того как  ему  удалось
обезвредить киллера, засланного к директору завода, уважение
и    доверие   начальства,   подкрепленные   соответствующей
зарплатой, ощутимо выросли. Директор не перечил ни одной  из
его рекомендаций.
      В  общем,  на  новом месте, где  у  Кима  никто  и  не
спрашивал  про его контузию, он чувствовал себя  уверенно  и
уже  почти  перестал вспоминать о несостоявшейся  чекистской
карьере.  Все  было бы хорошо, если б только не  эти  ночные
кошмары, один из которых и заставил его зайтись в крике - на
весь салон.
     Кошмары повторялись с необъяснимой очередностью. Если в
одну  ночь  его  преследовали, догоняли и  бросали  умирать,
распластанного  на каменистой земле, то в следующую  к  нему
приходили  те ребята с таджикской заставы. Они молча  сидели
вокруг   его   кровати  и  смотрели  на  него  с  отрешенным
безразличием  -  так  смотрят  на  похоронах  на  покойника,
осчастливившего всех своим уходом из жизни. Он  и  хотел  бы
сказать  им,  что жив, уцелел, но ощущение собственной  вины
заставляло  его  лежать, не шелохнувшись, и гибель,  которая
только  и  могла  бы  спасти от позора,  подступала  близко-
близко.
      Бывший  капитан  пытался понять, догадываются  ли  его
близкие  - мать и сестры - о том, что происходит  с  ним  по
ночам.  Он ни о чем им не рассказывал, однако в тех коротких
фразах,   которыми   они  встречали  его  пробуждение,   ему
слышались четко различимые намеки. Перехватывая бросаемые на
него  украдкой враждебные взгляды, он понимал, что не к нему
одному приходят ночью эти ребята...
      Ким взглянул в иллюминатор на раскинувшееся внизу море
огней.   Самолет  уже  подлетал  к  Петербургу,  в   котором
начальнику службы безопасности одного алма-атинского  завода
предстояло  исполнить более чем деликатное поручение  своего
хозяина.
      Некоторое время тому назад тот вызвал его к  себе  для
беседы "между двух".
     - Ты помнишь Керимбаева, того, что был с нами на Медео,
когда мы принимали гостей из Петербурга?
      -  Да,  там  еще  неудачно  вышло  -  когда  про  сына
заговорили...
      -  Керимбаев - мой старый друг. Сына его  я  на  руках
носил.  Сам не могу успокоиться: не верю в то, что  на  него
наговорили. Не мог этот мальчишка расстрелять весь караул!
     Хозяин помолчал.
      -  Отправишься в тот гарнизон. Сам. У  тебя  -  старые
связи.  Узнаешь,  в чем там было дело - вернешься,  тогда  и
примем  решение. Оставлять все так, как есть, нельзя. Кто-то
должен быть за это наказан!
      Вот почему Киму и пришлось отправиться в Дивномайск, в
котором  так  не  посчастливилось сынку товарища,  а  теперь
господина  Керимбаева. Ким догадывался,  что  докопаться  до
истины  будет непросто: армейские юристы - мастера по  части
камуфляжа.  В  одном  повезло: войсковую  часть,  в  которой
служил   Керимбаев-младший,  нынче  обслуживал  один  бывший
коллега  бывшего  капитана,  и не  просто  коллега,  а  даже
знакомый  ему человек, с которым в свое время были не  такие
уж  плохие  отношения. В принципе, этот  особист  ничем  ему
обязан  не  был, однако, к приятному удивлению Кима,  охотно
вызвался  помочь.  И кореец в который раз  подумал  о  некой
осеняющей его руке...
      -  Я  и  сам  слышал что-то про это дело,  когда  сюда
приехал,  - поделился особист. - Странная возня вокруг  него
была.  Чересчур  много  прыти  тогда  вояки  проявили.  Даже
помпрокурора,  что  следствие вел,  подставили,  и  довольно
грубо.  Хорошо еще, что парень не дурак оказался  -  сбросил
сюда  всю  информацию, так что коллеги  кое-что  предпринять
успели.
     - Как бы выйти на этого помпрокурора? Он еще здесь? - с
надеждой спросил Ким.
      -  Давно и след простыл. Двухгодичник был этот парень,
питерский. Чего, поискать тебе на него что-нибудь?
      -  Само  собой.  Если можешь. Мой хозяин  в  долгу  не
останется, - напрямую пообещал Ким.
     Уже через несколько часов он сидел в кабинете с пустыми
столами  - по традиции этого ведомства, ни одной бумажки  не
должно  было  быть на виду, даже если сюда и  не  мог  войти
абсолютно  никто из посторонних: здесь, кажется,  шарахались
не столько этих посторонних, сколько собственной тени.
      Особист по очереди приносил и уносил из кабинета папки
с  документами, давая их просматривать Киму только из  своих
рук.  Не  успевая  записывать, он наговаривал  на  диктофон.
Особист   расстарался:  умудрился,  связавшись   с   военной
прокуратурой, взять там на время из архива даже прекращенное
уголовное  дело  Керимбаева, протоколы допросов  свидетелей,
проведенных почти через месяц после ЧП...
       -   Слушай,   а  нет  ли  еще  каких-нибудь   записей
помпрокурора? Ну, этого, подставленного? - оживился Ким.
      -  Тайна  сия  покрыта  мраком, -  неохотно  отозвался
особист.
     - Ну, а про парня-то самого есть что-нибудь?
      -  Нет проблем. Сейчас доставим, - И отлучившись минут
на   десять,   он  принес  копию  личного  дела   прокурора-
двухгодичника.
     Пролистнув дело, Ким разулыбался.
      - Ты чего такой счастливый? - поинтересовался особист.
- Неужели вычислил что своим хитрющим умом?
     - Хочешь верь, хочешь нет, но ведь я уже встречал этого
парня! - невольно вырвалось у Кима, вовсе не намеревавшегося
посвящать  особиста в свои настоящие задачи. - Он  сейчас  в
Питере  в  одном  банке  работает. Большой  человек.  Службу
безопасности  ведет, - с достоинством поведал  Ким  о  своем
знакомстве с таким человеком.
      -  Ну, так поздравляю! Поезжай к нему - он тебе все  и
расскажет.  Он  же  там  прямо на месте  был.  Это  тебе  не
протоколы  допросов.  Сам  видишь,  сколько  в  них   туфты:
свидетели,  как  попки,  что-то  долдонят,  будто  вызубрили
наизусть один и тот же текст!
      -  Однако  я  еще тут немного задержусь. С экспертизой
хочу переброситься... - осторожно сообщил Ким.
      Не  будучи стесненным в средствах своим хозяином,  Ким
сумел  договориться с местными экспертами о том,  чтобы  они
провели неофициальное комплексное расследование.
      Картина  получилась небезынтересная. Мысль  хозяина  о
том,  что  не  мог, ну никак не мог этот мальчишка  устроить
такое светопреставление в расстрелом всего караула, кажется,
получала подтверждение.
      Эксперты  уверенно заявили, что, судя  по  причиненным
телесным повреждениям, стрельба по погибшим - разводящему  и
караульному  -  велась с расстояния более  полутора  метров:
сбоку   и  немного  сзади.  Одно  это  уже  отчасти  снимало
подозрения с Керимбаева. Смена караула всегда ходит  строем,
в  затылок  друг  другу. Следовательно,  если  бы  Керимбаев
открыл  стрельбу,  он  бы  не стал перемещаться  в  сторону.
Зачем?  Он  должен был открыть огонь именно сзади,  в  спины
своих товарищей - это было бы и проще, и безопасней для него
самого.  Был  еще  один нюанс - судя по положению  трупов  и
оружия,  жертвы  никак  не ожидали  нападения.  Но  если  бы
Керимбаев отбежал в сторону, начал снимать автомат с  плеча,
с   предохранителя  -  эти  движения  никак  бы  не   прошли
незамеченными и ребята хоть как-то да среагировали бы.  Хотя
бы  развернулись в его сторону! Эти же, мгновенно  сбитые  с
ног  выстрелами, шли себе как ни в чем не бывало. "Странно",
- отметил Ким.
       Но  если  не  Керимбаев,  а  некто  иной  стрелял   в
караульного и разводящего, то отчего этот замыкавший шествие
сынок  уважаемого  отца  сам  избежал  пули  убийцы?  Почему
оказался  в  стороне  от  места  происшествия,  да   еще   с
автоматом?
      Этот вопрос Ким с удовольствием задал бы экспертам. Но
высказывать  версии - вовсе не их дело, даже  и  для  такого
клиента, любознательность которого была подкреплена ощутимой
щедростью.    А    потому   Киму   пришлось   самостоятельно
сформулировать очевиднейшую из версий: Керимбаев,  возможно,
просто-напросто оказался расторопней своих товарищей и успел-
таки   бежать  с  места  расправы!  Не  случайно  он   потом
забаррикадировался, не случайно просил вызвать своего  отца:
рассказать  о  том,  как  все было на  самом  деле,  он  мог
решиться, видимо, только кому-то из высших чинов, не доверяя
командованию   своей   части,  и   надеялся   на   то,   что
высокопоставленный папочка облегчит ему эту задачу.
      По другой, тоже нехитрой версии, Керимбаев мог быть  в
сговоре с теми, кто совершил нападение на караул. Но  и  при
первом, и при втором варианте выходило, что убили его  вовсе
не  сдуру  -  не  просто  нервы сдали у  одного  прапорщика,
добровольно   вошедшего   в   команду   "переговорщиков"   с
Керимбаевым   в  ту  роковую  ночь,  -  убрали   парня   как
-%&%+ b%+l-.#. свидетеля или как ненужного уже сообщника.
       Выстрелил  в  Керимбаева  некий  прапорщик  Тишко,  с
которым,  безусловно, стоило поговорить. Выяснить, на  самом
ли  деле прапор сорвался или же выполнял чью-то команду. Ким
был  не  настолько  наивен, чтобы  ожидать  от  этого  Тишко
чистосердечного признания, но был уверен в том, что при  так
называемой плотной беседе Тишко этот, кем бы он ни  оказался
и  каким  бы  ни  было его участие в этой странной  истории,
выдаст  себя сам. Бывший капитан все-таки склонялся к версии
о  том,  что Тишко стрелял в солдата по чьему-то приказу,  в
соответствии  со старым правилом, гласящим, что  смерть  все
спишет.
     Очень не понравилась директорскому посланнику и история
с  пропавшей винтовкой. В случайные совпадения он не  верил.
То,  что  Керимбаев  охранял именно тот  склад,  с  которого
пропала эта винтовка, тоже наводило на размышления.
      -  И  какие у тебя соображения по этому делу?  спросил
корейца  знакомый ему особист уже в самый последний день  их
бумажной работы.
      -  Да  те же, что и у тебя, - ответил Ким. - Всех  тут
подставили: и помпрокурора, и Керимбаева этого.
     - А раз ты у нас такой сообразительный, то глянь-ка еще
одну.., мульку. Я тебе ее специально на закуску оставил. Так
сказать, для полноты впечатлений.
      Особист  раскрыл  перед Кимом очередной  бухгалтерский
кондуит. На одной из его страниц от руки, с указанием  даты,
было  выведено оперативное сообщение: мол, тогда-то и тогда-
то,  в  присутствии... (далее шло перечисление кличек) некий
Шварц,   являющийся  лицом  неустановленным,   в   состоянии
алкогольного опьянения сообщил о том, что вчера ему  удалось
"разжиться  стволом  и грохнуть дембеля".  Далее  следовало:
неидентифицированный Шварц исчез в неизвестном  направлении,
связей  к  нему не выявлено. В качестве приложения  следовал
словесный  портрет  Шварца  - Ким  старательно  передиктовал
описание на свой миниатюрный магнитофон.
      Перевода