водки, и тот  тяжелый  взгляд,
которым отчим разглядывал Марину. К двенадцати годам  Марина
выглядела далеко уже не хрупкой девчушкой...
      Выпив,  Станислав Трофимович, обычно нудный и пресный,
резко оживлялся, начинал что-то быстро рассказывать, но,  не
докончив фразы, тут же перескакивал на другую тему.  Веселье
сменялось   раздражительностью,  и  они   вместе   с   Анной
Леопольдовной  принимались перебирать какие-то  конфликты  с
завучем  и  директором. Марина, кажется, начинала  понимать,
что  же  объединило простецкого военрука и ее высокодуховную
мать.   Повышенная   требовательность  и  критичность   Анны
Леопольдовны нашли, наконец, благодарный отклик.
      Чтобы  сделать  приятное матери  и  поднять  авторитет
тусклого  Станислава Трофимовича, Марина согласилась  ходить
на  его  занятия  по стрельбе, которые он  вел  в  одном  из
львовских  спортклубов. Все удивлялись тому,  каких  быстрых
результатов удалось ей достичь. Ее хвалили за педантизм,  за
*`%/*cn руку. Через пару лет она вышла в мастера спорта.
      У  нее  была семья... Через год молодожены  обзавелись
крепышом  Петенькой - славным мальчуганом,  которого  Марина
любила  больше его собственной матери. Слишком ответственная
и  серьезная  Анна Леопольдовна не сумела, как  с  некоторым
изумлением  убедилась  Марина,  насладиться  радостью  этого
позднего материнства. На первом месте для нее были  режим  и
порядок. Она с железным хладнокровием выдерживала положенные
часы  кормления малыша - ни минутой позже или  раньше,  пока
тот надрывался от крика в своей колыбельке. Мать и отец были
для  Петруши  суровыми педагогами, а сестра  была  доброй  и
ласковой нянюшкой. Похоже, только одна Марина в этом доме  и
наслаждалась  его  гуканьем, его  смехом.  Марина  гуляла  с
Петенькой,  рассказывала ему по вечерам сказки, без  которых
он  не  мог заснуть. Постепенно эта любовь малыша  к  Марине
стала  даже  раздражать  Станислава  Трофимовича,  он   явно
ревновал  своего  сына к падчерице, так что  обстановочка  в
доме была еще какой напряженной.
      Но все-таки у нее была семья - до поры до времени.  До
летних спортивных сборов после десятого класса. Через неделю
после  того, как они уехали на сборы, Станислава Трофимовича
вдруг  вызвали в город: мать попала в больницу,  но  звонила
почему-то не она сама, а врач. В лагерь он вернулся только к
вечеру  следующего дня - осунувшийся, с черными кругами  под
глазами:
      -  Понимаешь, Мариша, нам надо подготовиться к  самому
страшному.  Сказали, что дольше, чем до  весны,  Аннушка  не
проживет...  Рак...  Такая молодая,  такая  молодая,  и  вот
тебе... За что?
      До  последних дней Анна Леопольдовна верила в то,  что
выздоровеет.  Правду  ей  не  говорили.  Обманывали,  что  в
онкологическую клинику кладут только оттого,  что  там  есть
какая-то особая аппаратура и работают самые опытные в городе
хирурги. В перерывах между операциями, которые все равно  не
могли  продлить жизнь, ее отпускали домой, и  она  шутила  о
том,  сколь  приятно  чувствовать  себя  здоровой  в  палате
смертников:  "У одной рак груди, у другой рак легкого,  а  я
лежу себе, здоровая баба".
     В феврале врач позвал на беседу одну Маришу:
     - Боюсь, что Станислав Трофимович всего не поймет. Меня
уже начинает беспокоить его состояние. Последите за ним.  Он
очень неустойчивый человек. Может не справиться.
     - Что? - зачем-то спросила Марина.
     - Терминальная стадия...
      Маму выписали из больницы, сказав ей, что у нее грипп.
В  клинике  была такая традиция: отпускать больного  умирать
дома, в кругу родных.
      В день похорон Марина была безучастна ко всему. Она не
понимала, зачем говорят свои длинные речи учителя из маминой
школы.   Зачем   голосят  над  гробом  взявшиеся   откуда-то
многочисленные  родственницы Станислава Трофимовича.  Почему
после кладбища все эти незнакомые ей люди пришли в их дом  и
принялись  с  аппетитом поедать сало и огурчики, привезенные
тетками  отчима  из деревни. Еле удерживала себя,  чтобы  не
/`.#- bl всех этих людей из дома.
      Но и остаться здесь, наедине с портретом мамы... Почти
что  наедине со Станиславом Трофимовичем... В этом было что-
то странное, тревожное, что-то противоестественное.
      Где-то  с месяц после похорон у них пожила деревенская
тетка  отчима,  взявшая на себя все  хлопоты  о  Петеньке  -
садик,   стирку,  завтраки  и  ужины.  Она  искренне  жалела
Маришку, которой в шестнадцать лет предстояло заменить  мать
малышу, называла ее Манечкой, звала к себе в деревню. С  нею
Марина  понемногу отошла, оттаяла. На прощание тетка сказала
о   недобрых  предчувствиях  насчет  "Стася":  "Вроде   как,
заговаривается он порой, а? Ты уж последи за ним".
      Со  Станиславом  Трофимовичем и  в  самом  деле  стало
твориться  неладное.  Первые  недели  он  молчал.   Если   и
заговаривал, то это были какие-то обрывки фраз без начала  и
конца. Каждую ночь ему снилась Анна Леопольдовна.
      -  Иду я, Мариша, из школы, а она сидит тут у дома  на
скамеечке,  меня  рукой  манит.  Мол,  не  бойся,   подойди.
Подхожу,  а  губы-то  у нее синие, синие.  А  сегодня  наяву
привиделось - стоит в школьном коридоре у окна и  вдруг  вся
оплывает...  Вроде  бы  как надо  в  церковь  пойти,  свечку
поставить, а? Ты знаешь, - переходил он на шепот, - она ведь
все время со мной разговаривает...
      Потом  Станислав Трофимович запил. Дома не пил. Уходил
куда-то  с  утра,  и ближе к ночи раздавался  его  звонок  в
дверь:  "Мариша, рыженькая, пусти папулю. Не обижай папулю".
Бывало,  что  в  затуманенном сознании  он  смотрел  на  нее
мутными невидящими глазами и называл Аннушкой...
     Как-то ночью Марина проснулась от кошмара. Снилось, что
ей  на  плечи, на шею набрасывается отвратительная собака  -
породистая, рыжая то ли колли, то ли сеттер, но вся грязная,
со  сбитой  в  клочья шерстью, с гнилым  запахом  из  пасти.
Собака  валила  ее  на землю, впиваясь  клыками  в  затылок.
Перевернув  ее  через  себя  и выхватив  откуда-то  карабин,
Марина начала стрелять по уже скулящей, распластывающейся по
окровавленной грязи собаке...
      Она  с  трудом  очнулась. Дышать  было  тяжело  кто-то
навалился  на  нее.  К  своему  непередаваемому  ужасу,  она
увидела, что это Станислав Трофимович. Уткнувшись мокрым  от
слез  лицом  и  усами в ее шею, он бормотал  что-то  пьяное,
бессвязное.
     С колотящимся сердцем Марина выбралась из его объятий -
отчим  спал,  продолжая стонать и всхлипывать.  Она  оделась
дрожащими руками, собрала кое-какие вещи, растолкала сонного
Петеньку  и,  ничего не понимающего, вывела из  квартиры  на
ночную  улицу. Оставаться в доме со Станиславом Трофимовичем
было уже не только страшно, но и опасно. Куда было идти им в
такой час?
     До пяти утра они, обнявшись, проспали на жесткой скамье
на  автовокзале, а уже в полдень были в деревне у той доброй
тетки.  Бегство  из  дома  Марина объяснила  коротко:  отчим
запил.  Деревне  это  было понятно, так  что  больше  Марине
никаких  вопросов не задавали. Петенька стал  любимцем  всей
родни,   он  быстро  освоился  на  вольном  воздухе,   среди
g  $.+n!("ke теток и бабушек. Деревня привела его в восторг,
и Марина нисколько не переживала о том, что вырвала брата из
городской  жизни.  В  деревне она закончила  среднюю  школу,
благо до экзаменов на аттестат зрелости оставалась лишь пара
месяцев.
      Марина никогда и ни за что не хотела больше вспоминать
о  Львове. Все светлое из детства, связанное с этим городом,
в   один   момент  было  перечеркнуто  тем  страшным  ночным
кошмаром.
      После  выпускных  экзаменов  Марина  решила  уехать  в
Петербург    -   поступать   на   филологический   факультет
университета. Тетка успокоила ее, уверив, что будет  следить
за  Петенькой не хуже родной матери, да Марина в этом  и  не
сомневалась.  Новая родня собрала сироте деньги.  Во  Львове
Марина даже не стала заглядывать в свою квартиру.
      Старого уже не существовало. Начиналась новая,  другая
жизнь.
      Из  старой  жизни в Питер была захвачена  только  одна
плотно  набитая  фотографиями коробка - весь семейный  архив
Войцеховских.   Марина   знать  не   знала   многих   людей,
изображенных на снимках, но что-то остановило  ее  от  того,
чтобы  выбросить эти пожелтевшие карточки.  В  снимках  было
свое  очарование.  Вот молодая бабушка с  уложенными  вокруг
головы  косами,  смеющаяся, в расшитой украинской  кофточке.
Она  же  - в широкополой шляпе, кокетливо сдвинутой на  бок,
под  руку  с  каким-то военным, но не с дедушкой.  Маленькая
мама   в   матроске   и  плиссированной   юбочке;   гольфик,
трогательно   сползший  на  лакированную   туфельку.   Мама-
школьница, мама-студентка в стройотрядовской куртке, веселая
компания  однокурсников, позирующая где-то  в  Варшаве,  где
никогда не была Марина. Свадебное фото: Анна Леопольдовна  и
Станислав Трофимович, додумавшийся-таки снять свою  форму  и
сменить  ее  на  гражданский  костюм  в  тот  день.  Мама  с
кружевным  кульком  наперевес, на фоне  таблички  родильного
дома.  Последние,  уже цветные снимки -  пергаментное  лицо,
большие и потухшие глаза... Марина взяла с собою всю  память
о семье, которая когда-то была у нее во Львове.

                           Глава 2

                    КАРЬЕРА ПОМПРОКУРОРА

      В то утро, когда Марина в радостном предчувствии новой
жизни проснулась в поезде, потихоньку сбавлявшем скорость на
подходах  к Петербургу, на перрон Московского вокзала  сошел
высокий молодой человек со спортивной сумкой на плече - всем
своим нехитрым холостяцким багажом.
      "Европа, понимаешь ли", - с нескрываемым удовольствием
произнес  он, выйдя на просторную площадь перед вокзалом,  и
направился  к  телефону-автомату. Час  был  ранний  -  то-то
Светка удивится... Обрадуется или рассердится? Как бы там ни
было,  но  сейчас он мог позвонить только ей,  своей  бывшей
супруге по краткосрочному студенческому браку, с которой они
расстались  без  обид  друг на друга -  добрыми  приятелями,
*  *(,( им, судя по всему, и надо было быть, без всяких  там
дурацких  регистрации  отношений в  госорганах,  чего,  увы,
никак  не  могла понять Светкина мамаша, настоявшая  в  свое
время  на  глупой  свадьбе. К досаде  Алексея  -  так  звали
молодого человека - трубку сняла бывшая теща.
      - Лешенька, это ты? - вдруг притворно ласково, будто и
в  самом  деле  только и ждала его звонка,  заговорила  Нина
Семеновна. - Видишь ли, Лешенька, Светочки нет дома.
      -  Нина Семеновна, я перезвоню попозже. Теща отчего-то
замялась:
      -  Леша,  она  сейчас  здесь не живет.  Она  в  другом
месте...  Я  даже не знаю, давать ли тебе ее телефон,  вдруг
она рассердится?
       -   Нина   Семеновна,  я  что,  похож  на   семейного
скандалиста?
      -  Ладно-ладно,  только  не  говори  ей,  что  это  я.
Понимаешь, она сейчас... - Нина Семеновна опять запнулась. -
Светочка  только начала устраивать свою жизнь,  и  я  бы  не
хотела,  чтобы  ты ей помешал. Да и у тебя,  наверное,  кто-
нибудь уж появился, а?
     - Конечно, - соврал Алексей, с мрачным юмором припомнив
про  себя  сразу двух особ: одну майоршу и одну  полковничью
дочурку,  из-за  которой он, собственно, и стоял  сейчас  на
Невском.
      Теща  продиктовала номер, который  Алексей  тут  же  и
набрал.
      - Нертов? - охнула Светлана. - Ты где?.. На Невском? Я
тебя жду.
     - А это удобно?
      - Тебе - всегда, - рассмеялась Светка, - Пройди двести
метров...
      Она  назвала  адрес, заставивший  его  присвистнуть  -
дворянское гнездышко, дом новой городской номенклатуры:
     - Ну, ты даешь!
      Эти  же  слова  он  повторил и войдя  в  ее  квартиру,
отделанную, как было видно с первого взгляда, по самому  что
ни на есть "евростандарту":
     - Светка, ты что, ограбила банк?
     - Бери круче...
      Бывшая законная супруга в нескольких словах поведала о
кардинальных  переменах в своей жизни - со  свойственной  ей
прямотой,  которую  Алексей,  по  следовательской  привычке,
обозвал про себя циничной.
      После того как они оба закончили юридический факультет
университета и Алексей отправился служить двухгодичником - в
военную  прокуратуру  одного из родов войск,  по  документам
числящуюся в Москве, а на самом деле находящуюся в сибирской
глухомани,  а  Светка  не  без  протекции  родни  устроилась
юрисконсультом  на  довольно  "теплое"  место   -   в   фонд
госсобственности, дела ее пошли круто в гору.  Взяла  Светка
свои     вершины     отнюдь    не    высоким     юридическим
профессионализмом,   а   старым   женским   способом.    Так
получилось, пояснила она с кокетливым вздохом, что ее  шефа-
вдовца,   начальника  одного  из  отделов  фонда,   охватила
'  /.'$  +  o  любовная лихорадка, а тут  и  Светка  вовремя
подвернулась.  Они  еще не расписаны, но  намерения  у  шефа
самые  серьезные брака ему не миновать. Ведь кто уже  только
не  намекал  ему  на  все неприличие этой  ситуации  с  юной
любовницей-подчиненной. "Ситуация",  как  назло,  получилась
весьма  скандальной: шеф устроил Светке эту девичью светелку
на Невском за счет какой-то фирмы, кровно заинтересованной в
его  услугах, а история непостижимым образом (видно, коллеги
постарались)  попала  в одну газетку.  Шефу  стоило  больших
трудов  замять это дело и сделать так, чтобы его и  Светкино
имя  не трепали все, кому ни попадя. Ради этого пришлось ему
организовать  еще пару квартир для нужных людей  -  каких-то
редакторов. Один даже поселился в этом доме, и теперь Светка
злорадно   раскланивается  на  лестнице  с  новым   соседом,
страстно вещающим по вечерам о честности и неподкупности  по
одному из телеканалов... Да, нынче шеф-жених как раз убыл  с
делегацией   за   границу,  а  потому   Светлана   милостиво
предложила Алексею пожить у нее пару-тройку деньков, пока он
не   подыщет  себе  какое-нибудь  жилье,  коли  уж   надумал
вернуться  в  Питер. А там, глядишь, она  ему  поможет  и  с
работой, благо связи у нее теперь мощные.
      -  Светлан,  ты обо мне не беспокойся,  я  сегодня  же
отчалю. Дай только приведу себя в божеский вид, чтобы предки
в  обморок  не упали, а то за три дня дороги весь портянками
провонял - с какими-то дембелями возвращался.
     Светка отвела его в просторную ванную, заставившую тихо
чертыхнуться Алексея:
     - Слушай, а это что такое?
      - Джакузи, милый, - снисходительно улыбнулась она, как
будто  бы и не было в ее жизни тех времен, когда они  вместе
жили в коммуналках с единственной ржавой раковиной на кухне.
      -  Ты хоть подскажи, как в ней улечься-то, - уставился
Алексей на мощную треугольную бадью, пока Светка забрасывала
в нее разноцветные шарики.
      -  Чао, не засни, - закрыла она за собою дверь  ванной
комнаты.
      Он  с  наслаждением растянулся в бурлящей воде. Первая
ванна  за последние два года! В гарнизоне он не знал ничего,
кроме  фыркающего душа, то шпарящего кипятком, то  обдающего
ледяной  водой.  "Ну вот, хоть помоюсь", -  грустно  подумал
Алексей.
     На пороге вновь появилась Светка:
      -  Чисто  символически, а? - заговорщицки бросила  она
Алексею фразу, понятную только им двоим.
      Когда-то в одной из коммуналок им достался сосед-мент,
упорно  домогавшийся  Светки со словами:  "Отдайся  хотя  бы
чисто  символически, по-соседски - что тебе  стоит?"  Светка
всегда  с хохотом отвечала, что символически ей не надо,  на
что милиционер правдиво сообщал, что иначе у него может и не
получиться...
     Алексей только и успел посмотреть на нее с недоверием -
никогда не поймешь, когда она шутит, а когда всерьез, -  как
Светка скинула с себя халатик и плюхнулась в воду.
      Давным-давно  Алексей не испытывал такого  сладкого  и
b.,(b%+l-.#. блаженства. Светка была на высоте, и ему,  явно
подрастерявшему  все  навыки общения с гражданскими  дамами,
приходилось только подчиняться ее прихотям...
      -  Ты что же, и с шефом тут своим так бултыхаешься?  -
ревниво  спросил  он ее, когда все было  закончено,  и  они,
утомленные, сидели напротив друг друга в остывающей воде.
      - Куда ему... Он у меня простой, как бревно. Ух-бух, и
захрапел.
      -  Бедная  ты  моя, - притянул ее к  себе  Алексей,  с
понятным удовольствием ощутив новый прилив сил.
      Пиршество плоти было продолжено в спальне невесты. Уже
под  вечер,  когда  они проснулись после недолгого  забытья,
Алексей  почувствовал нарастающее раздражение от  всех  этих
радостей:
     Светка будто с цепи сорвалась - а он тут так, прохожий,
первый встречный. Подвернулся, чтобы заполнить ее тоску...
     - Свет, я, пожалуй, пойду...
      -  Останься,  а?  Хотя бы еще на денек,  -  жалостливо
проговорила она.
      Ночью спать ей не пришлось. Рухнувший в беспробудный и
тяжелый сон, Алексей что-то вскрикивал и бормотал, а  Светке
только  и оставалось, что с изумлением всматриваться  в  его
изменившееся похудевшее лицо, по которому пробегали  гримасы
страдания, и догадываться, что же это такое случилось там  у
Алексея  в  армии,  почему вернулся  он  нежданно-негаданно,
завязав,  как  уже успела понять она, с неплохо начинавшейся
карьерой в военной прокуратуре.
     - Керимбаев, - вдруг четко проговорил во сне Алексей, и
Светке стало вовсе не по себе.

                             ***

      Ох,  уж  эти  нумерованные Арзамасы, Семипалатински  и
прочие     Крыжопли,    глубоко    законспирированные     от
потенциального противника... Два года тому назад, в таком же
знойном  июле,  Алексей,  следуя к месту  службы,  добрался,
наконец, до какого-то полустанка, от которого еще километров
пятьдесят надо было неизвестно на чем пилить по тайге до его
Вологды-20.  Придумают  же специально  переместить  северное
название на юг, чтобы никто не догадался о страшной  военной
тайне.  Он  остановился в растерянности на дощатых  мостках,
изображавших железнодорожную платформу. Где та "колючка",  в
которой находится его прокуратура?
      Ответ  на  этот  вопрос  знала  первая  же  попавшаяся
старушка. Бабуля изложила всю дислокацию воинских  частей  в
округе  и  отрапортовала,  что к ракетчикам  надо  ехать  на
рейсовом   автобусе,  который  будет  через  час,   что   на
радиолокационную станцию сегодня и не попадешь - поезда нет,
а  вот  до  его конторы можно добраться по шоссе на попутке,
правда  потом  еще  придется протопать несколько  километров
пешком по бетонке.
      Вот тебе и тайны, хлеб с маслом для особистов! Еще  на
военной  кафедре  университета они с друзьями-однокурсниками
дивились тому усердию, с которым их отставники-преподаватели
- #.-o+( туман секретности вокруг известных всем вещей. Чего
стоили  одни их "секретные тетради", запрещенные к выносу  с
кафедры  -  действительно, попади такой  конспектик  в  руки
шпиона, сразу бы увидел, какой ерунде учат студентов. Но  во
всех  поездках  по  подопечным частям  первый  визит  был  -
непременно к особистам, ради великой дипломатии. А  попробуй
иначе,  ежели  только особисты и выручат тебя при  случае  -
информацией. В военной прокуратуре почему-то не  удосужились
предусмотреть  оперативный аппарат, а потому следователям  и
помощникам военных прокуроров приходится самим выполнять  те
действия, что в любой нормальной конторе поручаются зубастым
сыщикам,  у  которых  и  агентура,  и  спецтехника.  А   тут
тыркаешься  во все носом, как слепой котенок,  из  подручных
средств сам не бог весть что мастеришь - оттого и приходится
идти на поклон к друзьям-чекистам, что помогут тебе от своих
щедрот...
      Уже через год военной службы Алексей вконец понял, что
эта  карьера  -  не для него, слишком много  вокруг  дури  и
вранья.  К тому же постоянная работа в одиночку основательно
измотала  его  нервы.  Ерунду  говорят,  будто  бы   военная
прокуратура  - рай по сравнению с гражданской.  Да,  понятых
здесь  хоть поротно можно строить. Свидетеле