или пластик на здание, смонтировали кое-как,  а  часика
через четыре, когда  вы  ваш  клип  уже,  наверное,  отсняли,  аккуратненько
содрали панельки. И все дела. Скосили деньжат по-быстрому.
   - И это было четырнадцатого августа.
   - Да,  наверное.  В  субботу.  Точно  помню,  что  в  субботу.  Возможно,
четырнадцатого. Надо по календарю посмотреть. Если тебя это так волнует.
   Миша, заметив в глазах девушки радость (а это была  радость  понимания  -
Маргарита наконец-то разгадала  тайну  превращения  "Ариадны"  в  "Корвет"),
водрузил руку на прежнее место.
   - А ты, как я въехал, была, не столь удачлива?
   - Да.
   - Странно. Баба показалась мне вовсе не  прижимистой.  Нам  заплатила,  а
тебя кинула?
   - Выходит! Слушай, Миша, как она выглядела?
   - Офигенно! - чистосердечно признался Миша. - Блондинка. Ноги - во! Талия
- вот такусенькая! Зато буфе... то есть грудь! Но что я тебе  объясняю...  С
тобой, конечно, и сравнивать нельзя. Ты, Танька, в сто раз лучше! Встретимся
сегодня вечером?
   - Обязательно. Только мне нужно найти офигенную блондинку. Она, случайно,
не оставила координат?
   - Нет.
   - А как представилась?
   - Ох, Таня... Сколько у тебя вопросов! Как  же  она  представилась?  Счас
вспомню... Маргарита... Маргарита Львовна! Точно!  Маргарита  Львовна.  Тебя
это спасет?
   Услышав собственное имя, Маргарита вспыхнула, как пучок сухой соломы.  Ею
овладело бешенство. Девица, устроившая Никите Кармелину транзит на тот свет,
использовала ее имя!
   Миша, выдав тайну субботней халтуры,  желал  получить  вознаграждение  за
откровенность. Он привлек к себе вожделенную красотку и попытался поцеловать
ее в губы. Результат оказался совершенно неожиданным - каким-то  невероятным
образом, описав плавную дугу в воздухе, он очутился на пыльной земле, у  ног
соблазнительной девушки. Вид у Миши был, прямо сказать, удивленный. Его рот,
приготовившийся к поцелую, так и остался открытым.
   - Надеюсь, ты не сильно ушибся, - сказала Маргарита. - Прости, не выношу,
когда меня лапают...
   Прежде чем изумленный Миша поднялся с земли, девушка скрылась из виду.
 
*** 
 
   Два имени  повторял  Александр,  словно  заклинание,  тоскливо  закатывая
глаза, постанывая, не находя себе места...
   - Ритусик! - стенал он. - Куда ты делась, моя новозеландская малышка!
   Его малышка (почему-то  новозеландская)  скакала  сейчас,  словно  богиня
охоты Диана с луком  и  стрелами  за  спиной,  по  индустриальным  джунглям,
выслеживая дичь. Если  бы  беглянка  слышала,  сколько  нежности  вкладывает
неверный друг в присвоенный ей эпитет, она бы  ненавидела  Валдаева  не  так
сильно.
   - Пульсатиллушка! -  продолжал  рыдания  Александр.  -  Где  тебя  носит,
анаконда бессарабская?
   Для любимой кошки Валдаев измыслил более сочное определение.
   И Маргарита, и Пульсатилла  покинули  сыщика,  бросили  его  на  произвол
судьбы. И если на встречу с Маргаритой Валдаев еще надеялся, пусть даже и  в
тюремной камере, то исчезновение Пульсатиллы носило характер загадочный и, к
сожалению, необратимый. Кошка никогда раньше не покидала пределы валдаевской
квартиры, ее абсолютно не  влекло  на  улицу,  в  подвалы,  на  крышу.  Хотя
приоткрытая дверь - пока Александр, например, относил к мусоропроводу  мешок
с мусором - давала возможность смыться.
   Валдаев решил, что любимое чадо украли. Поэтому он  волновался  о  судьбе
драгоценного млекопитающего даже больше, чем о судьбе  Маргариты.  Александр
не сомневался, что в случае опасности ловкая и  смелая  охранница  агентства
"Бастион" сумеет защитить себя. Чего  нельзя  было  сказать  об  изнеженной,
томной,  утонченной  и  немного   заторможенной   Пульсатилле.   Бесстрашная
Маргарита умела классно стрелять, прыгала с третьего этажа, водила  мотоцикл
и авто. А Пульсатилла  с  усердием  выполняла  одно-единственное  физическое
упражнение: лежала на диване среди  подушек.  Маргарите  грозило  всего  лет
восемь тюрьмы,  Пульсатилле  -  опасность  быть  переделанной  в  шапку  или
воротник, учитывая качество ее меха.
   Поэтому Валдаев буквально убивался по исчезнувшей кошке. И даже спросил у
Здоровякина, не объявить ли Пульсатиллу в розыск.
   - У тебя фотография есть? - с предельно серьезной  рожей  поинтересовался
Илья. - Нет? Тогда можно сделать фоторобот.
   - Свинья ты бразильская, - буркнул убитый горем Валдаев.
   Здоровякин выглядел не более счастливым. Кроме  неприятностей  на  работе
(дело Кармелина у них с позором отобрали, и теперь сыщики погрязли в  унылой
текучке, как портовые проститутки в грехе), Илью раздирали на части  сильные
чувства - страстная любовь к Настасье и острая жалость к Маше и близнецам.
   В  общем,  головы  у  друзей  были  забиты  отнюдь  не  производственными
проблемами.  Личное  превалировало   над   общественно   полезным.   Валдаев
обдумывал, как найти пропавшую кошку, Здоровякин искал путь, как  совместить
Настасью с семьей.
   - Что, несостоявшиеся майоры, результаты  есть?  -  хмуро  спросил  Зуфар
Алимович, заглядывая в кабинет.
   После того как ребятишки проворонили Маргариту Дорогину, он  разговаривал
с подчиненными сквозь  зубы,  справедливо  считая  их  повинными  в  бегстве
главной   подозреваемой.   Куда   делись   ласковые   выражения   "охламоны,
разгильдяи"? Зуфаралимыч не мог простить личному составу некомпетентности.
   -  Валдаев,  отчитаться  по  делу  Афронинова  и  разбойном  нападении  в
Пушкинском парке! Здоровякин, отчитаться по делу Галатасова и Дрожжина!
   - М-да, - посмотрел на  друга  Александр,  когда  недовольное  начальство
изволило закрыть за собой дверь. - Мы впали в немилость.
   - А ты чего хотел? - невесело отозвался Илья. - Если б бросились тогда за
Марго, догнали бы. И если б ты телефонный шнур не выдрал.
   - Ты предпочитаешь видеть Риту в камере? - хмуро спросил Валдаев.
   - Не знаю... Только те, кто теперь занимается этим  делом,  уж  точно  ее
надолго посадят. А мы бы проявили лояльность.
   - При чем тут наша лояльность? Если  она  убила  Кармелина  и  подставила
Германцева, то получит столько, сколько заслужила, - с непонятной жесткостью
заявил Валдаев. Хотя его сердце сжималось, когда он представлял милую крошку
на тюремных нарах.
   Надо сказать, что после отстранения от  дела  Кармелина  Валдаев  занялся
расследованием - теперь неофициально - гораздо более напряженно, чем прежде.
Он взрывал копытами асфальт в поисках бесследно исчезнувшей Ариадны  Стоккер
и любовницы Никиты, приняв за отправную точку свою уверенность  в  честности
Маргариты. К глубокому сожалению  сыщика,  эта  уверенность  была  вовсе  не
стопроцентной. Сомнения терзали благородного юношу, как стая голодных  псов.
Он не мог бы поклясться здоровьем  лучшего  друга  Ильи,  что  безоговорочно
верит в невиновность Маргариты. Но раньше он был связан  по  рукам  и  ногам
профессиональной  беспристрастностью,  требовавшей  подозревать  всех,  даже
любимую. А теперь стоял в стороне от расследования, с ужасом подозревая, что
его лихие коллеги умело смастерят из собранных улик прочную  удавку  на  шею
Маргариты.  Поэтому  Александр  перебрался  на  сторону  слабого...  слабой,
вернее, вовсе не слабой, а очень даже сильной, но попавшей в  беду  девушки.
Он решил безоглядно допустить, что все слова Маргариты - несомненная правда,
и, суровый и решительный, встал на защиту огнеупорной малышки...
   - Где же моя Пульсатиллочка? - вспомнил Валдаев.
   - Да найдется твоя  Пульсатиллочка,  -  небрежно  отмахнулся  Здоровякин.
Печалиться  еще  и  о  кошке  казалось  ему  глупостью.  Сколько   в   жизни
разнообразных проблем кроме этого!
   - Ее точно украли. Может, в мое отделение милиции съездить, потолковать с
парнями?
   - Давай-давай. Они тебя, наверное, уже ждут
   - И ОМОН вызвали. На случай захвата опасных  преступников,  сперших  твою
кису.
   - Бесстыжая  кадушка!  -  обиделся  Валдаев.  -  Я  ведь  переживаю!  Ты,
Здоровякин, просто грубое, неспособное тонко чувствовать животное!
   Пропитанный затаенной болью  взгляд  Ильи  говорил  о  том,  как  глубоко
заблуждается  друг.  Чувствительность  здоровякинскои  души  соответствовала
размерам его тела.
 
*** 
 
   Переезд с улицы Первомайской на улицу Маркса занял целых пятьдесят минут.
Погружаясь в теплые объятия осени, город сиял золотистыми красками.  Остатки
летней роскоши - островки  темно-зеленых  листьев  -  смешивались  с  сочной
сентябрьской палитрой. Ветви деревьев  полыхали  багрянцем,  алели  закатным
светом, ярко вспыхивали  пурпуром.  Словно  драгоценные  золотые  медальоны,
ветер перебирал желтые листья берез, клены оделись в  наряд  цвета  лимонной
кожуры...
   ...Девушка Катя, менеджер агентства "Корвет", встретила Маргариту, как ни
странно, с распростертыми объятиями.
   - Здравствуйте! - радостно воскликнула она. - Почему же вы больше  к  нам
не пришли?
   - А была должна? - с подозрением осведомилась Маргарита.
   - Мы ведь тут три дня бились над вашей загадкой! - Катя сияла  счастливой
улыбкой.  -  И  не  только  вашей.  Потому  что  после  вас   заходил   один
наблюдательный старичок с таксой. В смысле, с собакой.  И  он  тоже  не  мог
понять, почему еще вчера здесь висела яркая  красно-белая  вывеска  какой-то
"Ариадны", а сегодня уже написано "Корвет". И не происки ли  это  ФСБ,  ЦРУ,
АНБ и Танганьикской повстанческой организации. А потом вернулся  из  отпуска
шеф и все объяснил! Каким образом на месте нашего  "Корвета"  в  ту  субботу
оказалась никому не известная "Ариадна".
   - Правда?
   - Думали, вы еще раз зайдете, а вы исчезли.
   - Как-то неудобно чувствовать себя идиоткой, перегревшейся на солнце.
   - А мы сначала именно так и подумали, - призналась Катя.
   - Я могу поговорить с вашим шефом?
   - Да. Пойдемте. Он на месте. Мы ему про вас рассказали...
   Директор агентства недвижимости обитал в кабинете, где  Маргарита  больше
месяца назад разговаривала с Ариадной Михайловной Стоккер. И сидел в том  же
самом кожаном кресле, в котором когда-то расположила свои немного избыточные
килограммы мистическая Ариадна.
   Директор был молодым - не более тридцати пяти лет - и веселым.
   - Ха-ха-ха, еще одна потерпевшая!  -  жизнерадостно  гоготнул  он  вместо
приветствия.  Оглядев  Маргариту,  король  недвижимости,  наверное,  остался
весьма  доволен:  прекрасная  охранница,  несомненно,   смотрелась   намного
привлекательнее въедливого старичка с таксой. - Садитесь, пожалуйста! Хотите
холодной водички?
   - Хочу! - призналась Маргарита. Длительный перегон в раскаленном автобусе
ее утомил. Как было бы чудесно  проделать  этот  путь  на  урчащей  "Хонде",
подставляя лицо ветру!  Но  мотоцикл,  как  и  многие  другие  радости,  был
недоступен до тех пор, пока она не снимет с себя несправедливые обвинения.
   -  Ну,  рассказывайте,  -  попросил  веселый  директор,  вручая   девушке
запотевший стакан газированной воды. -  Вы,  говорят,  не  только  проходили
мимо, но даже и встречались здесь с кем-то.
   - Да, - кивнула Маргарита. - И та субботняя встреча мне дорого обошлась.
   - Надо же! Но "Корвет" здесь совершенно ни при чем. Если у вас  проблемы,
мы не виноваты
   - Дело в том,  что  четырнадцатого  августа  по  просьбе  моего  хорошего
знакомого я предоставил офис для съемок рекламного  клипа.  Подъехал  утром,
собственноручно отдал ключи от входной двери и кабинета.
   - Кому? - не дыша, спросила Маргарита. Ей казалось,  она  балансирует  на
веревке, натянутой над бездонной пропастью.
   - Наверное,  той  самой  даме,  которая  потом  вас  подвела.  Пусть  это
останется на ее совести.
   - Рыжеволосая? -Да.
   - Не совсем худая? - Точнее  -  вовсе  не  худая.  Но  довольно  приятной
внешности. Владелица фирмы, для которой снимался клип. Ариадна Михайловна.
   Маргарита задохнулась от  волнения.  Выход  из  мастерски  скомпонованной
ловушки, куда ее заманили, находился совсем близко.
   - Значит, Ариадна Михайловна хорошо вам знакома? Да?!
   - Почему? - удивился директор. - С чего вы взяли? Я видел ее в  первый  и
последний раз.
   - ?!!!
   - Что, так сильно она вам насолила?
   - Но вы же сказали, что по просьбе вашего хорошего знакомого, то есть,  я
поняла, вашей хорошей знакомой - Ариадны Михайловны...
   - Нет, моя красивая незнакомка, кстати, как вас зовут? Маргарита? А  меня
Леонид Сергеевич
   - Очень рад. Можно просто Леня. Об услуге меня просила не  сама  Ариадна.
Она являлась, так сказать, протеже...
   - Кто же?! Кто попросил вас предоставить офис для съемок?!
   Взволнованное нетерпение Маргариты насторожило Леонида Сергеевича.
   - Поймите, она грандиозно меня подставила! - взмолилась Маргарита. -  Мне
просто необходимо ее найти! Помогите!
   - Не понимаю, - задумался директор. - Что же тут творилось четырнадцатого
августа? Проворачивались какие-то  махинации?..  Но  человек,  просивший  об
услуге, был настолько надежен... У меня никогда не было повода усомниться  в
его порядочности...
   - А почему вы говорите о нем в прошедшем времени? Кто он?
   - Да вы наверняка не знаете. Ну, имя, возможно, слыхали. Человек в городе
был очень известен.
   Никита Кармелин. Слышали? К сожалению, он погиб...
   - Кар-ме-лин... - по слогам повторила Маргарита.
   Чтобы привести девушку в чувство, ее сейчас надо было или огреть  пудовым
"Всемирным каталогом туризма", который лежал на столе директора, или  самому
Леониду Сергеевичу изобразить что-нибудь выдающееся -  к  примеру,  сплясать
румбу на подоконнике. Маргарита не дышала,  не  моргала,  не  шевелилась,  и
вообще единственным признаком жизни на ее лице  был  распускающийся  розовым
бутоном румянец.
   - Давление подскочило, - понял Леонид Сергеевич. - Ну-ка, милая моя,  еще
водички глотните. А то свалитесь в  обморок.  Доказывай  потом  персоналу  и
жене, что мы тут с вами не страстно обнимались, а вели деловую  беседу.  Ой,
уже и уши загорелись!
   Маргарита заторможенно осушила стакан и встала, чтобы  покинуть  кабинет.
Теперь она уже совсем ничего не понимала.
 
*** 
 
   Причудливо изогнутая чугунная скамейка в Пушкинском  парке  была  усыпана
кукурузно-желтыми  листьями,  упавшими  с  серебристого   тополя.   Настасья
помахала перчатками, очищая деревянное сиденье. К ее костюму цвета  цикламен
идеально подходили тонкие перчатки из нежно-фиолетовой лайки, однако  погода
не располагала к тому, чтобы их надеть. Было тепло, солнечно, тихо, и  пахло
увядшей листвой.
   Комбайн в море колосистой пшеницы - так выглядел подплывающий к  скамейке
оперативник Здоровякин, огромный, квадратный, вздымающий ногами волны  сухих
золотых листьев. Он сел на скамейку и приник к Настасье.
   - Знаешь,  -  без  приветствия  начала  она  (приветствие  и  пара  сотен
признаний в любви содержались в их утреннем телефонном  разговоре).  -  Хочу
поваляться в ногах у свекрови.
   - Прямо мечтаешь? - немного удивился Илья.
   - Ну. Сгораю от нетерпения.
   - А зачем?
   - Да я подумала. Она теперь  такая  богатая  женщина.  Почему  бы  ей  не
оставить мне дом? Зачем он ей?
   - Но ведь Кармелина и так позволила тебе в нем жить.
   - Временно. Пока я не куплю  себе  квартиру.  Живу  как  на  вокзале,  ты
знаешь. С постоянным ощущением, что скоро придется уезжать.
   Илья знал это очень хорошо, потому что коробки, наполненные скарбом,  так
и громоздились по всему дому, а Здоровякин настойчиво проверял каждую из них
на прочность, уже  едва  не  убившись  раз  восемь.  Кроме  того,  благодаря
неимоверному  хаосу,  царившему  в  Настасьиных  апартаментах,  Илья  мог  с
воодушевлением предаваться любимому виду спорта -  садиться  на  стулья  или
кресла поверх разнообразных и полезных предметов. Вчера, например, он сел на
пакет с пиццей и десятком яиц. Настасья, наверное, долго думала, прежде  чем
нашла для продовольственной покупки такое  удобное  месторасположение  -  на
втором этаже, на диванчике около гардеробной, в десяти километрах от кухни и
холодильника...
   - А мне, чтобы насобирать на квартиру,  придется  расстаться  со  слишком
большим количеством любимых вещей.
   - Продай "рено", - посоветовал Илья. Он уткнулся носом в шею  Настасьи  и
тихо млел от ее запаха.
   - Вот именно! А почему я должна продавать "рено"? Я не могу без машины! Я
привыкла на ней ездить. Я и подумала -  пусть  лучше  свекровь  подарит  мне
коттеджик. Правда ведь? Там каждый метр  паркета  освящен  нашей  с  Никитой
любовью. Как ты думаешь, она согласится? Если я упаду ей в ноги?
   - Не знаю, - пожал плечами Илья. - Я ведь с ней практически незнаком.
   - Она вырвала у меня с мясом "Галерею цветов"
   - Не потому, что всю жизнь мечтала владеть парфюмерным бутиком, а  только
чтобы досадить мне. Теперь громит там  все,  намереваясь  создать  на  месте
магазина какой-то дурацкий женский салон. Она меня ненавидит. Да,  ей  будет
очень приятно видеть мое унижение.
   - Настя, а стоит ли унижаться?
   - Я так люблю мой домик на Оранжевом бульваре, - всхлипнула  Настасья.  -
Хочу остаться в нем
   - И ты бы ко мне переехал. Со временем.
   Илья отстранился и внимательно посмотрел на подругу. Несбыточные мечты  -
вот чем было предложение Настасьи.
   - С Машей и детьми, - добавила Настасья
   Здоровякин горько усмехнулся.
   - Ладно, мы сейчас не об этом. Ну подумай, тебе было  бы  приятно  видеть
врага, ползающего перед тобой на коленях?
   - Вряд ли, - поморщился Илья.
   - Я никогда не пыталась найти общий язык со свекровью.  Возможно,  стоило
только дать ей понять,  что  я  безоговорочно  признаю  ее  интеллектуальное
превосходство, искренне восхищаюсь ее всякими там качествами,  и  она  тогда
относилась бы ко мне более человечно?
   - Если ты не делала этого раньше, когда тебе ничего не было от нее нужно,
то теперь и подавно это будет выглядеть фальшиво.
   - А я не буду  льстить.  Только  умолять  гнусавым  от  слез  голосом,  -
вздохнула Настасья. - Пусть видит, что загнала меня, бедняжку, в угол.
   Настасья откинулась на скамейке, закинула ногу  на  ногу.  Илья  едва  не
рассмеялся. С огромным трудом можно было  предположить,  что  сидящая  рядом
соблазнительная красавица в ярком  цикламеновом  костюме  загнана  кем-то  в
угол.
   - Что? - удивилась Настасья. - Слишком хорошо  выгляжу?  Не  соответствую
роли? Это потому, что ты рядом. Я расцветаю в лучах  твоей  любви.  Нет,  не
смейся! Скажи, есть ли у меня шанс? А то буду битый час изображать  мокрицу,
и все зря.
   - Не советую, - покачал головой Илья. -  Не  знаю,  чем  можно  из  твоей
свекрови выбить искру сострадания.
   - Тогда не буду унижаться и рыдать, - сразу согласилась Настасья. -  Если
честно, даже противно и думать об этом.  Просто  предложу  ей  подарить  мне
особняк. В память о тринадцати годах счастья  и  любви,  прожитых  ее  сыном
рядом со мной. Вдруг моя прямолинейность сразит ее наповал.
   - Попытайся, кто знает...
   Илья ласково притянул к себе Настасью. Прежде чем раствориться в поцелуе,
Настасья успела заметить:
   - А мы совсем обнаглели! Сидим здесь у всех  на  виду.  Не  боишься,  что
кто-то настучит Маше?
   Илья горестно вздохнул.
   - Не знаю, - ответил он. - И боюсь... И хочется развязать  узел.  Принять
какое-то решение.
   - Хочешь меня бросить! - поняла Настасья.
   - Не хочу! - воскликнул Здоровякин.
   - И с семьей расставаться больно?
   - М-м-м-м, - промычал Илья, как раненый зверь, истекающий кровью.
   - Какие мы с тобой бедные! - подытожила Настасья.
   В мире, где  ежедневно  рушились  здания,  сходили  с  рельс  поезда,  не
прекращались войны, случались наводнения,  в  мире,  до  краев  наполненном,
словно чаша с ядом, человеческими страданиями и горем, проблема  Настасьи  и
Ильи вовсе не была такой страшной - ведь причиной их  нравственных  терзаний
являлась любовь, а  не  жестокая  необходимость  примириться,  например,  со
смертью близкого человека. Даже причинявшая боль, их любовь уже сама по себе
являлась ценностью, даром, улыбкой судьбы. Однако