о Волго-Каспийскому каналу,  который  я
сперва принимал за Волгу. Но Даша меня просветила.
   - Погоди, котик, выйдем в Каспий - так спокойно не будет,  -  сказала
она утром, выглянув в окошко, за которым если что и казалось  спокойным,
то только синее небо, ведь больше ничего видно не было.
   Потом она ушла в свой цех и вернулась только к шести вечера. А  я  то
сидел в раздумье, то дремал. В общем, набирался сил. Вечером  бродил  по
периметру своего этажа, рассматривал обитателей  рыбзавода,  проходивших
мимо в компаниях и поодиночке. Люди как люди, только глаза красные  и  у
некоторых - горят. Я понимал, что жизнь и работа в одном и том же  месте
чревата психологическими отклонениями. Помню  даже,  как  что-то  нам  в
школе объясняли о трудностях одиночных и парных космических полетов -  в
том смысле, что хотеть стать космонавтом и быть им в  реальности  -  это
две печальные противоположности. Но, видимо, сравнивать трудности  жизни
на плавучем рыбзаводе с трудностями космонавтов просто  грех.  Тут  было
множество людей, разнополых, разного возраста. И в меру своего  развития
и воображения они находили себе соответствующий досуг. Да  и  тот  факт,
что на мне они  даже  взгляда  не  задерживали,  показывал,  что  ни  от
одиночества, ни от недостатка новых лиц они не страдали.
   Я прилег грудью на бортик и смотрел  на  плывущий  вдалеке  сероватый
берег.
   Припухшее красноватое солнце висело на краю неба  по  другую  сторону
корабля, и поэтому тут  особенно  ощущалось  приближение  вечера.  Внизу
серебрилась вода. Было спокойно и в воздухе, и на душе. И люди, отстучав
обувью по гулкому железу палубы, разошлись по местам,  где  намеревались
то ли выпить, то ли просто поговорить.
   Набравшись от влажного  вечернего  воздуха  свежести,  я  вернулся  в
каюту. Мы снова ели консервы, пили потихоньку водку,  запивая  водой.  И
Даша снова ненавязчиво рассказывала о трудовых буднях.
   -  Завтра  запускаем  холодильный  конвейер  и  консервную  линию,  -
говорила она твердым голосом.  -  В  холодильнике  рыбы  дня  на  четыре
работы, как раз, пока начнем прием свежей - холодильник опустошим., Тонн
десять консерв закатаем...
   Жаль, что в холодильнике одни сельдевые...  Если  и  попадется  какая
белужка - кто ее заметит, тот и стащит. А я не на конвейере,  я  на  ОТК
буду в этот раз...
   Слушай, а чего ты на Мангышлак? Ты, часом, не маковый гонец?
   - Нет, - я мотнул головой. - Я хочу посмотреть  форт  Шевченко...  по
его местам побродить...
   - А он у вас что? - спросила Даша.
   - Да так, поэт, борец за национальную идею...
   - Вроде Жириновского?
   - Нет, он был тихий, спокойный. Стихи писал про  женщин...  такие,  с
жалостью...
   - Че, ему женщин, что ли, жалко было?
   - Было, - подтвердил я.
   - Интересно, - искренне проговорила Даша. Задумалась. -  Я  вообще-то
стихи не читаю. Про Анжелику читала несколько книг  и  "Мать"  Горького.
Горький мне больше понравился, но "Анжелика" - увлекательней. Не  помню,
кто ее написал... А стихи я так, и в детстве  не  любила.  Только  когда
Роберт Рождественский по телевизору читал - слушала. Но это ж только  по
восьмым мартам он читал...
   Она зевнула, прикрыв рот ладонью.
   - Что-то спать  хочется,  -  протянула  усталым  голосом.  Потом,  не
обращая на меня никакого внимания,  сняла  с  себя  ситцевый  в  блеклых
цветочках халат и осталась в трусах-шортах бежевого цвета и  в  ситцевом
лифчике, тоже в цветочек.
   Забралась под одеяло.
   - Свет выключи! - попросила  она.  -  И  водку  допей,  если  можешь.
Нехорошо слезы оставлять...
   В бутылке действительно оставалось на  донышке,  и  я  вылил  остатки
водки в свой стакан. Потом выключил свет и со  стаканом  в  руке  прошел
внутренним коридором  на  палубный  периметр.  Облокотился  о  бортик  и
посмотрел на воду, отливавшую то ли патиной, то  ли  старым  потемневшим
серебром.
   На небе горели крупные звезды. Три штуки. Висели они невысоко, а  над
ними мельтешила прочая звездная мелочь, несметная, как  ночная  мошкара,
сбившаяся вокруг одного-единственного дорожного фонаря.
   За моей спиной горело окошко чьей-то каюты, за  которым  шел  громкий
веселый разговор. Звенели стаканы, вспоминались  случаи  из  прошлого  -
обычные, происходящие с каждым по многу раз в жизни. Но тут, под веселье
и водку, они слушались внимательно и  уважительно,  и  даже  я  постоял,
замерев, минут пятнадцать. Слушал и улыбался. Какой-то деревенский вечер
получался. В руках - стакан с остатком  водки.  На  небе  -  звезды,  за
спиной - окошко, за окошком - разговоры.
   Я допил водку и, вернувшись в каюту, улегся и постепенно  заснул  под
негромкое, но настойчивое похрапывание Даши.

Глава 19

   На  следующий  вечер  рыбзавод  выплывал  в  Каспий.  Ранние   звезды
ненавязчиво и неярко поблескивали на  еще  светлом  небе.  По  периметру
палубы прогуливались трудящиеся плавучего гиганта. Я стоял у  бортика  и
смотрел на воду - Даша сказала, что как только  войдем  в  Каспий,  вода
позеленеет.
   Мимо с хохотом  прошла  компания  женщин,  и  в  воздухе  около  меня
задержался запах  свежей  рыбы.  Но  буквально  через  полминуты  свежий
солоноватый ветерок согнал его.
   Рыбзавод покачивался на невысоких волнах, и это было для  меня  новым
ощущением. Раньше мне трудно было бы представить,  что  волнам  окажется
под силу раскачать эту махину, но теперь я уже понимал,  что  Каспийское
море может все: и освежить, и накормить, и утопить...
   - Эй, котик, не простудишься? - раздался за моей спиной голос Даши.
   - Так ведь не холодно, - не оборачиваясь, ответил я.
   - Тут такие ветерки на Каспии - враз просквозят, -  со  знанием  дела
сказала Даша. - Пойдем лучше в каюту.
   Утром я проснулся с тяжелой головой. Рыбзавод все еще  покачивался  -
видно,  это  и  было  причиной  моего  беспокойного   сна   и   трудного
пробуждения. Даша уже была в цеху. На столике стояла  банка  "Каспийской
сельди", тот самый коротковатый ножик и огурец.
   "Заботливая, - подумал я, глядя на оставленный мне завтрак".
   Поел, потом умылся. Выглянул за  занавеску  наружу  -  небо  отливало
свинцом.
   Похоже, что погода менялась к худшему.
   Сколько мне еще плыть с ними?
   Не  то  чтобы  путешествие  это  было  неприятным,  но   просто   его
однообразие начинало меня утомлять: одни и те же консервы, одно и то  же
море. Только небо позволяло себе менять цвет, а так все одно и то же.
   Где-то  в  коридоре  прозвучал  неясный,   но   удивительно   громкий
механический голос. Я подскочил к двери, приоткрыл ее и прислушался.
   "Фельдшеру  срочно  прибыть  в  третий   цех!"   -   снова   повторил
механический голос громкой связи.
   Этот голос еще раза три вызывал фельдшера в третий цех, а потом снова
стало тихо.
   Неожиданно, минут через двадцать в каюту пришла Даша. Она была  одета
в бывший когда-то белым рабочий комбинезон, на голове - зеленая косынка.
Лицо красное и в глазах - огоньки.
   - Короткий день! -  с  улыбочкой  сказала  она,  стягивая  косынку  и
рассыпая по плечам каштановые волосы. - Конвейер остановили...
   - А чего? - спросил я.
   - ЧП. Девчонки пьяного Мазая в углу зажали и  головку  ему  отрезали:
Пока одни держали, Машка эту головку в дозатор бросила, так  что  она  с
рыбой в какую-то консерву попала...  Там  такой  хай  поднялся!  -  Даша
рассмеялась. - А он бегает, конвейер остановил, начал банки открывать  -
искать среди сельди свой кончик...
   - Ну и как, нашел?
   - Где там! Пятьсот банок с линии вышло - все не откроешь, да и если б
нашел, что он, его обратно бы стал пришивать? А?
   Я пожал плечами.
   - Сейчас врачи все могут пришить, кроме головы," - сказал я.
   - А где у нас тут врачи? У нас тут один фельдшер - Коля -  он  раньше
ветеринаром был, а потом на людей переучился.  Он  пришел,  облил  Мазаю
обрезок зеленкой и бинтом замотал - вот и  все  пришивание!  Вот  кто-то
консерву купит!
   Ха! Подумает, что это печень трески попала!!!
   Веселья Даши я разделить не смог. Как-то даже грустно стало.
   "То ли дело могилы по ночам раскапывать?" -  ехидно  среагировала  на
мое настроение моя же мысль. "Ну, могилы - это другое дело, - возразил я
ей. - В могиле если кто лежит, так только мертвый, которому все равно  -
раскопают его могилу или нет. Может, ему даже приятно  будет  -  видишь,
мол, и после смерти кто-то имеет к нему дело..."
   Даша, не стесняясь моего присутствия, переоделась в розовый  Сарафан,
умыла лицо и руки. Потом, все еще с улыбочкой на круглом  лице,  уселась
на свою койку.
   - Ночью шторм будет, так что сегодня пить нельзя, -  сказала  она.  -
Кушать хочешь?
   Я задумался. А она тем  временем  наклонилась  под  стол  и  вытащила
оттуда две банки "Каспийской сельди".
   Что-то у меня на лице искривилось, видно, при виде этих банок и Даша,
хихикнув, сказала: "Не бойся! Это старая партия, сюда девчонки ничего не
бросали..."
   Мы пообедали, но удовольствия от еды я не ощутил.
   - Пойду курну, - Даша поднялась  и,  прихватив  с  собой  две  пустые
консервные банки, вышла из каюты.
   Заштормило часов в восемь. Заштормило внезапно  и  сильно.  Даша  уже
лежала в койке, а я стоял у бортика, крепко схватившись за него  руками.
Смотрел на черные асфальтовые волны, поднимавшиеся на несколько  метров.
Эти волны не били в борт, как я сначала ожидал,  а  пытались  вытолкнуть
плавучий рыбзавод из воды.
   Сначала они это делали мягко и легко, но уже  через  короткое  время,
набрав силу, они стали поднимать и бросать его, как игрушечный кораблик,
и я, испугавшись и чуть не свалившись за борт,  ретировался,  закрыв  за
собой тяжелую железную дверь с боковыми зажимами. Вернулся в каюту.
   Даша, казалось, спала, хотя обычного ее  храпа  слышно  не  было.  Во
всяком случае никаких звуков она не  издавала,  лежала  лицом  к  стене.
Каюта шаталась и я шатался вместе с нею,  удерживая  равновесие.  Быстро
разделся, лег под одеяло, но почти тут же штормовой удар сбросил меня на
пол. Я схватился за железную ножку столика.  Поднялся  и  снова  лег  на
койку. Но минут через десять очередной удар снова сбросил меня на пол.
   - Иди сюда, котик! - мягко прозвучал голос Даши. - Ты больно  легкий,
с таким весом сам на кровати не удержишься!
   Вот тогда я  и  понял  причину  крупности  и  округлости  большинства
работавших на рыбзаводе женщин. Я со своим одеялом перебрался на  Дашину
койку, и хоть было там тесно, оказалось, что "эта сторона каюты наименее
опасна при артобстреле".
   Да и Даша обняла меня своей  тяжелой  рукой,  ласково  удерживая  мое
легкое тело и защищая этим от грозного каспийского шторма.
   Проснулся я, весь пропитанный теплом Даши  и  запахом  рыбы,  который
почему-то источали ее подмышки. Даша сладко спала, и мне не хотелось  ее
будить.
   Поэтому я лежал неподвижно. А чтобы освободить себя от запаха рыбы  -
подсунул под нос ладонь левой руки. Теперь, в окружении  запаха  корицы,
ничто меня не раздражало.

Глава 20

   Шторм успокоился к полудню следующего дня.  Его  сменило  по-военному
однообразное движение бесконечных невысоких волн. Волны эти были слабыми
и даже своей массовостью не могли заставить  рыбзавод  покачиваться.  Он
уверенно плыл  по  своим  производственным  делам  навстречу  дальнейшим
трудовым успехам, которые,  должно  быть,  приятно  выделялись  на  фоне
конвейерной монотонности его жизни. Его  двойное  движение  до  сих  пор
поражало меня. Само понятие плавучего или блуждающего  завода,  несмотря
на свою очевидность, было для меня чем-то  фантастическим.  И  даже  мое
личное присутствие на его  борту  еще  не  доказывало  мне  окончательно
реальность  происходящего  и  окружающего.  Хотя,  вроде  бы,  что   тут
удивительного?  Плывет  корабль-завод,  капитан  выбирает  его  курс,  а
директор завода следит за производством, и так они вдвоем кормят  страну
рыбными консервами. Нет, все равно звучит нереально...
   Я достал из тумбы под столом банку  "Каспийской  сельди",  вскрыл  и,
внимательно осмотрев содержимое и не  найдя  в  нем  ничего  инородного,
пообедал.
   Даша была в цеху. Я до сих пор не знал, где ее цех -  выше  или  ниже
этой палубы? Ну да и не так это было важно. Я-то там не работал.
   После обеда постоял у борта, всматриваясь в нервную линию стыка  моря
и неба. То и дело на маревной, колыхающейся линии каспийского  горизонта
возникали точки кораблей. И море из-за этого казалось  мне  маленьким  и
тесным. Я не боялся этого моря - в нем,  должно  быть,  трудно  было  бы
потеряться... Хотя кто его знает, лучше не пробовать...
   Через пару дней Даша  сообщила,  что  следующей  ночью  будет  шхуна,
которая меня подбросит до Мангышлака. Я очень обрадовался этой новости и
стал с нетерпением ждать пересадки.
   Ночная пересадка на  рыбацкую  шхуну  запомнилась  мне  прежде  всего
странными металлическими звуками. Шхуна подошла вплотную к борту,  и  на
нее с нижнего периметра сбрасывали мешки с чем-то железным. Сначала  мне
показалось, что в  мешках  -  консервы,  но  когда  стали  действительно
сбрасывать консервы, притом  не  в  мешках,  а  в  перетянутых  шпагатом
картонных коробках, я сразу понял не правильность своей догадки.
   А  ночная  погрузка  тем  временем  продолжалась.   Я   стоял   около
коренастого Вани, которому Даша поручила  посадить  меня  на  шхуну.  Он
внимательно следил за происходившим, время от времени  перекрикиваясь  с
находившимися на шхуне двумя рыбаками. Наконец он крикнул: "Все!  Долгов
нет. Еще этого парнишку возьмете до берега!" И при этом он  двинул  меня
рукой по плечу, отчего я дернулся. Человек внизу кивнул. Ваня бросил мой
сине-желтый рюкзак вниз, на шхуну. Рюкзак гулко грохнул на палубу - Даша
на прощанье щедро насыпала туда рыбных  консервов  и  теперь  он  весил,
должно быть, килограммов пятнадцать-двадцать.
   - Давай, прыгай! - Ваня посмотрел на меня. До шхуны было  метра  три.
Она немного колыхалась под волнами. Мне стало страшновато.
   - Давай-давай, не дрейфь! - торопил Ваня. Я перелез  через  бортик  и
снова замер, зависши над палубой шхуны.
   - Давай, словят они тебя!
   Я прыгнул, и действительно, двое рыбаков поймали  меня,  смягчив  мое
приземление.
   - Марат, заводи! - сказал один из  них  другому.  Они  как-то  быстро
исчезли на этой небольшой  шхуне,  оставив  меня  одного  среди  мешков,
ящиков, сваленных под правым бортом сетей с большими белыми поплавками.
   Шхуна дернулась и  стала  отходить  от  высоченного  борта  плавучего
рыбзавода.
   Тут внизу, рядом с водой, было прохладно. Я присел на мешок и тут  же
вскочил - напоролся задом на что-то острое. Прощупал руками и обомлел: в
мешках  вне  всякого  сомнения  было  оружие-то  ли  винтовки,   то   ли
автоматы...
   "Вот те на! -  подумал  я,  перебираясь  и  устраиваясь  на  ящике  с
консервами.
   - Хорошая шхуна, с уловом..."
   - Эй, братан, сюда иди! - позвала меня выглянувшая со стороны рулевой
кабины фигура.
   Я взял свой рюкзак и пошел. Остановился у кабины. Тут же был  вход  в
каюту, располагавшуюся под палубой.
   - Степан, - протянул мне руку позвавший  меня  мужик.  -  А  там,  за
рулем, Марат...
   - Коля, - представился я.
   - Выпить хочешь? - спросил Степан.
   - Спасибо, нет.
   - Ну, захочешь - скажи. Мы-то сами не  пьем,  но  для  гостей  всегда
имеется... Ты, Коля, случайно не маковый гонец?
   Второй раз я услышал похожий вопрос.
   - Нет, - сказал я, не зная,  но  догадываясь,  что  может  обозначать
данное словосочетание.
   - Жаль, - протянул Степан. - А то б  тебе  работки  подбросили...  Да
ладно, иди полежи... Мы тебя утречком высадим... Тебе ж все  равно  где?
Лишь бы от жилья подальше? Да?
   Я кивнул.
   Меня вдруг стало  клонить  в  сон:  эта  мелкая  волна  укачивала.  Я
спустился в каюту и прилег  на  ближнюю  койку.  Тут  же  поплыло  перед
глазами какое-то цветное пятно. Потом наступила полная темень  -  это  я
уже спал, слыша трудолюбивое ворчание спрятавшегося где-то здесь же, под
полом каюты, дизелька.
   Сквозь некрепкий сон посреди ночи слышались мне  какие-то  разговоры,
бряцанье железа. Потом был удар, и я машинально вжался в койку, выставив
правую руку в сторону. Но потом наступило затишье  и  снова  убаюкивающе
заворчал дизелек.
   Утром меня разбудили. Я вышел на палубу, и первое, что бросилось  мне
в глаза -  это  отсутствие  брезентовых  мешков,  в  которых  находилось
оружие.
   Картонные ящики с консервами аккуратно стояли,  сложенные  под  левым
бортом.
   - Вон твой берег! - сказал мне Степан. Я  посмотрел  на  пустынный  и
отрожистый грязно-желтый берег. Ничего манящего в нем не было. Внезапное
чувство то ли отчаяния, то ли растерянности вдруг сковало меня. Я молчал
и смотрел вперед. Под ногами  покачивалась  палуба,  а  желтый  безликий
берег покачивался метрах в ста от нас.
   - Щас Марат подрулит, тут глубоко, можем  совсем  близко  подойти.  У
тебя вода есть?
   - Вода? - переспросил я, возвращаясь из своего оцепенения.
   - Питьевая.
   - Нет.
   - Ну ты даешь... - Степан удивленно покачал головой. -  Ладно,  дадим
тебе баллон.
   Баллоном он называл пятилитровую пластиковую канистру. Он вытащил  ее
из каюты и поставил рядом с моим рюкзаком.
   - Это ж пустыня, - сказал он  немного  раздраженно.  -  Тут  тебе  ни
крана, ни пивной!
   Я кивнул, давая ему понять,  что  сам  понимаю  свой  идиотизм.  Надо
сказать, что я действительно в этот момент остро ощутил  этот  идиотизм,
благодаря которому оказался черт  знает  где  и  собирался  через  минут
двадцать оказаться еще дальше, от дорог и от людей.  На  губах  возникла
нервная сухость. Я машинально взял пятилитровый баллон, открутил  крышку
и глотнул воды.
   Стало как-то не по себе. Но берег неумолимо  приближался.  Оставалось
до него уже метров  сорок  или  тридцать.  Каменное  плато,  подмытое  у
основания волнами и ими же зализанное, поднималось метра на  два.  Через
неравные промежутки верхняя линия плато  нарушалась,  и  там  уже  волна
облизывала осыпавшиеся вниз камни, по которым, как  по  лестнице,  можно
было забраться наверх.
   В какой-то момент шхуну тряхнуло, и Степан,  изогнув  шею  в  сторону
кабины, крикнул:
   - Марат, стопори!
   До берега оставалось метра три.
   - Давай твои вещички сбросим,  чтоб  не  намокли,  -  сказал  Степан,
подходя к рюкзаку.
   Раскачав вдвоем рюкзак, мы выбросили его на берег, потом рядом с  ним
шлепнулась и канистра с водой.
   - Прыгай! - сказал мне Степан, кивая  головой  в  сторону  берега.  -
Скоро солнце прижарит - за пять минут высохнешь!
   Я попрощался с ним и с  Маратом,  поблагодарил  их  и,  оттолкнувшись
ногами от борта, плюхнулся в джинсах  и  футболке  в  мутную  каспийскую
воду.
   - Эй, - окликнул меня Степан, когда я в отяжелевшей  от  воды  одежде
выбрался на узкий бережок,  упиравшийся  в  неглубокий  вымытый  волнами
грот. - Если что перевезти надо - мы всегда можем! Разыщи! Шхуна "Старый
товарищ".
   Снова негромко заворчал дизелек,  и  шхуна  медленно  поплыла  влево,
постепенно увеличивая расстояние между собой и берегом.  Я  проводил  ее
взглядом, прочитал название на борту. Помахал рукой, хотя на меня уже не
смотрели.
   По мере того, как "Старый товарищ" удалялся, я все  острее  и  острее
ощущал свое одиночество. И вот уже когда и след "товарища" растворился в
суетливых волнах Каспия, ко мне пришло неожиданное спокойствие,. чувство
сродни обреченности. Я перетащил  свои  вещи  наверх,  на  это  странное
каменное приподнятие, как оказалось, укрытое теплым  песком.  Осмотрелся
по сторонам.
   Присел на песок рядом с  рюкзаком  и  канистрой.  Надо  мной  светило
солнце, и ветерок, несший в себе запах Каспия, сушил  мои  волосы.  Идти
никуда не хотелось.
   Не было у меня ни компаса, ни вообще каких-то знаний о пустыне.  Зато
была вода и рыбные консервы, но одно  не  заменяло  другого.  Надо  было
настраивать себя на принятие решения, но я понимал, что  никакая  лог