блюды
далеко друг от друга, сказал отец своему связанному сыну: "Когда  я  был
таким, как ты, я тоже влюбился в дочь  случайно  встретившегося  нам  по
пути кочевника. И так же со мной поступил мой отец. Я  долго  переживал,
но в конце концов забыл о своем горе. А потом отец нашел мне невесту,  и
мы были с ней счастливы. А если б было иначе - у нас бы родился не ты, а
кто-то другой". А мать девушки рассказала такую же  историю  о  себе,  о
том, как она переживала долгие годы и в  конце  концов  вышла  замуж  по
решению своего отца. И только одного не заметили отец влюбившегося парня
и мать влюбившейся девушки. Они не узнали друг друга,  ведь  именно  они
много лет назад встретились вот так же на один день в пустыне, и их, так
же как они своих детей, связанными увезли родители.
   Эти две песни не только  приблизили  вечер,  но  и  словно  разогнали
взаимные подозрения. Мы неспешно разложили свои подстилки  и  устроились
на ночлег недалеко  друг  от  друга  в  очередной  ложбинке  между  двух
расползавшихся в стороны каменных языков Актау.
   Перед тем как заснуть, я долго думал о  разных  способах  преодоления
межнациональных  барьеров  и  недоверии.  Та  атмосфера,  которую  вдруг
создали две песни, уже не казалась мне волшебной. Я видел, что  ситуация
стара как мир и то, что именно женщины враждующих народов  своим  пением
привносят мир и спокойствие, не столько неожиданно, сколько закономерно.
Вот  он,  универсальный  древний  способ  утихомиривать  межнациональные
конфликты на любом уровне. Есть, конечно,  и  другие  способы.  Украинец
Миклухо-Маклай,  выйдя  на  папуасский  берег  и  увидев   перед   собой
взбудораженную вооруженную толпу аборигенов,  демонстративно  лег  спать
прямо на песок. Мы никогда не узнаем, что подумали о нем в  этот  момент
папуасы. Трудно представить себе, чтобы Миклухо-Маклай, выйдя на  берег,
вдруг запел бы папуасам "Розпрягайте, хлопцы, кони". Тут уж,  чтобы  все
кончилось мирно, ему понадобился бы переводчик-синхронист. Да, думал  я,
песни  хороши  для  улаживания   межнациональных   конфликтов,   но   не
межрасовых.
   Так лежал я, усталый, обнимая рукой уже заснувшую Гулю и  посматривая
на высокие звезды. Похрапывание  Петра  казалось  мне  мирной  мелодией,
настраивавшей  на  добрые  сны.  Я  лежал  и  размышлял  в  такт   этому
похрапыванию, пока не уснул.

Глава 38

   Сон мой был тяжел и закончился противно до тошноты.  Я  проснулся  от
боли в ногах и в руках.  Снова  руки  мои  были  связаны  за  спиной,  и
запястья ныли от впившейся в кожу веревки,  которая  стягивала  их  куда
крепче прежнего. "Да, - подумал я,  -  вот  тебе  и  доверился  песням".
Перекатившись на бок, я некоторое время ничего  не  мог  понять.  Передо
мной, так же связанные и в тех же позах, лежали и Гуля, и Петр с  Галей.
От этого  зрелища  я  просто  обалдел  и  на  некоторое  время  забыл  о
собственных веревках. Все мы бодрствовали, но пребывая в состоянии шока,
молчали, мысленно пережевывая  происшедшее.  В  моей  голове  замелькали
разного рода догадки, скорее отвечающие сюжетам фильмов про американских
индейцев. Я не  видел  рядом  никого,  кто  мог  бы  оказаться  хозяином
связывающих нас веревок. И эта тишина начинала нагнетать  нервный  страх
перед неизвестностью.
   Я заставил мысли замедлить  бег.  Попытался  анализировать  спокойно.
Если связали  и  меня,  и  украинцев,  то,  может  быть,  это  дело  рук
каких-нибудь казахов.
   Но ведь и Гулю связали?  Возможно,  они  связывали  нас  ночью  и  не
разглядели ее. А потом ушли до рассвета? И вот скоро вернутся, и  тогда,
может быть, если это казахи. Гуля найдет с ними общий язык. Может  быть,
и петь не придется?
   Тишину  вдруг  нарушили  громкие  шаги,  донесшиеся  из-за   ближнего
каменного языка. Казалось, что  кто-то  специально  чеканит  шаг,  чтобы
нагнать на нас страху. Петр тоже услышал шаги и  повернул  голову  в  их
сторону.
   Из-за каменного языка вышел не душман или казах, а  рослый  и  крепко
сбитый мужчина-славянин в спортивном костюме "Адидас". На вид  ему  было
лет пятьдесят.
   Ухоженные усы и блеск гладко выбритых щек как-то не вязались с  дикой
красотой пустыни и с нашим, тоже достаточно одичалым видом.
   "Мафиози?! - мелькнула мысль,  но  тут  же  захотелось  в  недоумении
пожать плечами. - Кто мы такие? Чем заслужили  такую  честь,  чтобы  нас
подстерегать и ночью связывать? Выкуп, по крайней мере  за  меня,  никто
платить не станет, за Галю и Петра тоже вряд ли. Остается Гуля, но  хоть
она, казалось мне, достойна пленения и без перспективы выкупа, не  проще
ли было просто выкрасть ее, пока мы спали, раз они такие ловкие?"
   Усатый  "адидасовец"  остановился  над  Петром,  сверля  его  ехидным
взглядом.
   - Ну шо? - неожиданно бархатно  спросил  он,  слегка  наклонившись  и
зависнув лицом над головой Петра. -  Мало  тебе  было  по  Киеву  разные
митинги и безобразия устраивать, так ты еще и  до  Казахстана  добрался!
Погоди, домой вернемся,  я  тебе  покажу!  У  нас  про  тебя  уже  целый
видеофильм есть!
   - Тьфу ты! - сплюнул в  сторону  Петр,  на  лице  его  заиграла  злая
ухмылка. - Ты дывы, хто до нас прыед-нався! Панэ  полковныку...  Як  вас
там на имъя та по-батькови?
   - А ты шо, не знаешь?
   - Та я то знаю, а ось москаль, - Петр кивнул в мою сторону, - мабуть,
вас впэршэ бачыть.
   - Меня звать - полковник СБУ Тараненко Витольд Юхимович,  -  произнес
"адидасовец",  посмотрев  в  мою  сторону  без  особого  интереса.  Было
очевидно, что его интерес лежит перед ним  на  подстилке  со  связанными
руками и ногами.
   - Ну а как твоих дружков зовут? - Полковник полуприсел,  наклонившись
еще ниже к Петру.
   - Воны мэни таки ж друзи, як и вы, панэ полковныку.
   - Жалко, - протянул Тараненко. - А я надеялся, что вы подружитесь!  С
капитаном  Семеновым  вы  же  подружились!  Политика  -   политикой,   а
человеческие отношения - это ведь совсем другое! Да, Галя? - он  перевел
взгляд на чернявую украинку.
   Она  молча  отвернулась,  хотя  до  этого  внимательно  смотрела   на
полковника.
   - Да ладно, - полковник усмехнулся, поднялся на ноги, подошел ко мне.
- Так шо, Николай Иванович Сотников, будем знакомиться?
   - Извините, не могу руку подать, - попробовал сдерзить я.
   - Потом подашь, - он наклонился и пристально посмотрел мне в лицо.
   - Как здорово,  что  все  мы  здесь  сегодня  собрались,  -  нараспев
произнес полковник Тараненко, разворачивая пластинку жвачки.
   Он забросил жвачку в рот, пожевал и продолжал уже совершенно  другим,
серьезным тоном:
   - Ну шо, хотите вы или не хотите, а теперь мы  с  вами  одна  дружная
семья.
   Хотя сначала нам надо будет научиться доверять друг другу. Задание  у
нас одно... то есть у вас - цель, а  у  меня  -  задание.  Но  в  данной
ситуации это одно и то же.
   Он опять отошел за тот каменный язык горы, из-за которого появился.
   Вернулся с туго набитым брезентовым рюкзаком.  Опустил  его  рядом  с
нашими вещами, раскрыл и вытащил маленький раскладной стульчик. Разложил
его и уселся.
   У меня заболела шея - чтобы видеть полковника мне приходилось  лежать
изогнувшись.
   А он, простецки расставив ноги, сидел на стульчике.
   - Ну давайте я вас поконкретнее проинформирую о  данной  ситуации,  -
снова заговорил  он.  -  Вы  должны  прежде  всего  понять,  шо  тяжелое
финансовое положение в стране не могло не отразиться на работе СБУ.  Нам
сейчас приходится обходиться меньшими силами и  больше  рассчитывать  на
постороннюю помощь. Но, как вы понимаете, помощь нихто сам  по  себе  не
предлагает. Поэтому мы пользуемся пассивной помощью наших граждан.  Этот
принцип оправдывает себя полностью, когда интересы и цели  потенциальных
помощников совпадают с нашими. Фактически мы,  то  есть  СБУ,  оказываем
гораздо больше помощи нашим помощникам, но главное - это результат, а не
то, хто кому больше помогает! Если б не мы, нихто из УНА-УНСО  не  узнал
бы ни о существовании тайника Шевченко, ни о том,  шо  на  поиски  этого
тайника уже отправился русский господин Сотников! Главное - быть в курсе
и держать в курсе событий самых способных потенциальных помощников. Но к
сожалению еще ни разу наши помощники не смогли нам помочь без  нашей  же
помощи.
   Это - как единство армии и народа. Только если  мы  работаем  вместе,
нас ждет неминуемый успех. Но, как я уже сказал, сначала  нам  предстоит
научиться доверять друг другу. Поэтому, вы меня извините, но... У нас не
должно быть никаких секретов друг от друга...
   Полковник тяжело  вздохнул,  встал  и  отошел  к  нашим  вещам.  Стал
методично выкладывать на песок сперва вещи из двойного баула  Гули.  Там
он нашел ее яркие рубахи-платья  и  свертки  с  запасом  чая  и  сырными
шариками. Содержимым ее баула он остался  явно  недоволен  и  поэтому  с
двойной энергией и усердием  взялся  за  мой  китайский  рюкзак.  Как-то
небрежно выпихнув на песок банки "детского питания", он вытащил пакет, в
котором лежала папка с рукописью Гершовича. Тут же он  вытащил  папку  и
поднес к глазам. Чихнул и отодвинул от лица. Снова  принюхался,  сначала
осторожно, потом как-то уже успокоенно.
   Раскрыв папку и пролистав бумаги, полковник перевел довольный  взгляд
на меня.
   - Далеко тебе пришлось ее  нести.  От  Пущанского  кладбища  прям  до
Мангышлака... - протянул он голосом человека, говорящего гораздо меньше,
чем ему известно. - Теперь моя очередь.
   "Ну вот, - подумал я. - Похоже; что только ленивый за мной не  следил
в Киеве! И УНСОвцы, и СБУшники, и любители финского "детского  питания".
Просто удивительно, как я еще умудрился сюда живым добраться!"
   Снова мне вспомнились следы на песке,  виденные  мною  несколько  раз
после высадки на каспийский берег.
   - Полковник, - спросил я. - Так это вы за мной в пустыне следили?
   - В каком смысле?
   - Я несколько раз утром видел следы в тех местах, где ночевал.
   - Может, эти? - кивнул он на Петра с Галей.
   - Нет, - ответил я. Полковник нахмурился.
   - Да в общем-то я знаю, шо это не они - я сам  за  ними  следил,..  -
Полковник Таранедрсо задумался. Потом  развел  руками.  -  Вроде  никого
здесь  больше  быть  не  должно  -  все  заинтересованные  стороны   уже
собрались...
   Некоторое время он молчал. Потом опустил  папку  на  песок  рядом  со
стульчиком и занялся вещами Петра и Гали.  Выпотрошил  их  хозяйственную
сумку (длинными ручками. Осмотрев  вывалившиеся  оттуда  вещи,  довольно
крякнул. Взял в руки алюминиевую джезву, банку молотого кофе  "Якобе"  и
блок "Сникерсов". Бросил хитрый взгляд на Петра и Галю. Галя  лежала  на
боку и смотрела куда-то в сторону, а Петр, так же, как и я, изогнувшись,
молча следил за полковником.
   Разобравшись с  вещами  пленников  и  потратив  минут  пятнадцать  на
изучение записной книжки,  принадлежавшей,  по  всей  видимости,  Петру,
полковник Тараненко снова уселся на раскладной стульчик. Теперь его лицо
выражало полную самоуверенность.
   - Ну шо, можем дальше поговорить! - решительно произнес он. -  Сперва
с представителем "москалей", - и он проницательно уставился на  меня.  -
Биографию свою рассказывать мне не надо, это мы  уже  читали.  Начнем  с
другого - как это вас угораздило влезть в святые  для  каждого  украинца
дела. - И он с усмешкой бросил взгляд на Петра.
   - Что вы имеете в виду? - спросил я.
   - Ну шо, конечно, ваш интерес к Тарасу Григорьевичу, да еще в  таком,
можно сказать, международном масштабе.
   - Ну а что здесь такого запрещенного?
   - А хто сказал, шо запрещенного. Нет. Я не говорил. Я бы  сказал,  шо
это довольно деликатные дела, особенно, когда они выходят за  допустимые
пределы и начинают затрагивать интересы другого государства...
   - Знаете что, - я снова ощутил острую боль в шее, и руки мои заныли с
новой силой. - Мне трудно говорить в такой позе...
   - Так  повернитесь  как-то  по-другому,  и  не  обязательно  на  меня
смотреть, а то шею сломаете... - посоветовал полковник.
   Я  снова  перекатился  на  живот,  уткнувшись  подбородком   в   край
подстилки.
   - Я не вижу, за какие пределы, кроме географических, я забрался...  -
выдавил я из себя с трудом, так как говорить в этой позе было нелегко  -
не хватало дыхания.
   - Ну ладно, мы к этому вернемся, а пока поговорим с Петром  Юрьевичем
Рогулей, - он перевел взгляд на Петра.
   - Нэма мэни про що з вамы говорыты, - процедил сквозь зубы Петр. - Щэ
и росийською мовою! И нэ соромно украйинцю чужою мовою говорыты? А?
   - А кофе "Якобе" пить и "Сникерсами" закусывать украинскому  патриоту
не стыдно? - сказал в ответ Тараненко. -  Нет,  шоб  с  собой  львовские
конфеты взять и отечественный кофейный напиток!
   Полковник тяжело вздохнул. Разговора не получалось. Он поднял с песка
папку с рукописью Гершовича, снова стал перебирать бумажки, приближая  к
глазам то одну, то  другую.  Нашел  и  рапорт-донос  ротмистра  Палеева.
Внимательно прочитал его и задумался.
   Думал он долго. Я даже успел вздремнуть - это был  простейший  способ
отвлечься от ломоты в костях.
   - Ну шо? - вернул меня к реальности голос "адидасового" полковника. -
Надо решать, как быть дальше... Тут я уже  разобрался,  так  шо  длинные
разговоры не нужны... Нужно копать... Токо надо решить: как. Волочить  я
вас не собираюсь...
   - полковник скорее рассуждал вслух, чем обращался к нам.  -  Так  шо,
может, ноги развяжу... Токо не сразу... А вообще-то, - он  посмотрел  на
лежавшую среди выпотрошенных сумок  фирменную  банку  молотого  кофе.  -
Вообще-то, было б неплохо кофейку...
   И он прикусил губы.
   А солнце поднималось, и дневное воздушное тепло опускалось с неба  на
песок, высушивало ту мизерную влажность, которую подарила  этой  мертвой
земле ночь.
   - Как вы тут кофе варите? - спросил полковник, глядя на меня.
   - Женщины собирают хворост и разводят костер,  а  на  треногу  вешают
котелок с водой, - ответил я монотонно.
   - Хворост? - переспросил, оглядываясь полковник.  -  Где  ж  тут  его
собрать?
   Я вон на сухом спирте себе еду грел, да он кончился...
   У меня в голове возник план  возможного  спасения,  хотя  представить
себе полное избавление от всей этой компании было невозможно. По крайней
мере в этот момент.
   - Гуля знает, где хворост искать,  она  же  местная,  -  и  я  указал
взглядом на свою связанную жену.
   Полковник Тараненко тоже посмотрел на  нее,  пожевал  в  задумчивости
губы,  провел  рукой  по  гладковыбритым  щекам  и  проверил   пальцами,
правильно ли топорщатся его ухоженные густые усы.
   - Вот шо, - заговорил он. - Я ее  развяжу,  она  -  лицо  посторонней
национальности, пускай воду вскипятит... А вы пока полежите, вам кофейку
тоже хватит...
   И полковник наклонясь над Гулей, развязал ей руки, потом - ноги.
   Мне казалось, что Гуля, как только он развяжет ей руки, даст  ему  по
морде.
   Но она потерла запястья, уселась, спокойно осмотрелась по сторонам.
   - Иди за хворостом! - сказал ей полковник, и она послушно пошла.
   "Может, так и лучше, - подумал я про Гулю. - По крайней мере в нужный
момент она и меня развяжет, а там, может, оставим  полковника  втроем  с
Петром и Галей. Вот им весело будет. И ну этот дневник к  чертям,  пусть
сами копают - лопата у них есть!"
   Полковник, проводив любопытным взглядом Гулю, снова взял в руки папку
и понюхал. Потом присел возле меня на корточки и понюхал меня.
   - Шо это ты корицей пропах насквозь? Пироги с корицей любишь?
   -  Нет,  просто  украинско-российскую  границу  в  вагоне  с  корицей
переезжал, вот запах в кожу и въелся, - пошутил я.
   - А-а, - протянул полковник, всерьез восприняв мои слова.
   Когда солнце поднялось  еще  выше,  время  потянулось  медленно,  как
древесная смола. Петр вдруг сухо  закашлялся  и  попросил  у  полковника
воды. Тот нашел баллон и напоил связанного пленника.  Мне  было  забавно
наблюдать, как приближались друг  к  другу  пшеничные  усы  Тараненко  и
черные усы Петра. Полковник с  каким-то  особым  удовольствием  поднимал
балон над головой пьющего,  словно  заставляя  его  делать  большие,  до
захлебывания, глотки.
   - Эй! - вовремя спохватился я. - На кофе не хватит! Это же вся вода!
   На лицо полковника возвратилось серьезное выражение. Он тотчас  отнял
баллон от лица Петра и прикрутил сверху пластмассовую крышечку.
   Вскоре вернулась Гуля и развела костер. А минут  через  двадцать  над
котелком поднялся первый пар.
   Полковник достал из своего рюкзака поллитровую алюминиевую  кружку  и
ложку.
   Насыпал в кружку молотого кофе и  присел  у  костра,  ожидая  кипения
воды.
   Гуля отошла в сторону и принялась  укладывать  свои  вещи  обратно  в
двойной баул.
   -  А  чай  у  тебя  какой?  -  неожиданно  спросил  ее  полковник.  -
Цейлонский?
   - Здесь все китайское. - обернувшись на мгновение, ответила моя жена.
- Зеленый есть, желтый... Полковник  Тараненко  кивнул  и  повернулся  к
котелку.
   Наконец он налил себе в кружку кипящей воды, бросил  туда  два  куска
сахара-рафинада и стал громко разбалтывать все ложкой.
   - Товарищ полковник, - проговорил я. - Может, хотите с молоком?
   - С молоком? Откуда здесь молоко?
   - У меня сухое, детское.
   Полковник бросил внимательный взгляд на мои вещи, разложенные рядом с
опустошенным рюкзаком.
   - Вон то? - спросил он, показывая рукой на банки "детского  питания".
Я кивнул.
   - Ну давай, раз предлагаешь! -  Он  поднялся,  открыл  одну  банку  и
высыпал в кружку две или три ложки белого порошка;
   Плотно закрыв банку, он вернулся на свой стульчик возле костра. Подул
на кружку, посмотрел на небо. Кофе еще был слишком горяч, и  он  опустил
кружку на песок, а сам, порывшись в своем  брезентовом  рюкзаке,  достал
бежевую панамку с надписью "Ялта-86" и натянул ее на голову.
   - Сидели б вы по своим хатам, я бы сейчас в отпуск пошел,  -  грустно
произнес он. - Думаете, я сам эту систему придумал? Это все  начальство!
Им бы только побольше успешных операций за минимум бюджетных средств!  А
у меня путевка в Одессу  пропала.  В  санаторий  имени  Чкалова!  Жарься
теперь здесь с вами на солнце, да еще и моря рядом нет.
   - А Каспийское? - спросил я. Полковник скривился и протянул руку вниз
за кружкой.
   Я с нетерпением ждал момента, когда будет сделан  первый  глоток.  Но
"адидасовец" Тараненко не любил горячих напитков. Он  ждал,  когда  кофе
остынет.
   Ждал  еще  минут  пять,  и  только  после  этого   кружка,   наконец,
приблизилась к его губам. Я  с  облегчением  выдохнул  свое  напряжение.
Оставалось подождать, пока он напьется.

Глава 39

   Тяжело отрываясь от бледно-желтого песка  пустыни,  Витольд  Юхимович
Тараненко почему-то  вспоминал  хатку-мазанку  своей  бабушки  -  Федоры
Кирилловны Кармелюк, которую, как казалось ему, всю жизнь, чуть ли не от
самого рождения, все односельчане  называли  бабкой  Федорой.  Словно  и
детства у нее никогда не было. Тело полковника  неспешно  возносилось  и
вот он уже открыл глаза, которые закрыл десятью  минутами  раньше  из-за
неожиданной "медленности кровообращения.
   Открыл глаза и действительно  увидел  уже  далеко  внизу  эту  хатку,
стоявшую на окраине села в Хмельницкой области, в такой глуши, что  даже
колхозы там возникли только после войны. Нет, понимал полковник, что  не
может он сейчас пролетать над бабушкиной хатой,  во-первых,  потому  что
еще невысоко поднялся, во-вторых, из-за неопределенности самого полета и
непонимания его причин.
   "Мираж", - подумал про хатку Витольд Юхимович,  но  тут  же  еще  раз
глянул вниз, на удаляющуюся от него твердь.
   Воздух на этой высоте показался ему сладким, и несмотря  на  висевшее
вверху солнце, жары он уже не ощущал.  Ощущал  только  смешение  мыслей,
которые вели себя как солдаты-новобранцы, еще не построившиеся в шеренгу
и еще не знающие, как надо строиться. "Цыц!" - прикрикнул на  них  опять
же мысленно полковник, и они успокоились.  Затихли.  И  такая  благодать
возникла на душе у