-то  необъяснимым.  К  нему  примешивался  легкий   страх,   боязнь
ответственности. Наше будущее начинается  сегодня  вечером,  думал  я  и
пытался представить себе это будущее. А оно не представлялось.  Конечно,
оно так просто не увидится.  Да  и  воображение  мое  устало,  перестало
верить в чудеса. Скептицизм, а может и  действительно  цинизм,  вот  что
приобрел я за  время  этого  путешествия.  Теперь  надо  лечиться.  Надо
возвращать рукам, чувствам, голове и  рту  вкус  к  жизни.  Надо  выпить
какой-то "другой кофе". Надо взбодриться душой. Тело  само  отдохнет  от
усталости.
   Я вдруг понял, что все-таки существует многопрядная нить, связывающая
душу с телом, - это нервы. Это они заставляют руки дрожать, они передают
сновидению заряд кошмара. Другой, только что придуманный мною кофе  вряд
ли сможет взбодрить  душу,  не  затрагивая  при  этом  тело,  не  послав
какие-то заряды по неровным нитям моих нервов. Разве что это будет "кофе
с молоком" из банки детского питания.
   Я прижал Гулю к себе, уткнулся носом в ее волосы.

Глава 67

   Утром нас разбудил полковник. Предварительно постучав в  дверь  купе,
он подождал пару минут, думая,  что  этого  времени  нам  хватит,  чтобы
подняться и встретить его бодрой улыбкой. Но, когда он вошел, мы все еще
лежали. Правда, уже с открытыми глазами.
   Полковник был гладко выбрит, и усы его  вновь  приобрели  благородный
опрятный вид.
   - Вода в титане вскипела, - объявил он и посмотрел на часы. -  У  нас
остается час на чаепитие. Даю вам три минуты на подъем!
   Он улыбнулся и вышел. Когда вернулся - мы уже сидели за столом.
   -  Ну  что,   будем   точки   над   "i"   ставить?   -   спросил   он
полушутливо-полусерьезно, размешивая ложкой в стакане  труднорастворимый
"железнодорожный" сахар.
   Состав пошел на поворот, и я автоматически посмотрел в окно. Горизонт
был похож на забор из высоченных труб. Трубы молчали,  над  ними  синело
чистое небо.
   - Через час будем в Харькове, - снова заговорил полковник  Тараненко.
- Я поэтому вас и разбудил.  Последняя  возможность  поговорить.  Только
сначала говорить буду я.
   Он улыбнулся и обвел нас немного напряженным взглядом.
   - Я вас потом выслушаю, - продолжил полковник. - Но сначала вы должны
выслушать меня. Внимательно и не перебивая. Согласны?
   Молчание - знак согласия.  Полковник  еще  раз  обвел  нас  взглядом.
Выдержал двухминутную паузу.
   - Я остаюсь в Харькове, вы поедете дальше...
   - А писок? - спросил Петр, уставившись в глаза Витольду Юхимовичу.
   - Мы же договорились: вы слушаете внимательно и не перебиваете  меня!
Потом будете задавать вопросы, если будут.
   Полковник пожевал губы.
   - Ладно, про песок... Песок уже не с нами. Вагон с песком  остался  в
Артемовске. Ни я, ни вы, ни мы вместе не имеем ни права, ни  возможности
решать, что с ним делать. Я не буду говорить,  что  этот  песок  сначала
надо серьезно исследовать. Но  главную  задачу  мы  выполнили  вместе  -
доставили песок на Украину. И это, как  вы  понимаете,  нам  зачтется...
Могу пообещать только  одно  -  постараюсь  сообщать  вам  все  новости,
касающиеся этого  песка.  Но  ваших  же  интересах  никому  о  песке  не
говорить. Во-первых, вам все равно не поверят.
   Во-вторых, если вы начнете  о  нем  говорить,  то  больше  ничего  не
узнаете. Зато сможете узнать, что  вас  разыскивает  московская  ФСБ  по
подозрению в торговле оружием и наркотиками на Северном Кавказе. Кстати,
это была вынужденная ситуация. Иначе бы нам не удалось провезти песок. К
сожалению, высокой цели чистыми руками не достигнуть! - Полковник тяжело
вздохнул. - Теперь о другом.
   Тебе, Коля, - он повернулся  ко  мне,  -  в  Киев  пока  возвращаться
нельзя. Меня не интересует,  где  ты  на  время  можешь  спрятаться,  но
спрятаться надо. Думаю, что Пете ты доверяешь больше, чем мне,  так  что
можешь оставить ему свои координаты, а мы через него тебе сообщим, когда
можно будет вернуться в Киев. Думаю,  что  у  СБУ  найдется  возможность
расчистить тебе посадочную полосу. Но месяц-другой надо будет подождать.
Ну а вы, - он перевел взгляд на Петра и Галю, -  можете  свободно  ехать
домой. Я еще раз повторяю - в ваших же интересах молчать про  песок.  Вы
же не за песком ехали!  Вы  ехали  за  сокровищем,  пускай  за  духовным
сокровищем. Съездили и вернулись.  Ничего  не  нашли.  Зато  обогатились
жизненным опытом, а кое-кто, - полковник хитровато посмотрел на меня,  -
даже нашел свое сокровище. - И он перевел взгляд на  Гулю.  -  Короче  -
жизнь продолжается.
   Впереди - светлое будущее.  Давайте  запоминать  из  прошлого  только
хорошее и забудем взаимные обиды. Все!
   С пафосом закончив свой  монолог,  полковник  облегченно  вздохнул  и
глотнул чаю.
   Я думал о том, куда нам теперь с Гулей ехать. Родственников у меня на
Украине не было. Знакомые были, но сваливаться им  на  голову  вместе  с
Гулей не было никакого желания. Одно дело - приехать на  пару  дней.  Но
здесь речь шла в лучшем случае о месяце...
   Я посмотрел на Гулю.
   Она прижалась ко мне.
   - Все будет хорошо, - прошептал я ей в ухо. Петр молча сидел, скривив
губы. Уныло свисавшие черные усы полностью отражали его состояние.
   - Ну добрэ, - наконец произнес он, с прищуром глядя на полковника.  -
Пэрэхытрылы вы нас, пан гэбист. Алэ я нэ розумию: для чого вам играшкы и
въетнамськый бальзам?
   -  Это  мое  хобби,  -  улыбнулся  полковник.  -   Мелкий   легальный
импорт-экспорт... Да и подспорье  в  семейном  бюджете  -  что-то  вроде
огорода.
   Подкармливает...
   Петр только покачал головой.
   - Я пойду собираться, - полковник поднялся. - У вас там остались  еще
деньги?
   Петр вопросительно посмотрел на Галю. Она кивнула.
   - Вот и хорошо. Кто знает, может и до скорой встречи!
   Витольд Юхимович аккуратно закрыл за собой дверь. Мы сидели молча еще
минут пять.  На  столе  остывал  чай.  А  за  окном  мелькали  пригороды
Харькова.
   - Пойидэмо в Коломыю, - неожиданно произнес Петр, глядя  на  меня.  -
Пожывэтэ покы у моих родычив. А мы звидты - у Кыйив..
   Я был искренне потрясен. Мне даже предположить  было  трудно,  что  в
этот момент Петр думает обо мне и Гуле.

Глава 68

   Билеты до Коломыи нам услужливо купил Витольд Юхимович. Правда, места
оказались не в одном купе, а по  соседству.  Когда  поезд  тронулся,  мы
уговорили одну сорокалетнюю пару поменяться со  мной  и  Гулей  и  таким
образом снова ехали вместе, как с самого начала нашего  железнодорожного
странствия. За окном купе вечерело, сгущались сумерки, проезжали  желтые
огоньки маленьких станций, слишком маленьких и незначительных для нашего
поезда.
   Проводница принесла чай и печенье. Приятное спокойствие  сопровождало
наше чаепитие.
   Вскоре та же проводница принесла чистые постели. И  мы,  дочаевничав,
устраивались на ночь, определив нашим женщинам места на верхних полках.
   Когда выключили свет, я щелкнул собачкой двери, чтобы никто из ночных
гостей не мог побеспокоить наш сон.
   Но сон наш все-таки побеспокоили  под  утро.  Из  соседнего  купе,  в
котором как раз могли бы ехать мы с Гулей, донесся шум и крики.  Включив
свет, мы притихли, прислушались.
   - Кто-то заходил сюда ночью! - кричал мужской голос. - Это не наше!
   Спросите у них!
   А поезд ритмично тарахтел по рельсовым стыкам, словно и дела  ему  не
было до происходящего в одном из его вагонов.
   Тем временем другой мужской голос  требовал  у  кого-то  одеваться  и
собирать вещи. За окном только-только начинало светать.
   Поезд замедлил путь и подкатил к узкой платформе небольшой станции. Я
прильнул к  окошку  и  увидел  у  маленького  одноэтажного  станционного
зданьица милицейский "газик" и рядом с ним - белые "Жигули".
   Между ними стояли и курили несколько мужчин в милицейской форме  и  в
штатском. Оглянувшись на тормозящий поезд,  они  побросали  недокуренные
сигареты под ноги и заспешили к платформе. Мне  показалось,  они  словно
уцепились взглядами за наш вагон, когда мы уже медленно проезжали мимо.
   Шум из соседнего купе выбрался в вагонный  коридор.  Потом  затих.  Я
выглядывал в окошко, но ничего и никого напротив вагона не видел.
   - Що там? - спросил Петр.
   - Непонятно, кого-то с поезда сняли... А  поезд  тем  временем  снова
дернулся и поехал, словно от узкой платформы этой станции оттолкнулся.
   Утром нам принесла чай другая проводница, помоложе.
   - Торговцев наркотиками арестовали, - ответила она на мой  вопрос.  -
Такими порядочными притворялись... Мол, муж и жена... А у  них  в  сумке
целый кулек этих наркотиков нашли!.. Он-то кричал, что не  было  у  него
никакого кулька... Что подкинули, кричал. А все равно забрали!..
   Проводница, казалось, была искренне рада очередной победе  доблестной
милиции над уголовным миром.  У  меня  же  на  душе  было  тревожно.  Я,
конечно, слышал о том, что украинские поезда кишмя кишат наркокурьерами,
но думая, что прошлой ночью я мог бы оказаться в том же самом  купе,  не
волноваться я не мог.
   - Та нехай, чого ты турбуешся? - успокоил меня Петр.
   А в Коломые шли дожди.
   За  пятнадцать  минут  ходьбы  от  небольшого  вокзальчика  до   дома
родителей Петра мы промокли насквозь. Дождь преследовал  нас  от  самого
Ивано-Франковска, но меня, пока мы ехали, не покидала надежда, что поезд
вывезет нас из-под тяжелых низких туч. Не вывез.
   И вот мы стояли на крыльце обычного двухэтажного дома. Петр постучал.
   Дверь открылась, и тут же толстенькая старушка-мать, вытерев  руки  о
передник, обняла Петра. Вышел его отец - худой и высокий.
   - Дочка, в такому платти трэба в цэркву иты, а нэ посуд мыты!
   - Давай, я тоби тэлэвизор включу,  -  предложил  Гуле  старик  и,  не
дожидаясь ее  ответа,  направился  к  стоявшей  в  углу  тумбе,  снял  с
телевизора  вышитую  красными  петушками  накидку,  щелкнул   тумблером,
дождался изображения и стал настраивать двухрогую комнатную антенну.
   Гуля послушно уселась на стул перед телевизором, а я остался стоять у
дверей.
   Услышав за спиной поскрипывание деревянных ступенек,  я  оглянулся  и
увидел спускавшегося с трубкой в руке Петра.
   Он жестом позвал меня за ним,  на  крыльцо.  Стоя  под  козырьком,  я
смотрел на монотонный дождь, пока Петр раскуривал свою трубку.
   - Завтра мы з Галэю йидэмо в Кыйив,  -  наконец  произнес  он.  -  Вы
залышытэсь тут, з батькамы вжэ поговорыв. Якщо щось узнаю - подзвоню!..
   - Хорошо, - кивнул я.
   После этого мы стояли молча минут десять. Я  слушал  дождь  и  вдыхал
легкий табачный дым трубки. Наше молчание казалось странным. Неужели нам
не о чем поговорить, думал я. Ведь как ни  крути,  а  больше  месяца  мы
провели вместе.
   Пусть не возникла у нас дружба, но ведь дружба  и  не  начинается  со
связанных ног и рук! "С чего она начинается?" - задался  я  вопросом,  и
почему-то вместо ответа вспомнилась знакомая с  детства  песня  "С  чего
начинается Родина?". Во всяком случае,  он  привез  нас  сюда,  к  своим
родителям, думал я. Это, конечно, не дружба. Это скорее -  гуманизм.  Но
еще неизвестно, что по большому счету важнее в этой жизни: гуманизм  или
дружба?
   Вечером меня ждал большой сюрприз.  Словно  в  издевку  над  сладкими
воспоминаниями о той единственной  ночи,  которую  провели  мы  с  Гулей
вдвоем, старушка Ольга Мыколаивна объявила, что спать мне  и  Петру  она
постелила внизу в гостиной, а Гуля и Галя будут спать наверху.
   Озадаченный, я подошел к Петру и шепотом  спросил,  что  это  значит.
Ведь и Петру, наверно, логичнее было бы провести ночь с Галей.
   Он только улыбнулся в свои черные усы.
   - Цэ йих дим, - он кивнул на родителей, -  як  воны  скажуть,  так  и
будэ!
   Эту ночь я спал плохо. Несколько раз просыпался, слушал шелестящий по
листьям деревьев дождь. Поднялся разок и  подошел  к  окну.  Заметил  на
улице напротив калитки "Жигули" темного цвета. В  машине  горел  свет  и
мужчина читал книгу, уложив ее перед собой на руль. Увиденное показалось
странным только утром. А ночью меня  преследовал  холод  неестественного
одиночества. Рукам хотелось чужого тепла, хотелось обнять Гулю,  прижать
ее к себе. Та ночь казалась такой  близкой  и  одновременно  далекой.  И
снова шелест дождя и похрапывание Петра  останавливали  мои  мысли  и  я
лежал, оцепенев.

Глава 69

   Наутро после завтрака мы с Гулей вышли  проводить  Петра  и  Галю  на
вокзал.
   Дождя не было, но солнца не было тоже. Тяжелое небо  серым  монолитом
ползло куда-то под напором неощутимого здесь, внизу, ветра. Гуля  надела
еще не полностью высохшие джинсы и футболку. Время от времени,  пока  мы
шли, она с опаской поглядывала вверх.
   Я несколько раз вспоминал увиденную ночью из окошка дома машину.
   Поезд стоит в Коломые десять минут, но когда мы добрались до вокзала,
выяснилось,  что  он  на  полчаса  опаздывает.  Усевшись  за  столик   в
вокзальном кафетерии, мы успели выпить кофе и  съесть  по  бутерброду  с
колбасой и все это - молча. Только перед тем, как вставать из-за  стола,
Петр, внимательно посмотрев мне в глаза, сказал: "Там в моей комнате  на
столе конверт с деньгами. Это вам".
   На  платформе,  когда  подходили  к  нужному   вагону   поезда,   мне
показалось, что за нами следят - уж очень  пристально  смотрели  на  нас
стоявшие у соседнего вагона двое мужчин в  коричневых  кожаных  куртках.
Смотрели и разговаривали между собой, не оборачиваясь друг к другу.
   Уже садясь в поезд, он сказал еще одну фразу: "Ты непоганый хлопэць!"
Гуля и Галя попрощались как-то почеловечнее - поцеловались.
   Покосив взглядом, я заметил, что двое  в  куртках  зашли  в  соседний
вагон.
   Мне это не понравилось и я забеспокоился  за  Петра  и  Галю.  Однако
какая-то другая моя мысль подсмеивалась надо мной, над  моей  казавшейся
уже клинической подозрительностью.
   Возвращаясь назад, в дом родителей Петра,  мы  очень  спешили.  Небо,
казалось, просыпается и вот-вот разродится новым дождем. Одинокие  капли
уже падали вниз, на землю.
   Мы только-только успели  забраться  на  крыльцо  и  остановиться  йод
козырьком перед дверью, как пошел дождь.
   Это осень, думал  я.  Она  теперь  будет  держать  нас  под  домашним
арестом. В чужом доме мы будем мысленно зачеркивать числа и дни  недели.
Я буду ждать телефонного звонка, после которого  мы  сможем  перебраться
под киевский домашний арест. Нет, в Киеве все будет проще. Во-первых,  у
меня дома есть зонтик. Мы купим еще один и будем гулять  под  дождем.  А
может, дождь к тому  времени  прекратится?  Тогда  можно  будет  слушать
шелест золотой осени под ногами...
   Старик снова включил телевизор. Сам он сидел с  газетой  в  руках.  А
старушка Ольга Мыколаивна возилась на кухне. За окном бесконечный  дождь
создавал иллюзию вечера.
   Когда же вечер наступил и мы поужинали, я спросил у старушки, могу ли
я перебраться в комнату к Гуле, раз Галя уже уехала.
   Ольга Мыколаивна строго посмотрела на меня.
   - Вы вэнчани чы распысани? - спросила она, - Нет.
   - Тоди як можна? Цэ ж нэ по-людськы. Що Гулин батько скажэ?
   Я тяжело  вздохнул,  понимая,  что  продолжать  этот  разговор  можно
сколько угодно, но результат будет один.
   - Нэ сумуй, - улыбнулась старушка. - Якщо ты Гулю любиш, и вона  тэбэ
любыть, то можэтэ и потэрпиты!
   Когда я поделился грустной новостью с Гулей, она рассмеялась.
   - Ты чего? - спросил я.
   - Точно, как у нас.
   - А что, у вас разве венчаются?
   - Нет, сейчас расписываются...  в  ЗАГСе...  Венчаться  красивее.  Я,
когда в Алма-Ате училась, по телевизору видела...
   Я понимал, что не смогу жить в одном доме с Гулей  и  расставаться  с
ней по ночам. Все мои ночи тогда превратятся в один сплошной  кошмар.  Я
буду обнимать подушку, слушать дождь и  ощущать  холод  одиночества,  от
которого не избавят и несколько пуховых одеял. Нет, я просто свихнусь!
   "Что тебе мешает обвенчаться здесь, в Коломые? - спрашивал я себя.  -
Нет, ничего не  мешает...  Что  для  этого  нужно?  Церковь  и  обоюдное
желание".
   - Давай обвенчаемся, - предложил я Гуле.
   Она не ответила. Только  улыбнулась  широко,  прикрыв  свои  раскосые
глаза.
   Видимо, представила себе наше венчание. Потом подалась вперед, обняла
меня.
   "Ладно, - думал я вечером, ложась на диван в  гостиной.  -  Еще  одну
ночь потерплю, а завтра с утра начну действовать".
   Ночью, проснувшись от какого-то шума,  я  выглянул  в  окно  и  снова
увидел на улице напротив дома машину, в которой кто-то сидел,  только  в
этот раз у него в руках была не книга, а газета.
   Проснулся когда часы показывали полседьмого. Встал, оделся и заглянул
на кухню. Ольга Мыколаивна закручивала трехлитровку огурцов.
   - О, ты вжэ встав! - обрадовалась она. - Доброго ранку!
   - Доброго ранку! - ответил я. - Ольга  Мыколаивна,  мы  бы  хотели  с
Гулей обвенчаться... Тут, в Коломые.
   - А чого ж ни! - Глаза у старушки загорелись.  -  У  нас  така  гарна
цэрква тут! Трэба тилькы зи свящэн-ныком поговорыты,  цэ  ж  вин  ришае!
Можэмо разом питы... писля обида.
   Словно добрый знак, после обеда на небе ненадолго  появилось  солнце.
Мы втроем с Ольгой Мыколаивной отправились в дорогу. В воздухе  все  еще
пахло дождем, и улица была мокрая. Мы шли  вдоль  частных  домов,  вдоль
разноцветных заборов.
   - Цэ тут рядом, нэдалэчко, - говорила  старушка.  -  Отут  щэ  хвылын
пъять...
   Вскоре впереди над дорогой вырос синий купол. Дорога вместе с  домами
и огородами немного поднималась на холм, и мы поднимались по ней.  Перед
нами выросла небольшая кирпичная церквушка.  На  макушке  синего  купола
золотом отливал крест.
   Дорога останавливалась перед воротами, ведущими во двор  церкви  Двор
был небольшой."Слева и справа от церковных ворот  стояло  по  деревянной
скамейке.
   Слева виднелся колодец. К нему  вела  отдельная  выложенная  кирпичом
дорожка.
   Дальше, за колодцем, стоял одноэтажный дом, крытый красной черепицей.
   - Туды, туды нам трэба! - показала на дом Ольга Мыколаивна. - Там наш
батюшка Олэкса жывэ.
   Батюшке было лет тридцать с лишним. Худощавый, с  длинными  волосами,
стянутыми сзади резинкой, и высоким с залысинами лбом. Встретил  он  нас
радушно.
   Усадил на старую тахту в гостиной, сам присел на стул  рядом  и  всем
видом показал, что готов слушать.
   - То друзи мого сына, - сказала ему старушка. - Обвинчаться хочуть...
   - Хрэщэни? - спросил, глядя на меня, батюшка Олекса.
   - В детстве крестили, - ответил я. Он перевел взгляд на Гулю.
   - А ты какой веры? - спросил по-русски.
   - Никакой... - ответила она. - Казашка... Батюшка усмехнулся.
   - Чай хотите? - спросил и, не дожидаясь ответа, ушел из комнаты.
   - Вин добрый, його тут уси люблять, - сказала старушка.
   Через минут десять мы вчетвером уже сидели за столом и пили  чай.  За
окном снова светило солнце, и казалось, собиралось светить до вечера.
   - Ей надо покреститься, -  сказал,  попивая  чай,  батюшка  Олекса  и
кивнул на Гулю.
   - Хорошо, - с готовностью сказала Гуля.
   - Крестных надо  выбрать,  -  продолжал  батюшка.  -  Потом  назначим
день...
   Услышав о крестных, я задумался. Выбрать крестных в городке, где мы и
знаем только пару стариков? Хорошенькое дело!
   Я бросил озабоченный взгляд на старушку. Она, словно  догадавшись,  о
чем я думаю, успокаивающе кивнула мне.
   Вечером за ужином Ольга Мыколаивна объявила, что хочет быть  крестной
Гули.
   - А старый хай хресным батьком будэ - посмотрела она на Юрия Иваныча.
- Своейи дочкы нэмае, так хай хоч хрэщэна будэ, щэ и така вродлыва, така
красуня.
   Я был рад, хотя  происходящее  означало,  что  я  как  бы  становлюсь
родственником Петра. Хотел ли я этого? И что скажет  он,  когда  узнает?
Эти вопросы я оставил без ответов. Я хотел Гулю. За всякое  "хочу"  надо
платить, и плата,  которую  предстояло  заплатить  мне,  была  не  самой
высокой. Она была несколько необычной, эта плата. Азиатский калым сейчас
показался бы мне  более  понятным.