него, что он осмотрелся по сторонам и  сосредоточился
на ощущениях полета. Полет продолжался.
   Сделав  несколько  движений  руками  и  ногами,  полковник  Тараненко
осознал его реальность, а кроме прочего понял, что его тело с  прижатыми
к бокам  руками  и  ногами  вместе  обладает  лучшими  аэродинамическими
качествами, чем оно же с ногами на ширине плеч и руками, разведенными  в
стороны. Прозрачность воздуха была поразительна  -  он  увидел  какой-то
маленький камешек, размером с теннисный шарик, летевший  ему  навстречу.
Они сближались, и когда до шарика оставалось  метра  два-три,  полковник
Тараненко увидел, что пролетит он в каких-нибудь сантиметрах тридцати от
его тела. И тогда выставил Витольд Юхимович открытую ладонь  на  пути  у
шарика и поймал  его.  И  от  этого  неожиданного  соприкосновения  двух
летящих навстречу друг другу тел закружился медленным воздушным  волчком
полковник Тараненко, сжимавший в ладони пойманный  космический  предмет,
похожий  на  теннисный  шарик.  Витольда  Юхимовича  еще  несколько  раз
развернуло, отнесло куда-то  в  сторону,  словно  он  танцевал  вальс  с
невидимым партнером. И наконец движение остановилось, и завис  полковник
в пространстве. И  тогда  он  поднес  ладонь  с  предметом  к  глазам  и
рассмотрел, что же это он словил, и даже головой мотнул от удивления - в
его  ладони  лежало  яйцо-крашенка,  расписанное   знакомым   карпатским
орнаментом. Только краски уже пожухли и едва  прочитывались.  Видно,  на
солнце выгорели. Не зная почему, но Юхим Витольдович стал кроить яйцо  в
руке и еще внимательнее рассматривать орнамент - возникло желание  найти
дату, захотелось узнать: сколько уже лет летает это яйцо по космосу.  Но
даты нигде не было. Один лишь кольцевой орнамент, в котором все линии: и
ровные, и зигзагообразные, и ломаные, сходились, словно  вечная  ниточка
без концов.

***

   "Даже если с последней Пасхи, - подумал полковник,  -  то  все  равно
давно уже..."
   И вдруг что-то крупное, летящее навстречу, привлекло его внимание. Он
повернул  голову  и  увидел  человеческую  фигуру,  облаченную   не   во
что-нибудь, а в самый настоящий комбинезон космонавта, со скафандром  на
голове.  Фигура  летела  ему  навстречу  медленно,   намного   медленнее
пойманного яйца. Было что-то основательное в полете космонавта. А  когда
приблизился космонавт к полковнику, рассмотрел его  Витольд  Юхимович  -
старик с жидкими седыми волосами, плохо  выбритый,  на  шее  выглядывает
из-под  комбинезона  рубашка-вышиванка.   Пока   полковник   разглядывал
автономно плывущего в пространстве  старика-космонавта,  тот  неожиданно
выхватил из руки полковника пасхальное яйцо и ударил  полковника  ногой.
Удар, конечно, был слабый, никакой боли. Но обидно стало полковнику.
   Пальцы его сжались в кулаки. Он уже мысленно дотягивался правой рукой
до скафандра, но тут опять какое-то научное объяснение  возникло  в  его
голове - а вдруг,  подумал  полковник,  он  не  ударил  меня,  а  просто
оттолкнулся, чтобы продолжить свое движение? Ведь нет здесь тяготения! И
как бы в доказательство этому увидел он на  лице  медленно  отплывающего
прочь   старика-космонавта   улыбку   благодарности.   И   поднял    над
оскафандренной головой старик пасхальное  яйцо,  поднял  и  помахал  им.
"Наверно, его яйцо!" - подумал полковник. Но все равно  боролись  в  его
сознании обида на этого космонавта и желание простить  и  объяснить  его
поступок.

Глава 40

   Пока Гуля развязывала меня, я объяснил Петру, каким  образом  и  куда
отправился бодрый дух нашего "адидасовца".
   Петра Гуля развязала последним, и он тотчас схватил  свою  веревку  и
бросился к лежавшему возле  раскладного  стульчика  с  улыбкой  на  лице
полковнику Тараненко.
   - Я тоби зараз покажу, як из свойим народом воюваты! - выкрикнул он.
   А полковнику в это время все было глубоко фиолетово. Его тело  лежало
мертвым грузом на теплом песке. Оно  являлось  всего  лишь  залогом  его
будущего возвращения на землю.
   - Не спеши! - Я попробовал остановить Петра,  но  он  уже  перевернул
полковничье тело на живот и лихорадочными движениями связывал  на  спине
Тараненко его вялые запястья.
   Потом, уже остыв, спокойно стянул веревкой лодыжки, уселся на  песке,
как охотник у поверженного медведя, и закурил свою трубку.
   Галя взволнованно смотрела на него, я прочитал в ее глазах  любовь  к
этому поджарому резковатому парню. Я даже не знал, каковы их  отношения,
кто они: муж и жена или просто соратники, как Ленин и Крупская?
   Но в любом случае, они подходили друг другу,  они  были  больше,  чем
"одной крови". Потом я глянул на Гулю, возившуюся у костра. На Гуле была
зеленая  рубаха-платье,  ее   темно-каштановые   волосы   полупрозрачной
ширмочкой закрывали часть лица. Мне до сих пор не верилось, что она и  я
являем собою то "мы", которое называется семьею. Да,  она  назвала  себя
моей женой, но у нас еще не было отношений,  которые,  как  какой-нибудь
клей "момент", делают людей неотделимыми друг от друга. У  нас,  или  по
крайней мере у меня эмоции и чувства были не  выстроенные,  до  сих  пор
полностью не осознанные. Что было у нее ко мне  -  я  еще  не  знал.  Ее
характер оставался для меня загадкой. Смесь невидимой  стали  и  внешней
покорности. Такую смесь, не встреть я Гулю, и  представить  бы  себе  не
смог в одном человеке.
   - Трэба збыратысь! - спокойно проговорил Петр, отмолчав минут пять.

***

   Он бросил еще один взгляд на полковничье тело и поднялся на ноги.
   - Пиду подывлюсь, що там у нього, - на ходу произнес он,  направляясь
к вещам Тараненко.
   Костер уже потрескивал. Над ним висел на треноге котелок, у  которого
сидела Гуля.
   Я сидел на подстилке, думая об "улетевшем" полковнике. Я не  понимал,
куда теперь двигаться. Ранее выбранная  цель  стала  вдруг  опасной.  Но
отказаться от нее казалось невозможным. Оставалось только  достичь  этой
цели и после этого попытаться нырнуть в темноту, выйти из  игры.  Долгая
жизнь лучше посмертной славы.
   - Эй ты, подывысь, що я в нього  знайшов!  -  Ко  мне  подошел  Петр.
Протянул развернутую схему Новопетровского укрепления. Схема,  сделанная
тушью, была старой, но не старинной. В нижнем правом углу  я  рассмотрел
подпись составлявшего ее и дату - "1956 год".
   - Ты сюды подывысь! - Петр ткнул пальцем  в  черный  кружочек,  возле
которого мелкими  черными  буковками  было  написано  "месторасположение
старого колодца".
   - Так что, он все знал? - удивился я.
   - Ничего вин нэ знав! - отрубил Петр. - Карту мав, а  дэ  шукаты,  не
знав, инакшэ навищо б мы йому здалысь!
   В моей перегретой казахским солнцем голове все  постепенно  стало  на
свои места.
   Понял я, что  в  наличии  имелось  все  необходимое  для  обнаружения
зарытого   в   песке   "клада".Имелась   даже    лопата.Такчтосовместное
украинско-русско-казахское    путешествие    продвигалось    к     своей
заключительной стадии, после чего можно будет поздравить Петра  и  Галю,
а, может  быть,  и  полковника  Тараненко  с  обнаружением  реликвии,  и
остаться  наедине  с  Гулей.  Да,  цель  моего   странствия   претерпела
изменения. Теперь мне хотелось одного - остаться вдвоем с  Гулей  и  уже
потом решить: что нам делать, куда идти или ехать.  Мое  будущее  теперь
просматривалось  с  новой,  неожиданной  стороны.  Из  авантюрного   оно
превратилось в  романтическое.  "Романтическое  путешествие  на  двоих".
Кажется есть такой приз в телепрограмме "Любовь с  первого  взгляда".  Я
получил этот приз, не принимая в ней  участия.  Теперь,  чтобы  остаться
вдвоем с Гулей, надо  было  избавиться  от  спутников,  чье  присутствие
только и мешало авантюрному путешествию превратиться в романтическое.  А
для этого оставалось только найти то, что зарыл в песке великий  поэт  и
сделать ручкой тем, кто повезет найденное на далекую черноземную родину.
   Гуля налила всем чаю и раздала сырные шарики. Галя отдала свой  шарик
Петру, а от него с ехидной усмешкой получила батончик "Сникерс".
   Петр снова бросил взгляд  на  "улетевшего"  Тараненко.  Только  после
долгого усталого взгляда на плененного полковника он отпил зеленого  чаю
и бросил в рот  маленький  желтоватый  сырный  шарик.  Он  так  легко  и
по-свойски это сделал, что на мгновение показался  мне  самым  настоящим
казахом. "Еще немного и мы все тут казахами станем, -  подумал  я.  -  И
всякие межнациональные подозрения исчезнут сами по себе,  растворятся  в
зеленом чае вместе с сырными шариками, раскатаются по языку до состояния
слюны".
   Галя неожиданно протянула половинку  "Сникерса"  Гуле,  а  та  взяла,
сразу положила весь кусочек в рот и залила чаем.
   Мне  вспомнились  мои  недавние  размышления  о  различных   способах
достижения межнационального  согласия.  Теперь  в  перечень  действий  и
предметов, искореняющих взаимные недоверия, я мог добавить  и  батончики
"Сникерс".
   - Ну що, - Петр посмотрел  на  меня.  -  Пора  йты...  Цю  свыню  тут
залышымо, - он кивнул на полковника. Я отрицательно мотнул головой.
   - Нельзя - погибнет. Он еще дня три может лежать, а за три  дня  одно
солнце его доконает! А потом тебя в Киеве твой друг капитан СБУ  Семенов
спросит: "А где ваш начальник экспедиции полковник Тараненко?"
   Петр скривил губы и тяжело вздохнул.
   - А що нам з ным робыты? - наконец спросил он. - Тягты його на свби я
нэ збыраюсь...
   - Да, может, и не нужно, -  сказал  я.  -  Давай  перекатим  его  под
камень, накроем чем-нибудь и руки ему развяжем...
   Петр не согласился, и мне пришлось еще минут пять доказывать ему, что
мое предложение не только гуманное, но и полезное для нас. За  три  дня,
пока  он  "летает"  мы  разберемся  с  "кладом"   и   успеем   уйти   из
Форта-Шевченко. Я не задумывался, куда мы можем уйти. В этот момент  это
было не так важно.
   В  конце  концов  он  сдался.  Мы  вдвоем  перекатили  Тараненко   во
внутренний острый угол отрога,  перенесли  туда  же  его  вещи.  Накрыли
голову найденной в его же рюкзаке футболкой. Развязали ему  руки.  Потом
подошла Гуля, поставила возле его головы наполненную  водой  алюминиевую
кружку и сунула в воду один конец закрывавшей его голову футболки.
   Галя тем временем сложила наши вещи в двойной баул и рюкзак, а свои -
в сумку с длинными ручками. Полчаса спустя мы тронулись в путь.
   Вечером, устроившись на привал, мы увидели вдалеке  дрожащие  огоньки
города. Цель была близка, и настроение  как-то  само  собой  улучшилось.
Снова пили зеленый чай, а после чая Галя решила сварить гречневой  каши,
и мы все терпеливо ждали ужина, усевшись вокруг маленького костра. Вдруг
Галя закричала и вскочила на ноги. Петр тоже вскочил, потом поднялись  и
мы. Наклонившись вперед, я увидел у ног Гали хамелеончика. "Петрович?  -
подумал я. - Что-то давненько его не было? А я-то думал, что он  от  нас
отстал..."
   - Не бойся, - сказала Гале моя жена. - Он хороший. Он приносит удачу.
   - А цэ нэ скорпион? - с недоверием, все еще дрожащим голосом спросила
Галя.
   - Нет, это хамелеончик. Он с  нами  путешествовал.  Видно,  заснул  и
только-только проснулся, - сказала Гуля.
   - Самое интересное он проспал! - вставил я свои "пять копеек".
   Снова все уселись вокруг костра, а виновник  шума  забрался  Гале  на
джинсы  и  замер  там,  уткнувшись  драконьей  головой  в  небо.   Галя,
наклонившись, все еще с опаской разглядывала его.
   - А мэнэ тварыны люблять, - сказала она  задумчиво.  -  И  собакы,  и
коты, и коровы...
   -  Меня  тоже,  -  сказала  Гуля  и  вздохнула.  Мы  с  Петром  молча
переглянулись.
   Первый раз, казалось, я услышал женский разговор, и  хотелось,  чтобы
он продолжался. Так мирно он звучал, что я даже старался дышать потише.
   А сверху, с высокого неба вдруг посыпались  звезды.  И  только  я  их
видел, один я смотрел вверх. Нет, не правда, хамелеончик тоже. Мы вдвоем
сидели, окунувшись в небо. Женщины разговаривали  по-домашнему  тихо.  А
Петр курил свою  трубку  и  задумчиво  смотрел  на  котелок,  в  котором
варилась гречневая каша.

Глава 41

   На следующий день ближе к вечеру мы остановились на  краю  того,  что
много лет назад носило громкое и гордое имя - Новопетровское укрепление.
Сейчас на этом месте виднелись только остатки стен да отдельно  торчащие
из песка или  из  камня  известняковые  тесаные  блоки  былых  построек.
Прозрачность воздуха таяла под напором опускающегося вечера. Уже  трудно
было определить границы этого укрепления, понять: велико оно  или  мало.
Даже достав план-схему 1956 года,  одолженную  у  полковника  Тараненко,
невозможно было соотнести нарисованные отточенным карандашом  или  тушью
остатки строений с реальными руинами.
   Нам ничего не оставалось, как  ждать  утра.  А  пока  Гуля  разводила
костер  из  собранных  по  пути  веточек.  Да  перед  самым  укреплением
неожиданно нашли мы высохший ствол какого-то дерева. Ствол был  толщиной
в человеческую руку, так что поломать его об  колено  не  представлялось
возможным, и мы с Петром  по  очереди  разбивали  его  в  щепки  острием
лопаты.
   Наконец костер запылал, а  щепки  растрощенного  ствола  придали  ему
непривычную яркость и силу. Вода в  баллоне  подходила  к  концу,  и  мы
отнеслись к ней экономнее, чем раньше. Оставили ровно на  утренний  чай.
Тут уж нам, казалось, волноваться не стоило,  ведь  приблизились  мы  не
только к руинам, но и к людям, у этих руин  поселившихся.  Где-то  рядом
был город Форт-Шевченко.
   Прогуляться по настоящему городу мне хотелось больше, чем копаться  в
песке.
   Сказывалась ностальгия городского жителя.
   Но вечер быстро переходил в ночь, и я уже знал, что сил у нас  хватит
только на походный ужин и на расстилание подстилок для сна.

Глава 42

   Витольд Юхимович Тараненко почувствовал нехватку  кислорода.  Он  уже
потерял счет времени полета. Уже и космос казался ему однообразным,. тем
более что после встречи с пасхальным яйцом и одиноким космонавтом ничего
интересного с ним не произошло. Пролетали мимо  разноцветные  метеориты,
некоторые довольно больших размеров.  А  когда  рядом  проплыл  метеорит
размером с хатку-мазанку его бабушки, неведомой силой полковника отнесло
в сторону, и он чувствовал инерцию этого движения еще около часа.
   Но теперь ему становилось нехорошо. Не хватало  воздуха  и  в  голове
возник неприятный жар, словно поднялась  температура.  Сначала  он  было
подумал, что припекло солнце, но, оглянувшись по  сторонам,  понял,  что
солнца нигде нет.
   Вдали виднелась небольшая желтая планетка, но она была тусклой.  "Это
даже не луна", - решил полковник Тараненко и  снова  задумался  о  своей
голове.  Медленно  дотронулся  до  лба,  но  лоб  оказался   удивительно
холодным. "Может, у меня очень горячая рука и поэтому я не могу  ощутить
реальную температуру лба?" - снова подумал Витольд Юхимович.
   И вдруг новые внутренние ощущения заставили его  насторожиться  -  он
почувствовал, как тело его прибавляет в весе, становится тяжелее, словно
кто-то невидимо подкладывает в карманы кирпичи. Его начало тянуть вниз и
он сделал резкое движение  руками  и  боязливо  оглянулся.  Будь  он  на
воздушном шаре - сразу бы бросился  выбрасывать  из  корзины  балласт  -
мешки с песком. Но ведь он не на воздушном  шаре.  Он  скорее  сам  себе
воздушный шар...
   И тут он уже отчетливо ощутил скорость и направление своего движения.
Он не плыл, он падал куда-то вниз.  И  пока  внизу  виднелась  бездонная
глубина космоса, падать было не так страшно, хотя нервное  напряжение  и
не отпускало его с момента начала  падения.  Но  вот  в  этой  бездонной
глубине появилась и стала  на  глазах  увеличиваться  точка,  постепенно
превращающаяся в шар. Она уже переросла  размеры  теннисного  шарика,  и
полковник понял,  что  это  не  яйцо-писанка,  а  что-то  гораздо  более
громоздкое. Через какое-то время точка выросла до размеров планеты, и он
уже знал, что это за планета. Он помнил  рисунки  этой  планеты  еще  из
школьного учебника. Эта планета называлась Земля. Он  сам  жил  на  этой
планете. Но возвращение на родную планету не радовало полковника. Воздух
обжигал кожу рук и лица. "Это из-за скорости, - понял Витольд  Юхимович.
- Из-за космической скорости сгорают  спутники,  входя  в  плотные  слои
атмосферы..." И он с ужасом представил себе, как от трения об  его  кожу
вспыхивает воздух вокруг и он,  войдя  в  плотные  слои  атмосферы,  уже
никогда из них не выйдет.
   И вот он увидел эти плотные слои, хотя с виду они не были  такими  уж
плотными. Скорее похожи  они  были  на  полупрозрачную  облачную  сферу,
окутывавшую его Землю. Скорость нарастала. Плотные слои  приближались  и
от испуга сгорания в этих слоях полковник  Тараненко  закрыл  глаза.  Он
летел с закрытыми глазами, пока вдруг  не  почувствовал,  как  его  тело
пробило какую-то оболочку со звуком, похожим на  треск  рвущейся  бумаги
или полиэтиленового пакета. Полковник открыл глаза и посмотрел  назад  -
летел он сейчас вперед ногами - плотные слои атмосферы  с  еще  заметной
дырой, которую проделало его тело, остались позади.
   Внизу лежала Земля.

Глава 43

   Утром я проснулся последним. Петр стоял чуть поодаль с  картой-схемой
в  руке.  Время  от  времени  он  крутил  головой,  выискивая,   видимо,
определенный на карте ориентир. Рядом  потрескивал  костер,  на  котором
кипятилась последняя порция воды.
   Ощущение бодрости  появилось  во  мне,  как  только  я  подумал,  что
сегодняшний день может оказаться решающим. Ведь мы уже были на  месте  -
даже еще не вставая, я видел невдалеке  на  невысоком  курганчике  руины
артиллерийской  батареи.  И  хотя  волнообразная  неровность   местности
скрывала пока от моих глаз другие детали  укрепления,  уже  теоретически
знакомые по карте-схеме, я знал, что все  это  где-то  рядом.  Настолько
рядом, насколько может оказаться жена в первую брачную ночь.
   Вскоре мы присели у костра с пиалами  чая  в  руках.  Даже  у  обычно
грустно-задумчивой    Гали    в    глазах    прочитывалась     деловитая
сосредоточенность.
   После завтрака Петр разложил  на  песке  карту-схему  Новопетровского
укрепления и позвал меня.
   - Бачыш, - сказал он. - Тут нам трэба якось масштабнисть вырахуваты.
   - Ну  это  легко,  возьмем  одно  расстояние,  померяем  на  карте  в
сантиметрах, а тут шагами в метрах и поделим метры на сантиметры...  Вот
и масштабность получится.
   Петр подумал и кивнул.
   - Тилькы знаешь шо, - добавил он. - Тут на карти два колодязя...
   - Хорошо, что не больше.
   - Ну добрэ, на, вырахуй масштабнисть, а я навкругы подывлюсь.
   Остался я наедине  с  картой.  Тоже  осмотрелся  по  сторонам.  Решил
посчитать расстояние от артиллерийской батареи  до  остатков  фундамента
казармы. Пока сидел на теплом песке, склонившись над картой, услышал  за
спиной мягкие "сыпучие" шаги. Обернулся - ко мне  подошла  Гуля,  присел
рядом.
   - Как  ты  думаешь,  сколько  здесь  сантиметров?  -  спросил  я  ее,
показывая на выбранное расстояние на карте.
   - Наверно, тридцать пять - сорок.
   - А если пройтись пешком от батареи до стены?
   - Метров триста...
   Я кивнул. Мы посмотрели друг другу в глаза.
   - Знаешь, чего мне больше всего сейчас хочется? - спросил я.
   - Чтобы все это осталось в прошлом? - предположила она.
   - Все, кроме тебя.
   Гуля улыбнулась. Я наклонился к ней, поцеловалее в губы.
   - Почему ты не носишь шапку, которую подарил  мой  отец?  -  спросила
Гуля, бросив взгляд на зависшее над нами солнце.
   - Я надену, она в рюкзаке...
   Дважды отмерив  шагами  выбранное  расстояние,  я  записал  с  другой
стороны карты-схемы полученные триста пятьдесят пять метров. Потом  этим
же карандашом просто нарисовал тоненькую "сантиметровую  линейку"  между
двумя ориентирами на карте.  Затем  долго  делил  метры  на  сантиметры,
путался, пересчитывал. Все время получалось что-то не то. В конце концов
я высчитал, что в одном сантиметре