ыли сняты.
   Предложение Гули мне понравилось.  Я  достал  пленку,  и  мы  вдвоем,
растянув ее перед горящей настольной лампой, отыскивали  соответствующий
кадру снимок и выкладывали его на столе  в  ряд.  Когда  дошли  до  двух
последних  кадров  -  переглянулись.  Вместо  портретов  Гули  там  была
сплошная темнота.
   - Ничего, мы с тобой в фотоателье сфотографируемся, - пообещал я.
   Разложенные по порядку снимки  подтвердили  наши  выводы.  Человек  с
фотоаппаратом ждал приближения шхуны, потом следил за шлюпкой, в которой
пятеро неизвестных  что-то  доставили  на  берег.  Потом  его  заметили,
отобрали фотоаппарат, связали и сфотографировались вместе с ним.  Только
явно не "на память", иначе фотоаппарат они забрали бы с собой.
   - Странно, что "Смена" лежала в палатке, - произнес я. - Я бы  на  их
месте или забрал ее с собой, или выкинул в море...
   - Пустыня - это то же море, - сказала Гуля. -  Все,  что  бросишь  на
песок через час-два будет уже под песком. Людей там нет, рядом никто  не
живет...
   Интересно, они еще живы?
   Я  присмотрелся  к  лицам  людей  на  фотографиях.  Им  было  лет  по
тридцать-сорок.
   - Наверно, живы.
   - Тогда надо снимки в милицию отдать.
   - Ты что, - я обернулся к Гуле. - Что милиция будет с ними делать? Мы
даже не знаем, где это произошло! Ясно,  что  за  границей.  Даже  не  в
России. Кому сейчас интересно  будет  копаться  в  делах  двадцатилетней
давности, да еще и в другой стране?
   Я положил снимки ,обратно в конверт и спрятал в ящик стола.
   - Я только предложила, - извиняющимся тоном сказала Гуля. - Может,  у
этого  связанного  есть  родственники  и  они  не  знают,  что   с   ним
произошло...
   - Может быть, - согласился я.
   Разговор на этом закончился, и мы спустились вниз.
   Пообедали со стариками. Картошка, салат, котлеты. Компот на десерт. У
меня было такое чувство, что мы живем здесь уже несколько  лет,  что  мы
кровные дети Ольги Мыколаивны и Юрия Иваныча. Что  и  дальше,  до  самой
смерти, мы будем жить в этом доме, в Коломые...
   Я тряхнул головой. Посмотрел на заплаканное дождем окно.
   Юрий Иваныч встал из-за стола, надел пиджак.
   - Пиду на пошту, можэ, пэнсию дають, - сказал он, выходя в коридор.
   Дождь, взявший нас опять под домашний арест, напомнил мне о Киеве. Мы
сидели молча за столом втроем со старушкой.
   - Можэ, курэй завэсты? - задумчиво спросила  она  и  сама  же  пожала
плечами.
   У каждого человека дождь вызывает свои мысли и вопросы.  Я  посмотрел
на Гулю.
   - Пошли погуляем, - негромко предложила она. - Там, на  вешалке,  два
зонтика висят.
   - Погуляйтэ, чого там, - Ольга Мыколаивна обернулась ко мне.  -  А  я
вдома посыджу. Посыдиты - цэ тэж добрэ для здоровья!
   Когда мы вернулись с прогулки, Юрий  Иваныч  ошарашил  нас  новостью,
принесенной им с почты. Прошедшей ночью был убит фотограф, работавший  в
единственном коломыйском фотоателье. Там его, убитого, и нашли утром.  А
все фотоаппараты и оборудование украли.
   Эта новость отняла у меня речь. Ночью я аккуратно, чтобы не разбудить
Гулю, поднялся и подошел  к  окну.  Снова  увидел  дежурившую  на  улице
машину.
   Связывать регулярное  присутствие  машины  перед  домом  с  убийством
фотографа было бы нелогично. Просто время,  видимо,  было  такое.  Время
было наполнено напряжением и убийствами.

Глава 73

   Через день почтальон  принес  мне  вызов  на  телефонные  переговоры.
Вызывал Киев, так что настроение у меня сразу  поднялось.  "Видно,  Петя
что-то узнал или полковник выполнил свое обещание", - думал я по  дороге
на почту.
   Почта  находилась  недалеко  от  вокзала.  Вышел  я  за  полчаса   до
указанного в вызове времени переговоров. Гуля осталась дома.
   Я шел вдоль нашей улицы по разбитой асфальтовой дороге, обходя  лужи,
напоминавшие о дождях прошлой недели.  Эти  лужи-долгожители  доказывали
импотенцию осеннего солнца. "Октябрь уж наступил", - вспомнил я  строчку
из Пушкина. Когда-то эта строчка вызывала у  меня  приступ  смеха,  ведь
была она ответом на вопрос-анекдот: "В  каком  месте  "Евгения  Онегина"
Пушкин упоминает о  Великой  Октябрьской  революции?"  Сейчас,  думая  о
наступившем октябре, я не ощущал ничего, кроме упрямой прохлады воздуха,
также игнорировавшей присутствие солнца, как и лужи на асфальте.
   Отдав телефонистке свой вызов, я присел на скамейку лицом  к  шеренге
пустых телефонных будок. Круглые настенные часы показывали одиннадцать.
   Через полчаса я подошел к телефонистке. Попросил ее проверить  вызов.
Она, отвлекшись от чтения какого-то женского журнала, взяла в  руки  мою
бумажку, позвонила на  телефонную  станцию.  "Ирочка,  проверь  тридцать
седьмой, Киев".
   Потом подняла свой безразличный взгляд на меня,  сказала  "Ждите!"  и
снова уткнулась в журнал.
   Я вернулся на место.
   Услышал с улицы звук остановившейся машины. Обернулся и  посмотрел  в
окно - возле почты стояла коричневая "шестерка", из нее  вышел  прилично
одетый мужчина в очках.  Зайдя  внутрь,  он  бросил  на  меня  спокойный
взгляд, прошел к телефонистке,  негромко  спросил  ее  о  чем-то.  Снова
оглянулся на меня. Потом подошел.
   - Николай Иванович Сотников? - спросил он, остановившись передо мной.
Его умные  прищуренные  глаза  улыбались  за  стеклами  очков  в  тонкой
металлической оправе.
   - Да, - произнес я озадаченно.
   - Пойдемте, есть о чем поговорить, - сказал мужчина.
   - Я жду звонка...
   - Нет смысла, это я вас вызвал, - сказал он. Пойдемте.
   - Вы от Витольда Юхимовича? - спросил я.
   - От кого?
   - От полковника Тараненко...
   - Близко, - мужчина кивнул. - Почти угадали.
   Мы вышли из почты, сели в коричневую "шестерку".
   - Можете меня звать - Алик, или Алексей Алексеевич, - сказал мужчина,
заводя машину. - Тут красивые  окрестности,  вы  любите  дикую  природу?
Конечно, любите, иначе что бы вам делать в пустыне? А? - И он повернулся
ко мне, спокойно улыбаясь.
   Потом протер носовым платком каплевидные стекла очков, снова водрузил
очки на немного курносый нос.
   Мы проехали мимо вокзала, свернули на незнакомую мне улицу.
   - Куда мы едем? - спросил я, видя, что мы выезжаем из Коломыи.
   - Я хочу вам показать один хороший санаторий, -  сказал  Алик.  -  На
будущее... Там и отдохнуть можно, и подлечиться...
   "Шестерка" выехала на трассу. Пристроилась за трейлером  с  польскими
номерами.
   Алексей  Алексеевич  пару  раз  высунулся  налево,  пытаясь  обогнать
трейлер, но не решился. Мы ехали вдоль соснового леса  со  скоростью  не
больше шестидесяти километров в час. Наверно, поэтому на лице у водителя
появилась кислая мина.
   Его внешность, его манера говорить,  четко  произнося  каждое  слово,
каждую  букву,  отражали  исключительную   самоуверенность.   Его   лицо
изначально выражало приветливость - даже без  улыбки.  Человек  с  таким
лицом не мог не вызывать доверия.
   - Извините, что так медленно  едем,  -  он  бросил  на  меня  быстрый
взгляд. - Обычно трасса не так загружена...
   Минут через пятнадцать мы свернули в  лес  и  поехали  по  совершенно
пустой, гладкой, как лед,  асфальтовой  дорожке  шириной  всего  в  одну
машину. Въехали в открытые ворота, свернули  направо  и  остановились  у
деревянного коттеджа с крыльцом и широкой застекленной  верандой.  Перед
тем как выйти из машины, Алексей Алексеевич потянулся  рукой  к  заднему
сиденью и взял оттуда элегантный кожаный портфель.
   Поднявшись на крыльцо, он открыл ключом двери и оглянулся на меня.

***

   Мы зашли на веранду.  Открыли  еще  одни  двери  и  оказались  внутри
просторной уютной комнаты с камином.
   - Присаживайтесь, Николай  Иванович.  -  Алексей  Алексеевич  сел  за
полированный стол и выдвинул стул рядом с собой. - Тут еще  не  топят...
На улице, кажется, теплее, - сказал он потирая руки.
   Я присел. Меня уже разбирало любопытство, хотелось узнать - ради чего
надо было ехать в этот санаторий? Ясно, что не для того, чтобы  передать
мне привет от полковника Тараненко и сказать, что можно  возвращаться  в
Киев. Тем более, что он как-то неопределенно среагировал на упоминание о
полковнике.
   Алексей Алексеевич тем временем  раскрыл  кожаный  портфель,  вытащил
оттуда на стол большой конверт и выжидательно посмотрел на меня.
   - Я думаю, вы догадываетесь, к  какой  службе  я  имею  отношение,  -
проговорил он, мягко  улыбаясь.  -  Меня  попросили  с  вами  поговорить
коллеги из Киева. По поводу вашего путешествия.  Перед  разговором  хочу
сказать вам, что  мы,  как  и  вся  страна,  работаем  теперь  по  новым
правилам, а это значит, что мы  больше  не  рассчитываем  на  бесплатную
помощь энтузиастов. Если  в  Киеве  решат,  что  ваша  информация  имеет
ценность - вам заплатят.
   Он раскрыл конверт,  вытащил  оттуда  несколько  больших  фотографий.
Разложил их передо мной на столе.
   К своему удивлению, на одной из фотографий я увидел Петра, сидящего в
кафе за столиком с двумя незнакомцами. Еще больше я удивился,  когда  на
другой  фотографии  увидел  себя,  следящего  за  шахматной  баталией  в
университетском сквере.
   Я повернулся к Алексею Алексеевичу. Лицо мое, должно  быть,  выражало
крайнюю степень недоумения.
   - Извините, - сказал он. - Я  только  выполняю  поручение  коллег  из
Киева.
   Меня не интересует, кого вы знаете на  этих  снимках.  Это  так,  для
того, чтобы освежить вашу память. Я вам покажу сейчас другие фотографии.
Просмотрите их очень внимательно, пока я сделаю кофе.
   Оставив на столе еще один большой конверт,  вытащенный  из  портфеля,
Алексей Алексеевич вышел из комнаты.
   Оставшись один, я взял конверт и пересел на диван. Там было удобнее.
   В конверте было десятка  два  фотографий.  Сначала  я  просмотрел  их
бегло: какие-то  группы  людей  на  улице,  за  праздничным  столом,  на
похоронах.
   "Фотоснимки в моем ящике стола намного интереснее этих", - подумал я,
начав уже внимательнее рассматривать те же фотографии.
   На первом снимке я насчитал двадцать два лица, и ни одно  из  них  не
было мне  знакомо.  Мое  любопытство  угасало  с  каждой  минутой.  Меня
привезли в этот санаторий только для того, чтобы дать понять, что им обо
мне все известно, и показать какие-то фотографии с десятками  незнакомых
физиономий.
   Следующие несколько снимков только  укрепили  мое  разочарование,  но
потом настала очередь похоронных фотографий. На первой же  мое  внимание
привлек  худой  парень,  шедший  посередине  похоронной  процессии.   Он
оглядывался, словно его только что окликнули. Лицо  его  мне  показалось
отдаленно знакомым. На другой фотографии с  тех  же  похорон  я  обратил
внимание на двух мужчин возрастом постарше.  Уставившись  на  снимок,  я
пытался вспомнить, где я мог бы их видеть.
   В комнату вернулся Алексей Алексеевич. Он поставил на стол  поднос  с
кофейником и двумя маленькими чашечками.
   - Ну как? - спросил он. Я неуверенно пожал плечами.
   - Есть пара лиц, но я не помню, где их видел.
   - Кофе готов, присаживайтесь,  вместе  посмотрим.  Он  налил  кофе  в
чашечки,  и  сильный  кофейный  аромат  заполнил   воздух   комнаты,   -
Колумбийский, - довольным голосом жизнелюба произнес Алексей Алексеевич.
   - Я вам сахара не предложил. Принести?
   - Нет, спасибо.
   - Ну так кого вы там узнали?
   Я показал ему парня и двух мужчин. Он взял эти две  фотографии,  а  я
стал смотреть оставшиеся. Там снова мелькнул худой парень. А  у  могилы,
уже закрытой венками, еще одно лицо  привлекло  мое  внимание.  Это  был
военный в форме майора.
   Выражение его лица показалось мне странным и в то же время  знакомым.
Он словно очень хотел улыбнуться и с трудом  себя  сдерживал.  Его  губы
были напряжены, а глаза широко открыты. Смотрел он куда-то в сторону  от
могилы.
   - Этот тоже, - показал я на военного. Алексей  Алексеевич  задумался.
Отпил из чашечки кофе.
   - Знаете,  Николай  Иванович,  давайте  вместе  пройдемся  по  вашему
путешествию.
   - С самого начала? - с испугом спросил я.
   - Да нет, я вам подскажу, с чего  начать...  Мы  уже  кое-что  знаем.
Начните с Красноводска.
   Я начал рассказывать, на ходу вспоминая какие-то детали.
   - Люди, - перебил меня  Алексей  Алексеевич.  -  Перечисляйте  людей,
которых там видели, и смотрите на эти фотографии. Так будет легче.
   Я рассказал про  казахов:  и  водителей,  и  двух  коллег  полковника
Тараненко.
   Потом про паром "Нефтяник". Вспомнив  паром,я  вдруг  узнал  парня  с
фотографий похорон - это был тот самый смуглый  славянин,  следивший  за
нами, с которым нам пришлось разбираться в поезде.
   Я рассказал Алексею Алексеевичу про смуглого, про то, как он  пытался
избавиться от нас и как мы его потом самого выбросили.
   - Вы его убили? - попытался уточнить Алексей Алексеевич.
   - Не знаю, - признался я. - Он был контужен, без сознания. Мы его так
и стовкнули. Про него потом спрашивали. Его кличка - Молдованин.
   Алексей Алексеевич был, казалось, доволен. Он обвел ручкой лицо парня
на фотографии, а на другой стороне снимка что-то написал.
   Мы с ним говорили еще с полчаса. Вспомнил я и остальных троих -  были
они из той же цепочки событий. Двое  участвовали  в  выгрузке  оружия  и
загрузке  в   вагон   наркотиков,   а   майор   выгружал   наркотики   в
железнодорожном тупике возле Батайска.
   - Ну ладно, - сказал под  конец  Алексей  Алексеевич.  -  Мы  неплохо
посидели.
   Кстати, такой  коттедж  стоит  всего  двадцать  долларов  в  день.  С
питанием. Это ведомственный санаторий... А эти ребята, -  он  кивнул  на
фотоснимки, - наши бывшие коллеги. На заработках...
   Он замолчал. Поджал нижнюю губу. Лицо его погрустнело.
   - А вам для меня ничего не передавали? - спросил я.
   - В каком смысле? Деньги? Или что?
   - Нет, меня интересует: я уже могу вернуться в Киев или нет?
   - Не знаю, - сказал Алексей Алексеевич.  -  Мне  ничего  об  этом  не
говорили.
   Могу  спросить.  Я  все  равно  буду  завтра  докладывать  по  нашему
разговору.
   - У меня, кстати, тоже есть интересные фотографии, - произнес  я  как
можно более интригующе.
   - Какие?
   - В двух словах не сказать. Похоже на убийство человека,  который  за
кем-то следил...
   - Вы сами снимали?
   - Нет, это старая пленка, семьдесят четвертого года.
   Была в фотоаппарате, который я нашел в пустыне.
   - Интересно, - он кивнул. -  Снимки  дадите  посмотреть?  Может,  наш
архивный отдел купит у вас пленку.
   Мы договорились, что Алексей Алексеевич  отвезет  меня  из  санатория
домой и подождет на улице, пока я вынесу ему старые фотографии.
   Пока мы ехали, я пытался понять, почему в разговоре  он  ни  разу  не
упомянул полковника и почему он, зная  о  моем  путешествии  так  много,
ничего не знал о причине моего пребывания в Коломые. Это  было  странно.
Хотя я понимал, что это киевские  коллеги  просветили  его  относительно
моего путешествия, но и они бы этого  не  знали  без  помощи  полковника
Тараненко! Тогда почему ни слова о нем?
   Ладно, подумал я, когда  передам  ему  фотографии,  все-таки  попрошу
узнать у коллег: можно ли мне уже вернуться  в  Киев.  Хорошо,  если  их
заинтересует эта старая пленка. Тогда можно будет поторговаться.  Пленка
в обмен на "посадочную  полосу"  с  обещанием  безопасности.  Интересно,
может, эти ребята, которым я испортил взятие склада, уже  давно  на  том
свете, а я все нервничаю, беспокоюсь?
   Нет, пока точно мне ничего не известно, есть смысл  беспокоиться.  Не
беспокоятся только покойники! В Коломыю  мы  доехали  быстро.  Машин  на
трассе почти не было.
   Отдав Алексею Алексеевичу конверт с фотографиями, я рассказал Гуле  о
поездке в санаторий и о разговоре. Мы сидели  у  себя  в  комнате.  Гуля
слушала меня и грызла ногти. Было видно, что она нервничает.
   - Все будет нормально, - попытался я успокоить ее. - Если  в  течение
недели мы ничего от них не услышим, я сам съезжу в Киев. Нашли ведь  они
нас через Петра. Может, он что-нибудь знает?

Глава 74

   Ехать в Киев мне не пришлось. Утром дня через  четыре  возле  калитки
дома остановилась знакомая коричневая  "шестерка".  Алексей  Алексеевич,
снова  в  приличном  костюме  и  галстуке,  вызвал  меня  "прокатиться".
Попросил взять с собой пленку и фотоаппарат.
   "Снова санаторий?" - думал я по дороге  к  калитке.  В  машине  кроме
Алексея  Алексеевича  сидел  грузный  мужчина  с  двойным   подбородком,
выглядевший, должно быть, старше своего возраста.
   - Это Олег Борисович, из Киева, - представил его мне владелец машины.
- Так куда поедем?
   - У вас здесь есть приличный  ресторан  с  отдельными  кабинетами?  -
спросил Олег Борисович. Алексей Алексеевич усмехнулся.
   - Есть одно заведение, где мы можем посидеть одни...
   Минут через  десять  "шестерка"  затормозила  у  павильончика.  "Кафе
Нектар" - прочитал я название.
   Олег Борисович бросил взгляд на это заведение и насупился.
   - У нас не столица, - извиняющимся тоном произнес Алексей Алексеевич.
- Но здесь нас накормят и напоят, и я могу попросить  никого  больше  не
впускать...
   Олег Борисович выбирался из машины неохотно и с трудом.
   Кафе только-только открылось. Мы были первыми  посетителями.  Коротко
остриженный, моложавый то ли официант, то ли администратор встретил  нас
улыбкой.
   Алексей Алексеевич что-то прошептал ему, и он вытащил из-за  прилавка
табличку "санитарный час" и, повесив ее снаружи, закрыл дверь изнутри.
   Мы уселись за неустойчивый столик,  покрытый,  правда,  чистой  белой
скатертью.
   Моложавый оказался официантом, или, по  крайней  мере,  совмещал.  Он
быстро и  умело  сервировал  стол.  Принес  графинчик  водки,  половинки
вареных яиц, украшенные сверху красной  икрой  и  плавничком  из  масла,
овощной салат.
   - Пепельницу, - хрипловатым голосом попросил Олег Борисович,  вытащив
из кармана пиджака пачку "Мальборо".
   Закурив, Олег Борисович достал из внутреннего кармана конверт  из-под
фотобумаги. Я сразу понял, что это были те самые фотографии.  "Клюнули",
- подумал я, хотя и так с самого начала все было  ясно,  ведь  попросили
меня взять с собой пленку и фотоаппарат.
   - Вы кому-нибудь  говорили  об  этом?  -  Олег  Борисович  кивнул  на
конверт.

***

   - Жене. Она видела.
   - Вы же не женаты.
   - Не расписан, - поправил его я. - Но мы венчались, здесь.
   - Кто еще знает о фотоаппарате и пленке?
   -  Фотограф  из  ателье,  он  ее  проявил.  Олег  Борисович   кивнул.
Затянулся.
   Медленно выпустил изо рта дым.
   - А ваши друзья по приключениям? Этот Петр из УНСО? Его подруга?
   - Нет, они не знают.
   Олег Борисович улыбнулся, и от этой улыбки словно дополнительный  вес
щек лег на двойной подбородок.
   - Что ж это вы друзьям не рассказали о такой находке? - продолжал он.
   Алексей Алексеевич тем временем наполнил рюмочки из графина и положил
себе в тарелку салата. Потом добавил к салату два яйца с икрой.
   - Я думал, что это просто фотоаппарат, я же не знал, что там...
   - А откуда вы знали, что пленка семьдесят четвертого года?
   - В палатке лежала  газета  "Вечерний  Киев"  за  пятнадцатое  апреля
семьдесят четвертого года, вот я и  подумал,  что  человек  купил  ее  в
дорогу, а потом просто не выбросил...
   - Газета у вас?
   - Да.
   - А палатка?
   - Я ее подарил отцу своей жены.
   - Веселенькая история, - хрипло нараспев протянул  Олег  Борисович  и
взял в руки рюмочку. - Ну что ж, господин Сотников, вы сами  не  знаете,
сколько заработали! Ваше здоровье!
   Мы чокнулись, выпили. Стали закусывать.
   Я размазал на кусочке хлеба половину яйца с маслом и икрой.
   "Что это я заработал? - думал я. - Этот Олег Борисович  был,  видимо,
важной шишкой. И если он прилетел из Киева только ради этой встречи,  то
ценность моей находки могла оказаться слишком высокой. А слишком  -  это
не всегда хорошо.
   Человеку, одолжившему у кого-то слишком много  денег,  дешевле  убить
кредитора, чем возвращать эти деньги".
   Я поко