ось лишь одно  условие  -  быть
никому не нужным, то есть - говоря современным языком - не высовываться.
К сожалению, с самого начала я высунулся, и,  кажется,  слишком  далеко.
Если бы так далеко высунулся из гнезда какой-нибудь птенец - он давно бы
уже упал и был съеден кошкой.
   "Может, не Киев? Может, Астрахань или любое другое место,  где  можно
на первых порах устроиться вдвоем налегке, в каком-нибудь  общежитии,  а
дальше уже вставлять свою жизнь в достойную рамку? Нет, - понимал  я.  -
Все это - лишь фантазии. Я не смогу  не  вернуться  домой.  И  не  стоит
самого себя пугать раньше времени - может, те, кому я испортил  торговлю
"детским питанием", уже лежат под землей на санитарной глубине в полтора
метра? Может, и те, кто уложил их туда, тоже лежат рядом и только датами
смерти на мраморе памятников отличаются от первых?"
   Жизнь всегда интереснее смерти.
   Я оглянулся по сторонам. Галя сидела  на  своей  подстилке  и  что-то
вышивала.
   В вечереющем воздухе я заметил только клубок с красными нитями у  нее
на коленях. Странная идиллия, возникшая  в  этот  день  после  обеда,  и
настораживала, и умиляла меня одновременно. А где полковник? Я  еще  раз
оглянулся по сторонам.
   Его нигде не было. Может, он спустился к мумии?
   Ведомый любопытством, я вышел на край песчаного холма и бросил взгляд
вниз. Солнце уже не  попадало  своими  ослабшими  лучами  на  место  наш
поисков. Я различил внизу черную мумию, но полковника Тараненко видно не
было.
   Озадаченный, но не более того, я возвратился к костру. Присел рядом с
Петром.
   Прислушался к треску огня.
   - Петя, - произнес я минут через пять. - Я хочу поговорить с тобой...
***

   Петр поднял на меня вопросительный взгляд.  Его  лицо  было  освещено
бликами огня, который подчеркивал его опускавшиеся до подбородка  черные
усы.
   - Ты знаешь, - заговорил я, - мне  кажется,  что  мы  с  Гулей  здесь
лишние...
   Это больше ваше дело, твое, Гали и полковника... Я  чувствую,  что...
ну как бы это сказать? Я - русский. Гуля - казашка. Я только сейчас стал
осознавать, что для вас - это прикосновение к святому...
   Я говорил совершенно искренне; искренность мешала мне четче  излагать
мои  мысли,  но  Петр  неожиданно  поднял  к  лицу  руку,  словно  желая
остановить меня. Я замолчал.
   - Ты не прав, - сказал он по-русски. - Ты совершенно не прав.  Мы  не
нацисты, и не нужно нас бояться. Мы не заявляли, что "Украина только для
украинцев". Если ты  любишь  Киев,  ты  должен  полюбить  и  Украину.  И
совершенно не обязательно для этого надевать сорочку-вышиванку и  вешать
над дверью рушник...
   Мы все вместе: украинцы, евреи, русские, казахи построим  европейское
государство...
   Я остолбенело слушал Петра. В голове не укладывалось,  что  это  речь
члена УНА-УНСО. Что-то тут было не так. Мало того, что он  заговорил  со
мной по-русски, он еще и высказывает мысли, созвучные скорее  декларации
прав человека ООН, чем упомянутой организации, о целях и задачах которой
я читал в газетах нечто совершенно противоположное.
   - Ты обязан остаться с нами до конца, - продолжал он.  -  У  нас  еще
много работы. Вечером вернется Витольд Юхимович, и  тогда  мы  тебе  все
расскажем...
   - Вернется? - удивился я.
   - Да, он ушел в город.  Вернется  с  новостями.  Потерпи  еще  часика
два...
   У меня пропал дар  речи.  Оказывается,  пока  я  спокойно  делил  наш
"дружный коллектив" на три заинтересованные стороны: нас с Гулей, СБУ  и
УНА-УНСО, две последние нашли общий язык и стали одной  заинтересованной
стороной. И теперь,  похоже,  они  собирались  пригласить  нас  с  Гулей
влиться в их ряды.
   - Пойду, пока совсем не стемнело, соберу хвороста на чай,  -  сказал,
поднимаясь на ноги, Петр. Его шаги прошипели по песку за моей спиной.  Я
остался  сидеть  у  затухающего  костра.   Я   предчувствовал   душевное
облегчение. Объяснение происходящему было где-то рядом. Я предчувствовал
его. Конечно, оно было совсем рядом, внизу за близкой  линией  песочного
горизонта.  Это  песок,  понял  я.  Это  запах  корицы,  это  украинский
национальный дух, пропитавший собой  окрестности  возле  Новопетровского
укрепления. Это, должно быть,  то  самое,  что  закопал  в  песок  Тарас
Григорьевич, "в трех саженях от старого колодца". Это  нечто  невидимое,
растворенное в воздухе, обладающее неимоверной силой, способной улучшать
людей, их мысли и убеждения. Мистика? Биоэнергия? Аура? Радиация? А  что
сообщит вечером полковник Тараненко, когда вернется  из  города?  Что-то
ведь он сообщит! По крайней мере, может, расскажет, что он там делал?
   Я мотнул головой, прогоняя назойливые  мысли.  Прислушался  к  тишине
пустыни.
   Посмотрел на небо, где проклевывались далекие золотые зерна звезд.
   Приближающаяся ночь готовила себе звездное небо.

Глава 50

   Полковник вернулся очень поздно - над руинами артиллерийской  батареи
уже висела тонкая восточная луна. Костер  пускал  струйки  дыма,  просил
хвороста, охапка которого лежала рядом, у ног Петра. Но Петр был  строг.
Он потратил не меньше часа, чтобы собрать этот  хворост.  И  лишь  когда
рядом на корточки опустился полковник Тараненко, Петр принялся  оживлять
пламя. Пришло время чая.
   Подошла Гуля,  сама  занялась  костром.  А  полковник  кивком  головы
попросил меня и Петра следовать за ним.
   Мы отошли на край возвышенности. Присели там втроем прямо на песке.
   У полковника был усталый вид.
   - Значит, так, - сказал он. - Кое о чем я  договорился,  но  нам  все
придется держать под контролем...
   - Что все? О чем вы  договорились?  -  спросил  я,  пораженный  своей
неосведомленностью. - Я ведь вообще ничего не знаю...
   Полковник удивленно посмотрел на Петра.
   - Ты что, ничего ему не объяснил? Петр отрицательно мотнул головой.
   - Пробачтэ, панэ полковныку, алэ в мэнэ язык нэ ворухнэться вид имэни
СБУ говорыты. Кращэ сами йому всэ пояснить!
   - Да, - протянул полковник разочарованно. - Ты так и  не  понял,  что
цель у нас общая - лучшее будущее Украины...
   - Ни, цэ я зрозумив, алэ мэни трэба час, щоб до цього звыкнуты.
   - Ну ладно, - полковник вздохнул, снова повернулся лицом  ко  мне.  -
Тут дело такое: прежде всего нам надо перевезти  на  Украину  как  можно
больше этого песка...
   - Зачем? - удивился я.
   - Для возрождения нации, - ответил полковник. - Ты сам видел, как  он
воздействует на людей. Конечно, не всякий песок, а  именно  этот  песок,
пропитанный национальным духом... В общем, наши ученые еще  скажут  свое
слово по этому поводу. Наша задача - доставить его на родину. А там  уже
решат, как с ним поступить дальше. Я бы, честно говоря, добавлял  его  в
песочницы детских садиков - все-таки наше  будущее  -  это  дети,  новые
поколения, которые должны быть совсем другими, лучше нас,  честнее  нас,
порядочнее... Понятно?
   Я кивнул.
   - Собственно, поэтому я сегодня и встречался с казахскими  коллегами.
Они обещают помочь. Взамен нам потом придется помочь и им, но это потом.
Завтра   будут   готовы   документы   совместного   украинско-казахского
предприятия по торговле стройматериалами. После этого мы можем  заняться
отправкой этого песка на  Украину  под  видом  карьерного...  Нам,  само
собой, придется сопровождать этот груз.
   - Всэ цэ добрэ, алэ ж хто потим  будэ  прыйматы  ришэння  щодо  цього
писка?
   СБУ? А мы залышымось за бортом?
   Полковник тяжело вздохнул.
   - У нас будет время все это обсудить. На Украине еше ничего  о  нашей
находке не знают, и я думаю, что удастся провезти этот песок  незаметно.
Потом  мы  его  где-нибудь  складируем  и  будем  принимать  решение  по
обстановке...
   Было похоже, что Петр остался доволен услышанным.
   - Завтра - похороны майора Науменко, - снова заговорил  полковник.  -
Приедут казахские коллеги, помогут. Пообещали к двенадцати быть здесь.
   Только я хотел задать  созревший  вопрос,  как  Галя  позвала  нас  к
костру. Чай был готов.
   Потом мы сидели, пили  чай  из  пиал.  Слушали  тишину.  Смотрели  на
звезды.
   Откуда-то  из-под  вещей,  лежавших  невдалеке,   выбрался   хамелеон
Петрович и выполз к костру.  Остановился  в  полуметре  от  огня,  потом
забрался мне на колено и замер, уткнувшись мордочкой в небо.
   Когда все разошлись спать, и Гуля взяла меня за руку, тоже увлекая  к
нашей полосатой подстилке, я понял,  что  слишком  взбудоражен.  Мне  не
хотелось спать.
   Мне хотелось побыть одному, и я сказал об этом своей жене  Гуле.  Она
понимающе кивнула, поцеловала меня и отошла в сторону.
   Что-то  меня  отталкивало  от  потухавшего  костра.  Воздух   казался
прохладнее обычного, но холодно не было. Я прошелся по песку,  вышел  на
край возвышенности.
   Посмотрел в небо, мигающее миллиардами звезд. Потом  посмотрел  вниз.
Луна дотягивалась своим бледно-желтым свечением до низины, в которой  мы
раскопали цель нашего путешествия, или, если быть точнее  -  цель  наших
раздельных путешествий. Я поднес левую руку  к  лицу,  понюхал.  И  едва
сдержался, чтобы  не  чихнуть  от  внезапного  прилива  сильного  запаха
корицы. Потом понюхал правую руку - то же самое.  Оглянулся  на  красиво
подсвеченные  тем  же  лунным  светом  руины   артиллерийской   батареи.
Проклятое место? Что возникло раньше - миф о проклятости этого места или
само воздействие этого места, этого песка на людей?
   Понимая, что самому мне на  этот  вопрос  не  ответить,  я  попытался
отвлечь себя небом, и  мне  это  удалось.  Я  насчитал  пять  спутников,
летевших по своим делам меж накрепко посаженных на свои  небесные  места
звезд.  Сколько  лет  они  уже  летают  там,  исполняя   свои   странные
космические обязанности? Я вспомнил эти  почти  ежедневные  сообщения  в
старых газетах: "Сегодня на околоземную орбиту  были  выведены  спутники
"Союз-1554", "Союз-1555", "Союз-1556"...  Сколько  тысяч  этих  "союзов"
бродят сейчас по  космосу?  И  следит  ли  кто-нибудь  на  земле  за  их
достижениями? За их полетами? Переживает ли за  них  какой-нибудь  почти
сошедший с ума ученый, мысленно давно усыновивший  их  всех,  оставшихся
сиротами после гибели великой космической державы?
   Я спустился с холма, дошел неспешно до  нашего  раскопа.  Остановился
сверху у края широкой ямы, почти в центре которой  лежала  мумия  майора
Науменко.
   Присел, свесив ноги вниз, в яму. До дна не достал  -  оставалось  еще
сантиметров тридцать.
   Сразу почувствовал в груди нарастающее спокойствие. И  сердце  словно
замедлило свои удары, спокойнее потекла кровь по венам.
   "Як гарно, затышно тут, - подумал я и даже не удивился, что мысли мои
по собственной инициативе перешли на украинский язык. - Яка нич, а зирок
як багато! Трэба ж було мэни аж тут опынытысь? Ну що ж, якбы нэ опынывся
тут, то хто зна, дэ б я був зараз! Можэ, на тому свити? А так я жывый  и
щаслывый,  и  жинка  в  мэнэ  -  красыва  и  розумна...  Абы  всэ  добрэ
скинчылось!.."
   И так сидел я до самого рассвета, размышляя о себе и своей  жизни  на
украинском языке. А когда поднимавшееся солнце вытолкнуло тонкий обрезок
побелевшей луны с небосвода, у меня  перехватило  дыхание  от  увиденных
красок.
   Всего лишь двух красок: желтой - песка, и голубой - неба.
   "О Боже, - подумал я. - Ось воно, як  бачыв  його  Тарас  Грыгоровыч:
жовтэ и блакытнэ! Ось воны - його улюблэни кольоры!  Кольоры,  що  бачыв
вин кожного ранку и яки нагадувалы йому, напэвно,  про  далэку  домивку,
про ридный край, якый так любыв и повэрнутысь до якого вин так мрияв!"
   А солнце поднималось все выше, и я не чувствовал никакой усталости от
бессонной ночи. Спокойная бодрость царствовала в моем теле. Я чувствовал
в себе массу тайной энергии. Я не знал, чего она ждет, на что она  хочет
быть истрачена, эта энергия. Но она была во мне, она ждала своего  часа.
И она, казалось, не подчинялась мне. Она была сильнее меня.  Может,  это
был дух, тот самый дух, который делает людей добрее и лучше даже вопреки
их желаниям? Или, может быть, это была лишь малая частичка того духа?
   Я поднялся на ноги. Еще не  высушенный  солнцем  воздух  нес  в  себе
легкий запах Каспия и довольно ощутимый запах корицы. Как только  солнце
пригреет посильнее - оба эти запаха спрячутся, заберутся под песок,  где
легче сохранять свое влажное присутствие. И будут там сидеть до  вечера,
пока не спадет жара, пока высушенный воздух сам не  захочет  смягчиться,
наполниться легкой влагой, прибавить в весе, чтобы  не  так  легко  было
ветерку снести его с этого места дальше в пустыню или в невысокие  горы,
окаймляющие эту пустыню.
   Я поднялся на ноги  и  стал  забираться  на  холм,  к  струйке  дыма,
поднимавшейся над невидимым отсюда, снизу, костром. Я  знал,  что  возле
костра ждет меня Гуля, а в котелке, подвешенном на  крючок  треноги  над
костром, уже закипает вода.
   Вскоре после завтрака тишину Новопетровского укрепления  нарушил  рев
мотора:   возле   костра   остановился   мощный   "лендровер"   грязного
желто-салатового цвета. Он был длиннее обычного джипа: за  двумя  рядами
сидений начинался крытый кузов длиной около двух метров. Сверху на крыше
кабины виднелись выстроенные в шеренгу прожекторные фары. Такие же  фары
украшали собою стальной каркас выдвинутого на полметра вперед бампера. В
"лендровере"  сидели  двое  казахов,  оба  в   адидасовских   спортивных
костюмах, обоим за сорок. Тот, что  сидел  за  рулем,  вышел  из  машины
первым. Подошел к полковнику, поздоровался. Они  шептались  минуты  три.
Потом из машины выбрался второй. Присоединился  к  ним,  поучаствовал  в
неслышном разговоре.
   Мы  с  Петром  сидели  у  костра,  наблюдая  за  происходящим.   Галя
продолжала что-то вышивать, Гуля пошла за хворостом.
   Когда спортсмены нашептались, казахи вернулись к машине, а  полковник
подошел к нам. По лицу было видно, что он не вполне доволен разговором.
   - Готовьтесь, - сказал он сухо. -  Через  полчаса  поедем...  Сначала
надо майора одеть...
   - Куды пойидэмо? - спросил Петр. Полковник вздохнул.
   - В какое-то священное место. Там будем Науменко хоронить. Они  форму
майора  привезли,  -  он  кивнул  на  копошившихся  внутри  "лендровера"
казахов.
   Казахи минут через пять подошли к нам,  представились.  Одного  звали
Юра, второго - Аман. Аман в руке держал кулек, из  которого  выглядывала
военная форма.
   Молча мы спустились к яме. Дружно взялись  за  дело,  и  минут  через
десять мумия, одетая в форму майора, уже была похожа на человека.
   Аман поднялся наверх, и через несколько минут мы сначала услышали,  а
потом и увидели спускавшийся к нам "лендровер". Одновременно  подошла  и
Гуля с охапкой хвороста. Перебросилась парой слов  по-казахски  с  Юрой,
грустно кивнула. Потом он ее спросил о чем-то.
   - Что дальше? - перебил их вопросом полковник.
   - Гуля тоже это место знает, - сказал полковнику Аман. - Это  хорошее
место... Полковник кивнул.
   - Ты помнишь могилу дервиша? - обернулась  ко  мне  Гуля.  -  Мы  там
ночевали.
   - Это же далеко?!  -  произнес  я,  пытаясь  одновременно  посчитать,
сколько дней мы шли оттуда до укрепления.
   - Мы же на машине, - вставил Юра. - Вдоль холмов часов пять езды...
   Когда майора Науменко уложили в черный клеенчатый "спальный мешок"  и
закрыли молнию до конца, в глазах полковника блеснули слезы. Мы постояли
над "спальным мешком" несколько  минут.  Потом  погрузили  его  в  кузов
"лендровера", где уже лежали несколько известняковых блоков, по-видимому
вытащенных из фундамента руин Новопетровского укрепления.
   Гуля пошла наверх к костру. Я, Аман  и  Юра  сели  в  машину.  Только
полковник остался стоять над тем местом, где несколько минут назад лежал
майор.
   - Витольд Юхимович! - окликнул его сидевший за рулем Аман. - Поехали!
   - У тебя кусочка ткани не найдется? - заторможенно спросил полковник.
   Пока Аман рылся в бардачке, я вылез из машины. Сразу  стало  понятно,
что   беспокоило   полковника:   на   песке   черной   палочкой    лежал
мумифицированный член майора.
   - Держи! - Аман протянул через  открытое  окно  дверцы  темно-зеленую
бархатную тряпочку.
   Полковник взял ее, присел на корточки. Аккуратно завернул член в  эту
тряпочку и спрятал его в карман. Сел в машину.
   Ехали мы целую вечность. У меня болела задница от постоянной  тряски.
Уже вечер опускался на холмы. Наконец Аман остановил машину, и  я  сразу
узнал это место с могилой дервиша в расщелине.
   Машину повернули передом к могила и включили все фары -  стало  ярче,
чем днем на солнце.
   Разгрузили кузов. Уложили "спальный мешок" с мумией майора впритык  к
могиле дервиша, потом заложили его известняковыми блоками.  После  этого
Аман достал из кармана полоску зеленой ткани и повязал  ее  на  верхушке
каменного столбика на могиле дервише, рядом" с такой же, но выцветшей.
   Петр с  некоторым  недоверием  во  взгляде  следил  за  происходящим,
исполняя, однако, все, о чем его просили.
   Юра вытащил из  "лендровера"  пять  пистолетов  с  глушителями.  Один
остался у него в руке,  остальные  он  раздал,  и  мы  все  теперь  были
вооружены.
   Полковник качал пистолет в руке, словно определяя его вес.  Лицо  его
приобрело  "стальное"  жесткое  выражение.  Он  поднял  руку,   направил
пистолет вверх и посмотрел на нас. Мы последовали его примеру.  Я  успел
бросить взгляд на небо  и  увидел  прямо  ,над  нами  медленно  плывущий
спутник.
   Полковник нажал на курок. Негромкий  щелчок  сопроводил  выстрел.  Мы
тоже выстрелили. Каждый по три раза.
   - Пистолеты оставьте себе, - сказал мне и Петру полковник.
   Потом мы выпили по сто грамм, присев  прямо  на  твердый  солончак  у
могилы дервиша. Помянули майора. Никогда еще на моей памяти молчание  не
было таким торжественным и траурным.
   Когда я отошел в сторону отлить, то заметил  на  песке  ямки  следов.
Кто-то совсем недавно вышел из  пустыни  на  эту  солончаковую  полоску,
являвшуюся фундаментом холмов. Я сразу вспомнил следы, виденные  мною  в
местах моих ночлегов. Оглянувшись по сторонам, я  почувствовал  странное
напряжение. Мне стало страшно. Показалось, что кто-то  невидимый  следит
за мною. Я  сжимал  в  руке  пистолет  с  глушителем  и  чувствовал  его
бесполезность.
   Быстро  вернувшись   к   хорошо   освещенной   прожекторными   фарами
"лендровера" могиле, я отозвал в сторону Амана. Показал ему следы.
   - Это Азра, - спокойно произнес он. - Добрый ангел смерти.
   - Ангел смерти? - переспросил  я,  пытаясь  припомнить,  кто  из  нас
больше пил: он или я.
   - Да, - сказал Аман. - Ангел смерти. Сопровождает одиноких путников и
иногда появляется рядом с ними в виде скорпиона или хамелеона.
   - Это что, легенда?
   - Да. Но когда другого  объяснения  нет,  вспоминаются  легенды...  Я
задумался.
   - Так этот ангел что, смерть приносит? - спросил я через минуту.
   - Эта ангел, - поправил меня Аман. - Она -  женщина.  Она  следит  за
путником, оберегает его в  дороге.  Следит  и  решает:  помочь  ему  или
помешать.
   Если он ей не нравится, она посылает  скорпиона,  и  путник  умирает.
Если нравится - посылает хамелеона, и путник  живет.  Хамелеон  приносит
удачу...
   - А какая она из себя, эта Азра?
   - Я ее что, видел? - Аман пожал плечами. - Говорят, в  нее  вселяется
на время дух женщины, любящей этого путника. Иногда она  может  выйти  к
нему в виде этой женщины...
   - Интересно... - выдохнул я и бросил взгляд на следы.
   На моих глазах ямки следов становились все менее и  менее  заметными.
Песок выравнивал свою поверхность.
   Уже под утро, когда Аман довез  нас  до  укрепления  и  уехал,  увозя
заснувшего сидя Юру, я  спросил  полковника,  почему  майора  похоронили
здесь, рядом с дервишем.
   Опухший полковник внимательно посмотрел мне в глаза, словно проверяя,
смогу ли я понять его.
   - Они  сказали,  что  такая  могила  будет  надежным  звеном  в  цепи
украинско-казахской дружбы... - он вздохнул, потом добавил:
   - Кроме того, у нашего посольства не