уля и Галя, понятно было,
что и они его таким видели и слышали впервые. Ну Гуля -  ладно,  но  его
чернявая подружка! Немного отвлекшись от общего разговора и окунувшись в
свои размышления за  пиалой  зеленого  чая,  я  попытался  связать  свои
странные внутренние ощущения с изменением в поведении и  чуть  ли  не  в
убеждениях Петра.
   Что-то на нас подействовало,  но  что?  Солнечная  радиация?  Климат?
Испарения от мумии? На внутренние  ощущения  могли  подействовать  любые
физические факторы  из  перечисленных  или  какие-нибудь  еще,  мною  не
замеченные. Но что  повлияло  на  неожиданное  красноречие  Петра?  Ведь
вокруг не было ничего галюциногенного, и "детского  питания"  я  ему  из
своих банок не предлагал. Отчего же произошли эти  явные  смягчения  его
мировоззрения?
   А запах корицы? Ведь он был реален и действительно исходил от  мумии.
Тот же запах, что передался мне от трупа Гершовича.  Только  сейчас  он,
кажется, оставил меня, словно его иссушило солнцем и отогнало в  сторону
сухим ветром пустыни.
   Я понюхал свою руку, и у меня вырвался тяжелый вздох -  на  меня  все
оглянулись. Рука снова пахла корицей.
   "Может, это просто запах, напоминающий  корицу,  но  никакого  к  ней
отношения не  имеющий?"  -  уцепился  я  за  догадку,  оставлявшую  хоть
малейшую надежду на будущий ответ.

Глава 46

   Утром, оставив Гулю возле вещей, мы уже втроем  продолжали  расширять
раскопки вокруг найденной мумии. Я никому не показал вчерашние находки -
крестик и ключик. Помня, как быстро угас у  Петра  интерес  к  бронзовой
солдатской пуговице,  я  подумал,  что  и  к  ним  у  него  интереса  не
возникнет, тем более, что от них корицей не пахло, а значит,  украинский
дух их крылом не касался.
   Яма уже расширилась  метров  до  пяти  в  диаметре.  Я  разгребал  ее
осыпающийся внутренний край руками. Петр работал лопатой - я  не  понял,
почему он ее забрал:  то  ли  из  жалости  к  моим  неожиданно  зажившим
ладоням, то ли для того, чтобы самому было удобнее работать.  Во  всяком
случае, меня устраивал результат, а не его причины.
   Я осторожно осыпал край ямы, внимательно всматриваясь в  песок.  Пока
ничего интересного не попадалось,  но  невероятной  силы  уверенность  в
успехе заставляла мои губы держать на лице застывшую, но при этом  живую
и совершенно искреннюю улыбку. Я несколько  раз,  отвлекшись  от  песка,
поймал на себе взгляд Петра. Он поглядывал искоса, но я видел,  что  его
глаза каким-то невидимым психологическим магнитом притягивала именно моя
улыбка. В какой-то момент мне показалось, что он тоже улыбнулся.  С  ним
явно происходило что-то странное.
   Галя по-женски сосредоточенно занималась тем же, чем и я. Но она была
глубже погружена в поиски неизвестного. Для нее, как и для  меня  вчера,
ничего, кроме песка перед глазами,  не  существовало.  "Именно  в  таком
состоянии  совершаются  самые  удивительные  находки",  -   подумал   я,
продолжая осыпать внутренний край ямы.
   Снова мне ударил в нос  запах  корицы  -  сильный,  устойчивый,  чуть
влажноватый запах. И странно было,  что  давно  уже  поднявшееся  солнце
высушило воздух и поверхность  песка,  но  убрать  влажность  из  запаха
корицы не смогло.
   Запах словно бы поднимался со дна  этой  неглубокой  ямы,  словно  бы
просачивался откуда-то снизу, из-под смеси песка и камней,  составлявших
неровное дно раскопа.
   Через некоторое время я опять был во власти этого запаха, так же, как
в первый раз, когда смесь удивления и боязни заставили меня  отмокать  в
горячей ванной и тереть себя что было сил жесткой мочалкой после ночи на
Пущанском кладбище. А потом, когда я понял, что бороться с этим  запахом
бессмысленно, ко мне неожиданно пришло успокоение. Да и  запах  оказался
весьма благородным, несмотря на могильное происхождение.
   Могильное происхождение! Вот возможное объяснение этого явления. Ведь
и тут вчера мы нашли мумифицированный труп! В сущности мы, сами того  не
понимая, разрыли могилу. Разрыли и не закопали. Вот  он,  точнее  она  -
мумия. Лежит почти посередине раскопа. И от нее исходит этот запах духа,
о котором так долго вчера говорил Петр.
   Я почти дотронулся носом до песка и внюхался. Тот же запах корицы...
   Ладно, так и свихнуться можно!
   Я сделал глубокий вдох, переключая внимание на то, что можно  увидеть
глазами. Снова стал осыпать ребром ладони песок с внутренней стенки ямы.
И вдруг раздался крик Гали. Я обернулся. Петр уже опускался около нее на
корточки, а сама Галя держала что-то в руках, на сдвоенных ладонях.
   Я подошел и тоже опустился рядом. Присмотрелся к  странному  длинному
черному предмету, вызывавшему у меня некие смутные ассоциации, и пытался
соотнести эти ассоциации со словами. Искал название.
   - Так то ж!.. - удивленно протянул  Петр,  дотрагиваясь  до  предмета
указательным пальцем правой руки. - То ж...
   Я уже и сам понял, что это - это была  отдельная  мумия  недостающего
члена большой мумии.
   - Тэж корыцэю пахнэ! - полушепотом произнесла Галя, все еще во власти
первичного удивления.
   Она держала находку перед лицом  и,  словно  для  вящей  уверенности,
продолжала ее нюхать.
   - Виднэсы туды! - Петр показал взглядом на лежавшую за нашими спинами
мумию.
   Галя медленно, будто нехотя, поднялась с колен, отряхнула  с  джинсов
прилипший песок и отнесла маленькую мумию к большой, положила ее  рядом.
Потом вернулась на свое место и продолжала поиски.
   Петр, выкурив трубку, тоже вернулся к лопате. А я, подходя  к  своему
краю ямы, окинул взглядом близкие : неровные горизонты  и  ясно  увидел,
как границу между видимым  и  невидимым  пересекает  что-то  похожее  на
верблюда. Да,  сомнений  не  было,  в  границы  нашего  горизонта  вошел
верблюд, а рядом с  ним  виднелась  маленькая  фигурка  человека.  Из-за
плавкости горячего пустынного воздуха было трудно определить расстояние,
разделяющее нас. Но оно сокращалось. Я уже различал, что  верблюд  тащил
поклажу. Я оглянулся, проверяя, заметил ли верблюда Петр. Но Петр  рылся
в  песке.  Размышляя:  окликнуть   его   или   нет,   я   посмотрел   на
противоположную  сторону  горизонта,  за  которым,   отсюда   невидимый,
прятался  каспийский  берег.  В  самой  дальней  доступной  глазу  точке
горизонта правее Петра тоже что-то двигалось  -  постепенно  я  различил
вдалеке фигурку человека.
   "Что-то многовато для проклятого места", - подумал я.
   Но были эти странники еще далеко, так что полной уверенности  в  цели
их путешествия у меня не было. Все-таки рядом город, вот они и идут  или
оттуда, или туда...
   Решив не отвлекать Петра, я промолчал и вернулся  к  своему  рабочему
месту.
   Через час я вспомнил о странниках, один из которых был с верблюдом. Я
поднялся на ноги и осмотрелся. И увидел их обоих.  Человек  с  верблюдом
приближался, и оставалось ему до нас не больше  полукилометра.  Примерно
такое же  расстояние  разделяло  нас  и  одинокого  странника,  идущего,
видимо, с морского берега. Присмотревшись повнимательнее, я заметил, что
странник несет рюкзак, а одет в синий спортивный костюм. И  тут,  словно
воздух на мгновение стал прозрачнее,  я  узнал  этого  человека.  К  нам
приближался полковник Тараненко. Тут уже молчать не имело смысла.
   - Полковник возвращается! - сказал я, а когда Петр поднялся на  ноги,
показал ему и человека с верблюдом. Верблюд Петра, как и меня,  особенно
не заинтересовал. А вот приближение полковника Тараненко вызвало у  него
в голове ускоренное движение мысли.
   - Казав я, що звъязаты його трэба було, - прошептал он и тут же,  уже
другим, более мягким голосом, продолжил. - Алэ ж тоди вин бы  помэр  бэз
воды...
   Петр развел руками и сожалеюще мотнул головой.  Потом  повернулся  ко
мне.
   - Ну що робыты? - спросил он. Я пожал плечами.
   - Не извиняться же за то, что мы его в космос отправили! - добавил  я
через минуту.

Глава 47

   По мере приближения к нам с двух сторон двух человек, один из которых
шел в сопровождении навьюченного верблюда, напряжение во мне  нарастало.
Мы стояли неподвижно. Лицо  Петра  выражало  сосредоточенную  твердость,
Галя выглядела растерянной. Она словно не знала, что делать с  руками  -
то поднимала их к лицу, то опускала и пыталась отереть о джинсы.
   Время замедлилось, будто небесный киномеханик  специально  растягивал
этот эпизод.
   Теперь меня уже беспокоил и второй странник, тот что шел с верблюдом.
   Геометрически мы оказались в  самом  центре  условной  прямой  линии,
которую можно было провести между полковником и неизвестным с верблюдом.
Я вдруг подумал,  что  все  это  -  просто  случайность.  То  есть  наше
нахождение на пути этих двоих. И если мы отойдем на время в сторону,  то
полковник  с  кочевником  встретятся  или,  если  встречаться   они   не
собирались, то пройдут друг мимо друга и продолжат каждый свой путь.  Но
логика настойчиво подсказывала, что полковник идет именно к нам,  потому
что именно нам  он  имеет  что  сказать.  А  вот  приближение  кочевника
действительно случайно, но последствия этой случайности пока неизвестны.
Я могу догадаться, чего ждать от полковника. Даже когда  имеешь  в  виду
абстрактного полковника - легко представить себе  его  действия.  А  вот
чего ждать от кочевника, и с чего это я взял, что он - кочевник?  Только
потому, что он идет с навьюченным верблюдом?
   А солнце уже поползло в сторону, покидая свое место в зените, и  если
еще совсем недавно я был человеком без тени, сидя на корточках и  осыпая
песок с внутреннего края ямы,  то  теперь  я  обладал  маленькой  тенью,
прилегшей у моих ног. Время двигалось в замедленном темпе, но солнце  не
изменяло своему распорядку, и я подумал, что единственные часы,  которые
сейчас показали бы правильное время - солнечные.  И  вдруг  ощутил  себя
стрелкой солнечных часов.
   Быть  стрелкой  -  вероятно  высшее  часовое  звание,  ведь   стрелка
солнечных часов неподвижна и это вокруг нее вращается время.
   Вот уже различимо стало выражение лица полковника Тараненко. Оно было
каменным, как у  памятника  работы  Кавалеридзе.  Зубы  стиснуты,  скулы
напряжены. В самом движении полковника чувствовалась угроза, а тут я еще
заметил в его руке пистолет.
   - Петр, он вооружен! - негромко проговорил я.
   Петр, не оборачиваясь, кивнул.
   Метрах в двадцати от нас  полковник  остановился,  сбросил  под  ноги
рюкзак, расправил плечи и сделал  пару  круговых  движений  согнутыми  в
локтях руками - размял затекшие суставы.
   - Ну шо! - выкрикнул он. - Думали, шо сбежали?
   Мы молчали.
   - Опоили меня чем-то и думали,  шо  все!  Шо  больше  меня  живым  не
увидите?!
   Да? А ну руки вверх!
   Он направил пистолет на меня, потом перевел взгляд и дуло  на  Петра.
Было видно, как дрожит  его  вытянутая  рука,  как  пистолет  все  время
пытается "лечь" на бок, и каких усилий ему стоит удерживать его.
   Я поднял руки над головой, а Петр добродушно сплюнул себе  под  ноги,
совершенно беззлобно улыбнулся, глядя на полковника, и в этой улыбке, по
краям которой  висели  черные  приглаженные  усы,  я  увидел  не  только
несвойственное Петру добродушие, но и сочувствие.
   - Витольд Юхымовыч! - громко,  чтобы  разделявшее  его  и  полковника
расстояние не смогло поглотить какую-нибудь произнесенную букву, говорил
Петр.
   - Вам видпочыты трэба, а нэ залякуваты нас своим "ТТ"! Хыба ж  мы  нэ
люды? Хыба нэ порозумиемось якось?
   Я видел, как выпучил удивленные глаза полковник Тараненко, услышав из
уст Петра неожиданный текст. Я видел, как он сделал два  нетвердых  шага
вперед, как на лице его возникла растерянность, точно  такая  же,  какая
недавно была на лице Гали.
   Он снова остановился, внимательно глядя на нас. Но, вероятно,  что-то
мешало ему нас разглядеть. Может быть, усталость. Свободной рукой он дер
глаза, а правую с пистолетом все еще держал на весу, но  дуло  его  "ТТ"
смотрело уже куда-то мимо,  Петр  достал  свою  трубку.  Раскурил  ее  и
демонстративно выдохнул дым столбиком в небо.
   Я опустил руки. Опять происходило что-то странное. На моих глазах  из
полковника испарялась  воинственность  и  решительность,  с  которой  он
направил на нас свой пистолет.
   Он оставил в покое свои  глаза,  потер  пальцами  левой  руки  висок,
посмотрел на солнце. Снова направил озадаченный  взгляд  на  нас.  Потом
как-то странно тряхнул головой, словно прогоняя сон, и  опустил  руку  с
пистолетом.
   Сделал еще несколько шагов и остановился метрах в пяти от нас.
   - Шо-то мне нехорошо, - произнес он усталым  голосом  и  вздохнул.  -
Если б не вы, я б сейчас в Одессе, в санатории  Чкалова  отдыхал...  Мне
давно уже нужно отдохнуть...
   - Ну так давайтэ, жинкы вам чаю заварять, - предложил мягким  голосом
Петр.
   Витольд Юхимович глянул на него с подозрением.
   - Кофе мне ваши жинки уже раз  сварили!..  -  сказал  он,  но  в  его
интонации не было ни нотки обиды или злости.
   -  Слышьте,  а?  -  неожиданно  врезался  в   спокойствие   разговора
незнакомый звонкий голос.
   Я ошарашенно обернулся и увидел у противоположного края ямы казаха  с
верблюдом. Казах был весь джинсовый - и рубаха, и, естественно, штаны, и
даже ремень с прицепленной кнему сумочкой для денег и документов  -  все
было синего трущегося цвета. На верблюде между двух горбов был закреплен
странный баул со множеством разноцветных сверху нашитых кармашков.
   - Слышьте, а! Купить еды хотите? - продолжал звонкий казах.
   - Какой еды? - через наши головы спросил казаха полковник.
   -  Кансервы,  шакалад,  макароны  иранские...  -  казах   прищурился,
внимательнее рассматривая полковника. -  Патроны  для  "ТТ"  тоже  есть,
савсем дешева, дешевле куриных яиц...
   - А чем платить? - серьезно спросил полковник.
   - Чем хочешь. Доллары, марки, франки, бартер... Патроны хочешь, да?
   - Нет, - ответил полковник. - Какие консервы есть?
   - Крабы, сельдь каспийская  очень  свежая,  креветка...  все  па  два
доллара...
   Опять в моем воображении возникла линия, начерченная между казахом  и
полковником, и опять она проходила через нас. Мне  захотелось  отойти  в
сторону.
   А полковник тем  временем  вытащил  из  кармана  адидасовских  штанов
бумажник, вынул зеленую купюру и помахал ею в воздухе.
   - Давай пять банок сельди! - сказал он казаху.
   - Пачему давай? - вдруг обиделся  казах.  -  Ты  -  пакупатель,  я  -
магазин. Ты сюда иди и пакупай! Магазин к пакупателю же не ходит!
   - Товарищ полковник, - воспользовавшись возникшей  паузой,  заговорил
я, - не берите каспийскую сельдь!
   - Почему? - удивился Тараненко.
   - Там... всякое в банке может оказаться...
   - А-а,.. -  понимающе  улыбнулся  полковник.  -  Всякое,  говоришь...
Ясно... - и погрозил мне толстым  указательным  пальцем,  словно  я  был
расшалившийся мальчуган в детском садике.
   - Ты что, не веришь, что я  -  магазин?  -  взволнованно  и  обиженно
заговорил казах. - На, смотри, у меня патент  есть,  тавар  есть...  Иди
пакупай...
   Полковник, улыбаясь,  мотнул  головой,  рассмеялся,  еще  раз  мотнул
головой и пошел прямиком  через  яму,  мимо  нас,  к  верблюду-магазину,
сжимая в одной руке пистолет, в другой - зеленую  купюру  и  остановился
прямо перед верблюдом.
   - Пять банок крабов, - сказал он твердо,  протягивая  казаху  зеленую
десятку.
   Казах ударил пяткой по внутренней коленке передней  ноги  верблюда  и
тот послушно лег на песок,  сначала  передними  ногами,  потом  задними.
Продавец открыл одно из отделений большого баула, полез внутрь  чуть  ли
не головой. Вытащил консервы. Выложил их на песок в шеренгу.
   - На, считай, - обернулся он к покупателю. - Раз, два,  три,  четыре,
пять,  -  он  словно  пронумеровал  каждую  консервную  банку,  переводя
указательный палец с одной на другую.
   Потом достал из кармана джинсовой рубашки калькулятор. Что-то бормоча
себе под нос по-казахски, произвел  счетные  действия  и,  снова  подняв
глаза на полковника, произнес:
   - Десять долларов. Полковник усмехнулся.
   - А я тебе сколько даю? - спросил он, приблизив купюру чуть ли  не  к
носу казаха.
   - Десять, - кивнул казах, принимая банкноту. Тараненко поставил банки
в стопочку и взял в руки. Подошел ко мне. Опустил консервы  на  песок  и
вдруг посмотрел на свою правую руку, в которой все еще держал пистолет.
   - Тьфу, - сказал. - А я думаю, чего рука болит...
   Он расстегнул молнию на своей адидасовской курточке и вложил пистолет
в кобуру, висевшую слева под мышкой. Закрыл молнию и обратился ко мне.
   - Скажи, ты же из Киева один поехал! Откуда казашка взялась?
   - В пустыне нашел, - ответил я полковнику. - Заснул  один,  проснулся
вдвоем.
   Полковник усмехнулся, потом обвел взглядом край расширенного раскопа,
диаметр которого дошел уже метров до десяти. Увидел мумию.
   - А это шо? - спросил он.
   - Мумия, - ответил я. - Старая. От нее корицей пахнет...
   - Корицей? - Полковник сделал шаг к мумии. - Корицей...
   Он тяжело вздохнул.
   Я  глянул  на  Петра,  который  расслабленно   стоял,   наблюдая   за
полковником.
   Справа от него, ни на что  не  обращая  внимания,  спиной  к  нам  на
корточках сидела Галя и продолжала осыпать край ямы.
   - Да, - подумал я. - Что-то наш полковник уже ни на кого  не  наводит
страх...
   А  полковник  тем  временем  опустился  на  корточки  перед   мумией,
рассмотрел ее внимательно, принюхался.  Потом  заметил  мумифицированный
член. Судя по тому, что никаких вопросов не задал,  сам  все  понял  или
пришел к удовлетворительному для себя выводу.
   - Тут вроде все кругом  корицей  пахнет,  -  произнес  он  задумчиво,
поднимаясь с корточек. - Сильный запax... Очень сильный...
   Я принюхался. То ли мой нос  уже  так  привык  к  этому  запаху,  что
принимал его за чистый воздух, то ли обоняние у полковника было  сильнее
моего.
   - Сильный... - повторил он задумчиво, и я вдруг понял,  что  имеет  в
виду полковник Тараненко - то, что этот запах корицы  обладает  какой-то
таинственной силою, и именно  эта  сила  изменила  Петра,  смягчила  его
характер, убрала его настороженную агрессивность. Сила украинского духа,
передающаяся этим запахом, который если и вызывал у меня раньше какие-то
ассоциации, то только кулинарного плана - вот та сила, которую ощущал на
себе полковник.
   -  Пэтро,  подывысь!  -  прозвучал  вдруг  голос  Гали,  негромкий  и
удивленный.
   Петр присел рядом с ней на корточки, и они оба что-то  рассматривали.
К ним подошел полковник, остановился. Я тоже поспешил к месту  очередной
находки.
   Галя держала в руке часы с кожаным ремешком.  Петр  взял  их  у  нее,
очистил от налипшего песка, присмотрелся к циферблату.
   - "По-бе-да", - прочитал он на циферблате, потом  покрутил  в  руках,
рассматривая. Его лицо выражало полное недоумение.
   -  Петр,  там  что-то  на  задней  стенке,  -   сказал   я,   заметив
выгравированную надпись.
   Он поднес часы к глазам, прищурился -  стальная  стенка  блеснула  на
солнце.
   - "Майору Науменко Виталию Ивановичу от сослуживцев. Киев, 1968 год",
- прочитал он.
   Я оглянулся на мумию. У меня возникло подозрение, что между часами  и
мумией существует связь. Уж не сам ли это майор Науменко?  Хотя  кто  он
такой и что здесь делал?..
   Полковник молча взял часы из рук Петра и неожиданно  резко  отошел  в
сторону. Отвернулся. Застыл, стоя спиной  к  нам.  Мне  показалось,  что
плечи его дрогнули.
   Петр тоже посмотрел на спину полковника. Мы переглянулись. А Галя так
и осталась у края раскопа. Ей, похоже, были неинтересны дела мужчин.
   Я услышал звук расстегивающейся  молнии,  увидел  поднявшийся  локоть
правой руки полковника. Напряженное ожидание сковало меня - я понял, что
полковник достает из кобуры пистолет. Если он сейчас резко развернется и
начнет  стрелять  -  нам  крышка.  Профессиональный  военный  с   такого
расстояния всех троих уложит за три секунды.
   "Хорошо, что Гули тут нет", - успел подумать я, и тишину разнесло