ми  очередями,
заработал автомат, кроша  стекла  кухонного  окна,  аккуратная  кухонька  во
мгновение ока обрела насквозь сюрреалистический вид -  глубокие  выбоины  на
стене, посуда с подвесной полочки валяется  на  полу  в  виде  разноцветного
крошева осколков и осколочков...
   А потом? Соскользнут по тросам с верхних этажей,  забросают  ослепляющими
гранатами, рано или поздно подорвут и вторую дверь...
   Его прижали плотно. Не высунешься, а  о  прицельных  выстрелах  и  думать
нечего.  Так  и  придется  валяться,  пока  не  войдут...  Мысль  эта   была
нестерпимой, за ней длинным шлейфом тянулись вовсе уж унизительные  картины:
бетонные  казенные  коридоры,  камеры,  допросы,  суд...  Вышка.  Не   стоит
обольщаться - даже  если  докажут  только  половину  исполненных  им,  этого
хватит...
   Слева, под черепом, все сильнее  чувствовалось  незнакомое  неудобство  -
пульсирующий шар вел  себя  как-то  иначе,  как  никогда  прежде.  И  Родион
содрогнулся, осознав, что где-то на  дальних  подступах  крохотной  искоркой
тлеет страх...
   Почему его не схватили, когда шел в кафе? Не  знали,  что  он  собирается
делать, в самом деле не следили? Или то, что он в  "Казачьей  ладье".  Рыжую
вполне устраивало?
   На улице раздался жестяной, неестественно мощный голос:
   - Внимание, Раскатников! Выбросьте оружие в окно и выходите на  балкон  с
поднятыми руками! Гарантируем непредвзятое разбирательство вашего дела!
   Надо же, на что вздумали купить... Родион осклабился, сжавшись в  комочек
под окном.
   - Внимание, Раскатников! - надрывался мегафон. - У  вас  нет  ни  единого
шанса, бросьте оружие и выходите!
   -  Сейчас  брошу,  -  сказал  он  сквозь  зубы.  Не  сдвигаясь  с  места,
неестественно выгнув руку за спину, ухватил стоявшую под  столом  бутылку  с
ацетоном. Вырвал пробку,  вылил  содержимое  в  сумку,  чиркнул  зажигалкой.
Взметнулось бледное пламя,  пахнуло  жаром,  ногой  он  отшвырнул  сумку  на
середину кухни. Занялось на совесть, горели  доллары  и  рубли,  в  братском
единении пылали президенты и "голый на телеге". Чтобы никто не попользовался
кровным, трудами нажитым...
   Но страх креп. Как сквозь пелену, до него  понемногу  начинало  доходить,
что это - всерьез. Что его поймали. Что он никогда уже не  сможет  вернуться
домой, ходить по улицам, спать с женщинами, есть вкусное...
   Мегафон возобновил свои  казенные  увещевания.  Родион  не  слушал  -  он
пытался понять, что крылось за услышанными позавчера словами  мертвой  Лики:
"Восемнадцатый день..." Почему-то сейчас именно это было самым важным.
   Клубы грязно-серого дыма от горящих денег вытягивало ветерком в  разбитое
окно.  Новых  взрывов  на  площадке  пока  что   не   последовало.   Родион,
передвигаясь по-крабьи - боком, на четвереньках,  -  подобрался  к  кухонной
двери, чтобы осмотреться оттуда со всейвоз-можной осторожностью...
   Тупой удар в левую сторону живота швырнул его на пол,  едва  Родион  стал
распрямляться. Выстрела не было слышно. Родион пребольно  ударился  головой,
перед глазами взорвались огромные искры, плечо онемело. Под  черепом  что-то
беззвучно  лопнуло,  словно  бы  обдав  его  с  внутренней  стороны   ливнем
нестерпимо горячих капель. В голове образовалась странная пустота. И все  же
он сообразил, что следует вернуться к окну...
   Пополз ногами вперед - "как покойника  несут",  мелькнуло  в  сознании  -
упираясь локтями. Перевалившись на  бок  в  непростреливаемой  зоне,  рванул
левой рукой рубашку на животе. Не было ни крови, ни боли - наискось от пупка
зияла аккуратненькая дырочка с припухшими  чуточку  темно-бордовыми  краями.
Глубоко вдохнул несколько раз - нет, ни малейшей боли...
   Сумка догорела, превратившись в бесформенный ком цвета сигаретного пепла.
От него поднимались многочисленные струйки дыма, тянуло горелой  синтетикой,
жженой бумагой. И рубли, и доллары пахли,  сгорая,  в  точности  как  старые
газеты...
   А боль  все  не  приходила.  Он  лежал,  ошеломленно  разглядывая  живот,
вздымавшийся и опадавший в такт тяжкому, свистящему дыханию. Голова казалась
пустой внутри.
   Стало удивительно легко, спокойно, безопасно.  Разгоравшийся  на  дальних
подступах страх незаметно погас. Родион вытащил из нагрудного кармана куртки
сигареты, сделал первую затяжку, лежа навзничь, улыбаясь в потолок.
   Разгадка пришла неожиданно - и следом  за  ней  вернулась  былая  ясность
мышления.
   Ничего этого не было.
   Ничего.
   Все события, разговоры, несообразности и странности легко укладывались  в
эту гипотезу, как патроны в обойму. И в первую очередь - белоснежный кошмар.
   Не было ни осадившей его убежище  милиции,  ни  раны  в  живот.  Не  было
добычи, ограблений и налетов.  Вполне  возможно.  Соня,  как  и  ее  смерть,
существовали только в его бредовом сне.
   На определенном отрезке пути его жизнь раздвоилась на бред и  реальность.
Не исключено, Ирину он в самом деле вез домой, а пистолет и вправду  обронил
в машине ее вдребезину пьяный муженек.  Но  после  удара  головой  о  стойку
дверцы он не доехал до "Поля чудес" и никакого киргиза,  соответственно,  не
грабил. Никого  он  не  грабил  и  не  убивал.  Он  долгие  недели  лежал  в
белоснежной больничной палате, не в силах пошевелиться,  говорить,  мыслить.
Бредовые видения завладели его сознанием и подменили собой  реальную  жизнь,
убедили его, что лишь они и являются жизнью...
   В самом деле, разве возможно было столько времени грабить и  убивать,  не
попавшись? Разве возможно было нагромоздить столько преступлений и  зверств?
Родион Раскатников никак не мог этого сделать в жизни. Он лежал в коме,  без
сознания, разбив голову, беспомощный,  как  спеленутый  младенец.  Временами
реальность прорывалась в кошмары, но сама представлялась кошмаром в том мире
иллюзий, где он блуждал... восемнадцатый день?
   Радость переполняла его. Улыбка стала блаженной. Все были живы - и  Лика,
и Зойка, и Ирина, и даже кобелино Вершин. И тот милиционер был жив.  Чуточку
жаль, правда, что не существовало Сони, скорее всего,  явившейся  в  кошмары
из-за вынужденного воздержания. Но ведь это означало,  что  и  Князя  с  его
людьми не существовало никогда - до ранения и травмы Родион о них в жизни не
слышал, значит, и они были порождены больным мозгом...
   Вопли мегафона на улице отодвинулись куда-то  далеко  -  мир  кошмаров  и
иллюзий  пытался  напомнить  о  себе,  но  Родион  не  собирался   на   него
отвлекаться, переполненный тихим блаженством оттого, что все было ложью, что
все остались живы.
   Он  смеялся  -  громко,  радостно,   совершенно   по-детски.   С   острым
наслаждением  упивался  громыханьем  мегафона  -  теперь,  когда  наконец-то
добрался до истины, любые детали полонившего его кошмара казались смешными и
нелепыми.
   Сомнения,  таившиеся  где-то  в  немыслимом  отдалении,  можно  было   не
принимать в расчет. Не счесть примеров, когда человек прекрасно осознает  во
сне, что спит, что окружающие монстры попросту чудятся.  Случается,  правда,
что сон пытается обмануть спящего, подсовывает еще более изощренные иллюзии,
уводит все ниже и ниже, на новые уровни нереальности - скажем,  снится,  что
ты проснулся, а значит, сна больше нет, все вокруг предельно реальное. А  на
самом деле ты преспокойно спишь дальше - и замираешь  в  смертной  тоске  от
окружающих ужасов, якобы пришедших с пробуждением. Родион  не  раз  с  таким
сталкивался и в детстве, и после.
   Был безотказный способ проснуться - опрометью кинуться  вниз,  с  высоты.
Если снился дом - из окна. Если снились горы - с горы. Исключений просто  не
существовало. Пожалуй, и бред должен подчиняться тем  же  закономерностям...
Отбросив дымящийся окурок на середину кухни, он запустил руку во  внутренний
карман, нащупал рубчатое яйцо гранаты. Вытащил, нагревшуюся от  тепла  тела.
Зажал в кулаке и вырвал чеку. Швырнул ее в сторону окурка.
   Поднялся на подгибавшихся ногах,  прижался  к  стене.  Снаружи  притихли.
Осторожненько высунувшись, он увидел на крыше противоположного дома  зеленые
верхушки  шлемов  над  парапетом.  Расхохотался  -  смеясь  над  ними,   над
кошмариками.
   Если он доискался до истины, значит, и выздоровление близко? Быть  может,
начинает приходить в себя и вскоре увидит Лику?
   Одним рывком перевалился через подоконник,  бросив  тело  вперед,  словно
нырял в воду. Острая боль от застрявших  в  раме  осколков  стекла  резанула
грудь и живот.  Серый  асфальт  и  белые  крыши  милицейских  машин  неслись
навстречу, причудливо вихляясь и кружась, вырастая с  немыслимой  скоростью,
сомнения и страх вновь ожили в нем, в смертном ужасе обрывалось сердце  -  и
Родион разжал пальцы, растопыренной ладонью по-прежнему прижимая  гранату  к
груди, проваливаясь в  бездонным  мрак,  все  еще  не  понимая,  смерть  или
пробуждение таились в бездне...
   1 Анабазис - в Древней Греции название дальнего военного  похода,  сейчас
употребляется лишь в ироническом смысле.
   2 Риваль - соперник (франц.).
   3 "О мертвых либо хорошо, либо ничего".
   4 Ma parole - честное слово (франц.).
   5 Граф Босвел - знатный сановник,  Согласия  шотландской  королевы  Марии
лорда Дарнлея в 1567 г. организовавший со Стюарт убийство ее мужа.
   6 Бене, филиус - хорошо, сынок (латинск.).