ал бы с наганом, остался бы живой...
   Родион считал, что лучше и придумать невозможно.  да  он  приехал  домой,
жена и дочь уже спали,  и  он  долго  проторчал  в  прихожей  перед  высоким
зеркалом в узорной  раме  (ярлычок  "куплено  Ликой"),  старательно  пытаясь
отыскать на своей усталой физиономии некаинову печать, отличавшую бы его  от
мирных  обывателей  но  ничего   не   усмотрел.   Самый   обычный   человек.
Произнесенное мысленно слово "убийца" после  повторения  столько  раз  стало
напоминать бессмысленный набор , причудливый и  нелепый.  Он  не  чувствовал
себя убийцей, такие дела. Он  вынужден  был  защищаться.  Осталось  сознание
собственной правоты - и прежнего сходства  над  замороченными  людишками  из
толпы, слишком пугливыми и слабыми, чтобы нарушать закон,  не  говоря  уж  о
том, чтобы пристрелить врага, дившего на тебя оружие...
   Пистолет он чистил и смазывал с каким-то новым чувством: как ни крути, до
сегодняшнего "Зауэр" был игрушкой, и лишь теперь стал орудием смерти...

   ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
   Вендетта по-шантарски
   Повстречались они, и не узнали друг друга. Поначалу.
   ...Родион в глубине души не переставал удивляться тому, как быстро  и  не
без  некоторого  небрежного  изящества   он   стал   полноправным   хозяином
темно-вишневого "Форда-скорпио" - хоть и семи годочков от  роду,  но  вполне
ухоженного  и  способного  пробегать  до  "капиталки"  совершенно   ненужное
шантарскому Робин Гуду количество километров, немногим уступавшее окружности
земного шара.  Наслушавшись  жутких  историй  об  автомобильной  мафии,  он,
договорившись по телефону сдавшим объявление продавцом, поехал  на  встречу,
имея кобуру с "Зауэром" под джинсовой  рубашкой  навыпуск  (Соня  с  десятью
тысячами баксов в сумочке обреталась на квартире Самсона, ожидая звонка), но
нашел по указанному адресу не притон с кидалами, а небольшую респектабельную
контору, с  владельцем  каковой  у  него  даже  отыскались  общие  знакомые.
Выяснилось, хозяин, ушедший в бизнес с  погибельного  по  нынешним  временам
поста директора кукольного театра, на новом поприще сделал не в пример более
ослепительную  карьеру  -  настолько,  что  собрался   менять   заслуженного
"Скорпиона" на новенького импозантного "Тельца", то бишь "Тауруса".  Немного
смущаясь по старой памяти от  того,  что  приходится  обсуждать  такие  вещи
вслух, господа бывшие интеллигенты  все  же  довольно  быстро  договорились,
какую сумму проставят в договоре, а какая перейдет из рук в руки, не тревожа
компьютеры налогового ведомства. Сошлись на том, что налоговая полиция и без
их денежек с голоду не подохнет,  а  потому  в  документах  "Форд"  предстал
совершеннейшим инвалидом, грудой ржавого железа, неведомо  каким  чудом  еще
способной самостоятельно двигаться, да и то  не  во  всяком  направлении,  а
потому и оцененной в пятнадцать миллионов рублями.
   Правда, экс-кукольник,  мужичок  контактный  и  компанейский,  до  самого
последнего момента опасался неожиданностей точно так же,  как  и  Родион,  и
прихватил с собой неразговорчивого детинушку, отрекомендованного  менеджером
по связям с прессой (по  некоему  странному  совпадению  последний,  подобно
Родиону, носил джинсовую рубашку навыпуск, и  временами  под  ней  явственно
обозначалась немаленькая выпуклость).
   Обошлось. Одарили друг друга  туманно-уголовно-дипломатическими  намеками
на  возможные  неприятности,  ждущие  того  из   партнеров,   кто   вздумает
сжульничать. Выбрали  нотариуса,  кинув  жребий  -  чтобы  не  нарваться  на
"подставку". Кинули жребий вторично - на банк,  в  котором  будут  проверять
доллары. И занялись делом.
   Когда после всех перипетий деньги перешли из  рук  в  руки  до  последней
бумажки,  а  хмурые  стриженые  молодцы  так   и   не   появились,   высокие
договаривающиеся  стороны,  обменявшись  понимающими  взглядами,  облегченно
вздохнули, расплылись в улыбке и почувствовали  себя  крайне  неловко  из-за
всего, что за эти три часа  один  успел  подумать  о  другом  (и  наоборот).
Теперь, оставив позади треволнения, каждый из них понимал, что судьба  свела
его с милейшим и честнейшим человеком. Кукольник простер любезность до того,
что в течение сорока  пяти  минут  устроил  Родиону  оформление  в  ГАИ  (по
знакомству это обошлось в мизернейшую сумму).
   Одним словом, все хорошо, что хорошо кончается. В пятнадцать часов  сорок
пять минут по шантарскому времени, на четыре часика  опережавшему  столичное
согласно вращению Земли, господин Родион Петрович Раскатников ехал  себе  не
спеша по проспекту Мира  (бывшему  проспекту  Сталина),  опустив  стекло  до
упора, небрежно положив  локоть  на  дверцу,  пребывая  в  самом  прекрасном
расположении духа. Хотелось, чтобы его жизнерадостную  физиономию  за  рулем
американской тачки видело побольше народу. Он понимал,  что  желание  этаким
вот образом самоутвердиться выглядит чуточку детским, но  ничего  не  мог  с
собой поделать.
   От верной Сони удалось отделаться сравнительно  легко.  Вполне  возможно,
она подозревала, что ей сказали не вс„, но без всяких дискуссий  согласилась
вернуться в "разбойничью пещеру". Родион видел, что  ей  немного  муторно  и
грустно: как ни храбрилась, а вчерашнее  печальное  событие  царапнуло  душу
сильнее, чем пыталась показать. Сам он, вот удивительно, не испытывал не  то
что угрызений совести - ни малейших эмоций. Видимо, дело еще и  в  том,  что
для него убитый им человек был совершенно чужим, увиденным впервые, и потому
представал в памяти чуть ли не зыбким, бестелесным  персонажем  полузабытого
сна. И был кругом виноват - Родион пришел к нему с честной сделкой, вовсе не
хотел такого вот финала... Главное, не осталось никаких следов и  зацепок  -
комок свинца в покореженной  медной  оболочке  давно  уже  покоился  на  дне
Шантары километрах в двадцати от города, никто не  видел  их  выходящими  из
квартиры, так что нет нужды заботиться об изощренном алиби. Он читал где-то,
что чаще всего у невиновного и не бывает алиби...
   Добросовестно попытался вызвать у себя хотя  бы  бледную  тень  эмоций  -
волнения,  переживания,  душевный  дискомфорт...  Черта  с  два,  ничего  не
получалось. Поразмыслив, он пришел  к  выводу,  что  нет  никаких  оснований
считать себя монстром - в конце концов, ему пришлось защищать свою и  Сонину
жизнь от сбрендившего нахала, не способного честно вести дела.  И  не  более
того. Как говорил  герой  известного  мультфильма  -  прости,  любимая,  так
получилось...
   Светило солнце, вокруг не было уже ни  снега,  ни  серой  грязи.  Как  ни
рискованно загадывать наперед (шантарская погода порой выкидывала и не такие
кунштюки, причудливо метаясь меж жарой и заморозками), есть подозрения,  что
теплынь  установилась...  От  избытка   чувств   он   притормозил,   погудел
собравшейся переходить дорогу девчонке - на первый взгляд,  забывшей  надеть
юбку под коротенькую коричневую кожанку. Девчонка привычно  ощетинилась,  но
увидев за рулем не черномазого  джигита,  а  вполне  славянскую  физиономию,
вполне  дружелюбно  показала  язык  и  прошествовала  по  "зебре"  с   видом
добропорядочной недотроги, так ни разу и не оглянувшись.
   Свернув направо, он проехал еще немного  и  остановился  возле  очередной
шантарской достопримечательности  -  белоснежного  театра  оперы  и  балета,
украшенного  по  фасаду  замысловатейшими  фигурами  из   кованого   железа,
изображавшими то  ли  стилизованных  муз,  то  ли  предъявленные  в  четырех
измерениях творческие искания главного дирижера (тональность  фа-мажор  плюс
похмельные вопли соседа за тонкой стенкой).
   Как и многие другие памятники архитектуры, театр  сей  был  обязан  своим
появлением на свет женской прелести и мужской страсти. Во времена  развитого
социализма первый секретарь Шантарского обкома  тов.  Федянко,  пребывая  за
пару тысяч километров от своего удельного княжества, встретил очаровательную
балерину, с ходу добился своего, но  не  остыл,  а  наоборот,  воспылал  еще
сильнее. Прелестная Одиллия (а может, и Одетта, такие мелочи давно забылись)
ничего  не  имела  против  долгого  романа,  но  категорически  отказывалась
переезжать в город, где не могла  бы  порхать  по  сцене.  Федянко,  хоть  и
партократ, был мужиком деятельным - и потому, не долго думая, в каких-то две
недели добился от Москвы немаленьких средств на возведение очередного  очага
культуры. Очаг возвели "под ключ" с невероятнейшей быстротой,  опровергавшей
любые вопли вражьих радиоголосов о неспособности коммунистических  вождей  к
созидательному труду. Его торжественное открытие уже без всяких стараний  со
стороны тов. Федянко привлекло внимание средств массовой информации - как ни
крути, а подобных дворцов в Сибири насчитывалось не так уж  много.  Балетная
дива, прекрасно  понимая,  что  будет  тут  примой,  кокетливо  улыбалась  в
объективы, тов. Федянко веско цедил правильные слова  о  скором  превращении
Сибири  в  край  высокой   культуры,   полдюжины   импортных   прогрессивных
журналистов лениво черкали в блокнотах, прикидывая, какими яствами их  нынче
накормят от пуза.
   Кадры подобрали быстро, беззастенчиво переманивая со всех  концов  страны
приличными  зарплатами  и  квартирами  (для  размещения  творческого  народа
пришлось быстренько воздвигнуть неподалеку от театра красивую девятиэтажку).
Одна беда: консервативные шантарцы в театр хаживали плохо, что на оперу, что
на балет, порой девочек из кордебалета или оперных статистов на сцене бывало
поболее,  чем  зрителей  в  огромном  зале,  терявшихся  на  его  полутемных
просторах, словно горсть горошин в пустом  товарном  вагоне.  Забрел  как-то
приобщиться к культуре  классик  Мустафьев  -  но,  облопавшись  в  антракте
коньячку, все второе действие  аккомпанировал  маленьким  лебедям  и  прочей
фауне ядреным храпом. Прима нажаловалась покровителю, и тот, не  раздумывая,
использовал все свои столичные связи, чтобы Мустафьев не получил  к  круглой
дате Героя  Социалистического  Труда.  Удостоившись  вместо  Золотой  Звезды
вульгарного Трудового Красного Знамени,  Мустафьев  прежестоко  обиделся  на
родную партию и впоследствии, с началом  перестройки,  как-то  автоматически
проскочил в пострадавшие от Советской власти (но перед тем,  как  прогреметь
матерущим антикоммунистом, успел  еще  выклянчить  вожделенную  звездочку  у
Горби). Попутно пострадал и  поэт-прихлебатель  Равиль  Солнышкин,  которого
иногда  первый  секретарь  прихватывал  с  собой  на  "ближнюю  дачку",  где
милостиво дозволял похлебать водочки от пуза и  попользоваться  официантками
поплоше. Честно отрабатывая  барские  милости,  Солнышкин  от  большого  ума
сравнил тов. Федянко с королем Людвигом Баварским, как известно, построившим
для выступлений своей пассии  Лолы  Монтес  огромаднейший  театр.  Сравнение
первому секретарю сначала понравилось несказанно (он и в самом деле чудил  в
шантарской вотчине с королевским размахом и замысловатостью),  но  потом,  к
своему ужасу, он узнал от дочки-студентки, что Людвиг Баварский был полным и
законченным шизофреником, и, обидевшись,  больше  Солнышкина  к  господскому
столу не допускал...
   Все эти воспоминания лениво проплывали у Родиона в  голове,  пока  он  от
нечего делать обозревал прилегающую  площадь.  Ирина,  всегда  пунктуальная,
сегодня куда-то запропастилась. Вдобавок на то место, где  она  должна  была
стоять, приперлась молодая особа самого плебейского облика - куцая джинсовая
юбчонка с четырьмя симметричными разрезами, черная китайская майка, якобы от
Версаче, дешевые узорчатые колготки и  устрашающих  габаритов  бижутерия  из
ядовито-алой пластмассы. То ли проститутка без сутенера,  то  ли  приехавшая
искать счастья в губернский град дочка пьющего комбайнера из дальнего  села,
спрятавшая глаза за огромными черными очками.
   Фигурка, правда, была отличная. От нечего делать  Родион  довольно  долго
созерцал  ее  с  вяловатым  сексуальным  интересом  -  а   она   нетерпеливо
прохаживалась, то и дело зыркая на часы.
   В  какой-то  миг  он  вдруг  опознал  Ирину   в   этой   дешевой   биксе.
Присмотревшись, понял, что ему не почудилось. Посигналил. Она отвернулась  -
забавно совместились плебейский облик и гордая стать новоявленной  дворянки,
словно вспомнив что-то, обернулась к машине.  И  быстро  направилась  к  ней
знакомой походкой.
   Плюхнувшись  на  сиденье,  быстро  поцеловала  в  щеку,  вернула  точеным
плечиком:
   - Хорошо ты замаскировался, я и не узнала сначала...
   - Взаимно, - сказал Родион. - Значит, богатые будем, а?
   Потянулся снять с нее очки, но она отстранилась, мотнула головой:
   - Поехали. Куда-нибудь за город, в безлюдье. У меня три часа...  уже  два
пятьдесят четыре.
   - Ну, это масса времени... - беззаботно пожал  он  плечами,  отъезжая  от
кромки тротуара.
   - Я бы не сказала... Уйму дел надо перелопатить, - нетерпеливо потеребила
объемистую дешевенькую сумку. - Откуда у тебя такой экипаж?
   - Заработал вот.
   - А хвостов следом не тянется из-за твоей... работы?
   - Бог миловал.
   - Я серьезно.
   - И я, - сказал Родион. - Убедился на  собственном  опыте,  что  новичкам
всегда везет. Теперь главное - не зарваться и спрыгнуть вовремя с поезда...
   - Прекрасно, что ты это  понимаешь...  -  ее  голос  моментально  утратил
появившуюся было настороженность. - Глупо будет, если провалишься  потом  на
какой-то мелочи...
   - Не занимаюсь я, ты знаешь, мелочами, - сказал он гордо.
   - Хочется верить...
   Миновав длиннющий мост, он продолжал ехать прямо - к  зеленевшим  впереди
сопкам, чьи склоны,словно коростой, были покрыты россыпью дешевеньких дачек.
В плане губернский град Шантарск больше  всего  напоминал  длиннющий  меч  -
километров тридцати в длину, но чуть ли не вдесятеро меньше  в  ширину.  Уже
через четверть часа мощная машина оставила позади дома и асфальт,  запетляла
по широкой немощеной дороге среди сосен.
   - Давай сначала разделаемся с житейскими мелочами, - сказала  Ирина  чуть
напряженно. - Собрали мне кое-что о твоей благоверной, не  столь  уж  трудно
оказалось.
   - И что? - жадно спросил Родион.
   - Да ничего интересного. Есть любовник. Материалов у меня  с  собой  нет,
потом скажу, куда тебе поехать... Давай о вещах посерьезнее, хорошо?
   Ее голос был напряженным, временами чуть срывался. Ирина наконец-то сняла
массивные дешевенькие очки, глаза  казались  бездонными  -  синяя  пропасть,
озаренная изнутри далекими непонятными зарницами, то ли мирными закатами, то
ли  отсветом  отдаленных  пожаров.  Глядя  на   нее,   Родион   лишний   раз
преисполнился мужского самодовольства - и оттого, что  такая  женщина  стала
его любовницей, и оттого еще, что ничуть не потерял головы,  не  угодил  под
каблук.
   - Скованная ты какая-то... - протянул он.
   - Да неужели? - отозвалась она  с  ноткой  язвительности.  -  Знаешь  ли,
впервые приходится планировать не просто убийство,  а  безвременную  кончину
собственного мужа. Нечто новое.  Весьма  даже  непривычное,  я  бы  сказала.
Столько лет  прожили,  еще  с  Советской  власти...  но  не  жалко,  ничуть.
Непривычно просто. Родик...  -  Она  помолчала.  -  Совершенно  уверен,  что
сможешь...
   - Я вчера застрелил человека, - неожиданно для себя сознался он, глядя ей
в глаза.
   Синяя пропасть осталась столь же бездонной.
   - Правда? - спросила она спокойно. И ответила  сама  себе:  -  Правда,  с
таким лицом не врут... Как все вышло?
   - Буднично. Он с большой долей вероятности охотно застрелил бы меня  сам.
А потому и угрызений совести  нет.  Ни  малейших.  Это  тебе  не  безвинному
прохожему в спину пальнуть...
   - Я не это хотела сказать... скверно сформулировала, видимо.  Тебя  будут
искать?
   - Искать-то будут, - сказал он тихо. -  Но,  я  тебе  ручаюсь,  следов  и
зацепок не осталось. Не переживай, я смогу. Все будет нормально.
   - Ох, как хочется верить... -  впервые  за  все  время  их  знакомства  в
Иринином  голосе  слышалась  растерянность,  женская  слабость.  -  Посмотри
фотографии и хорошенько запомни эту рожу.
   - Вполне благообразный дяденька.
   - Ага, -  рассмеялась  она  с  горькой  иронией.  -  Вроде  гестаповского
Мюллера. Заверяю тебя, интеллекта и хитрости не меньше, чем было у  Мюллера.
Он у муженька  заведует  службой  безопасности.  И  частенько  отирается  на
Кутеванова. Допускаю даже, что там могут оказаться его люди, замаскированные
под мирных клерков. Ты это обязательно должен учесть. И в случае чего,  коли
придется столкнуться лицом к лицу - вали без колебаний. Если он тебя засечет
за работой, считай, провалимся оба. Отыщет.  Нет,  снимки  ты  мне  верни...
Запомнил?
   - Накрепко.
   - Молодец... Фотографии сделаны неделю  назад,  узнаешь  легко...  -  Она
вытащила из сумки два тяжелых на вид пакета. - Ты как-то говорил, что служил
в армии и бывал на сборах? Значит, сможешь снять смазку?
   - Конечно, - сказал он.
   Вытащил из одного пакета толстый цилиндрический глушитель и три обоймы.
   - Патронов хватит? -  озабоченно  и  насквозь  буднично  спросила  Ирина,
словно отправляла его в магазин за постным маслом и пересчитывала деньги.  -
Мне объяснили, нужно пристрелять...
   - Ну, на это дело и обоймы хватит. Мне с ним не Столетнюю войну мыкать...
- обронил Родион со знанием дела.
   Подстелив  на  колени  носовой  платок,  осторожно  достал  из   шуршащей
промасленной бумаги тяжелый "ТТ", покрытый густым слоем  смазки.  Советского
производства, вариант "красно-коричневый". К сподвижникам товарища  Зюганова
этот термин не имел ровным счетом никакого отношения,  просто  отечественные
"ТТ" выпускались в трех вариантах окраски: красно-коричневый, серо-черный  и
сине-голубой. А на последних сборах, четыре года назад (тогда  уже  накатила
волна заказных убийств), крепенько выпивший с Родионом  прапорщик  объяснил,
за что так любят  господа  киллеры  Тульский  Токарева  -  дело  даже  не  в
надежности, пистолет "ТТ" практически невозможно  отследить,  в  отличие  от
"Макарки". Учета в свое  время  не  велось,  неизвестно,  сколько  всего  их
выпущено, сколько до сих пор лежит на складах в заводской смазке...
   - Обоймы хватит, - задумчиво повторил он, взвешивая пистолет на ладони. -
Пятьдесят второй год, ага... Конечно, лучше бы высадить обойм  с  пяток,  но
тут уж - чем богаты...
   - Мне сказали, у него нет предохранителя, - торопливо добавила Ирина.
   - Ага, - столь же рассеянно  отозвался  Родион.  -  Собственно,  с  какой
стороны смотреть... Курок у него на предохранительный взвод ставится. Как же
его привинтить... Ага.
   - Руке тяжело будет?
   - Не особенно, - он прицелился сквозь лобовое стекло в ближайшую сосну. -
Перетерплю.
   - Ты знаешь, как надо стрелять?
   - На спуск нажимать.
   - Я не об  этом...  -  положительно,  она  волновалась  не  на  шутку.  -
Обязательно  следует  сделать  контрольный  выстрел  в  голову.  Это  почерк
профессионалов, понимаешь? Главный наш расчет как раз на то, что  это  будут
считать делом заезжего профессионала, давно покинувшего город. И  непременно
брось его там. Опять-таки согласно правилам.
   Родион, примериваясь, еще раз навел пистолет с привинченным глушителем на
безвинную сосну. Вокруг щебетали лесные птахи, Ирина напряженно  застыла  на
соседнем  сиденье,  наблюдая  воображаемую  траекторию  полета  пули   столь
сосредоточенно, словно под прицелом уже стоял ненавистный муженек.  "Выйдет,
- с веселой злостью подумал Родион. - Все получится. Надоела такая жизнь..."
   Старательно завернул все в промасленную бумагу, вернув  сверткам  прежние
очертания, вылез из машины и  спрятал  все  в  багажник,  в  приспособленную
канистру. Когда сел на свое место, хлопнув дверцей,  Ирина  уже  возилась  с
какими-то пластиковыми флаконами и коробочками.
   - Взрывчатка? - спросил он весело.
   - Грим... Великолепные вещи. Сколько мне пришлось труда  положить,  чтобы
быстренько раздобыть это все - мои пр