"стоп-сигнал", красный  диск  с  белой
каймой на короткой ручке, мог бы и пэтэушник...
   Развернулся  лицом  в  том  направлении,  откуда  должен  был   появиться
"Икарус". Еще раз представил себя со стороны:  черноволосый  и  чернобородый
тип в пятнистом комбинезоне с эмблемой РУОП на рукаве,  в  черном  берете  с
двуглавым орлом - то ли милицейским, то ли армейским, купленным даже  не  на
толкучке, а в оружейном магазине "Гладиатор". Автомат через плечо, кобура на
поясе, высокие юфтевые ботинки, темные модные очки...
   Для нынешних времен - фигура, не способная до  поры  до  времени  вызвать
подозрения. Несчесть числа камуфлированным субъектам  с  самыми  загадочными
нашивками,  эмблемами  и  кокардами,  шляющимся   вооруженными   по   улицам
Шантарска, и не только Шантарска - милиция и спецназы  всех  разновидностей,
налоговая   полиция   и   служба   физической   защиты   таковой,   таможня,
вневедомственная охрана, частная охрана... народ во  всех  этих  прибамбасах
запутался окончательно и на всякий случай обходит стороной камуфляжников, не
приглядываясь. С неделю назад шантарская  милиция  поставила  эксперимент  -
выпустила на  улицу  орла  в  пятнистом  комбинезоне,  украшенном  вовсе  уж
фантастическим набором блях, нашивок и эмблем, и он  с  автоматом  на  плече
часа полтора бродил по центру города, гордо выставляя себя напоказ, пока  не
подвернулся чисто  случайно  патруль  молодых  и  оттого  ретивых  курсантов
Шантарской милицейской школы, в отличие от дюжины  других  моторизованных  и
пеших патрулей решивших познакомиться поближе с загадочной фигурой... Статью
об этом в той же "Завтрашней газете Родион прочитал внимательно и сделал для
себя надлежащие выводы, учтенные при разработке операции.
   Послышался шум мощного мотора. Встрепенувшись, он вышел на потрескавшийся
серый асфальт, издали давая отмашку "стоп-сигналом". Мигалка давно уже  была
установлена на крыше "Москвича".
   Видимо, со стороны все выглядело безукоризненно и подозрений не возбудило
ни малейших  -  после  всех  нововведений,  перемен,  да  и  Чечни  вдобавок
шантарские жители привыкли к стражам порядка самого экзотического  облика  -
бородатым  и  в  комбезах  без  погон,  а  уж  темные  очки  вовсе  казались
неотъемлемой деталью имиджа... Как и капюшоны, кстати.
   Сделав водителю знак открыть дверь, он не спеша двинулся к  автобусу.  Из
высоких окон на него смотрели в основном равнодушно, он не подметил  особого
любопытства и уж тем более - тревоги. Дело житейское,  пару  раз  на  улицах
Шантарска по столичному обычаю торчали и бронемашины...
   За эти полдюжины шагов он успел подумать о многом. О том, что в Шантарске
и прилегающих районах еще ни разу грабители  не  останавливали  автобусы.  О
том, что еще ни разу на трассе, ведущей из Шантарска в аэропорт "Ермолаево",
не случалось вооруженных ограблений машин. О  том,  что  отсюда  с  железной
непреложностью вытекает: убаюканные безопасностью  трассы  земляки  не  ждут
нападения, а также, что немаловажно, ни  у  кого  из  них  нет  при  себе  и
газового баллончика - все они рассчитывают через часок  с  лишним  сесть  на
улетающий в Стамбул самолет, а в самолет с оружием  самозащиты  не  пускают.
Десятка четыре "челноков", стараниями фирмы "Шантарск-Трэвел" отправленных к
турецкому  берегу,  где  они  будут,  высунув  язык,  носиться  по   дешевым
магазинчикам, встречаемые и провожаемые вежливейшии улыбками  навострившихся
болтать по-русски потомков янычар, ничуть не горящих желанием  отомстить  за
поражения предков под Кагулом и Баязетом. Они уже  ощущают  себя  словно  бы
самую чуточку в Турции, они расслаблены  и  беспечны  -  и  у  каждого,  что
характерно, кошелек набитзелеными бумажками, да и рублями тоже...
   На него пахнуло горячей волной от разогретого  мотора.  Со  своего  места
выжидательно, без малейшего страха  смотрел  шофер,  пухлощекий,  в  кожаной
курточке.
   Сзади  стукнула  дверца  "Москвича"  -  выбралась  Соня,  и,   как   было
предусмотрено диспозицией, двинулась следом.
   В автобусе по-прежнему ничего плохого не подозревали -  по  лицам  видно.
Одним махом взлетев на ступеньки, Родион  оказался  в  салоне.  Предупреждая
вопрос шаставшего водителя, громко, властно распорядился:
   - Прошу приготовить документы, досмотр! "Сильно еще трепетное преклонение
перед властями российском народе", - то ли с умилением, то ли с раздражением
былого  ветерана  демократических  битв  подумал  он,  словно  бы  невзначай
повернув автомат так, чтобы дуло смотрело в аккурат на переднее  сиденье,  в
грудь толстобрюхому мужичку с седыми лохматыми бровями,  восседавшему  рядом
со стройной и юной красоточкой, одетой дорого, но без особого вкуса - а эти,
похоже, летят  не  за  ширпотребом,  по  рожам  видно  прелюбодеев  новейшей
формации, вместо традиционных "квартир друзей"  способных  раскошелиться  на
третьеразрядный царьградский отельчик...
   Меж дулом и обтянутым малиновым пиджаком объемистым чревом было не  более
двадцати сантиметров, и  это  неприглядное  соседство  стреляющего  предмета
подействовало должным образом: и брюхатый, и его фемина слаженно полезли  за
документами - он во внутренний карман, она в черную сумочку.
   Слегка подтолкнув Родиона локтем, мимо протиснулась  Соня,  с  невероятно
деловым видом прошла в конец  салона,  встала  там,  раздвинув  ноги,  держа
револьвер дулом вверх по всем правилам - поддерживая  левой  рукой  запястье
правой,  указательный  палец  положив  на  скобу.  Вид  у  нее  был   крайне
авторитетный и внушающий невольное уважение. Те, кто сидел ближе  остальных,
косились  на  нее  с  несомненным  чувством  смутной  тревоги,  охватывающей
каждого, даже  кристально  чистого  россиянина,  угодившего  пред  ясны  очи
представителя власти. Впрочем, на одиннадцатом году  перестройки  кристально
чистых   перед   властями   россиян,    пожалуй,    придется    искать    со
служебно-розыскными собаками и электронными микроскопами...
   Дело пошло, лед тронулся - уже все дружненько  лезли  за  паспортами.  Ни
одного ребеночка в салоне, так что тень Феодора Михайловича может почивать в
мире и благорастворении эфира...
   - В чем дело, начальник? - спросил шофер именно тем тоном, какого  Родион
и ожидал: смесь легкой угодливости и легкой развязности.
   - Проверка, - бросил Родион, не удостоив  его  вз  дом.  -  Дверь  закрой
быстренько... - и, когда за его ной мягко скользнула на место дверь,  громко
распорядился: - Шторки задернули живенько! Быстрее кончим, быстрей  поедете,
граждане...
   Люди зашевелились, опять-таки без малейшего  удивления  задергивая  синие
шторки, в салоне стало чуть-чуть темнее. Родион сделал шаг вправо, нагнулся,
небрежно отодвинув левой рукой шофера, выдернул ключ зажигания и вернулся на
прежнее место.
   Вот тут до водителя, по лицу видно, стала  понемногу  доходить  нехорошая
странность ситуации... Но большинство пассажиров даже  и  не  заметили,  что
проделал Родион, сидели, держа красные книжечки в разноцветных  обложках  на
виду. Правда, у брюхана расширились глаза -  он-то  видел  прекрасно,  -  и,
стремясь господствовать над ситуацией с самого начала, Родион  рявкнул,  для
вящей убедительности поведя стволом:
   - Внимание! Быстренько достали бумажнички! Все до одного и живенько!  Кто
дернется, суки, пожалее!
   При этом он косил глазом вправо - и движение шофера  уловил  моментально.
Атакой тут и не пахло, водила просто машинально посунулся к Родиону,  и  тот
сильно врезал ему откинутым  прикладом  по  уху.  Издав  нечто  среднее  меж
вскриком и оханьем - удар для жизни не опасный,  но  весьма  болезненный,  -
шофер скрючился, обхватив голову.
   И тут спутница толстяка отчаянно взвизгнула, что в  общем,  было  Родиону
только на руку, но толстяк кинулся  зажимать  ей  рот  со  столь  испуганным
видом, что Родион едва не расхохотался. И повторил громко:
   - Бумажники вытянули, твари, кому говорю! В задних рядах кто-то негодующе
вскрикнул, вскакивая, ударился макушкой о  низкий  потолок  -  и  сейчас  же
хлопнул выстрел, под потолком брызнул  осколками  овальный  плафончик.  Соня
сработала четко, а резиновая пуля на такой дистанции способна наделать  дел,
плафон разлетелся крайне убедительно, можно сказать,  агитационно,  вряд  ли
кто-нибудь сумел  рассмотреть  пулю  в  полете  и  определить,  что  она  не
свинцовая...
   - Живо, мать вашу! - крикнул Родион с ненаигранной злостью. - Вторая пуля
пойдет кому-то в башку... - и  повел  автоматом  вправо-влево,  поторапливая
близсидящих. - Или нам с трупов башли снимать?!
   Момент был решающим - он, конечно, не мог бы стрелять, начнись суматоха с
истерикой... Еще и оттого,  что  пятнадцати  патронов  в  обойме  пистолета,
безусловно, не хватило бы на всю эту  ораву,  а  автомат  годился  лишь  для
использования в качестве дубины. Если вскочат все разом, кинутся  -  сомнут,
массой задавят...
   Не вскочили и не кинулись. В  очередной  раз  подтвердились  давным-давно
открытые истины, касавшиеся психологии толпы. Их  здесь  человек  сорок,  но
каждый сам по себе, зажат страхом и  в  герои  не  рвется,  ситуация  крайне
неподходящая для того, чтобы вмиг выдвинулся вожак, даже если и присутствует
среди них потенциальный лидер, не успеет себя проявить - тут вам  не  чистое
поле и не улица, всяк сидит в глубоком кресле, как в крохотной камере...
   Толстяк первым протянул черный бумажник с блестящими уголками -  чуть  ли
не тыкая им в живот Родиону, отчаянно дергая рукой,  чтобы  Родион,  не  дай
бог, не пропустил плод его стараний... Есть почин!
   Небрежно сунув бумажник в набедренный карман, Родион прислушался.  Вокруг
по-прежнему стояла тишина, выстрела никто не услышал - глухомань,  стиснутая
Госняком неширокая объездная дорога...
   - Живенько! - приказал он.  -  Отдаем  кошелечки  и  тут  же  -  лапы  за
голову...
   Шофер все так же сидел скрючившись, упершись лбом  в  черную  баранку,  -
старательно притворялся, будто пребывает в  полнейшем  шоке  и  бесповоротно
вышел из игры. Родиона  такое  поведение  вполне  устраивало.  Он,  отправив
автомат за спину, достал пистолет  и  взвел  курок,  ничуть  не  работая  на
публику, - момент был самый для Сони опасный,  она  двинулась  с  сумкой  по
салону, отбирая бумажники, вполне мог дернуться какой-нибудь дурак...  Могли
и сзади кинуться, попытаться вырвать револьвер...
   Обходилось пока. Кто протягивал бумажник с таким видом, словно  только  и
ждал подходящего случая с  ним,  клятым,  расстаться,  кто  медлил,  еще  не
осознав в полной  мере,  что  Стамбул  накрылся,  но  движимый  естественной
человеческой жадностью, но протестующих хотя бы словесно не нашлось, один за
другим несостоявшиеся "челноки" протягивали разномастные бумажники, кошельки
и .прочие портмонетки, объединенные одним немаловажным качеством  -толщиной,
пухлостью. И, как заводные куклы, вскидывали руки к голове,  сцепляя  пальцы
на затылках.
   Ага?  Шевеление,  сердитый  возглас  -  взлетевшая  вверх  Сонина   рука,
отпустившая полновесный удар рукояткой  револьвера.  Кто-то  скрючивается  с
криком боли, а следующий, силясь  спешно  умилостивить  налетчицу,  сует  ей
бумажник чуть ли не в лицо...
   Родион перевел взгляд, уловив странное движение у себя под  носом  -  это
спутница толстяка стаскивала через  голову  массивную  золотую  цепочку,  не
отводя застывшего взгляда от черневшего в опасной близости  дула  пистолета.
Родиону стало ее жаль, и он бросил:
   - Оставь себе... - но сумочку у нее  забрал  и,  вытряхнув  оттуда  пачку
сложенных пополам купюр, вернул владелице. Толстяк его не беспокоил -  сидел
с руками  на  затылке,  мало  того,  старательно  зажмурился,  должно  быть,
вспомнив  избитую  истину:  никакая  пачка  разноцветных  бумажек  не  стоит
человеческой жизни...
   Поторапливать уже не приходилось - сюрреалистический конвейер, оказавшись
однажды запущенным, самостоятельно работал  на  полную  мощность.  Временами
Родион бросал быстрый взгляд на дорогу - никого...
   Сонины движения уже  стали  отработанно  четкими  -  ни  одного  лишнего.
Бросает очередной бумажник в сумку, легоньким взмахом револьвера  заставляет
положить руки на затылок, делает  шаг  вперед,  но  все  равно  ее  движения
представляются удручающе медленными, словно в кошмарном сне...
   Родиону вдруг  захотелось,  чтобы  его  сейчас  видела  Лика.  Вообще-то,
насквозь идиотское  побуждение,  самое  нелепое,  какое  в  этот  миг  можно
испытать,  но  оно  не  проходило,  мешаясь  с  приятным  осознанием  своего
превосходства в растекавшийся по жилочкам огненный коктейль. "Какая жизнь! -
подумал он отрешенно. - Нет,  какая  жизнь!"  И,  спохватившись,  постарался
придать себе самый грозный  вид:  показалось  на  секунду,  что  лицо  стало
расплываться в блаженно-идиотской улыбке. Он был на седьмом небе -  сражался
за свое будущее, лепил его собственными руками, ни перед кем не унижаясь, ни
от кого не завися... Исполнился безмерного уважения к себе - смелому рыцарю,
господствовавшему над трусливой, потеющей от страха толпой.  Зрение  и  слух
обострились, он видел со своего места взмокший лоб крепенькой бабенки  через
пять рядов от него, слышал чей-то панический шепот:
   - Доставай ты быстрее! Выстрелит же...
   Вновь мелькнула  рука  с  револьвером  -  Соня  влепила  кому-то  по  лбу
рукояткой, стоило очередному клиенту малость замешкаться. Руки с бумажниками
замелькали еще быстрее, высовываясь в проход, подрагивая от нетерпения. Соня
ускорила шаг, выхватывая добычу, неглядя,  швыряя  в  сумку,  она  держалась
замечательно - очаровательная Бонни, боевая подруга... Родион даже мимолетно
умилился, подавив неуместный прилив желания.
   Все. Обслужены по  высшему  классу.  Откуда-то  с  последних  кресел  все
явственнее слышатся истерические  всхлипы,  но  это  уже  не  волнует,  дело
сделано... Посторонившись, Родион пропустил Соню, с потолстевшей  сумкой  на
плече в темпе рванувшую к "Москвичу", рывком  за  руку  выдернул  из  кресла
спутницу  толстяка,  нашарил  подошвой   ступеньку,   спустился   к   двери,
почувствовав ее лопатками, крикнул водителю:
   - Эй, распахнул калитку, хватит спать!
   Тот, покосившись хитрым глазом сквозь растопыренные  пальцы,  моментально
"очнулся", повернул нужный рычажок и вновь замер, втянув голову в плечи. Его
происходящее касалось меньше всего -  уж  при  нем-то  пухлого  бумажника  с
валютой не было, а потому, прекрасно соображал Родион,  водила  в  герои  не
полезет...
   Толстяк открыл глаза и, увидев, что его спутница стоит  лицом  к  лицу  с
налетчиком, крепко удерживаемая им за  руку,  вконец  ошалевшая  от  страха,
оцепеневшая подобно Лотовой жене, осмелился открыть рот:
   - Слушай, отпусти, зачем она тебе...
   - Молчать! - бросил  Родион.  -  А  ты  сядь!  На  ступеньку  сядь,  кому
говорю...
   И отпустил тонкое запястье. Девушка торопливо плюхнулась  на  грязноватую
ступеньку - так, словно мечтала срастись с ней, стать единым целым. По щекам
у нее текли слезы, но поздно было жалеть соплячку, не терять  же  из-за  нее
время...
   Достав из  кармана  блестящую  металлическую  коробку,  Родион  сунул  ее
девушке на колени, прикрикнул:
   - Возьми провода! Соедини концы, живо! Она  боязливо  взяла  два  толстых
провода в красной пластиковой изоляции, но сдвинуть оголенные  концы,  пучки
тончайших медных проволочек, не спешила.  Уставилась  на  него  заплаканными
глазами, прошептала:
   - Взорвется...
   - Дура, - с ласковым упреком сказал Родион. - Я ж  с  тобой  рядом  стою,
неужели непонятно? Ну, живенько! - и приблизил к лицу дуло пистолета...
   Решилась  наконец,  соединила  проволочки,  втянув  голову  в   плечи   и
зажмурившись.  Секунды  через  три  открыла  глаза,  сообразив,  что  ничего
страшного не произошло, и автобус целехонек, и  все  до  одного  живехоньки,
жизнь продолжается...
   Родион  нажал  кнопочку  на  коробке,  и  в  зеленоватом  узком  окошечке
замаячили черные угловатые цифры:
   0:30 - а дальше еще две, поменьше, они мелькали, отсчитывая обратный  ход
времени с тупой электронной старательностью.
   - Вот так и держи проводочки, - сказал он, повысив голос - к  сведению  и
всех остальных. - Разъединишь до того, как пройдет полчаса и все обнулится -
рванет так, о от вас всех и пыли не останется... Усекла?
   Она отчаянно закивала, таращась на него сквозь слезы, рискнула спросить:
   - А п-потом?
   - А потом, когда останутся одни нули, бомба и  отключится,  -  благодушно
разъяснил Родион. - Можете петь и плясать... А пока сидите тихонечко,  особо
по салону не шастайте, а то еще от лишнего сотрясения сработает... Чао!
   Выскочил из  автобуса,  далеко  зашвырнул  в  лес  ключи  и  припустил  к
"Москвичу", где  Соня  уже  предупредительно  распахнула  для  него  дверцу.
Развернувшись так, что из-под колес взлетел песок с  мелкими  камешками,  он
помчался в сторону Шантарска, хохоча про себя. словно его щекотали.
   В коробке не было никакой взрывчатки - только положенный для веса  кирпич
и старательно укрепленный электронный будильник отечественного производства,
который в Шантарске можно купить на каждом углу. Но  ограбленный  народишко,
ручаться можно, все эти полчаса просидит,  боясь  дохнуть  -  наверняка  все
регулярно смотрят импортные боевики, где такие  вот  коробочки  с  цифирками
взрываются столь смачно, что пламя встает до небес  и  отрицательных  героев
разметывают на километр вокруг...
   На этот фокус его натолкнуло воспоминание о младшем дедушкином  брате,  в
честь которого  Родиона,  собственно,  и  нарекли.  Дядя,  на  вид  тишайший
старичок самого субтильного облика, во время второй  мировой  командовал  на
Карельском перешейке отрядом диверсантов из "Смерша", посреди необозримых  и
бескрайних чухонских чащоб игравшим в кошки-мышки  с  такими  же  крутыми  и
несентиментальными финскими лесными  спецназовцами  -  потаенная  война  без
всякой оглядки на Женевские соглашения, с чем обе стороны, не  сговариваясь,
смирились заранее...
   В молодости дядя любил шутить замысловато. И однажды, когда они взяли  на
шпагу   финский   гарнизон   в   поселке   с    непроизносимым    названием,
салажонка-часового оставили в живых за то, что задремал на посту  и  проспал
их приближение,  но,  чтобы  не  доводить  гуманизм  до  ненужных  на  войне
пределов, перед тем, как уйти, положили ему  на  голову  большую  консервную
банку со "вторым фронтом" и заверили, что при первом  его  шевелении  "мина"
взорвется...
   Он мчался недолго - отъехав метров на  сто  от  крутого  поворота,  резко
затормозил, они выскочили и, нырнув в сосняк, припустили меж деревьев.  Ярко
светило солнце, приятно пахло живительной смолой, жизнь была полна смысла  и
удовольствий...
   На  крохотной  полянке  остановились.  Торопливо   содрали   комбинезоны,
оставшись в спортивных шароварах и футболках, побросали в заранее выкопанную
ямку и пятнистый камуфляж, и ботинки, и автомат.
   - Давай в темпе! - выдохнул Родион, жадно затягиваясь сигаретой.
   Соня трудилась, как трудолюбивая белочка,  запасающая  на  зиму  кедровые
орешки, - лущила бумажники,  словно  шишки,  бросала  деньги  в  пластиковый
пакет, а "чешую" отправляла  в  яму.  Пакет  распухал  на  глазах,  мелькали
серо-зеленые  лики  американских  президентов,   бородатых   и   безбородых,
благообразных и не особенно,  мелькали  бородатые  исторические  личности  в
старинных беретах  и  большеглазые  дамы  с  немецких  марок,  иероглифы  на
японских иенах, бог ведает  зачем  приготовленных  для  Стамбула  -  видимо,
обменный курс был неплох, отечественные  рубли,  еще  какая-то  экзотическая
валюта, которую он не успел рассмотреть...
   - Мама родная! - выдохнула она, по-детски округлив рот. - Родька, да  тут
сто-олько...
   - Работай, Бонни! - фыркнул он, похлопав боевую подругу значительно  ниже
талии. - Мы им докажем,  что  советский  интеллигент  -  самый  разбойный  в
ми