Возбуждение  пронизывало  его,  сделав  тело  невесомым  и  пылающим.  Он
представления не имел,  как  развлекались  в  старину  всемогущие  короли  и
пресыщенные падишахи, но не сомневался  -  что-то  похожее  было...  Желание
заявляло о себе так, что он, как ни пытался, не мог приблизиться  к  девушке
вплотную, но не оно было главным: увешивая Соню  грабленым  золотом,  Родион
оказался на  седьмом  небе,  чувствуя  себя  мужчиной,  добытчиком,  воином,
варваром, ворвавшимся  в  закрома  неких  разложившихся  сибаритов,  зверем,
вставшим над бессильной толпой... Стонущий вздох, сорвавшийся  с  губ  Сони,
подтвердил, что и она испытывает нечто подобное, выгибаясь  и  всхлипывая  в
натуральнейшем оргазме.
   Почти грубо подтолкнул девушку  к  зеркалу  -  звенящую  золотом,  нагую,
распаленную, в голове пронеслось: "Боже мой, какая жизнь!" Она  затуманенным
взглядом рассматривала себя так, словно решительно не узнавала. Долго стояли
перед зеркалом, обнявшись - в обнаженном естестве  и  тускловато-маслянистом
сверкании золота, в облаке свежих и откровенно-бесстыдных любовных ароматов,
хмелея  и  от  этого  запаха,  и  от  возвышавшего  их  над  толпой  статуса
разбойников. Судорога сотрясла тело, и Родион, прижав к себе  девушку,  сжав
горячими ладонями прикрытые  звенящей  паутиной  золота  груди,  понял,  что
кончил - но не испытал ни малейшей вялости естества.
   Потянул ее назад, они упали на ковер, на аккуратные ряды  золотых  монет,
на разбросанные кучки купюр - и тут-то началось настоящее безумие,  шалое  и
безоглядное,  с  полным  забвением  всех   предосторожностей,   исступленным
слиянием тел,  криками  и  стонами,  бесстыдными  до  возвышенного  ласками,
хрустом ненароком оказавшегося под ладонями золота... Не было в  мире  силы,
способной это остановить.
   Они были счастливы. Как никогда прежде. У них было будущее.
   Все кончилось часа через три. На  узкой  постели,  привычно  пуская  дым,
вновь сидела светловолосая девочка в скромнейшем платьице,  а  подальше,  на
хлипком стуле, примостился вполне приличный мужчина. Сердцебиение уже  вошло
в нормальный ритм, багровые отпечатки  зубов  скрыла  одежда,  комната  была
старательно убрана соединенными усилиями и даже проветрена - но оба  до  сих
пор  перекидывались  неостывшими  взглядами,  чуть   смущенно   посмеиваясь,
опустошенные и счастливые.
   - Хороши разбойнички, - сказала Соня без особого раскаяния,  подкинула  в
горсти кучку невесомых золотых  чешуек.  -  С  десяток  цепочек  извели,  не
меньше, а деньги-то помяли...
   - Да уж, - поддакнул он, тоже без  раскаяния.  -  Может,  удастся  как-то
скрепить?
   - А зачем их скреплять? Золотишко у нас все равно будут покупать на  вес,
как в таких случаях и положено. Не сокровища Грановитой  палаты  продаем,  в
самом-то деле... Конечно, настоящей цены нам Витек не даст, но ее  нам  и  в
любом другом месте не дадут, как-никак краденое. Ладно, лишь бы сбыть с рук,
и на том спасибо. Что, если прямо сейчас и поехать? Позвоним сначала,  возле
магазина вроде висел исправный автомат... Если дома, нагрянем.
   - А деньги у него есть?
   - Деньги у него всегда есть, работа такая, черная скупка... - Соня слегка
нахмурилась. - Другое дело, что он у меня - единственный канал, если  что-то
пойдет не так, останется только припрятать до лучших времен.
   - Что за человек?
   Соня пожала плечами:
   - Да обычный скупщик. Чуть постарше меня. Стукачеством пока  что,  ребята
говорили, не промышляет, не  подлавливали  его  еще  менты.  Это  плюс.  Вот
только, слышала, то ли запиваться начал, то  ли  подкалываться,  а  это  уже
глубокий минус... Ушки тебе придется держать востро. Как всегда, впрочем.  В
таких сделках не  бывает  ни  сватьев,  ни  братьев,  одни  пауки  в  банке,
авторитетного человека кинуть, конечно, побоятся - но у нас-то с  тобой  нет
должной репутации среди криминального народа... А у меня... -  она  печально
покривила губы. - У меня, что скрывать,  репутация  специфическая  -  не  то
чтобы, конечно, возле параши, но, как изящно выражаются иные, твой  номер  -
девятый... Низшая ступенька социальной лестницы.
   - А у твоего Витька?
   - Повыше. Самую малость, разумеется, но все-таки на пару ступенек повыше.
Иерархия собачьей стаи. Или волчьей. Смекаешь? Альфа-зверь, Бета-зверь и так
далее, по нисходящей... Мотай на ус, мой милый атаман. Я чертовски  надеюсь,
что мы из этого мирка вскоре вырвемся, но пока еще в  нем  колобродим,  тебе
поневоле придется пройти некий техминимум.
   - Значит, гамма-звери... - задумчиво протянул он. - А я тогда кто?
   Соня подошла к нему, чмокнула в  щеку  и  взъерошила  волосы  материнским
жестом:
   - А ты, уж не посетуй, - личность вообще без социального статуса. Я  имею
в виду,  в  глазах  тех  кругов,  где  нам  предстоит  немного  повращаться.
Мелочевка вроде Виталика или Витька, если творчески подойти, - не более  чем
мизерные шестеренки, но они, что характерно, знают: место им отведено.  Есть
люди повыше, есть пониже, шестеренки вращаются, механизм работает... Ты же -
удачливый лох со стороны. Плевать, что удачно провернул парочку крупных  дел
- весомость человека определяется  в  первую  очередь  тем,  как  он  сможет
ответить на обиду. А за нами ведь - никого, согласись. Только  наши  руки  и
мозги. Двадцатый век - век организаций и  систем.  Трудновато  посреди  него
одиночкам... Не обиделся? Я чистейшую правду говорю. Тяжеловато нынче  Робин
Гудам - Лукоморья больше нет, от дубов  пропал  и  след...  Одиночку  всякий
может обидеть.
   Родион сердито закурил. Особой обиды он не ощущал - после подсчета хабара
и бешеной любви тело и сознание оставались умиротворенно-покойными,  но  все
же печально было думать, что прошли те времена, когда авторитет  определялся
числом  лихих  мушкетерских  стычек  или  ограбленных  на   большой   дороге
купеческих обозов. Черт побери, и здесь - система...
   - А впрочем, нас это не должно особо волновать, - сказала Соня убежденно.
- Мы же не собираемся делать карьеру в Системе, а? Задача у нас попроще, как
у стивенсоновских пиратов: сколотить разными неправдами состояньице,  купить
имение подальше от портовых городов и зажить  благонамеренными  сквайрами...
Права я, Клайд?
   - Пожалуй, - сказал он. - Так ты имеешь в  виду,  что  нам  к  нему  идти
опасно?
   - Такие негоции всегда опасны, - сказала Соня.  -  Я  просто  думаю,  что
существует определенная вероятность...  Какой-то  процент  надо  обязательно
отводить на то, что он  попытается  тебя  кинуть.  Заплатить  ниже  низкого,
половину металла объявить подделкой, а то и  вульгарно  грабануть.  Особенно
если правду говорят, что у него крыша чуточку съехала. Главное, он, как  все
ему подобные, прекрасно понимает, что в милицию мы не побежим.
   - Подожди, а я могу от души дать ему в рыло, если он вдруг задергается?
   - Конечно, - обнадежила Соня. - И еще как. Отмазки просить не побежит, не
тот случай. Сам будет виноват. Его проблемы.
   - Тогда дело упрощается...
   - Ты у нас атаман, тебе и решать, - сказала Соня. - Я тебя не отговариваю
и не подталкиваю, всего лишь пытаюсь прилежно растолковать правила  уличного
движения для Искаженного Мира. Можно поехать продавать, а можно и припрятать
до лучших времен. Если продавать, то ушки держать на макушке, а руку - возле
ствола. Вот и весь сказ.
   Долго он не колебался. Решительно сказал:
   - Едем. То есть, сначала пойдем позвоним. Если золотишко и в  самом  деле
грабленое...
   - Жопой чую, прости за вульгарность.
   - Тогда держать его в тайниках - чревато, это тебе не купюры  без  особых
примет.  Да  и  продать  в  Екатеринбурге  будет  трудновато  -  мы  ж   там
рассчитываем с самого начала записаться в приличные люди...
   ...Таинственный скупщик добытых неправедным путем ценностей  обитал,  как
оказалось, на тихой и короткой улочке имени полузабытого  героя  гражданской
войны матроса Чуманова, славного в узком  кругу  краеведов  главным  образом
тем, что именно он в двадцатом году по пьянке утопил в Шантаре  единственный
красный бронеавтомобиль буржуазной марки "Остин" - вместе с комиссаром полка
латышом Янисом Пенисом. Суровый непьющий латыш  захлебнулся,  но  так  и  не
покинул находившийся в броневике железный ящик с протоколами партсобраний, а
Чуманов выплыл - и погиб за дело рабочих и крестьян полугодом позже  (заехал
спьяну в расположение семеновцев, каковые его с  удовольствием  и  повесили,
чего бравый  матрос,  впрочем,  так  и  не  сумел  осознать,  ибо,  согласно
показаниям отпущенного казаками шофера, пребывал в  бесчувственном  виде  до
самого финала).
   Улочка, собственно, состояла из  десятка  двухэтажных  домиков  довоенной
постройки,  крашенных  в  мутно-розовый  цвет.  Дома,  правда,  были  вполне
добротные - сложены из кирпича, упрятанного под толстой штукатуркой.  Номера
имелись только нечетные, а вместо четных раскинулся  огромный  и  запущенный
парк Космонавтов, куда добрые люди с наступлением сумерек носа не казали.  В
года студенческие Родиону не раз доводилось и выпивать там на  скамеечке,  и
драться  с  курсантами,  так  что  он  смотрел  на   знакомые   места   чуть
ностальгически. Но не было времени предаваться умиленным воспоминаниям,  оба
прошли  улочку  из  конца  в  конец,  что  отняло  минуты  две  (машину   из
осторожности оставили за поворотом, у швейной фабрики), поднялись на  второй
этаж.
   Дверь  оказалась  не  железная  -  но  вышибить   плечом   ее   было   бы
затруднительно, строители сталинских времен хлипкой прессованной фанерки  не
использовали. Соня решительно позвонила. Из-за двери чуть слышно  доносилась
музыка - точнее, сумбур вместо музыки, в стиле, кажется, "техно".
   Ярко освещенный изнутри кружочек панорамного  дверного  глазка  потемнел.
Разглядывали ихнедолго, почти сразу же клацнул несмазанный  замок,  и  дверь
распахнулась, явив взору коротко стриженного парня в тренировочных брюках  и
белой майке. Родиону он не понравился с первого взгляда, еще  до  того,  как
разинул рот.
   -  Соньчик-фасончик!  -  радостно  заорал  хозяин.   -   Ты   что   такая
примороженная?
   - Не ори, Витек... - недовольно бросила она, побыстрее прошла в прихожую,
увлекая за собой Родиона. - А ты с чего такой развязанный?
   - С радости, -  проинформировал  подпольный  ювелир,  небрежно  защелкнув
замок. - Сто лет тебя не видел, сто лет тебя не мацал... Пошли, Софочка,  на
софу?
   Родион ощетинился, но Соня, мимолетно похлопав его по руке, непринужденно
отмахнулась:
   - Что, надоело в кулак сливать? Откуда у тебя софа, хрюндик?
   - Не в софе дело, - сказал хозяин,  пошатнувшись.  -  Ты  взгляни,  места
исторические, я ж тебя у этого самого стола рачком ставил, пока  мяукать  не
начинала, - и, будто впервые увидев Родиона, но ничуть не удивившись явлению
рядом с собой постороннего лица, продолжал без перехода: - Ставлю это  я  ее
рачком, братила, поднос на стол - стакан, чтоб не скучала в процессе...
   Вполне возможно, он не врал.  Родион,  стиснув  зубы,  прошел  в  большую
комнату,  захламленную  множеством  разбросанных   видеокассет,   одежды   и
непонятных свертков в мятой газетной бумаге. Крепко попахивало то  ли  сухой
горелой травой, то ли непонятной химией,  и  Родион  стал  подозревать,  что
хозяин, точно, под наркотой - спиртным не пахнет совершенно, но все движения
странно развинченные, с долей ненужной вычурности, зрачки сужены в точку,  а
речь как-то диковинно плывет...
   - Ввинтился? - уверенно спросила Соня.
   - Ну малость, на два витка штопора... Это кто?
   - Человек. С товаром.
   - Товар - деньги, деньги - шлак... Забьешь, Софочка?
   - Перебьюсь.
   - А перепихнуться?
   - Перебьешься. Витек, если ты не в кондиции для бизнесов, так и спой...
   - Я, соска, всегда в кондиции... Кажи товар, человек. Во всем великолепии
и в полном объеме.
   Родион переглянулся с Соней, она чуть заметно кивнула. На столе оказалась
вся их сегодняшняя добыча - монеты отдельно, цепочки-кольца отдельно, лом  в
своем мешочке.
   - Надо же, какие вы  сегодня  загадочные,  сколько  натащили...  -  Витек
удивительно ловко  для  своего  состояния  расставлял  на  столе  стеклянные
пузыречки. - Кого ломанули? Если  частников,  сразу  поворачивайте  оглобли.
Отвечаете?
   - Иногородняя рыжева, браток, - наученный Соней, осклабился Родион.  -  И
далекая...
   - Ну, главное, отвечаешь... Падайте пока,  а  хотите,  потрахайтесь...  -
Витек положил наугад выбранную цепочку на блюдце, покапал на нее  прозрачной
жидкости, норовя попасть в разные  места.  Внимательно  присмотрелся.  -  Не
шипит, не ползет, следовательно, не наврали, товар надежный...  Это  сколько
же я часов убью, чтобы каждую проверить,  подумать  страшно,  а  делать  тем
более...
   - Умелец... - поморщилась Соня. - Сбрось все в колбу...
   - Софочка, я ж тебя не учу, как за щеку брать у пьяного  ежика...  Ладно,
что там колбы, я и так вижу... Торговаться будем?
   - Он цену знает, - сказала Соня. - Взвешивай.
   - Щас будут и весы... - он направился в другую комнату, чуть пошатываясь.
   Соня моментально прильнула к Родиону, отчаянно зашептала в ухо:
   - Осторожней,  все  не  по  правилам  идет...  Так  и  не  поняв,  в  чем
заключается нарушение правил, Родион насторожился,  полностью  полагаясь  на
нее. Пистолет был под курткой,  слева,  в  кобуре  с  отстегнутым  ремешком,
патрон в ствол он загнал еще в машине, а сейчас с колотящимся сердцем  отвел
предохранитель. Торопливо отдернул руку,  притворился,  что  чешет  живот  -
показался Витек. Мимоходом выбросив руку,  не  глядя,  крутнул  колесико  на
панели магнитофона,  и  примолкшая  было  с  их  приходом  импортная  машина
прямо-таки взвыла.
   - Ой, да сделай потише... - досадливо  морщась,  прокричала  Соня  сквозь
грохот лязгающих ритмов.
   - Щас... - он сделал чуть потише. И резким движением  вырвал  руку  из-за
спины. Черный, местами обшарпанный наган нацелился в пустое пространство меж
Родионом и Соней. Витек оскалился в глуповатой улыбке. Немая сцена.
   Впервые в жизни Родион стоял под прицелом  боевого  оружия  -  он  как-то
сразу поверил, что револьвер настоящий, такой уж  у  него  был  вид.  Однако
страха не испытал - только раздражение и злость. Дуло слегка переместилось в
его сторону, вернулось к Соне. Веселым, плывущим голосом, растягивая  каждую
гласную, Витек сообщил:
   -  А  теперь  быстренько  пошевелили  жопами  и  быстренько  слиняли.  Вы
отдельно, а золото отдельно. Ну к чему тебе  деньги,  очкарик?  А  золото  и
совсем ни к городу, от него все  и  зло  в  этой  жизни.  Не  тянешь  ты  на
делового, так и не дрочи мозги...
   Соня не шелохнулась, глаза стали  в  пол-лица  -  и  Родион  окончательно
уверился, что оружие настоящее, как-никак она знала этого  типа,  и  даже...
Злость  достигла   предела,   но   он,   мельком   удивившись   собственному
хладнокровию, словно со стороны услышал свой голос:
   - А в спину не жахнешь с большого ума, чудило?
   Витек, сняв указательный палец со  спускового  крючка  и  придерживая  им
барабан, приподнял дуло вверх, усмехнулся:
   - Кристально мыслит мушшына, не залупается. Шагайте,  не  буду  ж  я  пол
пачкать...
   Родион повернулся вправо, левым боком к хозяин так, чтобы  пола  ветровки
заслонила его правую руку.
   Казалось, телом овладел кто-то чужой, посторонний. Оно словно  знало  все
наперед и действовало с незнакомой, нелюдской собранностью. Действительность
распалась на несколько молниеносных движений. Раз - рука  вырывает  пистолет
из кобуры, два - поворачивает его к мишени, три - палец ложится на спуск...
   Выстрела за музыкой Родион так и не расслышал - только пистолет  дернулся
в руке.
   Время остановилось.
   Родион  ждал,  что  хозяин  отлетит  назад,  словно  от  могучего   удара
невидимого кулака, - в кино всегда было  именно  так.  Ничего  похожего:  на
белой футболке в мгновение ока вдруг оказалось широкое багровое пятно, Витек
нескончаемо долгий миг постоял в прежней позе, потом, неуловимо  подсекшись,
разжимая  пальцы,  конвульсивно  подтягивая  согнутые  руки  к  груди,  стал
скрючиваться, горбиться, падать...
   Гремела музыка. Родион стоял с пистолетом в руке. Умом  он  понимал,  что
убил человека, но так и не мог поверить до конца. И не представлял,  что  же
теперь делать - ведь  нужно  же  что-то  делать?  Полагается  делать  что-то
особое, не такое, убив человека?
   Соня прошла мимо него, бочком-бочком, не сводя глаз с лежащего, выключила
магнитофон. Лицо у нее было  застывшее  и  словно  бы  незнакомое.  Осталась
стоять возле стеклянного столика с черным "Грюндигом".
   Что-то ожило в нем, прошел паралич. Он нагнулся, отыскал гильзу и сунул в
карман.  Убитый  лежал  вниз  лицом,  и  на  спине,   правее   позвоночника,
расползлось еще более широкое пятно - выходное отверстие.  Немецкая  машинка
работала добротно.
   - Бог ты мой... - прошептала Соня. - Бо-ог ты мой...
   Охваченный на миг приступом нерассуждающей злости, Родион прицелился было
ладонью отвесить ей пощечину, но Соня, мотнув головой, крикнула шепотом:
   - Иди ты! Никаких истерик... - и с застывшим лицом двинулась на кухню.
   - Ты чего? - глупо спросил Родион. Она почти спокойно отозвалась:
   - Нож поискать или что-то вроде, пулю выковырять из стены...
   Родион шагнул к столу  и  механическими  движениями  принялся  запихивать
золотые вещи обратно в мешочки. Появилась Соня с японской  пикой  для  льда,
длинной и трехгранной.
   Довольно быстро ему удалось  выковырять  смятый,  тяжелый  кусок  свинца,
наполовину выползшего из лопнувшей медной оболочки. Не обменявшись ни единым
словом,  не  сговариваясь,  они  принялись  выдвигать   ящики   старомодного
письменного стола на гнутых ножках -  будто  так  и  полагалось  себя  вести
согласно правилам хорошего тона.
   Добыча была, в общем, пустяковой  -  миллиона  три  в  рублях,  несколько
стодолларовых бумажек... Вполне возможно, тщательный обыск принес бы гораздо
больше - но столом они по некоему неписаному уговору и ограничились.  Стерев
отпечатки пальцев, вышли на лестницу,  стараясь  не  ускорять  шага,  прошли
вдоль розовых домиков, ступая  с  размеренной  целеустремленностью  роботов.
Сели в машину, бессмысленно уставились  перед  собой.  Смеркалось.  К  парку
кучками  стягивалось  молодое  поколение,  не  обращая  внимания  за  старую
"копейку".
   - Ну, и что теперь? - мертвым голосом спросил он.
   - А ничего, - глядя на него огромными сухими  глазами,  сказала  Соня.  -
Ничего и не было... Кто нас видел? Или  рыдать  по  нему  прикажешь?  Гандон
подколотый... Кинуть хотел...
   Прислушавшись к собственным ощущениям, Родион сообразил, что ничего почти
не испытывает - ни раскаяния, ни страха, ни тошноты. Мерзковато  на  душе  -
вот и все...
   - Поехали, - глядя перед собой, сказала Соня. - К тебе, на  ту  квартиру.
Мне выпить надо, иначе не удержусь, орать начну на  весь  город,  накатывает
отходняк...
   ...Домой он попал к полуночи, после нескольких часов, проведенных с Соней
в "разбойничьей берлоге" нельзя сказать, что верная сообщница  раскисла  или
особенно печалилась - но настроение упало до нуля, ниже нижнего, и она долго
просидела на диване, уставясь в остранство, то и дело пригубливая  коньячок.
Потом  немного  отошла,  дело  кончилось  слиянием  тел  на  том  диване   -
продолжительно и молча, без  единого  слова.  В  конце  концов  она  немного
повеселела, они даже обсудили преспокойно свои шансы выскользнуть сухими  из
воды и сошлись на том, что шансов насчитывается девяносто девять  из  ста  -
деформированная  пуля  брошена  в  реку,  никто  их  не   видел   на   месте
преступления,  а  круг  общения  незадачливого   подпольного   ювелира,   по
заверениям Сони, велик и необъятен, и милиция в нем увязнет, как  в  болоте.
Единственной эпитафией покойному стало брошенное мельком замечание и  (когда
она полностью восстановила душевное равновесие):
   - Не прыг