ицу. Короткое черное платье, обнажавшее  чудесные  покатые
плечи, с равным успехом могло сойти и за траурный наряд, и  за  изыск  моды.
Прическа новая, незнакомая, на шее тоненькая  золотая  цепочка  -  и  больше
никаких драгоценностей. Так и пристало выглядеть королеве, когда супруг  еще
не опущен в могилу...
   На миг ему стало неловко - как говорить и как держаться? Ирина,  разрешив
сомнения, подошла как ни в  чем  не  бывало,  легонько  чмокнула  в  щеку  и
опустилась в кресло. И словно бы сняла предназначавшуюся для  оставшихся  за
дверью маску - огромные синие глаза светились прежним лукавством и волей.
   - Хоть бы пожалел бедную вдову,  убивец...  -  сказала  она  со  знакомой
ослепительной улыбкой. - Нет-нет, я не это имела в виду... - она  отстранила
жестом приподнявшегося было Родиона. - Я  про...  незапланированные  фигуры,
снятые с доски.
   - А что мне оставалось делать? - пожал он  плечами.  -  Этот  черт  вдруг
кинулся в кабинет, когда я выходил...
   - Да нет, все правильно. Ты просто молодец. Но вот каково мне было  охать
и проливать слезу над тремя? Да еще пенсии родственникам  платить  придется,
жестом доброй воли... Что ты морщишься? Я чудовище?
   - Да я сам не лучше.
   - Значит, обойдемся без  интеллигентских  самокопаний,  идет?  Кинулся  в
кабинет... Ну конечно, чутье у него было волчье. Все к лучшему в этом лучшем
из миров - теперь поставлю своего человека  на  освободившееся  место...  Мы
можем друг друга поздравить, Родик.  Я  наконец-то  обрела  полный  душевный
покой, а ты - полную безнаказанность. Информация у меня  точная  -  ни  одна
живая душа на тебя не обратила внимания. Какая-то дуреха видела - но  помнит
лишь, что мимо нее прошел мужчина. Ни цвета волос, ни роста, ни  возраста...
Интересно, каково чувствовать себя удачливым киллером?
   - А каково - хозяйкой империи?
   - Ты преувеличиваешь, Родик... - Она опустила длинные ресницы,  но  видно
было, что реплика ей приятна. - И  потом,  прежде  чем  стану  полновластной
хозяйкой, много воды утечет. Такие дела просто не делаются, не пивной  ларек
принимаешь... - Она скрестила великолепные ноги,  изящно  прикурила  длинную
коричневую сигарету. - Бог мой, а это что?
   Он с солидным видом пожал плечами:
   - Примитивная глушилка. Не из самых дорогих.
   - Родик, ты прелесть... - Она открыла сумочку и одемонстрировала такую же
черную коробочку с рубиново светившимся глазком. -  Ты,  надеюсь,  не  моего
потайного магнитфона опасаешься?
   - Конечно, нет, - сказал он искренне. - Друг на друга нам писать было  бы
глупо. Просто после истории с блудной супругой я здешним стенам не  особенно
доверяю.
   - Правильно, - серьезно сказала она. - Всегда найд„тся  скотина,  которой
одного работодателя покажется мало. Вообще,  я  этот  оазис,  скорее  всего,
навещаю в последний раз.  Из  осторожности.  И  толчком  послужила  как  раз
история с твоей супругой, которую Эдуард свет Петрович сдал, хотя получал от
нее хорошие деньги. Предавший однажды... - она невинно улыбнулась. -  случае
чего,  если  с  ним  возникнут  проблемы,  на  тебя  старой   памяти   можно
рассчитывать?  -  и  рассмеялась  -  Все  же  в  тебе  сохранилось  здоровое
высокоморальное начало - перекосился весь...
   - Давай поговорим о деле, - сказал он сухо.
   - Родик, ты растешь на глазах...
   - Давай поговорим о деле.
   - Ро-одик... Дай ты возможность много выстрадавшей женщине  хоть  на  миг
почувствовать себя совершенно раскованной и  веселой!  Мне  через  два  часа
предстоит тащиться на роскошнейшие похороны, если бы ты слышал, сколько  там
будет вульгарнейшей пышности и натужной скорби... Ну, не столь уж натужной -
многие из тех, кто будет провожать мое сокровище в  последний  путь,  станут
поневоле примерять на себя столь же унылый финал...  И  под  ложечкой  будет
посасывать  довольно  мерзко...  Бог  ты  мой,  как  надоело  все,  и  какой
прекрасной теперь видится нищая студенческая юность... Выпьем?
   - Я за рулем.
   - Ладно, тогда и я не буду. Давай о деле... - она и  достала  из  сумочки
пухлую пачку серо-зеленых бумажек, перетянутую черной резинкой. - Держи.
   - Здесь все? - солидно спросил он, взвесив пачку в руке.
   -  Пока  пять  тысяч.  Родик,  я  понимаю,  что  невероятно  перед  тобой
виновата... - Она подняла узкую ладонь, предупреждая его то  ли  удивленную,
то ли сердитую реплику, так и не сорвавшуюся  с  губ.  -  Но  это  все,  что
удалось наскрести по сусекам.
   Нескрывая раздражения, он демонстративно снял резинку, поворошил купюры с
бородатым Грантом.
   - Неужели опасаешься "куклы"? - Ирина обиженно надула губы, и в ее голосе
Родиону почудилась нотка презрения.
   - Да нет, смотрю просто. Мы же  договаривались...  Ирина  подняла  глаза,
потемневшие на миг:
   - Родик, не надо на меня давить...
   В голосе явственно прорезался металл. Пожалуй, именно так могла держаться
вышеупомянутая императрица, когда сделавший свое дело убийца  потребовал  бы
вместо оговоренной платы пожаловать ему еще и патент на чин фельдмаршала.  У
Родиона в голове промелькнула фразочка из Дюма: "Только Елизавета Английская
и Екатерина Великая  умели  быть  для  своих  фаворитов  и  государынями,  и
любовницами". Из бархатных перчаток вдруг выскочили, прорвав  тонкую  ткань,
острые коготки...
   Он не смутился и не поддался ее  превосходству  -  но  понял,  что  Ирина
тверже, чем ему раньше казалось. Впрочем, мягкая домашняя кошечка не  смогла
бы хладнокровно нанять киллера и держаться сейчас столь непринужденно...
   - Я на тебя ничуть не давлю, -  сказал  он,  как  можно  небрежнее  пряча
доллары во внутренний карман. - Но полагался всецело на  честное  купеческое
слово...
   Ирина лукаво усмехнулась:
   - Родик, демагогии ради можно  напомнить,  что  конкретных  сроков  я  не
называла, верно? Милый, я вовсе не  собираюсь  тебя,  как  выражаются  юнцы,
прокидывать. Что обещала, то и заплачу. До последнего президентика.  Но  ты,
как человек серьезный, должен понимать ситуацию. В шкатулках, ящиках стола и
карманах пиджаков оказалось гораздо меньше, чем рассчитывала.  Снять  сейчас
со счета такие деньги буквально после убийства означает дать пищу... ну,  не
для прямых обвинений, для ненужных пересудов.  Иногда  пересуды  оказываются
сильнее обвинений... Причем, извини за цинизм, твое положение, если  у  тебя
найдут в кармане полсотни тысяч баксов, будет гораздо  хуже  моего.  Мне  не
придется объясняться, а вот тебе...
   - Это намек? - угрюмо спросил он.
   - Бог с тобой, Родик! Ты сегодня просто несносный. Трудный день?
   - Говорю же, поверил в честное купеческое слово...
   - Которое никто и не собирается нарушать. Я только хочу, чтобы ты вошел в
мое положение... - Она ослепительно улыбнулась. - Родик, я была  с  тобой  в
чем-то неискренней?
   - Нет, - вынужден был он сказать.
   - Я в тебя вселяла какие-то надежды? Обещала нечто вовсе уж  невероятное?
Наконец, позволь тебе напомнить, ты первый об этом заговорил, и никак нельзя
сказать, будто тебя сбила с пути истинного инфернальная дива... Ведь правда?
   - Я тебя и не обвиняю ни в чем.  -  Он  никак  не  мог  прогнать  зудящее
раздражение, чувствовал себя словно бы обворованным.  -  Просто  думал,  что
сегодня...
   - Потерпи, - сказала она серьезно, глаза вновь стали чистыми,  как  ясное
весеннее небо. - Все оказалось чуточку труднее, но это не смертельно.  Через
пару недель обязательно  найду  способ  снять  нужную  сумму,  не  привлекая
внимания.
   - Через пару недель я уеду из города. Навсегда.
   - Значит, постараюсь управиться раньше. Иди  сюда,  -  она  похлопала  по
обширной кровати узкой ладонью, казавшейся  какой-то  иной  без  всегдашнего
брильянтового сверкания. - Как я ни храбрюсь, мне, между прочим,  холодно  и
одиноко. Тебе не понять - ты мужик. Какой бы спившейся скотиной дражайший ни
был, все же прожили вместе немало лет, а "вдова" - слово  всегда  печальное,
без поправки на обстоятельства...
   Родион присел рядом, утонув в ненавязчиво-нежном  облаке  ее  горьковатых
духов. Осторожно обнял  обнаженные  плечи.  Она  и  в  самом  деле  казалась
угнетенной нешуточными переживаниями, и сердце у него помаленьку отмякло. Ее
колдовское обаяние было сильнее, чем представлялось.
   - Я бы тебе предложила одну глупость, - сказала она тихо. -  Но  ведь  не
согласишься?
   - Принцем-консортом?  -  усмехнулся  он.  -  Нет  уж...  Ирина  отрешенно
положила  его  ладонь  себе  на  грудь,  скрытую  лишь  тончайшим  бархатом,
полузакрыла глаза:
   - Я наклонюсь над краем бездны, и вдруг пойму, сломясь в  тоске...  -  Ее
голос звучал невероятно устало. Не  освобождаясь  из  объятий  Родиона,  она
стала медленно откидываться назад, и он поневоле опускался вместе с  ней.  -
Там было еще что-то, не помню, вот досада. Люби меня светло... Что-то то  ли
гасло, то ли взошло... - и открыла глаза, отсвечивающие легким  безумием.  -
Вот и люби меня - такую...
   Поддаваясь страсти, он так и не понял, был ли в ее словах двойной смысл.

   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
   Топор дровосека
   Автобусная остановка, где он чинно  сидел  на  лавочке,  была  невероятно
современной: элегантно-изящная коробочка из прозрачного  прочного  пластика,
покрытого цветными рекламами шантарских банков и  фирм.  Такие  павильончики
вошли в моду недавно - настолько,  что  шпана  еще  не  завела  привычки  их
вандальски раскурочивать.
   Правда, данный павильончик от юных вандалов был защищен надежно - грозной
аурой правоохранительных  органов.  Чуть  левее,  по  ту  сторону  неширокой
улочки, располагался райотдел милиции, и соседство  это  на  противозаконные
подвиги вдохновить не могло.
   За спиной у него безмятежно посверкивал многочисленными  окнами  институт
искусств, уродливое здание времен позднего сталинизма, до сих пор украшенное
бронзовым барельефом оседлавшей земной шар советской работницы,  смахивающей
то ли на распатланную вакханку, то  ли  на  опрометью  вылетевшую  из  гроба
вампирицу. Создание это эстетические чувства оскорбляло несказанно - но, как
краем  уха  слышал  Родион,  не  снимали  его  из  уважения   к   создателю,
заслуженному  мэтру  Бугурщукурову,  каковой  здравствовал   до   сих   пор,
громогласно отрекся и от пережитков сталинизма в сознании, и  от  партийного
билета, а ныне  ваял  скульптурную  группу  "Классик  Мустафьев,  передающий
президенту народные чаяния" (те, кто видел эскизы, говорили, что зрелище еще
похлеще советской работницы).
   Впрочем,  вечерняя  жизнь  возле  института  кипела  самая   современная,
симпатичных студенточек в темпе подхватывали разноцветные иномарки, а "синие
чулки", чужие на этом празднике жизни, гуртовались на автобусной остановке.
   В точности напротив, зажатое меж зелеными железными воротами, ведущими во
двор  райотдела,   и   кирпичной   пятиэтажкой   времен   критики   всеобщей
кукурузизации, помещалось здание,  которое  Родион  и  собирался  навестить:
поделенный   меж   офисами   нескольких   фирм   симпатичный   небоскребчик,
облицованная гранитом сталинская семиэтажка, где вот  уже  второй  час  Лика
вкушала греховные радости.
   Спешить не было нужды  -  вдобавок  он  только  что  купил  свежий  номер
"Завтрашней  газеты",  и  на  первой  же  странице  обнаружил   известия   о
незадачливом криминальных дел мастере Олеге Кирееве. Терпения не хватило,  и
он, усевшись на скамейку, пробежал страницу глазами, потом перечитал уже  не
спеша, со смаком. Как и следовало ожидать, летальный исход пострадавшему  не
угрожал, от заряда дроби, выпущенного в задницу,  умирают  редко.  Зато  шум
поднялся до небес - коллеги вынужденного лежать на пузе  репортера  изощряли
умы,  пытаясь  выдумать  версию  позавлекательнее,  но  особенной  фантазией
похвастать  не  могли,  как  один  ухватившись  за  гипотезу,   по   которой
бесстрашный  журналист  чересчур  глубоко  вник  в  загадочные  криминальные
сложности  "теневой  стороны"  града  Шантарска,  за  что  и  был  обстрелян
недремлющей мафией. Расхождение имелись лишь в фигурах возможных  кандидатов
народа заказчика  -  перечислялись  совершенно  незнакомые  Родиону  клички,
ссылки то на махинации вокруг платинового  прииска  на  речке  Беде,  то  на
историю с вагонов японских компьютеров, самостоятельно укатившимся куда-то с
товарного двора. Ни один из борзописцев  даже  на  шажок  не  приблизился  к
истинной подоплеке. Родион,  сколько  ни  ломал  голову,  так  и  не  понял,
печалиться ему  или  радоваться,  что  нежданно-негаданно  оказался  творцом
очередного "идеального  преступления".  Его,  правда,  торжественно  обещали
изловить и начальник областного УВД Трофимов,  и  начальник  городского  УВД
генерал Дронов, а также некие  подполковник  Воловиков  и  майор  Шевчук  из
уголовного розыска,  прокурор  города,  чин  из  ФСБ,  чин  из  департамента
общественной   безопасности   и   еще   парочка   грозных    дяденек.    Все
вышеперечисленные при большом стечении журналистов заверяли,  что  следствие
успешно  продвигается  вперед,   в   распоряжении   сыскарей   уже   имеются
многочисленные наработки и определенные  подвижки,  равно  как  и  следы,  а
посему поганый киллер будет обезврежен в самом скором времени. Прочитав  все
это с чувством глубокого удовлетворения, носившим некоторые  черты  оргазма,
Родион вспомнил Марка Твена, гениально  подметившего  касаемо  напавшего  на
след сыщика: след, увы, не повесишь за убийство...
   Бережно спрятав газету во внутренний  карман,  он  поднялся,  дождавшись,
когда проедет автобус, перешел неширокую улицу, на ходу вытаскивая жетончик.
Телефон-автомат,  прикрепленный  к  кирпичной  стене,  красовался  метрах  в
двадцати от крыльца райотдела, что и сберегало изобретение товарища Белла от
бесславной кончины.
   Косясь на пожилого вахтера,  восседавшего  в  ярко  освещенном  аквариуме
фойе, набрал номер. Номер того телефона, что  стоял  у  вахтера  под  боком.
Трубку тот поднял почти сразу же и  браво  отчеканил  (не  иначе,  отставной
майор или нечто аналогичное):
   - Каландаришвили, пятнадцать, проходная!
   Пикантное было ощущение - разговаривать с цербером, не подозревавшим, что
собеседник видит его, как на ладони...
   - Это Толмачев, -  сказал  Родион  небрежно-барственным  тоном.  -  Михал
Михалыч, вы  бы  проверили  в  двести  тридцатом  -  вдруг  эти  свиристелки
телевизор не выключили, вечно с ними хлопоты...
   - Будет сделано! - браво отрапортовал вахтер. Точно, отставник.
   Положил трубку и засеменил на  второй  этаж.  Не  теряя  времени,  Родион
повесил  свою,  быстро  пошел  ко  входу.   Высокая   стеклянная   дверь   в
металлической раме была лишена столь необходимого в Шантарске украшения, как
замок - отчасти из-за ненормированного  рабочего  дня  господ  коммерсантов,
отчасти из-за вышеупомянутого соседства милиции.
   Распахнулась она бесшумно. Столь же тихо затворив ее за собой, Родион  на
цыпочках  пробежал  в  коридорчик  направо,  ко  второй  лестничной  клетке.
Оказавшись меж  первым  и  вторым  этажом,  прислушался.  Полное  безмолвие.
Вахтер,  конечно,  ни  на  йоту  не   поверил   скороспелой   байке   насчет
невыключенного  телевизора,  зато  не  сомневался,  что   звонил   подлинный
Толмачев. Родиону прекрасно было известно, что Толмачев, подобно всем прочим
владельцам офисов, регулярно платит вахтерам вторую нелегальную и неучтенную
зарплатку, чтобы ничему не удивлялись и рот держали  на  запоре.  Сведениями
этими (и кое-чем еще) без особого удивления снабдил душевный человек  Эдуард
Петрович. Скорее всего, вахтер подумает, что мимо  его  поста  снова  должны
пройти  телефонные  девочки,  которых  ему  приличия   ради   наблюдать   не
полагается...
   Все коридоры были ярко освещены, Родион бесшумно шагал по  ним,  чувствуя
себя персонажем фантастического рассказа о  вымершей  Земле.  Показалось  на
миг, что это продолжается Белоснежный Кошмар - и  тело  прошибла  неприятная
судорога. Вообще, что-то с ним происходило  -  движения  были  убыстренными,
пусть и не суетливыми, кожа казалась необычно горячей, время от времени  без
нужды поглядывал по  сторонам,  быстро,  по-птичьи  вертя  головой.  Однажды
померещилось, будто за угол  моментально  втянулась  смутная  полупрозрачная
тень. Это ничуть не испугало, но проходя мимо, он все  же  заглянул  за  тот
угол скрупулезности ради - и ничего такого  не  узрел.  От  ярко-мертвенного
света слегка  резало  глаза,  затылок  время  от  времени  окатывало  жаркой
волной...
   Вот  и  нужная  дверь.  Родион  прислушался,  приблизив  ухо  к  замочной
скважине. Изнутри не доносилось ни звука.  Дверь  прилегала  плотно  и  была
старательно обита  изнутри  звуконепроницаемым  покрытием,  так  что  ничего
удивительного. Деловые люди  обо  всем  позаботились.  Но  они  сейчас  там,
никаких сомнений. Родион сам видел, как машина Толмачева свернула на  задний
двор, к черному ходу...
   Проверив пистолет, сунул еге за пояс. Достал плоский ключик,  примерился,
держа его двумя пальцами, вспоминая, где  расположен  выключатель.  Мысленно
прорепетировал всю последовательность действий.
   Приставив ключик к скважине,  уверенным  толчком  вогнал  его  до  упора,
повернул дважды по часовой стрелке, одним прыжком ворвался во  мрак,  прянул
влево, протянул руку и, уже смутно различая в падавшем с заднего двора свете
бело-лилового фонаря внутренность комнаты, нажал выключатель, заранее крепко
зажмурившись.
   Посчитав про себя до трех, открыл глаза. Для  него  переход  от  мрака  к
яркому свету прошел совершенно безболезненно.  Гораздо  хуже  пришлось  двум
голым личностям,  застигнутым  на  диване  в  интересной  позиции  -  ничего
экстраординарного, впрочем, далеко не шедевр из "Камасутры"...
   Оба повернули головы, так и  не  отклеившись  друг  от  друга,  заморгали
глазами,  как  ослепленные  лучом   прожектора   совы.   Им   следовало   бы
посочувствовать - живое воплощение растерянности и полного  ошеломления,  но
Родион, ухмыльнувшись, старательно запер за собой дверь, отошел к  столу  и,
опустившись в кресло, сказал совершенно будничным, как и было задумано, даже
чуть скучающим тоном:
   - Мужик, ты бы с нее слез, в конце-то концов...
   Оглядел комнату. Крохотный Эдем, затерянный в недрах  сугубо  конторского
здания:  пестренькие,  приятные  для  глаза  обои,  знакомый  по  фотографии
вишневый мини-диван, еще  один,  широченный,  идеально  приспособленный  для
любых экспериментов на просторе, телевизор, холодильник, на  столе  бутылки,
конфеты, фрукты...
   Толмачев опомнился - и сначала, джентльмен  сраный,  накинул  поднятую  с
ковра простыню на съежившуюся Лику, а уж потом прикрылся сложенной  ковшиком
ладонью.  Выпрямился,  непроизвольно  сделал  шаг  к  сложенной  на   кресле
одежде...
   - Стоять, козел!
   Родион с несказанным наслаждением взял его на прицел. "ТТ"  с  глушителем
выглядел крайне убедительно. Субъект, наградивший его  развесистыми  рогами,
даже не пытался дергаться, успел  просчитать  ситуацию  и  оценить  изрядное
расстояние, отделявшее его от обладателя пистолета...
   - Сядь, - сказал Родион все так же лениво. - Присядем  же  и  побеседуем,
как выражался господин  кардинал...  Значит,  здесь  и  трахаетесь  согласно
четкому расписанию? Есть один забавный анекдот: муж, стало быть, вернулся из
командировки...
   - Я же тебе говорила... - вскрикнула Лика, глядя на своего  незадачливого
партнера с порадовавшим Родиона отчаянием.
   - Да? - с любопытством спросил Родион. - А позволь  узнать,  что  ты  ему
такое говорила? Что муженек умом подвинулся?
   - Вот именно, - отрезала она с прежним  почти  самообладанием,  подобрала
ноги, закуталась в простыню.
   - Лика... - укоризненно процедил любовничек. Судя по плавным, замедленным
движениям  и  осторожному  тону,  он,  в  отличие  от  разозленной  подруги,
прекрасно сознавал опасность, которой  оба  подвергались.  Вряд  ли  он  был
трусом - просто серьезно относился к направл