е. Идем! Пора собираться!.. А ведь и правда, - сказал он вдруг, отстраняя
от себя жену и с восхищением разглядывая ее. - Какой очаровательный юноша! И
как к тебе идут эти кудри!  Надень шляпу... нет, вот так: немного набекрень.
Да ты никогда не была такой красавицей!..  Однако пора посылать за коляской.
И надо узнать, как там миссис Смит - успела она переодеть Гарри?
     В эту минуту дверь открылась, и в комнату вошла почтенного вида пожилая
женщина, ведя за руку маленького Гарри, одетого в платьице.
     - Какая из  него  получилась прелестная девочка!  -  воскликнула Элиза,
осматривая сына  со  всех  сторон.  -  Мы  будем звать его  Гарриет -  самое
подходящее имя!
     Ребенок,   удивленный  странным  нарядом  матери,   поглядывал  на  нее
исподлобья и глубоко вздыхал.
     - Гарри не узнал свою маму? - сказала Элиза и протянула к сыну руки.
     Он застенчиво прижался к миссис Смит.
     - Не надо, Элиза, не приваживай его. Ты же знаешь, что ему нельзя будет
даже подойти к тебе на пароходе.
     - Да, правда! Но зачем он отворачивается от меня? Каково матери терпеть
это! Ну хорошо! Где мой плащ? Вот он! Джордж, покажи мне, как их носят.
     - Вот так, - сказал Джордж, набросив плащ себе на плечи.
     - Так?  -  спросила Элиза,  подражая ему.  - И что еще я должна делать?
Ходить большими шагами, топать и дерзко поглядывать на всех?
     - Смотри не  перестарайся,  -  усмехнулся Джордж.  -  Бывают на свете и
скромные юноши. Такая роль тебе больше подходит.
     - Боже мой, ну и перчатки! Да я в них утону!
     - Тем не менее советую тебе не снимать их с  рук,  -  сказал Джордж.  -
Твои нежные лапки могут выдать нас всех...  Итак,  миссис Смит, не забудьте:
вы тетушка Гарри и едете под нашей охраной.
     - Говорят,  на  пристань приходили какие-то  люди  и  предупредили всех
капитанов,  что  надо  выследить мужчину,  который  путешествует с  женой  и
ребенком, - сказала миссис Смит.
     - Вот как!  -  воскликнул Джордж. - Ну что ж, если они попадутся нам на
глаза, мы немедленно сообщим об этом.
     К  дверям  подъехала коляска,  и  радушные хозяева вышли  проститься со
своими гостями.
     Беглецы  послушались  советов  Тома  Локкера  и   пошли  на   хитрость,
рассчитывая обмануть сыщиков. Миссис Смит, почтенная женщина, возвращавшаяся
в  тот поселок в  Канаде,  куда они держали путь,  согласилась взять на себя
роль  тетушки Гарри,  и  мальчика отдали на  ее  попечение,  чтобы он  успел
привыкнуть к  ней за эти два дня.  Ласки,  подкрепленные немалым количеством
мятных пряников,  сделали свое дело, и юный джентльмен всей душой привязался
к своей новоявленной родственнице.
     Коляска  остановилась у  пристани.  Двое  молодых  людей  поднялись  по
сходням на  пароход.  Один из них -  это была Элиза -  галантно вел под руку
миссис Смит, а другой - Джордж - нес вещи.
     Подойдя к  капитанской каюте за билетами,  Джордж услышал разговор двух
мужчин, остановившихся сзади него.
     - Я присматривался ко всем пассажирам.  Ручаюсь,  что на нашем пароходе
их нет.
     Это говорил один из  корабельных служащих,  а  его собеседником был наш
давнишний знакомый Мэркс,  который со свойственным ему упорством добрался до
Сандаски, надеясь изловить здесь свою ускользнувшую добычу.
     - Женщину почти не отличишь от белой,  -  сказал Мэркс,  -  а мужчина -
мулат, тоже совсем светлый, и на руке у него должно быть клеймо.
     Рука Джорджа,  державшая билеты и сдачу,  едва заметно дрогнула,  но он
спокойно повернулся,  равнодушно глянул на  говорившего и  как ни  в  чем не
бывало пошел в дальний конец палубы, к поджидавшей его там Элизе.
     Миссис Смит сразу же удалилась с  маленьким Гарри в дамскую каюту,  где
красота девочки-смуглянки исторгла восхищенные возгласы у всех пассажиров.
     Колокол зазвонил в последний раз,  Мэркс спустился по сходням на берег,
и  Джордж вздохнул всей  грудью,  видя,  что  расстояние между  ним  и  этим
человеком с каждой минутой становится все больше и больше.
     День был чудесный. Голубые волны озера Эри плясали и весело искрились в
солнечных лучах.  С берега веял прохладный ветерок,  и величавое судно смело
неслось вперед,  к  берегам Канады.  О,  сколько неведомого таится в  каждом
человеческом сердце!  Кто,  глядя  на  Джорджа,  спокойно  разгуливавшего по
палубе бок о бок со своим застенчивым спутником,  мог угадать, какие чувства
жгли ему грудь?  Счастье,  которое ждало его в  недалеком будущем,  казалось
несбыточным!  Оно было слишком прекрасно, слишком сказочно. И Джордж не знал
ни  минуты покоя,  боясь,  что какая-нибудь злая сила выхватит это счастье у
него из рук.
     Но  часы  бежали,  и  вот  вдали  показался маленький канадский городок
Амхерстберг. Джордж задыхался от волнения. Глядя прямо перед собой ничего не
видящими глазами,  он  молча сжал  маленькую ручку,  дрожавшую в  его  руке.
Зазвонил колокол;  пароход остановился. Едва сознавая, что он делает, Джордж
разыскал свой  багаж,  созвал своих  спутников,  и,  сойдя  на  берег,  они,
предводительствуемые миссис Смит,  сразу же отправились к одному священнику,
который принял их как добрых знакомых.
     Кто  сможет выразить словами всю  сладость первого дня на  воле?  Какое
блаженство двигаться,  говорить,  дышать,  ходить куда вздумается,  не боясь
никого и  ничего!  А кто передаст радость матери,  которая не сводит глаз со
своего спящего ребенка,  ставшего ей во сто крат дороже после всех невзгод и
опасностей! Разве могли они с Джорджем заснуть в эту ночь, потрясенные своим
счастьем?  А  ведь у них,  у этих счастливцев,  не было ни клочка земли,  ни
крыши над головой, ни денег... И все-таки радость, наполнявшая их сердца, не
давала им сомкнуть глаз до утра.


        "ГЛАВА XXXVIII"

                                   Победа

     Когда Том,  стоя лицом к  лицу со своим мучителем,  слушал его угрозы и
ждал смерти,  отважное сердце не изменило ему,  и он готовился принять любые
страдания, любые пытки. Но лишь только Легри ушел, лишь только волнение Тома
улеглось,  в его избитом теле снова проснулась боль, и он снова почувствовал
всю свою беспомощность и одиночество.
     Легри не стал дожидаться,  когда раны Тома заживут,  и  вскоре приказал
ему выходить на работу.  Потянулись дни, полные непосильного труда, мучений,
издевательств.
     В  горячее время  уборки Легри  заставлял своих  невольников выходить в
поле и по воскресеньям.  Что с ними церемониться!  Скорее уберешь хлопок - и
выиграешь пари!  А  если  несколько человек замучаются насмерть,  вместо них
можно купить других, посильнее.
     Еще  несколько  недель  назад,   вернувшись  с  работы,   Том,  бывало,
прочитывал при  свете костра одну-другую страницу из  библии,  но  теперь он
приходил в  поселок такой измученный,  что в  ушах у него стоял звон,  перед
глазами все  плыло,  и  ему хотелось лишь одного -  поскорее лечь и  заснуть
рядом с товарищами.
     Он вспомнил о письме мисс Офелии его бывшим хозяевам в Кентукки и молил
у бога избавления.  Но дни текли один за другим, а за ним никто не приезжал,
и в его душе поднималась горечь, заглушить которую было нелегко.
     Изредка ему  удавалось повстречать Касси,  изредка,  когда его звали за
чем-нибудь в  дом,  он  видел мельком поникшую,  печальную Эммелину,  но  их
мимолетные встречи  проходили  большей  частью  молча  -  разговаривать было
некогда.
     Как-то  вечером,  измученный,  упавший духом,  Том сидел у  костра,  на
котором варился его скудный ужин.  Огонь догорал.  Он  подбросил хвороста на
угли,  чтобы стало светлее,  и вынул из кармана свою потрепанную библию. Вот
отмеченные любимые места,  раньше так восхищавшие его. Что же, неужели слово
утратило свою силу, или оно уже не властно над его притупившимися чувствами?
С  тяжелым вздохом он спрятал библию в  карман.  И вдруг чей-то грубый хохот
заставил его поднять голову. Перед ним стоял Легри.
     - Ну что, старик? - сказал Саймон. - Благочестие-то больше не помогает?
Значит, я добился своего, убедил тебя в этом?
     Том молчал.
     - Дурак ты,  дурак! - продолжал Легри. - Я же тебя облагодетельствовать
хотел!  Ты бы зажил припеваючи,  лучше Сэмбо и  Квимбо,  и вместо того чтобы
получать порцию плетей чуть ли  не  каждый день,  мог  бы  сам  над  другими
неграми  начальствовать и  выпивать  с  хозяином.  Возьмись за  ум,  старик,
послушайся доброго совета.
     - Нет, нет, упаси меня боже! - воскликнул Том.
     - Ну,  не дурак ли!  -  Легри плюнул Тому в лицо, ударил его ногой, но,
прежде чем  уйти,  сказал:  -  Ладно!  Я  еще тебя поставлю на  колени,  вот
увидишь!
     Том долго сидел у  костра,  борясь с самим собой.  И вдруг глаза у него
застлало туманом, он протянул руки в темноту и упал без чувств.
     Сколько  времени  продолжалось это  забытье,  Том  не  знал.  Когда  он
очнулся,  костер уже потух,  одежда на нем промокла насквозь от росы, но все
сомнения исчезли,  и душу его осеняла такая радость, что теперь ему ничто не
было страшно - ни голод, ни холод, ни унижения, ни одиночество.
     Когда  предрассветные сумерки  разбудили  остальных  невольников и  они
потянулись в поле, в этой жалкой, дрожащей от холода толпе был один человек,
который шел твердым шагом, высоко подняв голову.
     Перемену,  происшедшую в Томе, заметили все. К нему вернулись его былая
бодрость духа, былое спокойствие, и ничто - ни издевательства, ни побои - не
могло поколебать их.
     - Что такое сделалось с Томом?  -  спросил Легри у Сэмбо.  -  Последнее
время ходил как в воду опущенный, а теперь будто его подменили!
     - Не знаю, хозяин. Может, бежать задумал?
     - Пусть только попробует!  -  злобно усмехнулся Легри. - Любопытно, как
это у него получится, а, Сэмбо?
     - Ха-ха-ха!  -  заржал тот.  -  Пусть попробует, а мы посмотрим, как он
будет вязнуть в  болоте,  продираться сквозь заросли,  улепетывать от собак.
Когда ловили Молли, я чуть было со смеху не помер - так и думал, собаки ее в
клочья издерут! У нее ведь до сих пор остались отметины от их зубов.
     - Она с ними в могилу ляжет,  - сказал Легри. - Но теперь, Сэмбо, гляди
в оба,  не зевай! Если Том действительно задумал побег, шкуру с него содрать
мало!
     - Уж будьте спокойны, хозяин, ему не поздоровится! Ха-ха-ха!
     Этот  разговор происходил в  ту  минуту,  когда Легри садился в  седло,
собираясь съездить в соседний город.
     Вернувшись обратно уже затемно,  он  свернул к  невольничьему поселку -
проверить, все ли там в порядке.
     Была  светлая лунная ночь.  Тени ясеней тонким узором лежали на  траве;
кругом стояла глубокая,  нерушимая тишина.  Подъезжая к  лачугам,  Легри еще
издали услышал пение.  Это было настолько необычно здесь,  что он  остановил
лошадь и прислушался. Мягкий мужской голос пел:

                Пусть враг не пощадит меня,
                Я все стерпеть готов.
                Я полон веры, сердцем чист
                И не страшусь оков.

     "Ага! Вот он как расхрабрился!" - мысленно проговорил Легри и, подъехав
к Тому, замахнулся на него плеткой.
     - Эй  ты,  негр!  Тебе спать пора,  а  ты тут гимны распеваешь!  Заткни
глотку, и марш на место!
     - Слушаю, хозяин, - спокойно ответил Том, поднимаясь с земли.
     Это  спокойствие привело Легри в  такую ярость,  что  он  направил свою
лошадь прямо на Тома и стал хлестать его плеткой по голове и плечам.
     - Вот тебе, собака! Будешь теперь благодушествовать!
     Удары причиняли боль Тому,  но сердце его билось ровно,  и Легри не мог
понять, что ему не удастся по-прежнему властвовать над этим негром.
     Том болел душой за  несчастных людей,  окружавших его,  и  пытался хоть
как-нибудь облегчить их  страдания.  Правда,  возможностей для этого у  него
было мало,  но все же по дороге в поле и обратно в поселок и во время работы
ему  кое-когда удавалось протянуть руку помощи усталым,  измученным,  павшим
духом.  Сначала эти жалкие,  почти потерявшие человеческий облик существа не
понимали Тома,  но неделя шла за неделей,  месяц за месяцем,  и наконец в их
сердцах  заговорили давно  умолкшие  струны.  Молчаливый,  полный  терпения,
непонятный человек,  который всегда  был  готов  помочь другому,  не  требуя
помощи для  себя,  всегда довольствовался самым  малым и  делил это  малое с
теми,  кто нуждался больше него,  человек,  который в  холодные ночи уступал
свое рваное одеяло какой-нибудь больной женщине, а в поле подкладывал слабым
хлопок в корзины,  не боясь, что у него самого будет недовес, - человек этот
мало-помалу возымел над  ними странную власть.  И  даже полупомешанная Касси
обретала душевный покой в его присутствии.
     Эта  несчастная женщина лелеяла мысль отомстить своему мучителю Легри -
отомстить за все зло, которое он причинял другим и ей самой.
     Однажды ночью,  когда в  лачугах все  уже  спали,  Тома разбудил легкий
шорох,  и  он увидел в окне лицо Касси.  Она молча поманила его,  вызывая на
улицу.
     Том встал и вышел из лачуги.  Было около двух часов; ночь стояла тихая,
лунная.  Глаза Касси горели огнем -  куда  девался ее  тяжелый,  неподвижный
взгляд!
     - Поди сюда,  дядя Том,  -  прошептала она, кладя руку ему на плечо и с
силой,  необычной для такой маленькой руки, увлекая его за собой. Поди сюда,
мне надо кое-что сказать тебе.
     - Что случилось, миссис Касси? - тревожно спросил он.
     - Том, ты хочешь получить свободу?
     - Я получу ее, когда придет время, миссис Касси, - ответил Том.
     - Нет, сегодня, сейчас! - с силой воскликнула она. - Пойдем со мной!
     Том колебался.
     - Пойдем! - снова повторила Касси, не сводя с него пристального взгляда
своих темных глаз.  -  Пойдем! Он спит крепко. Я подсыпала ему снотворного в
стакан,  да  жалею,  что  мало,  надо было побольше -  тогда ты  бы  мне  не
понадобился. Но идем! Дверь в его комнату не заперта... Там у меня припрятан
топор... Я бы и сама это сделала, да боюсь, сил не хватит. Идем!
     - Нет, миссис Касси, нет! - твердо сказал Том, удерживая ее.
     - Подумай,  сколько несчастных получит свободу! - воскликнула она. - Мы
уйдем отсюда,  отыщем какой-нибудь островок среди болот и будем жить там.  Я
знаю,  так делали другие,  до нас.  А ты скажи:  разве может быть что-нибудь
хуже той жизни, которую мы ведем здесь?
     - Нет!  -  так же твердо повторил Том.  -  Нет!  Зло никогда не породит
добра! Да я лучше отрублю себе правую руку, чем пойду на такой грех!
     - Тогда я сделаю это сама! - сказала Касси.
     - Миссис Касси!  -  воскликнул Том,  падая перед ней на колени.  - Молю
вас, не продавайте душу дьяволу! Надо терпеть и ждать!
     - Ждать!  -  повторила она.  -  Я уж столько времени ждала,  что у меня
помутился разум и сердце готово разорваться на части. Ты говоришь - терпеть!
Мало ли все мы от него терпели?  А ты сам - ведь он высасывает из тебя кровь
капля за каплей! Нет, я исполню свой долг - его час пробил!
     - Не надо! - Том взял ее судорожно стиснутые руки в свои. - Не надо! Не
берите греха на душу! Господи, научи нас любить врагов наших!
     - Любить!  - Касси сверкнула на него глазами. - Любить таких врагов? Да
ведь это противно природе человеческой!
     - Верно, миссис Касси, верно! Но господь милостив, он дарует нам победу
над самими собой!
     Проникновенные слова  Тома,  его  мягкий  голос,  слезы,  сверкавшие  в
глазах,   словно  благодатная  роса,  пали  на  измученную,  смятенную  душу
несчастной  женщины.  Взгляд  ее  смягчился.  Она  опустила  голову,  и  Том
почувствовал, как слабеют ее руки.
     - Том,  друг мой,  у  меня нет  сил молиться.  С  того самого дня,  как
продали моих детей,  я  забыла молитвы и  знаю вместо них  одни проклятья...
проклятья и ненависть!
     - Миссис Касси,  - нерешительно заговорил Том после долгого молчания, -
если это возможно... если вам удастся убежать отсюда, бегите - бегите вместе
с Эммелиной, но да упасет вас господь от смертоубийства!
     - А ты... ты согласен бежать с нами?
     - Нет,  -  ответил он. - Теперь уже нет. Я останусь с моими несчастными
братьями и  буду нести крест свой до  конца.  Вы  -  другое дело.  Вам здесь
погибель... Спасайтесь, если сможете.
     - А  что нас спасет?  Одна могила,  -  сказала Касси.  -  У  зверя есть
берлога,  у  птицы -  гнездо.  Змеи и те находят себе пристанище,  а нам нет
места на земле. Собаки отыщут наши следы в глубине болот. Все против нас - и
звери и люди. Куда же нам бежать?
     Том долго молчал, а потом сказал ей:
     - Попытайтесь, миссис Касси. Я буду молиться за вас.
     Почему это  бывает так,  что  иная  мысль,  отброшенная,  как  случайно
попавшийся под  ноги  камень,  вдруг предстанет пред  нами  в  новом свете и
засверкает подобно бриллианту?
     Касси  много раз  обдумывала все  возможности побега и  отказывалась от
них, как от безнадежных и неосуществимых. Но сейчас в уме у нее возник план,
такой  простой и  ясный  во  всех  подробностях,  что  она  сразу загорелась
надеждой и шепнула Тому:
     - Хорошо, друг мой, я попытаюсь.
     - Да хранит вас бог! - сказал Том.


        "ГЛАВА XXXIX"

                               Хитрый замысел

     Чердак в  доме Легри,  как почти все чердаки в  старых домах,  утопал в
пыли,  паутине и всяческом хламе. У богатой семьи, жившей на плантации в дни
ее  расцвета,  была  прекрасная обстановка,  часть  которой хозяева увезли с
собой,  а  часть так и  осталась в  заброшенных,  отсыревших комнатах да  на
чердаке.  Вдоль стен его  стояли два огромных упаковочных ящика,  в  которых
когда-то  сюда была прислана мебель.  Слабый свет,  пробиваясь сквозь мутные
стекла крошечного слухового оконца,  падал на  стулья с  высокими спинками и
покрытые пылью столы,  знававшие когда-то лучшие времена.  Короче говоря, на
чердаке было неуютно и  даже страшно,  а среди суеверных негров о нем ходила
дурная  слава,  что  еще  больше  увеличивало  ужас,  который  внушало  всем
обитателям плантации это  таинственное место.  Не  сколько лет  назад  Легри
посадил туда одну негритянку,  чем-то провинившуюся перед ним. Что там с ней
случилось,  никто не знал -  негры только перешептывались между собой, строя
разные догадки на этот счет. Но через месяц несчастную женщину снесли оттуда
мертвую  и  поспешили  похоронить.   С  тех  пор,  как  все  утверждали,  на
заброшенном чердаке  постоянно раздавались проклятия,  грубая  брань,  звуки
ударов, прерываемые отчаянными воплями и стонами.
     Услышав как-то ненароком эти толки,  Легри пришел в ярость и пригрозил,
что первый же  негр,  который будет рассказывать всякие небылицы о  чердаке,
получит полную возможность разгадать его тайны, просидев там неделю на цепи.
Одного  такого  посула было  достаточно,  чтобы  разговоры прекратились,  но
дурной славы чердака это не поколебало.
     Боясь  как  бы  невольно не  нарушить хозяйский запрет,  обитатели дома
стали обходить не только лестницу,  ведущую наверх,  но и коридор,  куда она
выходила,  и  легенда о чердаке мало-помалу забылась.  И вдруг Касси осенила
мысль:  воспользоваться суеверностью Легри с тем, чтобы освободиться самой и
освободить свою товарку по несчастью - Эммелину.
     Спальня Касси приходилась как раз под чердаком. В один прекрасный день,
не  посоветовавшись с  хозяином,  она  вдруг  решила  перебраться  в  другую
комнату,  в дальнем конце дома. Слуги носились взад и вперед, таская ее вещи
и мебель, и суматоха была в самом разгаре, когда Легри вернулся домой.
     - Эй, Касси! - крикнул он. - Что ты затеяла?
     - Ничего особенного.  Хочу сменить комнату,  только и всего, - отрезала
она.
     - А позвольте вас спросить: почему?
     - Просто так.
     - Врешь! Говори, что у тебя на уме!
     - Хочу спокойно спать по ночам.
     - Спать? А кто тебе мешает?
     - Что ж, если хочешь послушать, расскажу.
     - Говори, дрянь! - крикнул Легри.
     - Да,  ты, вероятно, спал бы как ни в чем не бывало, а мне это покоя не
дает.  Каждую ночь