е. Пусть поступает, как хочет, - сказал
Сен-Клер.
     - Кузен,  вы поедете с нами в церковь?  -  спросила мисс Офелия,  круто
поворачиваясь к нему.
     - Нет, благодарю вас, не поеду.
     - Сен-Клер,  вы хоть бы раз в жизни съездили!  -  сказала Мари. - В вас
нет никакого религиозного чувства. Это просто неприлично!
     - Со слугами надо быть приветливой,  ровной,  Евангелина,  - наставляла
Мари Сен-Клер свою дочь по дороге в церковь,  -  но обращаться с ними, как с
родственниками,   как  с  людьми,   равными  нам  по  положению,  совершенно
непозволительно!  Если б  няня заболела,  неужели ты бы уложила ее к  себе в
постель?
     - Я бы с удовольствием это сделала,  мамочка,  -  сказала Ева, - потому
что тогда мне легче было бы ухаживать за ней,  и постель у меня мягче, чем у
нее.
     Полное отсутствие у дочери моральных устоев привело Мари в отчаяние.
     - Что мне сделать, чтобы этот ребенок наконец понял меня?
     - Ничего тут не поделаешь, - многозначительно ответила мисс Офелия.
     Ева смутилась и приуныла,  но к счастью,  дети неспособны задерживаться
подолгу на  одном  впечатлении,  и  через  несколько минут  она  уже  весело
смеялась над чем-то, глядя в окно кареты.
     - Ну-с,  чем вас развлекали в  церкви?  -  спросил Сен-Клер,  когда вся
семья собралась за обеденным столом.
     - Проповедь была прекрасная!  -  ответила Мари.  -  Вам не мешало бы ее
послушать. Проповедник будто повторял все мои мысли!
     - Представляю себе, как это было поучительно! - сказал Сен-Клер.
     - Да,  он доказывал,  что все разграничения в  обществе созданы по воле
божьей и что различие между высшими и низшими справедливо, ибо одним суждено
от  рождения  повелевать,  а  другим  -  повиноваться.  Если  б  вы  слышали
сегодняшнюю проповедь,  вам стало бы  ясно,  насколько нелепы все возражения
против рабства и  насколько убедительны все  доводы в  его  защиту,  которые
приводятся в библии.
     - Нет,  увольте!  - сказал Сен-Клер. - То, о чем вы говорите, я с таким
же успехом могу почерпнуть из газет, да еще выкурить при этом сигару, чего в
церкви делать не дозволено.
     - Но позвольте, Огюстен, - вмешалась в их разговор мисс Офелия, - разве
вы не разделяете взглядов проповедника?
     - Кто, я? Если б меня попросили изложить свое мнение о системе рабства,
я бы сказал честно: "Мы владеем рабами и не собираемся отказываться от своих
прав,  ибо это отвечает нашим интересам,  вот и все". Благочестивая болтовня
сводится в конце концов к тому же самому. И я надеюсь, что меня поймут.
     - Но все-таки, вы считаете рабство злом или нет?
     - Ваша прямолинейность,  кузина, просто ужасает меня! Каюсь, я на такое
неспособен!  - со смехом воскликнул Сен-Клер. - Вы лучше представьте себе на
минутку,  что цена на хлопок почему-либо упала раз и навсегда и рабовладение
становится для нас обузой.  Будьте уверены - соответственно с этим изменится
и  толкование  библейских текстов!  Церковь  не  замедлит  прозреть  истину,
призвав на помощь здравый смысл и ту же библию.
     - Как бы  там ни было,  -  протянула Мари,  ложась на кушетку,  -  а  я
благодарю  судьбу,  что  родилась  в  стране,  где  существует рабовладение.
По-моему, ничего плохого в нем нет, и я не знаю, как бы мы без него жили.


        "ГЛАВА XVII"

                           Как отстаивают свободу

     К  вечеру в  доме Симеона Хеллидэя начались неторопливые сборы.  Рахиль
спокойно ходила из комнаты в комнату, отбирая из своих запасов то, что можно
было уложить в небольшой баул и дать с собой путникам,  которые ночью должны
были  оставить их  дом.  Вечерние тени протянулись на  восток,  багровый шар
солнца словно в раздумье медлил на горизонте, засылая свои мягкие желтоватые
лучи в маленькую спальню,  где сидели Элиза с мужем Джордж держал ребенка на
коленях, рука жены лежала в его руке. Лица у них были задумчивые, серьезные,
на щеках еще не успели высохнуть слезы.
     - Да,  Элиза, - говорил Джордж, - в твоих словах сама правда. Ты лучше,
гораздо  лучше  меня.   Я  постараюсь  сделать  по-твоему.  Постараюсь  быть
достойным своей свободы.
     - Когда мы попадем в Канаду,  -  сказала Элиза, - я тоже буду работать.
Ведь  я  умею  шить,  умею стирать и  гладить самое тонкое белье.  Вдвоем мы
как-нибудь перебьемся.
     - Да!  Пока мы вместе,  нам ничто не страшно.  Элиза,  если б мои враги
знали,  какое это счастье иметь семью! Я теперь чувствую себя таким богачом,
таким сильным,  а  ведь нам не  на  что надеяться,  кроме как на собственные
руки.  Я работал всю свою жизнь, но у меня нет ни цента в кармане, ни клочка
земли,  ни крыши над головой.  И все же я ни на что не жалуюсь,  лишь бы нас
оставили в покое.  Я буду работать и уплачу мистеру Шелби за тебя и сына.  А
мой хозяин давно окупил все свои расходы на меня. Я ему ничего не должен.
     - Мы еще не избавились от опасности,  -  напомнила Элиза,  - Канада еще
далеко.
     - Это верно, но мне уже кажется, что я чувствую ветер свободы у себя на
лице, и если б ты знала, сколько у меня теперь сил!
     В соседней комнате послышались голоса,  потом в дверь постучали.  Элиза
вздрогнула и пошла открывать.
     На  пороге стоял  Симеон Хеллидэй и  с  ним  какой-то  долговязый рыжий
детина, судя по виду - человек хитрый и с большой сметкой.
     - Это наш друг Финеас Флетчер,  -  представил его Хеллидэй, - он привез
кое-какие новости,  важные для тебя и для твоих спутников, Джордж. Послушай,
что он рассказывает.
     - Да,  я кое-что узнал,  -  сказал Флетчер.  - Иной раз бывает невредно
держать ушки на макушке.  Нынче ночью заехал я  в одну маленькую захолустную
гостиницу.  Помнишь,  Симеон,  мы в прошлом году продали там яблоки хозяйке.
Она толстая такая,  с большими серьгами.  Ну вот! С дороги я устал, поужинал
поскорее,  укрылся буйволовой шкурой и  прилег на мешках в углу,  покуда мне
готовили постель. И что вы думаете? Заснул крепким сном!
     - А ушки на макушке, Финеас? - спокойно спросил Симеон.
     - Нет,  часа два я спал как убитый, уж очень умаялся, а потом приоткрыл
глаза и  вижу -  сидит за столом компания,  винцо попивает.  Дай-ка,  думаю,
послушаю,  о чем у них беседа идет. Один и говорит: "Они здесь неподалеку, в
ближайшем поселке". Вот тут-то я и навострил уши и вскорости понял, что речь
идет о нас, о квакерах. Мало-помалу они выложили все свои планы и намерения.
Молодого мулата,  видите ли,  надо отправить в Кентукки,  к хозяину, который
так его проучит,  что это и  у  других рабов отобьет охоту бегать.  Его жену
двое из этой компании отвезут в  Новый Орлеан на рынок и  продадут за тысячу
шестьсот - тысячу восемьсот долларов, а ребенком завладеет торговец, который
его купил.  Джима со  старухой тоже вернут хозяину в  Кентукки.  Все это они
собираются обделать с  помощью двух полисменов из соседнего городка,  причем
женщину сначала потащат в суд,  и там один из этих молодцов, плюгавый такой,
зато самый речистый,  присягнет,  что  она  принадлежит ему.  Они  прекрасно
знают,  какой дорогой мы поедем, и собираются напасть на нас вшестером, а то
и больше. Так вот, что же нам теперь делать?
     Группа,   молча  слушавшая  Финеаса,   поистине  была   достойна  кисти
художника.  Рахиль Хеллидэй бросила месить тесто  и  в  ужасе воздела кверху
белые от муки руки.  Симеон стоял,  глубоко задумавшись. Элиза обняла мужа и
не  отрывала глаз от его лица.  Джордж стиснул кулаки,  глаза у  него горели
недобрым огнем,  но чего же можно ждать от человека,  который узнал, что его
жену собираются продать с аукциона,  а сына -  отдать работорговцу,  и все с
благословения законов этой "богоспасаемой" страны!
     - Что же нам теперь делать, Джордж? - прошептала Элиза.
     - Я знаю,  что мне делать, - сказал Джордж и, выйдя в соседнюю комнату,
стал осматривать свои пистолеты.
     - Э-э,  Симеон!  - Финеас мотнул головой в сторону Джорджа. - Видишь, к
чему дело клонится?
     - Вижу, - вздохнул тот. - Молю бога, чтобы до этого не дошло.
     - Я никого не хочу впутывать в свои дела,  - сказал Джордж. - Дайте мне
тележку,  укажите дорогу,  и  мы  одни доедем до  следующей станции.  Джим -
силач, храбрец, меня тоже никто не назовет трусом...
     - Это все хорошо, друг, - перебил его Финеас, - но без провожатого тебе
не обойтись.  Подраться ты сможешь, в этом мы не сомневаемся, а что касается
дороги - положись лучше на меня.
     - Я не хочу, чтобы у вас были неприятности, - сказал Джордж.
     - Неприятности?  -  повторил Финеас, и в глазах у него мелькнул лукавый
огонек. - А ты меня заранее уведоми, когда они начнутся, эти неприятности.
     - Финеас человек умный, бывалый, - сказал Симеон. - Послушайся его и...
- ласково тронув Джорджа за плечо,  он показал на пистолеты, - и не торопись
пускать это в ход. Молодая кровь горяча.
     - Я не стану нападать первым, - сказал Джордж. - Я прошу только одного:
чтобы эта страна отпустила меня с миром. Но... - Он замолчал, сдвинув брови,
и  лицо его передернулось.  -  В  Новом Орлеане продали на рынке мою сестру,
теперь и  жену мою ждет та же участь.  Неужели же я покорюсь этому?  Нет!  Я
буду бороться за жену и сына до последнего вздоха! И кто из вас осудит меня?
     - Тебя никто не осудит, Джордж. Ты повинуешься голосу сердца и крови, -
сказал Симеон.
     - Так давайте же трогаться в путь, надо торопиться!
     - Я  поднялся ни  свет ни  заря и  лошадей не  жалел.  Думаю,  что часа
два-три у  нас есть в запасе,  если эти молодцы выедут,  как собирались.  Во
всяком случае,  засветло ехать опасно, надо ждать темноты. В поселках, через
которые нам придется проезжать,  есть дрянные люди. Чего доброго, привяжутся
с  расспросами.  Уж  лучше здесь задержаться часа на два,  чем в  дороге.  Я
сейчас сбегаю к  Майклу Кроссу,  скажу,  чтобы выезжали немного погодя после
нас. Он, если увидит погоню, предупредит. Конь у него добрый, другого такого
коня ни у кого нет. Джиму со старухой тоже надо сказать, чтобы собирались, а
заодно я и лошадей достану.  Время у нас есть, успеем добраться до места без
всякой помехи.  Так что не  беспокойся,  друг Джордж.  Мне не  в  первый раз
выручать таких, как ты. - И с этими словами Финеас вышел.
     - Финеас  -  стреляный воробей,  -  сказал  Симеон.  -  Можешь на  него
положиться, Джордж, он все сделает, что нужно.
     - Я только одного боюсь: как бы вас не подвести.
     - Сделай мне такое одолжение, друг мой, не говори больше об этом! Мы не
можем поступать иначе -  так велит нам совесть...  Мать,  -  обратился он  к
Рахили, - а ты поторапливайся - не отпускать же нам гостей голодными!
     И  пока  Рахиль и  дети  пекли  пирог,  жарили курицу,  свинину и  тому
подобную снедь, Джордж и Элиза сидели, обнявшись, в своей маленькой комнатке
и  говорили так,  как  могут говорить муж и  жена,  когда они знают,  что им
угрожает разлука на всю жизнь.
     - Элиза,  -  говорил Джордж, - люди, у которых есть друзья, дом, земля,
деньги, не могут любить друг друга сильнее, чем любим мы с тобой. Ведь у нас
больше ничего нет.  Меня любили мать и сестра,  обе несчастные,  истерзанные
горем. Я помню Эмили в то утро, когда работорговец должен был увезти ее. Она
прокралась ко  мне  тайком и  сказала:  "Бедный Джордж,  последний твой друг
уходит от тебя!  Что с  тобой станет?"  Я  обнял ее,  заплакал,  и  она тоже
заплакала.  И  это  были  последние ласковые  слова,  которые  мне  пришлось
услышать.  За  десять лет,  что протекли с  тех пор,  сердце мое очерствело,
высохло, но потом я встретил тебя, и твоя любовь дала мне новую жизнь. С тех
пор я  стал другим человеком.  И  теперь,  Элиза,  я буду отстаивать тебя до
последней капли крови.  Тот,  кто захочет отнять у  меня жену,  должен будет
переступить через мой труп.
     - Господи, сжалься над нами! - рыдая, проговорила Элиза. - Дай нам уйти
вместе из этой страны - больше мы ничего не просим!
     Вошла Рахиль и,  ласково взяв Элизу за руку,  повела ее ужинать.  Когда
все уселись за стол, в дверь негромко постучали. Появилась Руфь.
     - Я на минутку,  - сказала она. - Принесла чулки мальчику. Вот смотрите
- три пары,  теплые,  шерстяные.  Ведь в  Канаде холодно.  А  вам не страшно
ехать?  -  Руфь подошла к Элизе, горячо пожала ей руку и сунула Гарри мятный
пряник.  -  Я ему много напекла таких пряников, - сказала она, вытаскивая из
кармана целый пакет. - Дети любят сласти.
     - Спасибо вам! Какая вы добрая!
     - Руфь, садись поужинай с нами, - сказала Рахиль.
     - Нет,  никак не могу. Я оставила на попечение Джона ребенка и пирожки.
Разве мне можно задерживаться?  Пирожки у  него сгорят,  а  малыш непременно
объестся сахаром. Прощайте, Элиза, прощайте, Джордж! Счастливого пути! - И с
этими словами Руфь упорхнула.
     Вскоре после ужина к  двери подъехал большой крытый фургон.  Ночь  была
безоблачная,   звездная.   Финеас  спрыгнул  с   передка  в  ожидании  своих
пассажиров.  Джордж  появился на  крыльце вместе с  Элизой,  неся  на  руках
ребенка.  Шаг у него был твердый, взгляд смелый, решительный. Следом за ними
вышли Рахиль и Симеон.
     - Сойдите на минуточку,  - обратился Финеас к тем, кто сидел в фургоне.
- Я сначала устрою женщин и ребенка.
     - Финеас,  возьми вот эти две шкуры,  -  сказала Рахиль. - Уложи их там
поудобнее. Ведь ехать придется всю ночь.
     Джим вылез из  фургона и  заботливо высадил свою старуху мать,  которая
цеплялась за  него,  испуганно озираясь по  сторонам,  словно погоня вот-вот
должна была нагрянуть.
     - Джим, пистолеты у тебя заряжены? - тихо спросил Джордж.
     - Заряжены, - ответил Джим.
     - Ты твердо знаешь, что тебе надо делать, если нас настигнут?
     - Сомневаться  не  приходится,   -  сказал  Джим,  с  глубоким  вздохом
расправляя свои могучие плечи.  -  Неужто я  расстанусь с  матерью во второй
раз?
     Пока они говорили между собой,  Элиза успела проститься со своим добрым
другом  Рахилью  Хеллидэй и,  забравшись с  помощью Симеона в  фургон,  села
вместе с Гарри в самую его глубь на буйволовые шкуры.  Следом за ней усадили
старуху;  Джим и  Джордж поместились на  деревянном сиденье лицом к  ним,  а
Финеас вскочил на передок.
     - В добрый час, друзья! - крикнул Симеон.
     - Да благословит вас бог! - хором ответили ему путники.
     Фургон  тронулся,  громыхая  колесами по  подмерзшей дороге.  Грохот  и
тряска не  располагали к  разговору,  и  наши  беглецы молча  ехали  темными
перелесками,  широкими голыми  полями,  поднимались на  холмы,  спускались в
долины.  Часы  бежали  один  за  другим.  Ребенок вскоре заснул у  матери на
коленях,  несчастная старуха мало-помалу успокоилась,  и даже Элиза забыла о
своих страхах и закрыла в дремоте глаза.  Один Финеас был бодр по-прежнему и
коротал время, насвистывая какую-то веселую песенку.
     Но часов около трех Джордж уловил вдали быстрое цоканье подков и тронул
Финеаса за локоть. Тот остановил лошадей, прислушался и сказал:
     - Это Майкл, его лошадь так скачет.
     Джордж  и  Джим,  не  раздумывая,  выскочили из  фургона  и  замерли  в
напряженном молчании.  Цоканье приближалось с  каждой минутой.  И наконец на
вершине холма они увидели всадника.
     - Так и есть, он! - сказал Финеас и крикнул: - Майкл!
     - Это ты, Финеас?
     - Я! Ну, что скажешь - догоняют?
     - Совсем близко.  Человек восемь-десять,  пьяные, горланят, злющие, как
волки.
     И  не  успел он  договорить,  как  ветер донес издали еле слышный топот
мчащихся во весь опор лошадей.
     - Садись, живо! - крикнул Финеас. - Если уж вы решили драться, так надо
отъехать подальше.
     Джордж и Джим в мгновенье ока очутились на своих местах. Финеас стегнул
лошадей,  и фургон в сопровождении Майкла загрохотал по дороге,  подскакивая
на кочках.  Погоня приближалась. Женщины услышали ее и, выглянув из фургона,
увидели  вдали,   на   гребне   холма,   группу  всадников,   которая  четко
вырисовывалась   на   фоне   розовеющего   неба.   Через   несколько   минут
преследователи,  очевидно,  разглядели фургон с белым брезентовым верхом,  и
беглецы  услышали  их  торжествующие крики.  Элиза,  почти  теряя  сознание,
припала к  ребенку,  старуха с  громкими стонами бормотала слова  молитв,  а
Джордж и  Джим сжимали в руках пистолеты.  Погоня была уже совсем близко.  И
вдруг  фургон  круто  свернул  к  подножию отвесной скалы,  которая  одиноко
возвышалась над длинной каменистой грядой, чернея на светлеющем небе. Финеас
с давних пор знал это место и спешил добраться до него в надежде,  что здесь
беглецы найдут спасение.
     - Вылезайте!  -  крикнул  он,  разом  осаживая лошадей и  соскакивая на
землю.  - Все за мной вон на ту скалу. Майкл, привяжи своего коня к фургону,
мчись к  Амарии,  пусть он  со  своими ребятами гонит сюда -  побеседовать с
этими молодчиками.
     Фургон опустел мгновенно.
     - Помогайте женщинам!  -  командовал Финеас,  хватая на руки Гарри. - И
бегите, бегите что есть сил!
     Уговаривать их  не пришлось.  Быстрее,  чем это можно передать словами,
беглецы перелезли через изгородь и  бросились к  тропинке.  Майкл спрыгнул с
седла, привязал повод своего коня к задку фургона и пустил лошадей вскачь.
     - За мной!  -  крикнул Финеас,  когда при слабом свете тускнеющих звезд
перед ними обозначилась тропинка, поднимавшаяся между скал.
     С  ребенком на  руках Финеас прыгал с  камня на  камень,  словно горный
козел.  Джим бежал следом за ним, неся на спине старуху мать, Джордж и Элиза
не отставали от них.  Верховые с  криками и  бранью подскакали к  изгороди и
спешились.  Но  беглецы были уже  у  самой вершины каменистой гряды.  Отсюда
тропинка шла  узким ущельем.  Они двигались поодиночке,  и  вдруг перед ними
открылась расселина шириной  по  меньшей  мере  в  три  фуга.  Финеас  легко
перепрыгнул через  нее  и  опустил  Гарри  на  поросшую кудрявым белым  мхом
плоскую вершину скалы.
     - За мной! - повторил он. - Прыгайте, кому жизнь дорога!
     И  все,  один за  другим,  перепрыгнули через расселину.  Глыбы камней,
окаймлявших площадку, скрыли их с головой.
     - Ну,   вот  и  добрались!   -   сказал  Финеас,   заглядывая  вниз  на
карабкающихся по тропинке преследователей.  - Они хотят изловить нас, ну что
ж,  посмотрим,  что из  этою выйдет.  Тем,  кто сунется сюда,  придется идти
гуськом между вот этими двумя скалами, и они будут у вас на прицеле, друзья.
Видите?
     - Вижу,  -  сказал Джордж, - и поскольку речь идет о нашей судьбе, мы и
схватимся с ними, а вы не вмешивайтесь.
     - Схватывайся, Джордж, сколько твоей душе угодно, - сказал Финеас, - но
ведь полюбоваться на вашу драку не возбраняется?  Смотри, они, видно, держат
между собой совет,  поглядывая сюда,  точно куры  на  нашест.  Ты  бы  лучше
предупредил этих молодцев повежливее, что их здесь ждет.
     Группа на  тропинке,  ясно различимая теперь,  при свете утренней зари,
состояла из наших старых знакомцев -  Тома Локкера и Мэркса, двух полисменов
и  нескольких забулдыг,  которых  нанимают за  бутылку спиртного на  веселую
охоту за неграми.
     - Ну, Том, теперь твои черномазые не улизнут, - послышалось снизу.
     - Я  видел,  как они туда карабкались,  -  сказал Том.  -  Вот по  этой
тропинке. Ну, пошли! Оттуда, небось, не спрыгнешь. Мы их всех переловим.
     - А что,  если они будут стрелять из-за камней?  -  сказал Мэркс. - Это
ведь грозит неприятностями.
     - Гм!  -  хмыкнул Локкер.  -  Мэркс только о  своей шкуре и думает.  Не
бойся! У этих негров, должно быть, душа в пятки ушла от страха.
     - Почему бы  мне и  не думать о  своей шкуре?  -  сказал Мэркс.  -  Это
лучшее, что у меня есть. А дерутся они иной раз, как черти.
     В  эту минуту Джордж появился на  вершине скалы и  заговорил спокойно и
отчетливо:
     - Джентльмены, кто вы такие и что вам нужно?
     - Нам нужны беглые негры,  -  сказал Том Локкер.  -  А  именно:  Джордж
Гаррис,  Элиза Гаррис, их сын, Джим Селден и старуха негритянка. Мы не одни,
а с полис