рой тебе отводится одна из главных  ролей! А
что она отводится именно  Егорову, у меня не было и  малейших сомнений. Гена
Козлов и трое других ребят работали в толпе, не проявляя никакой  активности
до тех пор, пока она от них не понадобится, а я Егорову  нужен был все время
рядом,  чтобы  не  искать меня потом в толпе. Ему  же нужно  было не  только
пристрелить  меня, но и  передать  переброшенный  ему ребятами ствол.  И  не
просто  передать, а вложить в  мою хладеющую длань. 0,7 литра виски  "Джонни
Уокер" не могут не сказаться на  человеке, и  в  душе я очень рассчитывал на
то, что он потеряет в решающий момент те десятые доли секунды, которые решат
исход дела. А я был уверен, что решать этот исход будут  именно десятые доли
секунды.
     Миня, который без  нашего  блока был свободен, как горный орел, сделает
свое дело  (если  какими-то  своими  способами  ему не  помешает  смотритель
маяка), остальные чистильщики тоже  сделают  свое  дело,  а вот насчет  Саши
Егорова я чуть-чуть сомневался. И  это  была  единственная надежда. Ну, и на
Артиста, естественно.
     Митинг шел своим  чередом. Выступали  какие-то валуи, несли  обычную  в
этих  случаях чушь, лозунгами провоцируя то  на  "ура", то на  аплодисменты.
Наконец слово было предоставлено губернатору. Окончание  его  речи  означало
для всех моих ребят сигнал: "Внимание! Готовность -- ноль".  И, вероятно, не
только для моих. По  мере продвижения неприхотливой и  довольно  стандартной
речи  губернатора, основная мысль  которого  сводилась к  тому,  что  хватит
болтать  о  демократии,  а  нужно  претворять  ее в  конкретные дела, ребята
Егорова  подтягивались   поближе,  а  Миня,  похожий  в  своей  курточке  на
подростка, уже был в первом  ряду. Я перехватил недоумевающий взгляд Боцмана
и еле заметно качнул головой. Есть приказ, и никаких отступлений от него. Ни
малейших.
     Хоть  этому  мне  не приходилось ребят  учить. Слава Богу, научились  в
Чечне. Правда, чего это стоило -- лучше не вспоминать.
     К   концу  речи  Хомутова,   когда  вот-вот  должны   были   прозвучать
заключительные лозунги, вдруг оживился Артист.
     --  Ты  русский?  -- спросил он Егорова с  тем воодушевлением, с  каким
поддатый человек готовится начать длинный и содержательный разговор.
     -- Ну, русский, русский, -- попытался отмахнуться Егоров.
     --  И я русский,  --  заявил Сенька,  хотя во  всех анкетах писал  себя
евреем и по отцу, и по матери.
     У  меня в Чечне в  штабе даже возникли из-за этого небольшие  проблемы,
когда я хотел забрать его  в свою спецгруппу. Мне даже  пришлось привести на
полигон  полковника  Дементьева,  который  командовал  у  нас  спецназом,  и
попросить  Семена немного пострелять из двух "АКМов" на бегу по пересеченной
местности. И если сейчас Артист утверждал, что он русский, для  этого у него
были, надо полагать, основания.
     -- Да, русский, -- повторил Сенька. -- Так вот и скажи мне, как русский
русскому: можем мы мириться с притеснением наших братьев в Прибалтике?
     Речь губернатора уже шла к концу. И Егорову было не до общеполитических
дискуссий.
     -- Не можем, --  сквозь зубы  сказал он и незаметно врезал  Артисту  по
печени. Ну, этот прием со школьником прошел бы, но не с Артистом. Он усилием
мышц блокировал удар и завопил:
     -- Так почему же  об этом никто не говорит?! Никто ни слова не сказал?!
Выступи  и  скажи, мужик! Тебе миллионы спасибо скажут!  Я бы сам сказал, но
язык у меня не с той стороны подвешен! Давай, скажи!
     И начал потихоньку оттирать  Егорова  не столько к трибунам, сколько от
меня.
     -- Отцепись, не мешай слушать! -- попробовал огрызнуться Егоров.
     -- Да чего там  слушать, мы это  уже  миллион  раз слушали, --  завопил
Артист. -- Ты про дело скажи, про дело!
     А сам все оттирал его к трибуне, подальше от меня.
     И  тут терпение Егорова лопнуло. Он  врезал Артисту по почкам так,  что
нормальный  человек валялся бы,  корчась  от боли,  минут двадцать. Артист и
такой  удар умел блокировать,  но это выглядело  бы подозрительным,  поэтому
Артист схватился за бок и спросил:
     -- Драться хочешь? Я к нему с открытой  душой, а он... Ну, сука! Я тебе
как русский человек русскому человеку!
     И заехал Егорову в ухо со  всего  размаха. Это притом, что Артист  умел
убить человека всего одним движением пальца.
     К  дерущимся  кинулись  дежурившие  на  площади милиционеры.  Но Егоров
остановил их:
     -- Все в  порядке, ребята.  Маленькие идеологические разногласия. Мы их
уже уладили. -- И обратился к Артисту за подтверждением: -- Точно?
     А поскольку тому  никак  не улыбалось покинуть площадь в самый решающий
момент, он радостно подтвердил:
     -- Ребята, все о'кей. Это немцы  на симпозиумах спорят. А  мы, русские,
привыкли  решать  проблемы по-простому,  по-нашенски. Извини, друг,  немного
погорячился. Со  всяким бывает, верно? Очень уж тема  для меня больная.  Как
подумаю -- спать не могу. Не веришь? Жену спроси. Пойдем, сейчас и спросишь,
они  на  том   конце  площади  в   кафе-мороженое!  Пошли-пошли,   заодно  и
познакомишься! И  врежем по соточке. Одному мне она не даст,  а с другом  --
как можно не разрешить?
     --  В другой раз, -- попытался отказаться Егоров, но тут Артист напер с
таким добродушием и  доброжелательством,  что я  даже  слегка посочувствовал
Егорову: отвяжись от такого. Егоров, конечно, не просек ситуации: если после
двух таких  ударов  его  противник  все еще стоит  на  ногах  и даже  что-то
болтает,  уже одно это может навести на  серьезные размышления.  Егорова  не
навело,  из чего я  с чувством глубокого и полного удовлетворения  заключил,
что его мысли заняты совсем другим. И даже знал чем.
     Я подал  незаметный сигнал Артисту, чтобы он оставил Егорова в покое --
все же не Смоктуновский,  может  и переиграть. А если Егоров хоть что-нибудь
заподозрит  -- кранты. Артист переключил  внимание  на остальных слушателей,
какой-то половиной мозга не выпуская из зоны внимания меня и Егорова.
     -- Да здравствует свобода!
     -- Да здравствует демократическая Россия!
     Это были последние слова в выступлении губернатора.
     "Готовность -- ноль".
     Единственное,  что  меня  сдерживало,  -- жесткий  приказ Столярова.  Я
видел,  как  отошел  к  перильцам  и  закурил губернатор. Я  видел,  как  на
мгновение отвернулся Миня, стоявший в первом ряду -- как раз метрах в восьми
против того места, где курил Хомутов.  Я прекрасно представлял, что он в это
время под своей курточкой  делает -- взводит курок "беретты". И  в  то самое
мгновение, когда Миня вновь повернулся к трибуне и я готов был увидеть в его
руках "длинную  девятку"  или хотя бы  "макарку",  какой-то  человек в сером
плаще и  в  приплюснутой  кепке  каким-то неуловимым движением  оказался  на
постаменте рядом с  губернатором, при  этом  фигура его полностью прикрывала
губернатора. Я  даже  как-то  сразу не врубился,  что  это  смотритель маяка
Столяров, я лишь отметил растерянность, мелькнувшую на лице Мини, который не
успел  еще  извлечь свой  ствол на свет Божий.  Каким-то боковым  зрением  я
отметил, как грамотно  вытянулись  от Мини  к  Егорову  его ребята,  готовые
мгновенно  передать  ему  горячий ствол,  но так и оставшиеся  в недоуменном
ожидании.
     А Столяров между тем стоял на внешнем выступе постамента, облокотившись
о балюстраду, в  позе человека, который благодушно  осматривает окрестности.
Он даже закурил и перемолвился двумя словами с губернатором. Из их взаимного
обращения  друг  к  другу явствовало,  что  они  незнакомы  и разговор  этот
случайный и ничего не означающий.
     Миня  так и  не извлек ствол  из-под куртки. Он быстро что-то сказал  в
рацию, Егоров коротко ответил. Я не услышал слов, но по интонации понял, что
это было что-то вроде команды: "Жди". Потом Егоров отошел в сторону от толпы
и  довольно долго разговаривал по рации, пряча ее под курткой от посторонних
взоров. Не  знаю, чем закончились его  переговоры,  но через некоторое время
Миня, Гена Козлов  и другие "пловцы"  как-то незаметно испарились с площади,
где уже догорал костер политического пожарища.
     Столяров сошел  с  трибуны и замешался  в  толпе, как  только Миня  был
отозван со своего  боевого поста командой по рации -- и ничуть  не раньше. Я
ничего не  спрашивал, но Егоров сам  сказал, закончив переговоры:  "Операция
отменяется".  При этом вид у  него был  такой, что  мне захотелось  выложить
перед  ним все запасы  виски, джина и прочей алкогольной продукции,  которой
был набит мой бар. Я бы  ему  и предложил, но опасался, что под горячую руку
он  пошлет меня  куда  подальше. А без  дела как-то не хотелось туда ходить.
Поэтому я деликатно смолчал.
     "Операция  отменяется".  Это  было  главное.  А все  остальное не имело
значения.
     "Отменяется". Твою мать. А это значит, что мы выиграли.
     Выиграли,  твою мать!  У вас,  сук, выиграли! Несмотря на  ваших боевых
пловцов  и космические антенны. Несмотря на то, что за вашими плечами стояло
подразвалившееся,  но  еще  мощное государство  под  названием "Россия".  Мы
выиграли этот бой для России. Для нашей России. Вряд ли когда-нибудь нам это
припомнят,  а тем  более  отметят в  наградных  листах,  но мы это  сделали.
Сделали, твою мать. И тут ты хоть лопни.
     Губернатор в сопровождении свиты вернулся в резиденцию. По моей команде
Боцман  с  Мухой  заняли около него свои  места.  Потом  я  незаметно кивнул
Артисту  -- в  знак  того,  что все кончилось.  Но  он еще  некоторое  время
развлекал  публику   страстными  публицистическими   речами   о  бедственном
положении  русских в Прибалтике. Впрочем, по  мере убывания числа слушателей
страстность Семена угасала и он, наконец, махнув рукой, покинул площадь.
     -- Приказания? -- обратился я к Егорову.
     Он посмотрел на меня, как на клопа, и рявкнул:
     -- Пошел ты...
     И  я пошел.  Не совсем туда, куда он  меня послал.  У  меня  был другой
адрес.
     На краю площади я разыскал свой "пассат" и двинулся к маяку.
     VII
     Столяров  сидел   на  краю  каменной   wскамьи  возле  самого  мола,  о
заплесневелые камни которого билась прозрачная балтийская вода. Рядом с  ним
на  скамье  стояла  наполовину  опорожненная бутылка  "Драй-джина".  Тут  же
валялась пачка "Мальборо". У  причала  маяка стояла белоснежная  крейсерская
яхта под норвежским флагом,  матросы таскали по трапу коробки с компьютерами
и какие-то шмотки.
     -- Отбываю, -- сообщил Столяров.
     -- На яхте? -- поразился я. -- А как же ваша водофобия?
     -- На яхте безопасней, чем самолетом. Что до водофобии... Ну, поблюю. Я
уже приказал  ведро приготовить. Даже  два.  -- Он  кивнул: -- Садись... Всю
жизнь терпеть не мог  джина, но вот привык. Все лучше, чем виски или бренди.
Про водку и не говорю, ее мой  организм просто не  переносит... Не предлагаю
выпить, потому что знаю: не пьешь. Не пьешь, не куришь. Зачем тогда жить?
     Я промолчал.
     --  Жена есть? --  продолжал Столяров,  хорошо приложившись к бутылке и
закурив.
     -- Есть.
     -- Дети?
     -- Дочь.
     -- Любишь их?
     -- Люблю.
     -- Вот это  правильно. Люби  их -- больше работы, больше родины. Я мало
своих любил. Да, мало. Я любил  работу. Я любил родину. А  все это -- пустые
слова, если  они  не наполнены внутренним содержанием.  А  содержание -- это
твоя семья. И нет больше ничего. К сожалению, я понял это слишком поздно. Не
повтори мою ошибку, парень.
     -- Постараюсь, -- пообещал я.
     --  Постарайся,   постарайся,  --  повторил  Столяров  и  снова  крепко
приложился  к  бутылке.  -- Ты  уже  знаешь, что  операцией руководил  лично
Профессор?
     -- Откуда я мог знать?
     --  Плохо вас учат. Просто ни к черту. Его НП  был в доме  напротив, на
восьмом этаже.
     -- Как я мог это увидеть? По  отблеску стекол стереотрубы? Так она была
наверняка защищена блендами.
     -- А просчитать, откуда наиболее удобно руководить операцией?
     -- Я не думал, что сам Профессор будет руководить операцией.
     -- Только это тебя и оправдывает, -- заметил Столяров. -- Хотя мог бы и
знать.  Я же сказал тебе,  что Профессор не улетел  из города. Ладно,  все в
порядке. Мы сделали это дело. У тебя есть вопросы?
     -- Только один. А если бы Миня вас подстрелил?
     -- Этого не  могло быть. Я накануне предупредил Профессора. Он внял. Да
и как было не внять!
     -- О чем? -- спросил я.
     -- О некоторых последствиях любых несчастных случаев со мной.
     -- Поэтому вы приказали не блокировать Миню?
     -- В том числе.
     Из мощного цоколя маяка вышел  худосочный  молодой человек, сделал знак
Столярову отойти в сторону, но тот лишь рукой махнул:
     -- Говори, тут все свои. Что у тебя?
     -- На связи Франкфурт. Заубер. С ним два ваших  компаньона. Спрашивают,
что делать с пакетом акций местного порта. До них  дошли какие-то слухи, что
на выборах победит Антонюк.
     --  Выбрасывайте их на рынок. По любой цене. Немедленно, пока  не стали
известны результаты выборов. И  сразу покупайте акции таллинского порта. Они
сейчас пойдут в гору.
     Молодой человек ушел.
     -- Значит, порт и  Россия не получат иностранных инвестиций? -- уточнил
я.
     -- Значит, не получат, -- подтвердил Столяров.
     -- Выходит, мы работали против интересов России?
     -- А чем мы, по-твоему, занимались? -- спросил Столяров.
     -- Защищали невинных людей от несправедливости.
     -- Нет, дружок. Мы защищали российскую  демократию.  Не больше, но и не
меньше.
     -- Завтра на  выборах  победит коммунистический  кандидат  Антонюк,  --
напомнил я.
     --   Значит,   четыре   года   жители   города   К.   будут   жить    с
губернатором-коммунистом. А  вдруг это им  понравится?  Почему  ты берешь на
себя право  решать за  других  людей?  Они выберут  коммуниста, им  нравится
коммунист, вот и пусть с ним живут. Тебе он не  нравится? Допускаю. Но ты  в
меньшинстве. Поэтому сиди и помалкивай.
     Столяров  приложился  к  бутылке   джина,  потом  как-то  особенно,   с
удовольствием закурил и заключил:
     -- Это и есть демократия.
     * * *
     Домой я  вернулся  дня  через  два.  Утром 17  ноября продемонстрировал
подполковнику Егорову живого,  здорового  и  невредимого  Антонюка,  который
находился  в  эйфории  от  выборов,   выигранных  с  преимуществом  почти  в
пятнадцать  процентов,  сдал  "длинную  девятку"  и   разрешение,  при  этом
потребовал расписку  в получении, сдал накопившиеся счета, написал реквизиты
своего банка, сдал доверенность и техпаспорт на "пассат", продемонстрировав,
что  машина находится  не в худшем состоянии, чем  когда я ее получил, после
этого попросил портье вызвать такси и уехал в аэропорт.
     Встречала меня Ольга на "ниссан-террано".  Вообще-то я  ей эту тачку не
даю, хоть у нее и есть права, но тут решил воспользоваться  случаем. Устроив
маленький  скандал по  поводу грязных ковриков (а  по нашей-то грязи  как их
будешь содержать чистыми), я тщательно вытряс все ковры, а вместе с грязью и
ту таблетку, которую мне вставили в военном госпитале под Москвой. Не скажу,
что она очень меня беспокоила, но иметь все время под ногами соглядатая или,
точней, прослушку, не очень приятно. Даже когда разговоры вполне невинные, а
именно такие у нас и были всю дорогу до дому.
     Недели  через  две у нас  в Затопино  появился  полковник  Голубков  --
большой любитель подледного  лова. Между делом он  рассказал, что Профессора
выпихнули на  пенсию,  а  кавторанг  Егоров тянет флотскую лямку  где-то  на
Баренцевом море.  Куда  делись их ребята во  главе с Геной Козловым  --  Бог
весть.
     Судьба Профессора и Егорова меня меньше  всего волновала, а  вот  ребят
было жалко.  Я  вообще  неравнодушен  к  классным  специалистам, а  они были
суперкласса. Уж кто-кто, а я в этом как-нибудь разбираюсь.
     На второй  день  полковник снова пошел сверлить  лунки  на Чесне.  А  я
оставил  его одного  и  отправился  в  нашу  церквушку,  в  Спас-Заулок.  Но
почему-то она  была закрыта, никто на мой стук не отозвался. И мне ничего не
оставалось, как пройти к  нашему  деревенскому кладбищу, где лежал  мой друг
Тимофей  Варпаховский  -- Каскадер  и Коля  Ухов  --  Трубач.  На надгробьях
оставались  маленькие огарочки свечей.  Их  я  и зажег.  И  сидел над  этими
робкими огоньками, защищая их от ветра.
     А чем мы вообще в жизни занимаемся?
     Защищаем слабый огонек жизни от ветра.
     И больше ничем.
     И нет более достойного занятия, чем это.
     Нет.
     Нет.
     Нет!


     OCъ: Sergius -- s_sergius@pisem.net 
     1 См. романы А.Таманцева "Их было семеро" и "Гонки на выживание".
     2 См. роман А.Таманцева "Успеть, чтобы выжить".
     206
     А.Таманцев. "Рискнуть и победить"



     А.Таманцев. "Рискнуть и победить"
     205