зу
перешел к делу:
     -- Ну, кто?
     -- Вы сами очень хорошо знаете этого человека, -- ответил я.
     -- Кончай свои музыки и балеты! -- попросил майор. --  Давай по-русски,
можешь даже с матом, мы люди свои, поймем.
     Тогда я задал вопрос в лоб:
     --  Вы как предпочтете: чтобы преступника указал вам какой-то  приезжий
москвич или хотите найти его сами?
     -- Мне важно поймать преступника, понял? А как -- это пятнадцатое дело!
И если у тебя что-то есть -- выкладывай.  Иначе я  привлеку тебя  за укрытие
информации. Или за недонесение.
     -- Олег Сергеевич, -- проникновенно сказал  я, -- ну, я  могу, конечно,
изложить дело так,  как его вижу.  Но вы  и  Иван  Николаевич Смирнов тут же
завалите меня вопросами: как, почему, чем докажешь и так далее. Правильно?
     -- Ну, правильно, -- согласился майор. -- А как ты хотел?
     -- Совсем по-другому. Я хотел бы, чтобы вы сами вычислили  преступника.
Вы потратили на это больше месяца и без всякого результата. По одной простой
причине: у вас была неверная начальная установка. И второе -- вам не хватало
кое-какой информации. И то и другое сейчас есть. Попробуете?
     Майор вопросительно взглянул на капитана Смирнова.
     Тот немного подумал и сказал:
     -- Мы действительно убили на это больше месяца. С полным нулем в итоге.
Может,  послушаем этого  москвича? Ну,  еще час потеряем. А вдруг? Парень не
дурак, это мы уже поняли. Мозги у него чуть набекрень, но это не довод. А?
     -- Излагай! -- принял волевое решение майор Кривошеев.
     Я раскрыл папку со следственными материалами.
     --  Один мой друг любит говорить: все просто, когда все знаешь. А когда
чего-то не знаешь, все самое  простое становится  непроходимо  сложным.  Так
получилось и с этим  делом.  Эти материалы вы просматривали не меньше чем по
десять раз. Верно?
     -- По пятьдесят, -- поправил майор.
     -- Я вам  пока только одно скажу: фамилия преступника упоминается в них
не меньше двенадцати  раз  -- я  специально подсчитал.  Он  фигурирует и как
свидетель.
     -- Ты не мог видеть этих материалов, -- решительно заявил майор.
     -- И тем не менее видел. Не мучайтесь, Олег Сергеевич. Я не шпион и  не
уголовник. Ну, увидел я эти материалы -- и что? У меня есть друг, у него еще
друг, а вот этот друг имеет право ознакомить  меня с любыми материалами МВД.
Скажу даже  так: формально не имеет,  но даже министр МВД не посмеет сделать
ему за это замечание.
     -- Интересные у тебя друзья, -- заметил майор.
     -- Есть  и интересные,  -- согласился  я. Капитану Смирнову было  не до
наших словесных дискуссий. Он раскрыл папку и начал внимательно, будто видит
все  это  впервые, изучать каждый лист следственного  дела, особенно обращая
внимание на показания свидетелей.  На отдельном листочке он делал одному ему
понятные пометки. В работу включился и майор. Но он, видно,  так  до конца и
не  поверил  серьезности  моего заявления, потому  что перелистал  дело, как
подшивку старого, давно прочитанного еженедельника.
     Минут через сорок капитан Смирнов захлопнул папку и сказал:
     -- Салахов. Он, точно! Его в тот вечер на Строительной улице видели все
свидетели.
     -- Требуются об®яснения? -- спросил я.
     -- Иди ты... со своими об®яснениями! -- отмахнулся  капитан. --  Я тебе
сам все сейчас об®ясню. Было у меня чувство, что работал не чужак,  а  свой.
Внутри сидело, а  выразить  не мог. Нутром чуял. Сбивало одно: откуда у него
такая квалификация.
     --  Этой  информации  вам  и  не  хватало,  чтобы  закончить  дело,  --
проговорил  я  и  в  старых  аудиокассетах  нашел  ту,  где  были   записаны
установочные данные на бывшего афганца Салахова. По моей просьбе их раздобыл
полковник Голубков и передал Артисту, а тот мне.  Учеты были  только по МВД,
но  не  было  никаких  сомнений,  что  Салахов  был  связан  и  с   какой-то
спецслужбой.  Иначе  полную  информацию  на  него  дали  бы  из   Зонального
информационного центра по первому же запросу  прокуратуры или милиции города
К. Я не мог держать бумажку в кармане или где  угодно, в любой момент на нее
могли наткнуться.  Поэтому сделал так же, как  с  разговором с Профессором в
военном госпитале: записал текст на самый конец какой-то  задрипанной старой
кассеты.  Сейчас  этот  текст  я  и  прокрутил майору  Кривошееву,  капитану
Смирнову  и  безучастно  присутствующему при  нашем  разговоре подполковнику
Егорову.
     Текст произвел, прямо  скажем, должное  впечатление. И капитан, и майор
были  людьми  опытными и  прекрасно  понимали,  почему  эту  информацию  они
получают  от меня,  а не обычным способом. А  чтобы  проверить  ее,  никаких
особых разрешений  высокого начальства не требовалось. Я не  сомневался, что
они  займутся  этим, как  только  у  них  выкроится  хоть минута  свободного
времени. Но сейчас их волновало другое.
     -- Где ствол? -- спросил майор.
     --  Две  пули,  извлеченные  из  тела  Комарова,   были  отправлены  на
баллистическую экспертизу? -- спросил я.
     -- А как же? -- удивился капитан.
     -- Вы уверены, что это те самые пули? -- продолжал я.
     -- Ни малейших сомнений, -- подтвердил капитан. -- Они валяются там уже
месяц.   Я  недавно  случайно  видел  их.  Ни  в  каких  картотеках  они  не
зафиксированы. Как и сам ствол.
     -- Где же ствол? -- повторил майор.
     Я заметил, как внутренне напрягся подполковник Егоров, но его состояние
меня сейчас меньше всего интересовало.
     -- Вызывайте оперативников, -- сказал я майору, -- Или кого  еще нужно?
Следователя  прокуратуры?  Понятых?  Кто должен  присутствовать при  из®ятии
ствола?  "Токагипт-58",  из  которого  был  убит  историк Комаров,  лежит  в
полиэтиленовом пакете под кустом  сирени  во  дворе Матвея  Салахова. Это за
пять или шесть домов от особнячка Комаровых.
     -- Как он туда попал? -- спросил капитан.
     Я только пожал плечами.
     -- Это всего один маленький вопрос  из тех, на которые вам еще придется
ответить.  Думаю,  сразу  после убийства Салахов завернул  ствол в  пакет  и
бросил в куст, чтобы не заметили случайные прохожие.
     --  И не перепрятал  надежней, когда  шумиха  улеглась? --  недоверчиво
спросил майор.
     --  Выходит,  так,  --  согласился я.  -- Люди  делают  гораздо  больше
глупостей, чем кажется.
     -- А ты его, выходит, нашел? --  вступил в разговор  капитан. -- Как? И
когда?
     -- Как  только понял, что никакого заезжего киллера в городе не было. С
моей стороны было,  наверное, не очень этично шарить по  чужому палисаднику,
когда хозяина нет  дома, но у меня не было выбора. Мне  нужно было абсолютно
точно знать, кто убил Комарова.
     -- Зачем? -- спросил майор.
     -- Олег Сергеевич, у каждого человека есть свои профессиональные тайны.
Это -- одна из них. Она имеет сугубо личный характер и не может представлять
никакого интереса для следствия.
     -- Когда ты нашел пакет с пушкой? --  гнул свою линию капитан. Хватка у
него была, прямо скажем, бульдожья.
     -- Дней пять назад. Я его даже не разворачивал. Просто засунул поглубже
в землю и присыпал палыми листьями.
     --  Неделю назад  в  здании  телецентра Салахов  был  убит  неизвестным
злоумышленником, -- бесстрастно проговорил майор.
     --  Да  что  вы?! -- поразился  я.  -- То-то все соседи удивлялись, что
Салахова уже несколько дней  не  видно!  А он,  оказывается...  Кто  же его?
Впрочем, извиняюсь. Это ваши профессиональные тайны, и я  не собираюсь в них
лезть.  Мы  как  бы  заключили джентльменское  соглашение, правильно?  Вы не
лезете  в мои профессиональные  секреты,  а  я в ваши. И  я не из тех людей,
которые нарушают такие соглашения. Нет, не из тех.
     --  А я из тех, -- заявил капитан  Смирнов. -- И  меня очень интересует
такой вопрос: ты нашел пакет со стволом пять дней назад?
     -- Правильно, -- подтвердил я. -- В минувший четверг.
     --  А Салахов был убит в  телецентре через два дня, в субботу. При этом
восемь пуль в  пол были выпущены из  того же  ствола,  из которого  был убит
Комаров. Тут можешь  не  спорить, эксперты у нас не хуже московских. Так что
же получается? Салахов  убивает Комарова, швыряет ствол в куст сирени, потом
делает из  него  восемь  дырок  в редакторской  телецентра,  а  потом  опять
возвращает его на место. Уже мертвый. Так получается?
     Я улыбнулся так обаятельно, как не улыбался даже Ольге:
     -- Олег Сергеевич, Иван Николаевич. Я ведь специально предупредил  вас,
что предоставляю вам самим делать выводы  и отвечать на вопросы, которые  по
ходу дела возникнут. Моя специальность -- охрана особо важных персон. А ваша
-- уголовный розыск. Давайте  заниматься каждый  своим делом. Я вам покажу в
присутствии всех процессуальных лиц, где лежит пакет с этим стволом. А как и
когда он туда попал -- это один из  вопросов, которые вам придется решать. И
думаю, что это не самый сложный вопрос.
     -- А какой самый сложный? -- поинтересовался майор.
     --  В  учебных спецкурсах он стоит  на первом месте, --  ответил  я. --
Мотив убийства.
     * * *
     Еще  через  час,  когда  прибыли  оперативники  зачем-то  со  служебной
собакой, пока пригласили  понятых, произвели  тщательный  обыск  в доме и во
всех дворовых пристройках,  когда с  соблюдением всех формальностей извлекли
из-под куста сирени "Токагипт-58", майор Кривошеев вдруг заявил мне:
     -- Где ты был двенадцатого октября во второй половине дня?
     -- Да вы,  никак, подозреваете  меня  в  убийстве Комарова?  --  вполне
искренне удивился я.
     -- Я задал тебе вполне точный вопрос.
     --  Я  отвечу  достаточно точно. Где-то на  под®езде  к  Хабаровску  со
стороны   Владивостока.   Я   перегонял   из   Осаки   свою    новую   тачку
"ниссан-террано". На железнодорожной, платформе.
     -- Свидетели есть?
     -- Было три, остался один. Двое разбились на  машине как раз после этой
поездки.
     -- Кто он?
     --  Вы  это узнаете. От  моего адвоката. В последний день  суда. Но  не
раньше.
     -- Я задерживаю вас  на тридцать  суток по  президентскому указу. У нас
есть основания полагать, что вы скрываете  от следствия известные вам  факты
об  убийстве Комарова и Салахова. Оружие есть? Я выложил "длинную девятку" и
разрешение.
     -- Ух ты! -- сказал капитан.
     -- Да,  -- проговорил я. -- Это вам не "макарка".  Я вполне добровольно
выгрузил  в полиэтиленовый пакет  все документы и  деньги и  подставил руки,
чтобы капитану не пришлось тратить, силы, надевая на меня браслетки.
     -- Ну, это лишнее, -- поморщился майор.
     -- Положено, товарищ майор, -- отрапортовал капитан.
     За всеми этими  действиями с  чувством недоумения наблюдал  Егоров, а я
мельком поглядывал на  него. Ну и что вы теперь, голубцы, будете делать? Вся
ваша хитроумная операция  накрылась. И без  всяких  подвохов с моей стороны.
Ну, так скажем  -- почти без  всяких.  Но  кто о  них знает? Кто  виноват  в
провале  операции?  Группа   прикрытия.  А   кто  возглавлял   эту   группу?
Подполковник  Егоров. А мне  что? Отсижусь на нарах месяц, если не меньше, и
будьте здоровы. СИЗО -- это, конечно, не курорт. Но все же лучше, чем камера
смертников. Поэтому  я охотно погрузился  в зарешеченный милицейский "уаз" и
был  даже  польщен,  когда  по  прибытии  меня не  сунули  в  камеру  или  в
обезьянник,  а пригласили  в кабинет капитана  Смирнова и угостили  довольно
говенным растворимым кофе.
     Начать разговор капитану Смирнову было не просто. Что  там ни говори, а
я  сдал им убийцу, на поисках которого они давно уже поставили жирный крест.
Отсюда  был и  кофе, и предложение  "Мальборо",  которым, думается  мне,  не
угощают всех уголовников подряд.
     Наконец он сказал:
     -- Это не моя инициатива. Понимаешь?
     -- Понимаю, -- кивнул я.
     -- Но ты и его пойми!
     -- И его понимаю, -- согласился я.
     -- А вот я тебя не понимаю! -- заявил он. -- Чему ты радуешься?
     -- Тому, что попал в руки к интеллигентным и воспитанным людям.
     -- Ты свою морду давно видел? -- спросил он.
     -- Сегодня утром, когда пытался бриться. Но не  вы же мне ее рассадили,
правильно?  Бывает.  Издержки  производства.  Зато я  могу  рассчитывать  на
справедливое и беспристрастное расследование моего дела.
     -- Между нами -- есть дело?
     -- Нет. Будет завтра.
     -- Какое?
     -- Во время митинга застрелят губернатора.
     -- Кто?
     -- Я.
     -- Кто-то из  нас опупел, -- подумав, констатировал капитан Смирнов. --
Только не пойму кто -- ты или  я? Как  ты  сможешь завтра убить губернатора,
если будешь сидеть у нас в камере?
     -- Поэтому я и радуюсь, -- об®яснил я. -- Это задержание избавляет меня
от крайне неприятной работы.
     -- А если бы тебя не замели, ты в самом деле стрелял бы в губернатора?
     -- Нет. Но  повесили  бы на  меня.  Как вы думаете,  зачем  я отдал вам
"тэтэшник", из которого убили Комарова?
     -- Начинаю догадываться. Правда, смутно, -- признался капитан.
     -- Смутно, но правильно. Чтобы на меня не повесили и убийство Комарова.
     -- Зачем ты мне это рассказываешь?
     -- Вы спросили -- я ответил. Это одно. Второе -- чтобы вы были в курсе,
когда к  вам  попадет дело  о террористическом нападении  начальника  охраны
коммунистического кандидата на  представителя прогрессивных  демократических
сил. Я  понимаю,  что сделать вы ничего не сможете. Дело  скорее всего сразу
заберут  в Генпрокуратуру. Но мне будет приятно, что хоть один человек знает
правду.
     -- Знаешь, о чем я сейчас думаю? -- неожиданно спросил капитан Смирнов.
-- Вот о чем.  Как бы ты ни учился по арифметике в школе, а сообразить,  что
ты  не мог найти  пакет с  пушкой через два  дня после  убийства Салахова  в
телецентре, как-нибудь уж смог бы.
     -- Да откуда я знал, что его убили? -- горячо запротестовал я.
     -- Ладно,  парень. Прибереги свои штучки  для  Москвы. У нас  о  каждом
событии становится известно всем не то чтобы в момент свершения, а даже, как
мне  кажется, на полчаса  раньше. Город  у  нас такой: все  знают всех и все
знают все. Маленький город, понимаешь?
     -- Что маленький, понимаю, -- согласился  я, потому что  оспаривать это
утверждение было бы просто глупо.
     -- Так вот я и думаю, что ты специально перепутал даты, чтобы вызвать у
майора подозрения. И чтобы он оформил твое задержание.
     -- Вы это сразу поняли? -- с уважением спросил я.
     -- Нет, только сейчас, -- честно ответил капитан Смирнов.
     Без стука вошел майор Кривошеее, молча посмотрел на нас. Потом приказал
капитану Смирнову, кивнув на меня:
     -- Этот человек свободен.
     -- Взять подписку о невыезде? -- спросил капитан.
     --   Я  сказал:  свободен.  Никаких  подписок.  Никаких  ограничений  в
передвижениях.  Машину и  все вещи, в том числе и личное  оружие, немедленно
вернуть. Желаю здравствовать, Пастухов.  Мечтаю только об одном: чтобы нам с
вами больше ни разу в жизни не встретиться.
     Я искренне огорчился:
     --  Олег Сергеевич, а  я-то в глубине души мечтал, что мы будем дружить
домами, что вы будете приезжать в гости к нам половить лещей, а мы к вам.
     Майор внимательно посмотрел на меня и отчетливо произнес:
     -- Сука ты, Пастухов! Понял? И молча вышел.
     Капитан  пощелкал кнопками селектора, переговорил  с какими-то людьми и
отключил связь.
     --  Неслабо,  парень,  -- сказал  он. -- Очень неслабо. Звонок  был  из
Москвы.  А откуда  -- об этом я могу  только догадываться. Дела-то, я гляжу,
крутые. Не удалось тебе отсидеться у нас в СИЗО, а?
     --  Да  я не  очень на это и рассчитывал, --  признался я. --  Но  ведь
всегда хочется о чем-нибудь помечтать.
     -- То, что ты сказал о завтрашнем покушении на губернатора, правда?
     -- Да.
     -- На митинге будет примерно человек пятьдесят наших людей.  Чем-нибудь
мы можем помочь?
     -- Боже вас сохрани! -- взмолился я. -- Только одним: не лезьте никуда.
Нам еще  других трупов  не  хватает. Ваша  задача  --  охрана  общественного
порядка. Вот и охраняйте его.
     -- Ну, тогда удачи тебе, парень.
     -- Спасибо, Иван Николаевич. Удача никому никогда не  мешает.  А завтра
она мне будет ой как нужна!
     * * *
     Возле моего "пассата", стоявшего на улице перед  парадным входом в УВД,
прохаживался  смотритель маяка Столяров в том же сером  поношенном плаще и в
той же приплюснутой кепке. На этот раз он не стал спрашивать у меня, который
час   и   незаметно  совать  в  карман  записки.  Он  просто  прошел  рядом,
повернувшись спиной к сильному холодному ветру, вдруг потянувшему с Балтики,
и негромко сказал:
     -- Сегодня в двадцать. Там же. Не на "пассате". Отрубите хвосты.
     И исчез.  Был человек  -- и нет человека.  Это притом, что на улицах  и
народу-то было -- раз, два и обчелся.
     V
     Перед  встречей  со  Столяровым  я  провел  тщательную  рекогносцировку
местности. Я и прежде, на двух митингах  Хомутова,  приглядывался, что тут к
чему, но так, на всякий случай -- вдруг пригодится. А тут уж мной двигало не
праздное любопытство.
     Площадь  Свободной России,  бывшая имени Ленина, расстилалась  как  раз
перед зданием бывшего обкома партии, а ныне губернаторской резиденции.
     В скверике  перед  обкомом когда-то возвышалась  бронзовая пятиметровая
скульптура вождя всего прогрессивного  человечества  на  обширном  гранитном
постаменте,  цоколь  которого украшали фигуры разных трудящихся  -- или  уже
освободившихся от цепей  проклятого капитализма, или еще только  готовящихся
эти цепи разорвать и с презрением сбросить. В  начале веселых 90-х бронзовую
статую вождя с огромным трудом тремя кранами сдернули с  пьедестала и увезли
куда-то на переплавку. Подступились с отбойными молотками и к постаменту. Но
не тут-то было, бойки тупились в полминуты, а граниту хоть бы  что. Привезли
взрывников  из соседней воинской части. Те долго ходили, считали, мерили,  а
потом  заявили,  что взорвать-то все  можно,  только от взрыва  могут  пойти
трещины  по  стенам и  даже  по  фундаменту  бывшего  обкома.  Представители
президентской администрации  (губернаторов тогда еще не было) посовещались и
решили,  что  здание  все-таки  жалко  --  добротное,   еще  послужит.  А  с
постаментом   все  решилось  само   собой.  Поскольку  фигуры   изображенных
трудящихся  не несли в себе  явного коммунистического заряда, то  и  решили:
пусть  себе будут. Верхнюю  свободную площадку  выровняли, обнесли перилами,
сделали  лесенку,  поставили флагштоки,  и стал постамент вполне  нормальной
трибуной. При нужде площадь радиофицировали, так  что  это место очень скоро
стало  традиционным для  сборищ  всей  демократической  общественности --  в
отличие от площади Победы, которую облюбовали для себя коммунисты.
     Но сейчас я рассматривал  трибуну и  площадь отнюдь не с идеологических
позиций.  Даже различия взглядов коммунистов и капиталистов на распределение
прибавочной стоимости меня не волновали. Меня только одно  волновало: откуда
будут стрелять?
     Обычно губернатор  проходил  из своей резиденции  к  трибуне по дорожке
сквера, обсаженной елочками. Его сопровождали охранники и разные люди из его
окружения,  которые лезли  к  нему  с  разными  вопросами  --  то ли вопросы
действительно требовали решения, то ли, скорее всего, эти люди просто хотели
засветиться перед начальством, помелькать  у него на глазах.  Иногда их было
больше, иногда  меньше. Но всегда кто-то мелькал, забегая перед губернатором
или пристраиваясь рядом. А это означало, что на дорожке, по пути от под®езда
к трибуне, доставать Хомутова нельзя -- может не  получиться с первого раза.
А второго не будет. В том-то и фокус всего дела был -- в  том, что  стрелять
можно было только  один раз. Или в  крайнем случае два  раза подряд. И после
этого очень быстро, мгновенно передавать ствол.
     Лестница на трибуну. Нет, тут  тоже нельзя. Кто-то  может  идти  рядом,
сбоку, директриса будет перекрыта.
     Сама  трибуна.  Соору