ь от возмущения. Но она овладела собой.
     -- Чтобы сообщить шефу тему  вашей  беседы,  вовсе не  обязательно быть
специалистом в вопросах охраны. Итак?
     -- Передайте, что  я хочу обсудить с  ним проблемы блокирования об®екта
угрозы на дальних обводах, -- вежливо сказал Пастухов.
     Она   сделала  несколько   стенографических  загогулин  в   блокноте  и
величественно уплыла  в  кабинет, отделенный  от приемной массивной  дубовой
дверью с бронзовыми ручками.
     Резиденция  губернатора  размещалась  в  бывшем  здании   обкома  КПСС.
Несмотря  на современную  мебель и какие-то экзотические  многолетние цветы,
расставленные  в  торцах коридоров и в приемных,  в  здании  был  неистребим
какой-то  казенный  дух,  дух  присутственного   места,   враждебный  любому
вошедшему.  Не  потому, что человек вошел  с каким-то  делом, которое  может
отвлечь  обитателей  этого места  от  их  важных обязанностей, но  уже  само
появление постороннего, человека с улицы, вызывало волны враждебности. Любой
посторонний,  будь  он  проситель  или  предлагатель чего-то полезного,  был
враждебен каждому сантиметру этого здания.  Он был неуместен здесь. Несмотря
на то что милиционеров у входа давно уже заменили прилично одетые и вежливые
охранники  и  не  меньше  двух  или  трех  раз  сменились  все секретарши  и
начальники  канцелярий,  этот  дух враждебности к каждому вошедшему  с улицы
человеку  все  же  не  выветривался,  он незримо присутствовал  в  атмосфере
губернаторской резиденции, невольно заставляя вспомнить времена, когда перед
входом в это массивное здание  красовалась вывеска "Областной комитет КПСС",
а на шпиле над зданием реял красный флаг.
     Через минуту старший референт выплыла из кабинета и сообщила Пастухову,
стоя у открытой двери в кабинет:
     -- Заходите. Валентин Иванович вас ждет.
     При этом вид у нее был такой обескураженный, что  две другие секретарши
(или  младших менеджера)  сделали  вид, что крайне заняты своими бумагами --
настолько, что им некогда даже взгляда поднять на свою начальницу.
     Только  два телохранителя губернатора как полулежали в  креслах в  углу
приемной, перемалывая  мощными  челюстями  жвачку,  так и остались в  той же
позе, никак не прореагировав на происшедшее.
     Губернатор сидел  за массивным, сталинских времен  письменным столом --
высокий  сухощавый пятидесятилетний мужчина в свежей крахмальной рубашке и с
распущенным узлом  галстука. Поддернутые белоснежные манжеты  были скреплены
красивыми  запонками из  какого-то  уральского самоцвета  в  серебряной  или
мельхиоровой  оправе.  Подглазья  набухли  и  были  темными,  как  у  людей,
страдающих  почками. Пастухов  обратил внимание, что пишет он не шариком,  а
красивой,  с   золотой  отделкой  самопиской.  И  это  ему  почему-то  очень
понравилось, хотя сам он писал мало и ему было в высшей  степени все  равно,
чем писать -- лишь бы писало.
     Увидев  посетителя,  губернатор поднялся  из-за  стола, вышел навстречу
гостю и пожал ему руку.
     -- Даже думать не хочу  о той чуши, которую вы сказали моему референту.
Но если начальник охраны моего соперника просит о  встрече -- значит, у него
есть на то причины. Излагайте. Кофе? Чай?
     -- Спасибо, ничего, -- отказался Пастухов.
     -- Тогда пойдемте сюда,  -- предложил губернатор. Он  открыл  небольшую
дверцу  в  торце  своего  кабинета, и  они оказались  в  небольшой  комнате,
обставленной  как столовая  или  гостиная: с  буфетом,  диваном  и обеденным
столом на  шесть персон. Пастухов понял, что это была комната отдыха, какие,
как  он  слышал,  являлись обязательной  принадлежностью  кабинетов большого
начальства. Впрочем, слышать-то слышал, но  бывать  в них ему не приходилось
ни разу.
     Губернатор  достал из  буфета початую бутылку коньяка и два хрустальных
фужера, щедро налил в оба и жестом предложил Пастухову не стесняться.
     -- Спасибо, я не пью, -- отказался Пастухов.
     -- На работе? -- уточнил губернатор.
     -- Нет, практически вообще. Ну, глоток на поминках...
     -- Почему?
     Пастухов  понял,  что  должен  искренне отвечать  на  все вопросы, даже
пустяковые, если он хочет получить искренние ответы на свои.
     -- У меня отец от водки сгорел.
     -- Боитесь повторить его судьбу?
     -- Не боюсь. Не хочу, -- уточнил Пастухов. -- Есть и еще причина. Когда
я выпью, во мне поселяется как  бы другой человек. И он мне не нравится.  Он
мне мешает жить, думать, делать свое дело.
     --  Спасибо  за  откровенный  ответ.  А  вот  мне  этот  другой человек
нравится. Он свободен, весел, раскован. Может легко  позволить себе то, чего
я в нормальном состоянии позволить себе не могу. Да, нравится.  Поэтому я  и
пью.  --  И  в  доказательство  губернатор  одним  махом  опрокинул  в  себя
содержимое  фужера.  -- Давай  выкладывай. Зачем начальнику охраны  Антонюка
понадобилась встреча с губернатором?
     -- У меня есть  несколько вопросов. Но прежде -- один совет. Немедленно
смените ваших мордоворотов. Я имею в виду охрану.
     -- Почему?
     --  Перед тем как встретиться  с вами, я прошел два поста. Один  --  на
входе. Ладно,  не будем к  ним  придираться,  хотя заметить, что у  человека
оружие,  --  для  этого  никакого  металлоискателя не  нужно.  Для  опытного
человека.  Второй пост  --  на этаже  возле  вашего лифта.  Та же картина. И
наконец, двое ваших охранников  в приемной. Но  они-то должны были  хотя  бы
обыскать посетителя.  Тем  более  что посетитель незнакомый.  Я не принес  с
собой сюда оружия только потому, что оно мне не нужно. А если бы было нужно?
     -- Ты считаешь, что моей жизни угрожает опасность?
     -- А вы считаете -- нет? Тогда просто увольте лишних людей.
     -- Ты не ответил на мой вопрос.
     -- Да, считаю, --  сказал Пастухов. --  Поэтому ваших  охранников  я не
уволил бы, а сменил.
     -- Где я возьму других?
     -- Я вам пришлю пару моих ребят. Из Москвы. Они придут и скажут, что от
меня.
     -- Твоих -- что это значит?
     -- Мы вместе воевали в Чечне.
     -- Я так и подумал, что ты из военных. Кем ты был?
     -- Капитаном спецназа.
     -- Тебе же не больше 27--28 лет.
     -- Двадцать семь. Чин капитана я получил в двадцать пять.
     -- Так-так. Тем более интересно  с тобой поговорить. Твои ребята с меня
небось три шкуры сдерут?
     -- Нет, всего по пять тысяч долларов.
     -- За две недели работы?! -- изумился Хомутов.
     -- Когда  вы нанимаете специалистов экстракласса, вы удивляетесь, что у
них высокие расценки?
     -- А они экстра-класса?
     -- Таких в России не наберется больше десятка.
     -- Убедил, -- подумав, сказал Хомутов. -- Да, убедил.  Почему-то я тебе
верю. Столько же тебе платит Антонюк?
     -- Это не тема нашего разговора. Тем более что платит не он.
     -- А кто?
     -- Этого я не знаю. И до вчерашнего дня не хотел знать.
     -- Что случилось вчера?
     -- Я  разговаривал с сыном  Комарова. Он  рассказал, что за  полчаса до
убийства вы беседовали с Комаровым у него дома.
     -- Да, я встречался с ним.
     -- Дня за три до этой встречи он отдал вам некий пакет.
     -- Допустим.
     -- Что было в этом пакете?
     -- Ты никогда об этом не узнаешь. Есть вещи, которые остаются тайной на
десятилетия. Это -- одна из таких вещей. И не потому, что я этого хочу. Нет,
это диктуется  логикой государственного  развития. Ты  понимаешь,  о  чем  я
говорю?
     --  Понимаю.  Но  мне плевать  и на  государственное развитие и на  его
логику. В этом пакете -- тайна гибели Комарова. И я узнаю ее. Иначе я просто
не смогу выполнить работу, для которой меня наняли. А я привык добросовестно
относиться к своей работе.
     Губернатор плеснул в  свой  фужер  еще  коньяка,  выпил без закуски,  с
удовольствием закурил и проговорил, благожелательно  щурясь  сквозь  дым  на
Пастухова:
     -- А ты мне нравишься, парень. В молодости я был такой же. Есть цель --
ее нужно достичь.  Все остальное не  суть важно. Лишь позже я понял, что все
остальное  может быть  важней  сути.  Ты этого  пока не понял. Ну  и  ладно,
поймешь. Про пакет я могу тебе только одно сказать. Даже если я тебе его дал
бы, ты все  равно бы там  ничего не нашел. Там нет причины  смерти Комарова.
Верней, она есть, но далеко за рамками документов, которые находятся  в этом
пакете. Скажу тебе  больше. Если бы этот  пакет  попал в руки любого другого
человека,   то   вообще  ничего  бы  не  произошло.   Трагическое   стечение
обстоятельств. Комаров  оказался в нужное  время в нужном месте. Это и стало
причиной его гибели.
     -- Вы согласны, что его убили?
     -- Кто же с этим не согласен?
     -- Что убийство было заказным?
     -- Об этом мне говорили в управлении МВД.
     -- Что оно было выполнено профессионалом высокого класса?
     -- И об этом был разговор.
     -- Кто вместе с вами ездил к Комарову?
     -- Я был один. Он специально  попросил об этом. Был только водитель, но
он не выходил из машины.
     -- В разговоре с  Комаровым  вы не достигли  того результата,  которого
добивались. Кого и как  вы  информировали  о  том,  что  разговор фактически
закончился ничем?
     --  Да ты,  никак,  меня  обвиняешь в убийстве Комарова? --  благодушно
предположил губернатор.
     -- Не  вас. Но того, кто был с вами. Или того,  кто, к примеру, стоял в
кустах сирени и ждал вашего знака.
     Губернатор нахмурился:
     --  Ты  выстроил  у  себя  в  мозгу  какую-то схему  и  ищешь  под  нее
доказательства.
     -- Помогите мне ее разрушить.
     -- Не очень понимаю, почему я вообще трачу время на разговор с тобой.
     -- Я вам скажу, -- предложил Пастухов. -- Хотите?
     -- Попробуй.
     --  Потому  что  вы  честный  человек.  Вы  действительно  напрямую  не
задействованы в убийстве Комарова, но  косвенную вину все-таки чувствуете  и
стараетесь всеми  способами  от  нее  отделаться. И  разговором  со  мной, и
коньяком.
     Губернатор махнул рукой,  обтянутой накрахмаленной манжетой с красивыми
запонками:
     -- Убирайся.  Мне больше не о чем  с тобой разговаривать. Уверяю, что я
никому  ни полслова не  сказал  о разговоре  с Комаровым и  о  том,  чем  он
закончился. Ни полслова. Это я тебе  говорю. А любой другой человек в городе
подтвердит, что моему слову можно верить.
     -- А пакет с документами?
     -- Я в первый же день передал его в Москву. Пастухов встал.
     -- Я все равно узнаю, что было в том пакете, -- предупредил он.
     -- Да не было там ничего. Ничего, понимаешь? Там были бумаги пятилетней
давности, которые к нынешним делам практически не имеют отношения. Если бы я
мог тебе  дать  этот  пакет,  то через  пять  минут ты  отложил бы  всю  эту
макулатуру в сторону.
     -- Почему  вы не хотите снова стать губернатором? Это желание пропало у
вас после встречи с Комаровым или раньше?
     --  Хватит, нахлебался. Я строитель. Понимаешь? Всю жизнь я строил дома
для  людей. Перед  сдачей  дома обходил все  квартиры,  смотрел, не криво ли
наклеены обои, хорошо ли закрываются форточки и балконные двери. У меня и на
секунду  не было сомнений  в правильности и праведности моего дела. А  здесь
всего за четыре года я хлебнул столько говна, сколько другой  и за всю жизнь
не нахлебается. И главное -- все зависит не от меня. Зарплату задерживают --
Минфин денег не перечисляет. А виноват кто? Я. Производство останавливается.
Кто виноват? Я. Область одна из первых в  России  по сбору налогов. А что мы
имеем от этих налогов?
     Дырку от бублика. И кто виноват?  Тоже  я.  Я всегда был демократом.  А
сейчас  я  даже  не  знаю, кто  я.  Полукоммунист,  полуфашист, полулиберал,
полукапиталист.
     -- Я был на ваших предвыборных встречах.  Вы не производили впечатления
человека, который поставил крест на своей карьере, -- заметил Пастухов.
     -- А сейчас произвожу?
     -- Да. Что вы узнали такого, что отбило вам руки?
     -- Все,  парень. Закончен наш разговор. Больше я  тебе ничего не скажу.
Сам сможешь что-то узнать -- дам подтверждение. Не сможешь -- извини. Это не
моя тайна. Да и тайны тут нет. Ребят, которых обещал мне в охрану, пришлешь?
     -- Обязательно.
     -- Вот за это спасибо.
     Губернатор  проводил  Пастухова  до двери кабинета,  пожал  ему руку  и
вернулся в кресло, на спинке которого висел его пиджак.
     -- Секунду! -- сказал  Пастухов  старшему референту и снова всунулся  в
кабинет.
     -- Валентин Иванович, последний вопрос. После разговора  с Комаровым вы
дали кому-нибудь какой-либо знак?
     -- Я не слышал этого вопроса. И вообще больше тебя не видел, -- ответил
Хомутов.
     Пастухов  вышел  на  просторную площадь,  ощущая  освобождение  от  той
тягости, которую нормальный человек всегда испытывает в казенном доме.
     * * *
     Разговор с губернатором дал даже больше, чем Пастухов ожидал. Теперь он
не  сомневался, что ключ к  разгадке убийства Комарова,  а следовательно, ко
всей истории -- в  документах, о которых говорили Юрий Комаров и губернатор.
Что это за документы  пятилетней давности, какого рода -- об  этом  Пастухов
понятия не  имел. Кто-то передал  их  Комарову. Кто?  Кстати, почему  именно
Комарову, а не  кому-то  другому?  Комаров попытался как-то их использовать.
Возможно,  в разговорах с  главным здешним "яблочником"  Мазуром, а решающий
шаг сделал, встретившись с губернатором. Сразу  после  последней  встречи  с
губернатором Комаров  был  убит.  Что  произошло?  Какую роль во  всем  этом
сыграли злосчастные документы? А  они  непременно сыграли  какую-то  роль --
таких случайностей просто не существует в природе. И  ученый Комаров недаром
же вызвал к  себе  домой губернатора, и  недаром же  тот приехал,  хотя  мог
назначить  встречу у  себя  в резиденции  и в  более удобное  время. Значит,
что-то поджимало? Что?
     И  сами документы. Копии их  исчезли.  А они были, Юрию  незачем врать.
Значит, убийца вынул их из кармана плаща Комарова?
     Все  было туман,  непроницаемая  водяная мгла, наползающая на  город  с
Балтики.
     Туман. Сплошной туман.
     И вот  еще какая мысль копошилась в мозгу  Пастухова, пока он осторожно
вел "пассат" к гостинице  "Висла". Когда  переговоры губернатора с Комаровым
закончились  безуспешно,  как  вел  себя губернатор? Плюхнулся  на  сиденье,
хлопнул дверцей, закурил и скомандовал: "Домой" или "На работу"?
     Мог  ли  водитель  по  его  движениям  и  настроению  понять,  что  шеф
недоволен, а следовательно -- что разговор был неудачным?
     Губернатор понравился  Пастухову.  Он  верил  в  это сразу  возникающее
расположение   к   людям.   Случалось,   он    ошибался,   когда   испытывал
настороженность и  даже неприязнь  к тем, кто  оказывался в  конечном  счете
нормальным и даже приятным. Но ни разу в жизни не оказался негодяем человек,
который ему сразу понравился.  Ни разу. Это  не означало, что Пастухов сразу
лез с  об®ятиями  и  откровениями, напротив  --  он долго к  этому  человеку
присматривался  и,  лишь  когда убеждался  в  своей  правоте,  делал  шаг  к
сближению.
     Так он набрал  команду, лучшую  в спецназе Чечни. В Чечне были ребята и
посильней  членов  команды  Пастухова  и  его самого,  но  такой  слаженной,
сработанной  и поэтому  способной выполнить самое сумасшедшее задание группы
не было ни у кого. Вообще не было.
     Так он  отбирал и  друзей.  Не друзей -- друзьями его были только  Док,
Артист, Боцман и Муха да погибшие Тимоха с Трубачом, -- но людей, которых он
допускал в свой круг общения.
     Поэтому он сразу отмел причастность  губернатора к организации убийства
Комарова.  Не  тот  человек.  Нет, не  тот. Но  кто-то же  дал  знак убийце?
Отмашку, жест, наклон головы. Не было ни малейших сомнений в том, что знаком
к убийству послужили неудачные переговоры губернатора с  Комаровым. Причем к
убийству  не случайному,  не  спонтанному,  а  тщательно  и  профессионально
подготовленному.
     Убийство   произошло  за  полчаса  до  первого  публичного  выступления
Комарова перед своими избирателями и минут через  пятнадцать после того, как
от дома Комарова от®ехал губернаторский "мерседес".
     Кто мог дать сигнал убийце?
     Только водитель.
     III
     На  следующий день, после полудня,  в городе  К.  появились прилетевшие
дневным рейсом из Москвы два молодых человека.
     Один лет 26, маленький, подвижный, быстрый в движениях и в словах.
     Другой  чуть  старше,  лет  28--29, подобранный,  смугловатый, среднего
роста, степенный не по  складу характера,  а словно  бы сдерживающий  в себе
незримо накопленную силу и энергию,  которые сами по себе требовали  выхода.
Со стороны это вполне могло показаться природной застенчивостью.  Поэтому он
был  даже  чуть  медлительней,  чем  того  требовали  обстоятельства,  очень
аккуратен с  людьми,  с которыми его  сталкивала людская  толпа. В  автобус,
доставлявший пассажиров из аэропорта в  город, он вошел одним  из последних,
когда вся сумятица  и толкотня у входа закончились, хотя младший его товарищ
держал для него место и едва ли не матерился оттого, что напарник медлит.
     В городе  они  остановились  в  небольшом  пансионате  с  претенциозным
названием "Европа", где их уже ждал номер -- то ли снятый для них кем-то, то
ли заказанный  из Москвы. Дежурному администратору они пред®явили российские
паспорта на фамилии Хохлов и Мухин.
     Цель  приезда  в город  К. в  анкете  оба обозначили одинаково: бизнес.
Дежурный  не  стал выспрашивать, каким  именно бизнесом  они занимаются. Это
было не принято  и даже  считалось  неприличным.  Одно  он отметил про себя:
приезжие были  не похожи  на  челночников,  наводнивших  ярмарки  города  К.
дешевым  ширпотребом из  Польши  и  Турции,  Не походили  они  и на солидных
бизнесменов, иногда удостаивавших город  К.  своим  посещением  из-за порта,
приобретавшего  все большее значение на Балтике, и из-за российских железных
дорог, свозивших лес и нефть  к терминалам порта. Если эти двое и занимались
бизнесом, то это было нечто не очень значительное, скорее всего продукты или
какие-нибудь  изделия  российских заводов, еще окончательно не рухнувших под
бременем взаимных неплатежей.
     Единственное, что слегка насторожило и озадачило администратора,  когда
он  внимательно (а он всегда это  делал чрезвычайно внимательно)  рассмотрел
документы  приезжих, так это  то, что оплата проживания  новых  гостей  была
проведена через Городской банк. А Городской банк, как было известно всякому,
кто  такими  вещами  интересовался,  осуществлял все  расчеты  администрации
губернатора. Но дежурный не  стал задавать  никому никаких вопросов. У  него
была хорошая, спокойная, хоть и  не очень  денежная работа, и он не хотел ее
терять. Хорошую работу нынче поищи, три пары ботинок износишь!
     К  вечеру того  же  дня,  плотно пообедав в кафе  пансионата,  приезжие
надели под плащи теплые свитера (из-за тянувшего с  Балтики сырого ветра)  и
ушли  из отеля, сказав, что хотят прогуляться по городу.  И  хотя прогулка в
наползающем на площади  тумане выглядела  странно, администратор, как  истый
патриот  своего города,  порекомендовал  им  заглянуть в  настоящую прусскую
пивную  в замковой  башне "Миша-маленький", а прогуливаться  в  старой части
города, где еще сохранился дух прежних времен.
     Дежурный администратор  пансионата  "Европа"  чрезвычайно удивился  бы,
если бы узнал,  как последовали  приезжие его советам. Они им не последовали
никак. Едва  свернув  за угол  отеля, они сели в поджидавшую  их  старенькую
"тойоту", за рулем которой сидел какой-то молодой человек в темных очках и в
черной вязаной  шапочке, натянутой ниже ушей. При появлении пассажиров он не
сказал  ни слова, столь же  немногословны были и  они.  Машина  сорвалась  с
места, покрутилась по пустынным с  наступлением темноты и  тумана  улицам  и
остановилась  возле  одного  из  домов  повышенной  комфортности -- не  того
обкомовского,  где  жил   Антонюк,  а  более  нового,  с