попасть в расклад. И не отнекаешься. Все равно
уломают. И получится, что кокетничал.
     Поэтому я  без  спора отдал  Ольге свою  "сейку" и  бумажник (на всякий
пожарный, чтобы в каптерке не  сперли)  и вместе с моим нежданным соперником
направился в раздевалку. Начальник  вещсклада, старшина Сан  Саныч,  который
служил здесь  едва ли  не с  момента создания училища, выдал нам камуфляжку,
спецназовские ботинки с высокой шнуровкой и черные вязаные шапки типа "ночь"
с прорезями для глаз. Егоров переоделся быстрей меня,  кивнул: жду.  И вышел
из раздевалки.
     --  В каком году он закончил нашу школу? -- спросил я у Сан Саныча. Для
того и тянул с переодеванием, чтобы спросить.
     -- Ни в каком, -- буркнул тот. -- Я его первый раз в жизни вижу.
     -- Точно?
     Сан Саныч даже не посчитал нужным ответить. А я не стал переспрашивать.
Уж если он  сказал, что видит этого типа первый раз в жизни, так оно и есть.
Он мог пожаловаться на печень, источенную местной самогонкой во время борьбы
за  всеобщую трезвость, но на память  он  пожаловаться не  мог. Он даже  мой
размер не спросил. Может, конечно, на глазок  прикинул.  Но вполне возможно,
что помнил. А у Егорова, кстати, спросил.
     Когда мы подошли к судейской трибуне, судья об®явил:
     -- Сейчас участники боя выберут оружие!
     На столе было разложено штук пять ТТ, "Макаровых" и даже невесть откуда
появившиеся в  арсенале  училища  две  "длинные девятки" --  "Беретта-92Р8",
которую лет десять назад американцы приняли на  вооружение,  переименовав  в
М9. Я не  смог  отказать  себе в  удовольствии  побаловаться такой  классной
игрушкой и взял "беретту". Егоров последовал моему примеру.
     Капитан  об®явил:  первый этап -- проход  через  "опасную зону". Второй
этап  --  собственно  бой.  На  каждый  этап  участникам выдается по  восемь
патронов.
     По  жребию первым в зону вошел  Егоров.  Шестнадцать минут. Неплохо.  И
всего  пять  штрафных  очков.  Не  успел  выстрелить  в  моджахеда  с ручным
пулеметом, но успел увернуться. Очень неплохо.
     Я прошел зону за тринадцать  минут, но с пятнадцатью штрафными  очками:
пристрелил  мента, который выскочил на меня с пистолетом.  Я был уверен, что
пристрелил  этого мента правильно, но не стал спорить. Ну,  проиграл  первый
тур. На втором отыграюсь.
     Перед  вторым туром судья перезарядил наши "беретты", вставил  по новой
обойме.  Мне выпало  входить  в  зону с дальнего конца, Егорову с  ближнего.
Перед  тем как нам  разойтись,  он  приостановился и негромко сказал  мне со
странноватой усмешкой:
     -- В обоймах по одному боевому патрону. Не первый и не последний. Учти.
     После чего натянул на голову "ночь" и скрылся в проломе.
     Первым  моим движением было  разрядить пистолет и  проверить обойму. Но
правилами  это запрещалось:  участник  боя  должен  помнить,  сколько  в его
магазине осталось патронов. Вообще-то плевать я хотел на все правила. Но тут
происходило что-то  не  совсем  обычное  и мне совершенно непонятное. А я не
люблю, когда чего-то не понимаю. И не  было другого  способа выяснить, что к
чему, кроме как принять участие в игре по навязанным мне правилам.
     Я  не  стал  натягивать "ночь".  В случае  чего  отмоюсь.  А  кое-какие
преимущества мне это давало.
     Ударом гонга  судья  подал  сигнал к началу  боя.  И  я  сразу  услышал
выстрел.  Он был явно неприцельным  -- между нами лежал  еще  весь  полигон.
Значит, первый  заряд он  истратил  впустую специально: я  могу  решить, что
второй боевой. Напрягает, сука. Ну, напрягай, напрягай.
     У меня и мысли не возникло последовать его примеру. Во-первых, не верил
я, что в обойме есть боевой патрон. Смысл? Он меня хочет  убить? На глазах у
полутора сотен зрителей? Теоретически это было вполне возможно. Ну, случайно
попался  среди  учебных боевой патрон.  Мало ли, все  бывает. Даже в  школах
иногда вместо бутафорских оказываются боевые гранаты, о таком случае однажды
в газетах  писали. Но на кой хрен ему меня убивать? А мне  его -- тем более.
Значит, проверка по форме 20. На вшивость.
     Ладно,  поглядим,  у  кого  как  с  этим  делом.  Я  нырнул  под  танк,
проскользнул между бетонными блоками, сделал еще пару перебежек,  заходя ему
в  тыл. И  тут же  ощутил все преимущества от того, что  не натянул  "ночь".
Сверху на меня обрушился хор советчиков:
     -- Справа он, справа! За бэтээром сидит! К тебе ползет! Сейчас побежит!
Стреляй, Серега, стреляй!
     И так далее. За меня болели. Всегда болеют за того, кто не прячет лица.
Как  в  старинных рыцарских  поединках:  с открытым забралом. Эти бесплатные
советы мне, конечно,  ничуть  не помогали, но  ему  мешали -- и  здорово.  Я
подобрал  какую-то  палку,  надел   на  нее  "ночь"  и  лишь  чуть-чуть,  на
полсекунды, высунул из-за укрытия. Тут же грохнул выстрел --  в край  "ночи"
плюхнуло красным.  Публика зааплодировала. Я сменил  позицию и выглянул. Вот
оно,  егоровское плечо. Рука моя автоматически дернулась,  но я для чего-то,
не  отдавая себе отчета для чего, успел сдержать руку. Через минуту ситуация
повторилась. Он меня прокачивал -- это было совершенно ясно. А раз так, то и
моя тактика стала ясна. Во-первых,  показать,  не перебарщивая,  что я давно
потерял форму. А во-вторых, прокачать его. Конечно, Ольга и особенно Настена
огорчатся моему проигрышу, но тут было, похоже, не до мелкого тщеславия.
     Этим  я  и  занялся.  И  уже  минут  через пять  понял, что  Сан  Саныч
совершенно  прав:  никогда  он  не  учился   в   нашем  "краснознаменном..."
"ордена..."  "имени...".  И, пожалуй, ни в каком  другом училище ВДВ. Где же
он, падла, учился?
     Он еще  раз подставился.  Тут я понял,  что обязан  стрелять,  иначе он
просечет,  что я играю с ним в поддавки. Я сделал два выстрела подряд. Долго
кому-то придется отстирывать его камуфляжку.
     Затем сам подставился.  И  немедленно получил  в  локоть. Классный  был
выстрел, ничего не скажешь.
     "Альфа"? Нет, пожалуй. И не "Зенит".
     А если "Вымпел"? Ну надо же! Хорошая школа. Даже очень хорошая.
     Публика прямо осатанела. Уже начали болеть за него.
     Все же Артист  не прав. Публика не дура.  Публика сволочь.  Потому  что
всегда  болеет за  сильного. Пора было и мне что-нибудь показать.  Сначала я
обозначился. Он  клюнул. Я перекатился  за танк. Он  выстрелил. Мимо. Третий
заряд истратил. И все были с краской -- по звуку слышно.
     Агрессивен. Это уже кое-что.
     Под прикрытием орудийной башни  я вполз  на корму танка. Он тоже сменил
позицию. Ну, а что ты на это скажешь? Я прыгнул с передним сальто. Он не мог
не открыться. И открылся. И  получил заряд  краски как раз в свою "беретту".
Краска, конечно, не пуля, пистолет не вышибла, но руку сбила, его заряд ушел
в  воздух. Второй раз  выстрелить  он не  успел, я уже  ящеркой скользил  по
траншее.
     Судья об®явил:
     --  Боец в "ночке" ранен в  правую  руку,  имеет право  стрелять только
левой.
     Вот засранец. Да из чего  же  он может стрелять? Из пальца? Если бы это
была не  краска, а 9-миллиметровая  пуля, его "беретта"  летела бы сейчас со
свистом хрен знает куда.
     С трибун заорали:
     -- Судью на мыло!
     Понимающий кто-то нашелся.
     Ладно, хватит экспериментов. Я начал работать по школе. Грамотно. Но не
более того. А он наоборот -- максимально активизировался.
     Ничего не понимаю. Кто кому и что демонстрирует? Может быть, он кому-то
показывает, какой он крутой?
     А ведь и в самом деле крутой. Ни единого шанса не упускал. Три заряда у
него осталось. А у меня пять. Не верил я, что среди них есть боевой  патрон.
Не верил ни на  грош. А все же  давило. А вдруг?  Поэтому  я и стрелял не на
поражение. Хотя пару раз он серьезно приоткрылся. Без поддавков.
     Боевой опыт  у  него,  конечно, был. И  немалый.  Афган,  возможно. Или
Чечня.  Все  эти  надолбы и траншеи  он  задействовал  так,  будто  знал  их
наизусть. Этому ни в какой школе научить нельзя. Перекаты у него были просто
на загляденье. Рывки тоже ничего себе. Ну, и реакция, само собой. Только вот
вертикаль плохо использовал.  А на  полигоне было полно разных стеночек.  Не
говоря уж про бронетехнику.
     Интересная мысль, стоит проверить.
     А ведь и в самом деле не умеет работать на вертикали.
     Я тут я наконец понял, кто он.
     Боевой пловец.
     Точно.
     "Пираньи" -- так они себя иногда называют.
     Ух  ты!  Это  серьезные ребята. Несерьезные  там  до подполковников  не
доживают. Не Афган, значит. И не Чечня. Если бы он работал в Чечне, я бы его
знал. Какая бы  степень секретности ни была, такого специалиста не  скроешь.
Обязательно  проявится. Пусть  не  сам,  но дела  подскажут.  В Чечне я всех
серьезных ребят  знал. И  меня знали.  И не  только наши, к сожалению, но  и
чеченцы.
     Так-так. Боевой пловец, значит.  Очень похоже. Йемен, Мозамбик, Ангола.
Или Балтика и скандинавские фиорды, где в 80-х вода  кипела от  таинственных
подлодок  и прочих неопознанных плавающих об®ектов. Никакие не ВДВ, выходит.
ГРУ. Или СВР. Сюда-то какими течениями тебя занесло?
     Ух,  нахалюга!  Хотел  перехватить  меня  на  противоходе.  И  чуть  не
перехватил. Ну, очень хочется ему победить.
     -- До конца раунда осталось пять минут! -- об®явил судья.
     Хватит,  пожалуй.  Не  было у  меня  никакого желания  растягивать  это
удовольствие еще и на второй раунд. Хочет победить?  Пусть побеждает. Только
это  нужно сделать чисто. Я и сделал. Рванул через открытое место, оступился
и покатился по земле, дотягивая до стеночки. Дотянул. Но он успел высадить в
меня три  оставшихся заряда. И все три раза попал. Публика замерла. Вся  моя
камуфляжка  была  залита  красной  пентбольной  краской.  Краской  все-таки.
Все-таки краской. Вот сука.
     --  Бой   окончен!   --  об®явил  судья.  --  Победа  чистая!   Выиграл
подполковник Егоров! Аплодисменты победителю!
     Аплодисменты были обвальные.  Но  и  свистели тоже. Кого-то  я,  видно,
разочаровал.
     Я  сел на  землю  и выпустил в  ближний  бетонный блок  все  оставшиеся
заряды. Краска, конечно.
     Егоров протянул мне руку, помог подняться. Усмехнулся:
     -- Я пошутил.
     --  Хорошая шутка,  -- оценил  я и захромал  вслед  за  ним к судейской
трибуне.
     Пока  награждали  дипломом и чествовали  победителя,  Ольга  с тревогой
ощупывала мою ступню.
     -- Да ничего страшного, -- успокоил я ее. -- Просто легкое растяжение.
     В душевой я  внимательно  разглядел своего счастливого соперника. Так и
есть. Тело белое, а лицо и шея с глубоким  загаром. Не свежим,  но в®евшимся
намертво. Ни  следа от плавок. Ну, понятно, не на  пляжах же они валяются, а
работают в гидрокостюмах.
     -- А ты, парень, ничего, -- одобрительно заметил он, когда мы одевались
в предбаннике. -- Этот выстрел с  сальто  был  просто люкс. Ничего,  ничего.
Честно сказать, я ожидал худшего.
     -- Где уж нам тягаться с "пираньями"!
     Он быстро взглянул на меня:
     -- О чем это ты?
     -- Да так,  к слову пришлось, -- об®яснил я, не вдаваясь в подробности.
-- Не люблю проигрывать. А вы любите?
     Он похлопал меня по плечу:
     -- Страви  давление. Согласен,  шутка была  не  из лучших. Но мне нужно
было посмотреть, как ты ведешь себя в нештатной ситуации.
     Он так и сказал: "нужно было". Не "хотел", а именно "нужно".
     -- Посмотрел? -- поинтересовался я.
     -- Посмотрел.
     Он  протянул мне  листок  размером  с  визитную карточку.  На  нем  был
телефонный номер.
     -- Позвони мне по этому номеру. В любое удобное время. Есть разговор.
     -- Так говори.
     -- Не сейчас.  Извини, дела.  Я пожал плечами  и сунул листок в карман.
Дела так дела. Интересные они у него, судя по всему.  Хотелось бы еще знать,
какие именно.
     И уже тогда у меня появилось странное ощущение, что я это узнаю.
     Чуть  раньше.  Или чуть позже.  На выходе нас  перехватил  запыхавшийся
вестовой:
     --  Пастухова  просит  к себе  генерал-лейтенант  Нестеров!  Он  сейчас
проводит начальство и будет в своем кабинете.
     -- Пока, рейнджер!  -- кивнул мне подполковник  Егоров  и направился  к
черным "Волгам", в которые уже грузились высокие московские гости.
     * * *
     Ольгу  и  Настену  я  оставил  возле  дощатого  пятачка  в  гарнизонном
скверике, где наяривал  специально приглашенный эстрадный оркестрик  и народ
разминался кто как умел, а сам направился  в  кабинет начальника училища, не
забывая прихрамывать.
     За время учебы в этом кабинете я был всего два раза, и каждый раз не по
самым  приятным  житейским  поводам,  поэтому  и  сейчас  не  ожидал  ничего
хорошего. Хотя очевидных  причин  вроде бы не  было. Но  такое уж свойство у
памяти.
     В  кабинете сидели Нестеров  и  Митюков с  видом  людей, покончивших  с
докучливым, но необходимым делом.
     Митюков сразу начал возить меня мордой по столу:
     --  Опозорил ты нас, Пастухов! В  такой день!  Не сумел  защитить честь
училища! А мы так на тебя рассчитывали!
     -- При чем здесь честь училища?  --  удивился я.  --  Егоров  тоже  наш
выпускник.
     -- Ну, это конечно, конечно, -- поспешно согласился Митюков. -- Но и от
тебя мы ожидали большего. Трижды рейнджер! А так обосрался!
     --  Слушая вас,  я снова  чувствую  себя  курсантом,  --  сделал я  ему
комплимент и обратился к Нестерову: -- Вы так же считаете?
     -- С судьей не спорят, -- уклончиво отозвался он. -- Я бы  засчитал тот
выстрел с лету.
     --  А  первый  тур?  --  не  сдался Митюков. --  Скажешь,  не  просрал?
Милиционера подстрелить! А если бы это было в реальной обстановке?
     Нужно  было, конечно, смолчать. Но почему-то его слова меня зацепили. Я
вспомнил, сколько  свиданий с Ольгой не состоялось из-за этого говнюка, и не
сдержался.
     --  Прикажите принести  сюда  афишку  с  этим  ментом,  --  попросил  я
Нестерова.
     -- Зачем? -- удивился он.
     -- Об®ясню.
     -- Распорядитесь, -- кивнул генерал Митюкову.
     Тот скорчил недовольную рожу, но послушно вышел.
     -- Скажите, Пастухов,  почему вы ушли из армии? -- спросил Нестеров. --
Вы подавали большие надежды.
     Я пожал плечами:
     -- Меня уволили.
     -- Это я знаю. Но не знаю другого -- почему.
     -- Вы могли бы навести справки.
     --  Пытался. Никакой информации  о вас нет. Только личное дело в архиве
Минобороны. Но в нем нет  ничего о причинах вашего  увольнения. Лишь приказ,
подписанный   заместителем   министра.    Формулировка   расплывчатая:   "За
невыполнение боевого приказа". Что произошло?
     -- Это не мой секрет.
     -- Вы не хотели бы вернуться в армию?
     -- Нет.
     -- Уверены?
     -- Более чем. Да никто меня и  не  возьмет.  Сами  сказали,  что приказ
подписал замминистра.
     --  Его  уже  нет.  Как и самого  министра. А с новым руководством этот
вопрос, думаю, можно будет решить.
     -- Это вы так думаете? -- уточнил я. -- Или кто-то другой?
     -- Я приветствовал бы такое решение, -- уклонился он от прямого ответа.
-- Я бы хотел, чтобы вы служили в нашем училище. Ваш боевой опыт будет очень
полезен курсантам.
     Я даже засмеялся:
     -- Извините, но Митюкова с меня хватит на всю оставшуюся жизнь.
     -- Митюков не вечен.
     -- Вы ошибаетесь. Это я не вечен. И вы. А Митюков вечен.
     -- Но вы все же подумайте. Я пообещал. Просто чтобы не размазывать кашу
по столу. Но даже и не собирался об этом думать.
     -- Если позволите, у меня  к вам тоже вопрос.  Вас попросили пригласить
меня на этот праздник?
     -- Вас бы и так пригласили.
     -- Но вас просили об этом, верно? Подполковник Егоров?
     -- Да.
     -- И он же дал понять, что вопрос о моем возвращении в армию может быть
решен? Кто же он такой?
     --  Этого  я не  знаю. Меня попросил  оказать  ему  содействие один  из
высокопоставленных руководителей.
     -- Министерства обороны?
     -- Нет. Прошу извинить, но больше ничего я вам сказать не имею права.
     -- А я  больше  ничего  и  не  спрашиваю.  Появился Митюков с  афишкой,
расстелил ее на столе.
     -- Ну? Что ты хотел об®яснить?
     -- А сами не понимаете? Посмотрите внимательно на этого милиционера.
     -- Ну, посмотрел, -- сказал Митюков, -- И что?
     -- Вы тоже ничего не замечаете? -- спросил я у Нестерова.
     Тот внимательно рассмотрел рисунок и покачал головой:
     -- Нет.
     -- И в реальных условиях вы не стали бы в него стрелять? -- спросил я у
Митюкова.
     -- Разумеется, нет.
     -- Вам повезло,  что обстановка условная. Иначе сослуживцы уже собирали
бы деньги вам  на венок.  Это  же ряженый! Неужели  не  видите?  У настоящих
милиционеров на шинели по три пуговицы в два ряда. А у этого сколько?
     -- И  вправду!  -- поразился  Митюков. --  По  четыре.  Ну, это  просто
художник ошибся.
     -- Может быть. Но  в реальной  обстановке  я не стал бы об  этом  долго
раздумывать.
     Нестеров с усмешкой взглянул  на  озадаченного  Митюкова. Потом  как-то
очень по-светски предложил:
     --  Я  надеюсь,  Сергей  Сергеевич,  вы  останетесь  на  наш  небольшой
товарищеский  ужин?  Моим  офицерам доставит огромное удовольствие  общество
вашей очаровательной супруги. И нам с полковником тоже.
     -- Спасибо, но мы с дочкой. А добираться до дому больше двух часов.
     --  Отправьте Сергея Сергеевича  домой на моей машине,  -- распорядился
Нестеров.  Я открыл  было  рот, чтобы  отказаться,  но он  не  дал мне  этой
возможности: --  Мне  приятно  было увидеть  вас, Пастухов.  Надеюсь, это не
последняя наша встреча. Желаю здравствовать.
     -- Всего хорошего, товарищ генерал-лейтенант.
     -- Сейчас уже чаще говорят "господин генерал", -- заметил Нестеров.
     -- Да? В таком случае всего доброго, ваше превосходительство.
     Я пожал ему руку и пошел к выходу.
     -- А твоя нога? -- окликнул меня Митюков. -- Уже прошла?
     Черт. Совсем про ногу забыл.
     --  Нога? -- переспросил я. -- В самом деле. Прошла, как видите. Ну да.
Надо же!
     Нестеров и Митюков переглянулись.
     Я обругал себя предпоследними словами. Прокол. Роли нужно доигрывать до
конца. Что-то я от мирной деревенской жизни совсем расслабился. Как  бы  мне
это боком не вышло.
     Вот еще когда я об этом подумал.
     Точно. Еще тогда.
     * * *
     Пока я извлекал Ольгу с  Настеной из толпы танцующих, Митюков вызвал  к
КПП черную "Волгу" и приказал водителю:
     -- Отвезешь этих господ. И сразу назад. Ясно?
     -- Так точно, товарищ полковник.
     -- Отставить, -- сказал я.
     -- Почему? -- удивился Митюков.
     -- Потому что у меня есть машина.
     Я вышел за ворота и  через две  минуты подкатил к  Ольге  и Настене  на
своем вседорожнике  "ниссан-террано". Про  "патрол"  была  когда-то реклама:
"Крепкий, как  скала". А про какой-то другой  джип: "Мощный, как танк".  Так
вот все это можно было сказать и про мой "террано". Эдакий с виду скромняга.
Но не для тех, кто понимает. Водитель "Волги", судя по всему, понимал.
     -- Ух ты! -- уважительно проговорил он.
     До Митюкова тоже дошло.
     -- Почем брал?
     -- Около двух с половиной миллионов иен.
     -- Почему иен?
     -- В Японии брал.
     -- Сколько же это на нормальные деньги?
     -- Штук двадцать. Или чуть больше, -- небрежно отозвался я. -- Точно не
помню.
     -- Рублей?
     -- Ну, полковник! Рублей! Баксов, конечно.
     Я засунул Настену в салон,  передав ее Ольге в руки, потом забрался сам
и, помахав Митюкову, выехал из гарнизона,  с нечестивым злорадством наблюдая
в  зеркало заднего вида, как  Митюков  стоит возле КПП, смотрит мне вслед  и
ошарашено чешет в затылке.
     -- Я и не подозревала, что ты такой тщеславный, -- заметила Ольга.
     Я возразил:
     -- Я не тщеславный. Я мстительный. Как верблюд.
     -- Разве верблюды мстительные?
     -- Еще  какие! Попробуй обидеть  верблюда. Он  тебя обязательно оплюет.
Хоть через год.
     -- Ты переплюнул верблюда. Оплевал бедного полковника через пя