молодого человека -- небольшого  бизнесмена, которому не повезло
или который не нашел  еще  своего  дела.  Знакомства  с Хохловым  и  Мухиным
Пастухов не скрывал, свою же связь с Артистом берег пуще глаза -- если бы не
опыт Голубкова,  он бы  ее  не  заметил.  Из  чего полковник Голубков сделал
естественный вывод, что Артист прикрывает Пастуха со стороны.
     Но  гораздо  больше заинтересовали Голубкова ребята из охраны кандидата
Антонюка  и их старшой  -- тридцатипятилетний, уверенный в  себе  человек со
шрамом  на левой брови и губе. Голубков мог поклясться, что уже видел его. И
знал, где видел -- в Чечне. И в  ситуации совсем  не домашней. Наоборот -- в
чрезвычайной. Это была какая-то операция, которую люди Голубкова прикрывали,
а руководил ею этот, со шрамом на брови. И полномочия у него были  побольше,
чем  у  начальника  контрразведки  полковника  Голубкова.  В таких делах  не
принято представляться, поэтому Голубков так и не узнал, с кем он имел дело.
Да  он  особо  об этом  и не  задумывался:  в  Чечне  не было времени  особо
задумываться, только успевай поворачиваться.
     И лишь теперь,  в  городе К., этот  малый со  шрамом  на брови заставил
полковника Голубкова  включить  на  полную  мощность всю  свою феноменальную
память, которой он отличался с детства и которая помогла ему сделать не ахти
какую блестящую, но все же карьеру. Человек со шрамом был кадром Профессора,
не нужно было иметь  семь пядей  во лбу, чтобы  понять  это. Равно как и для
того,  чтобы понять, что  именно он  является фактическим руководителем того
дела, которое здесь  затевается. Если в Чечне ему доверяли руководство очень
серьезными операциями, то глупо было думать, что сюда его послали в качестве
мелкой сошки.
     Но  внимательнее  всего  Голубков приглядывался к команде  человека  со
шрамом.  Чтобы  понять, что  это  именно  его  команда,  Голубкову  и дня не
потребовалось.  И кое-что в этих ребятах  Голубкова серьезно насторожило. Он
далеко не  сразу понял  что.  Тем  более что  вели  они себя  как нормальные
молодые  люди,  в  меру веселые,  в  меру  озабоченные  своим  делом  охраны
кандидата  в  губернаторы  Антонюка.  Но тридцать лет службы  в  разведке  и
контрразведке  вырабатывают у  человека какое-то особое  зрение. Или даже не
зрение, а интуитивное ощущение всей ситуации. И это ощущение Голубкову очень
не нравилось. Очень.
     Что было ясно? Во-первых, что Пастухова используют в чужой комбинации в
качестве подставной фигуры. Его употребят в нужный момент в роли, которая  с
самого  начала  была для  него  предназначена. Во-вторых,  что  руководитель
комбинации -- этот  тридцатипятилетний человек со шрамом. В-третьих, что его
команда  -- это не просто оперативники, а молодые люди с особой подготовкой.
Легкая ленца, которая проскальзывала в  их движениях,  их  ненакачанные,  но
сильные  фигуры, мгновенная реакция на  случайности, которые происходили  на
митингах. Они  не слишком умело  работали в охране, их ошибки и промахи были
очевидны. Ну  зато они умели кое-что другое. И умели очень даже неплохо. Уже
через пару часов  наблюдений за ними  у Голубкова на этот счет не оставалось
ни малейших сомнений.
     Что из всего  этого  следовало? Пастух и  его ребята влезли в  какое-то
дерьмо.  В очень серьезное, раз  им  интересуется сам Профессор. Несомненно,
что Пастух  в  той  или  иной  мере  прокачал  ситуацию  и  теперь  пытается
предпринять контрмеры.  Это как  понять: Пастух  ни  с того  ни с сего добыл
откуда-то  информацию о Профессоре  и  ни  с  того  ни  с  сего  передал  ее
криминальным  авторитетам?  Таких   случайностей  не   бывает.   Значит,  он
преследовал  какую-то цель?  Но какую?  Он  что,  не  понимал,  что  игра  с
Профессором смертельно опасна?
     Вопросов было гораздо больше,  чем ответов. Можно  было ломать над ними
голову до морковкина  заговенья. А можно  было попробовать ускорить процесс.
Иногда простые ходы -- самые эффектные.
     Голубков  перехватил  темно-синий  "фольксваген-пассат"   Пастухова  на
под®езде к гостинице "Висла", голоснул и спросил:
     -- Не подбросишь, приятель? Мне тут не очень далеко.
     II
     -- На  автовокзал, -- сказал Голубков, садясь  в  машину.  Но  Пастухов
сделал ему знак: "Ни слова" --  и сначала заехал в гостиницу "Висла", сменил
свою кожаную, подбитую цигейкой куртку на какое-то китайское или вьетнамское
барахло, вроде  того пуховика, что  был на Голубкове.  И,  проделав все это,
повез Голубкова, куда тот просил.
     Он притормозил машину возле привокзального кафе,  в  котором в этот час
было совсем немного народа.
     --  Вот здесь мы и сможем  спокойно поговорить,  --  заметил  Пастухов,
осмотревшись в уютном зале.
     -- А в тачке? -- поинтересовался Голубков.
     --  Может -- да, может -- нет. Маячок на ней стоит, это  точно. А чипов
вроде  не было. Но не исключено, что натыкали.  Не  хочу рисковать. А вы тем
более, верно?
     -- Дела у тебя тут, смотрю, серьезные, -- усмехнулся Голубков.
     -- А если бы несерьезные, вы бы тут не об®явились. Только  не нужно мне
говорить,  что вы  прилетели сюда  в отпуск  полюбоваться  осенней Балтикой.
Давайте  уважать друг друга. А уважать -- это прежде всего не врать. Сначала
вопросы задаю  я. Идет?  Прилететь вам сюда приказал Профессор? Или Нифонтов
по приказу Профессора?
     -- Ты можешь не поверить, но я приехал за свои кровные,  да  еще  трачу
три дня отгула. Нифонтов не  мог отдать  мне такого приказа. Потому  что это
операция не наша и мы не имеем права в нее вмешиваться  ни под каким  видом.
Показать  тебе авиабилет?  Куплен за  наличные,  а  не  по  перечислению.  Я
понимаю, что и это можно устроить, но у меня больше нет доказательств.
     -- Есть, -- возразил Пастухов. -- Информация.
     -- Что тебя интересует?
     -- Вопрос первый и самый важный. Принимало ли наше управление участие в
разработке балтийской операции, связанной с городом и портом города К.?
     -- Нет, -- твердо ответил Голубков. -- Я ничего об этом не знаю. А знал
бы обязательно. Все подобные операции проходят через мой отдел. И значит  --
через меня. Это работали смежники.
     -- А конкретно -- Профессор, -- подсказал Пастухов.
     -- Отложим пока вопрос о Профессоре. О нем будет отдельный разговор.
     -- Вопрос второй. И он важней первого. Кто взорвал паром "Регата"?
     -- Я  слышал об этой катастрофе. Двести с лишним погибших.  Неужели  ты
допускаешь, что к этому могли иметь отношение наши спецслужбы?
     -- Один  местный историк, Николай Иванович Комаров, задал  вопрос: "Cui
prodest?" "Кому выгодно?"  Он не обвинял наши спецслужбы, ни в коем  случае.
Он  просто  хотел потребовать  от Президента  России  провести тщательное  и
гласное расследование причины взрыва. Если виноваты наши -- наказать по всей
строгости закона.  Если нет -- об®явить и доказать всему миру, что мы  здесь
ни при  чем. Комаров обращался  с  этим  к губернатору, в ФСБ,  даже ездил в
Москву.  Все впустую. После этого  он  решил,  что  заставит  себя  слушать.
Выдвинул свою  кандидатуру в  губернаторы города и  уже на первой встрече  с
избирателями намерен был  во  всеуслышание  задать этот  вопрос.  Однако  на
встречу с избирателями он не  попал. Минут за сорок до начала избирательного
собрания  Николай  Иванович  был  убит  на  крыльце  своего  дома.  Сработал
профессионал. Могу представить доказательства, но  пока поверьте на слово. В
этих делах я кое-как разбираюсь.
     Официант принес кофейный  сервиз -- керамический расписной  подносик  с
чашечками,  кофейничком,  молочником со сливками; здесь же были два фужера и
бутылка минералки. Открыв бутылку, официант с поклоном удалился.
     --  Кофе  рекомендую,  -- заметил Пастухов. --  Настоящий. И делают  по
особому рецепту.  А  рецепт держат в  секрете. Но я  решил, что я буду не я,
если не узнаю этот рецепт.
     -- У тебя сейчас только и дел,  что  узнавать рецепт кофе, -- проворчал
Голубков.
     -- Повторяю вопрос, --  проговорил Пастухов.  -- Взрыв "Регаты" -- наши
это дела или нет?
     Голубков помедлил  с ответом.  Кофе помог, можно  было отвлечься.  Кофе
действительно был очень хорош.
     -- Даже если бы я это знал, я не имел бы права сказать. Не только тебе.
Вообще никому. Но я тебе честно скажу: не знаю. Хочешь -- верь, хочешь -- не
верь. По идее такая операция не могла пройти мимо управления.  Но у нас этих
управлений, отделов и  спецслужб столько развелось после  кончины  КГБ,  что
черт  ногу  сломит.   И  второе.   Профессор.  Он   иногда  использует  наши
аналитические разработки,  но на  моей памяти ни разу -- а я уже  третий год
здесь пашу -- не привлекал к работе наш оперативный отдел. И третье. Это уже
не по делу, а так -- лирика. Я не верю, что это сделали наши. И еще  точнее:
не  хочу верить. Для меня эта мысль просто  невыносима. Как на  духу  говорю
тебе, Сережа: я пошел бы под трибунал,  а  этого приказа не  выполнил бы. Ты
меня достаточно хорошо знаешь, чтобы думать,  что ваньку перед  тобой валяю.
Есть  честь  офицера.  Есть честь России.  Есть,  наконец, честь  гражданина
России. Я и в  мыслях не держал дожить до нынешних времен. Все эти замполиты
и  политбюро казались  таким же  неизбежным и  вечным злом,  как  российская
погода. Но мне  повезло:  я  дожил. И неужели ты  думаешь, что я способен на
такое?  Двести с лишним погибших -- да какими государственными благами можно
такое  оправдать?  Мне многое не нравится в нынешних временах. Очень многое.
Но они  открыли нам, что слово "мораль" -- это не  архаизм. И слово  "грех",
если хочешь. -- Голубков замолчал и сердито засопел сигаретой.
     -- Заказать вам выпить? -- предложил Пастухов.
     -- Ну, закажи, -- согласился Голубков без всякого энтузиазма.
     Через минуту  графинчик с коричневым  коньяком  стоял рядом с расписным
подносиком кофейного сервиза. Голубков выплеснул минеральную воду  из фужера
в цветочницу, опрокинул  в фужер содержимое графинчика и выпил  коньяк,  как
пьют неприятное, но необходимое лекарство. Потом  попробовал кофе  и  не без
некоторого удивления отметил еще раз:
     -- В самом деле недурно.
     Он взглянул  на  Пастухова, как бы  ожидая ответа. Пастухов  понял, что
теперь его очередь говорить.
     -- Ответ,  кому  выгоден  был  взрыв  "Регаты", очевиден  и не  требует
раз®яснений. Он выгоден  России, порту города К., в частности. Недаром акции
порта после взрыва "Регаты" скакнули в  сотни раз,  а таллинский порт влачит
жалкое существование.  Очевидно и другое: мы никогда не узнаем, кто  взорвал
"Регату". Ну, может, лет через пятьдесят или даже сто. Но знаете, Константин
Дмитриевич, что мне  больше всего понравилось в вашем ответе? Ваши слова: "Я
не верю, что это сделали наши. Для меня эта мысль просто невыносима". Я могу
допустить,  что наши  воспользовались этой  трагической случайностью,  чтобы
упрочить свое  положение  на Балтике. Но что  они  это сделали специально --
нет. Тут я повторяю ваши слова: "Я не хочу в это верить". И даже мысли такой
допустить не  могу. Хотя, если говорить  откровенно, она все время свербит в
виске.
     -- Ты разобрался в ситуации? -- спросил Голубков.
     -- Да. Остались только местные неясности.
     -- Прояснишь?
     -- Нет. Но об®ясню почему. С  другим  человеком я бы даже разговаривать
не  стал. А с  вами стану. Я знаю, как вы работали в Чечне. Я  знаю,  как вы
вели себя в других ситуациях. Я верю вам. Вы не способны на подлость, чем бы
она ни оправдывалась. Поэтому я хочу, чтобы вы остались живы. Во время нашей
первой и последней беседы в подмосковном военном госпитале Профессор сказал,
что в новом обществе зарождается новая  мораль. И она  определит все законы,
по которым будет жить страна. В том числе и воинские. Мне дико повезет, если
я сумею живым выбраться из  этой передряги.  Но если  даже не  повезет, то я
хоть  буду  знать, что есть  еще в России  люди,  которые  борются  за  свои
убеждения, не  боясь ставить на карту  карьеру  и, может быть, даже жизнь. И
одного из  таких людей  я знаю: этот человек --  вы. Я  не скажу  вам больше
ничего еще и  потому, что вы  не в  силах что-либо предпринять. Игра слишком
серьезная  и  зашла  очень   далеко.  Я  рад  был  вас  увидеть,  Константин
Дмитриевич. Ваше задание  было  встретиться со мной и  задать ряд  вопросов.
Доложите Нифонтову, что я не ответил ни на один вопрос.
     --  Спасибо  за  откровенность, --  помолчав,  заговорил  Голубков.  --
Отдельное спасибо за комплименты. Я не очень  уверен,  что их заслуживаю, но
слышать все  равно приятно.  А  теперь  вот что  я тебе,  парень, скажу.  Ты
расскажешь мне все от "а" до "я". По одной простой причине. Если бы речь шла
только о твоей жизни, я бы,  возможно, согласился с твоим решением. И то  не
очень  в этом уверен.  Но  в операции  задействованы  практически  все  твои
ребята. Ты о них подумал? Есть еще и другой  момент. Ольга и Настена. А жена
и дочь Боцмана?  Друг  мой любезный, как только начинаешь разбираться в том,
что  связывает тебя с жизнью, выясняется,  что этих связей в десятки и сотни
раз  больше,  чем кажется  на  поверхностный  взгляд. Поэтому ты мне  сейчас
расскажешь все. Человек  никогда  не  знает своих  возможностей. И  даже  не
догадывается,  как  они  могут  проявиться  совершенно  неожиданно  в  самых
экстремальных ситуациях.  Сейчас у нас именно такая  ситуация.  Не исключаю,
что  помочь  тебе я  ничем  не смогу.  Но уже  одним  тем, что  ты  мне  все
расскажешь, ты  сам  себе поможешь.  Лучше  разберешься  в  ситуации.  Давай
сначала. Откуда у тебя информация о Профессоре?
     -- Из всех ваших вопросов это самый простой, -- ответил Пастухов. --  Я
заметил номер  машины, на которой  Профессор уезжал из  санатория. Остальное
было делом техники. В  Москве, как вам  известно, работает десятка два, если
не   больше,   специализированных   фирм,   которые  занимаются   глобальной
прослушкой.  Линии связи Профессора надежно защищены ФАПСИ, но его  окружает
огромное количество  людей: родственники,  водители,  помощники,  секретари,
деловые знакомые и просто друзья. У всех у них есть телефоны, и они любят по
ним разговаривать.  Всю необходимую  информацию о Профессоре я получил всего
за шесть дней. И если вас интересуют подробности --  всего за полторы тысячи
баксов.  При  желании  самую  полную  информацию   я  получу  о  президенте,
премьер-министре, министре  обороны. О ком угодно, начиная с неверной жены и
ненадежного делового партнера. Это для вас новость?
     -- Я слышал об этом, но не подозревал, что это так серьезно.
     --  Одиночка  потому  и  может  выиграть  у  государства,  что  в   его
распоряжении техника, которая ему нужна, а не та, что дают со склада. Это не
моя мысль, но я полностью с ней согласен.
     --  Проблема не в том, то ты получил информацию о Профессоре, а  в том,
что передал ее третьим лицам, которых в итоге пришлось ликвидировать.
     Пастухов лишь рукой махнул:
     --  Я  не  знаю,  что  вам  сообщили,  но  можете  мне  поверить:  Кэпа
ликвидировали не люди Профессора. Более того, он  приказал отпустить Кэпа на
свободу и не чинить ему никаких препятствий.
     -- Кто же его тогда убрал?
     -- Этого я вам, Константин Дмитриевич, не скажу. Во-первых, потому, что
не слишком  в этом  уверен. А во-вторых, этот  человек помог  мне, и с  моей
стороны было бы просто хамством отвечать ему за эту помощь предательством.
     -- В чем суть операции?
     -- А вот это я вам, пожалуй, скажу, -- подумав, проговорил Пастухов, --
в общих чертах. Детали вам не нужны. Речь, как часто бывает в таких случаях,
идет вовсе не  о политике. Она идет о финансах. О сотнях миллионов долларов.
Если  победит депутат  КПРФ Антонюк,  западные  инвесторы не  дадут  нам  ни
копейки  на  развитие  и реконструкцию  порта.  Если  победит  представитель
"Нашего дома -- России"  в блоке с другими демократами, на инвестиции  можно
рассчитывать. И на очень  крупные. Дело в том, что после выборов губернатора
с торгов пойдет почти пятьдесят процентов акций порта. Процентов двадцать  в
общей сложности  находится у  немцев,  почти  четверть -- у банка  "Народный
кредит",  который  контролирует  Антонюк.   Остальные  рассыпаны  по  мелким
владельцам -- у кого десять, у кого двадцать, у кого четыре или шесть акций.
Теперь вам понятна цель операции: привести к власти демократов.
     -- Я  недолго  в городе,  но знаю,  что губернатор проигрывает Антонюку
почти  двадцать процентов. Как в этой  ситуации Хомутов может победить? Даже
недавняя история, когда  были  закрыты все  лавочки, принесет губернатору ну
два-три процента, не больше.
     -- Вы слушали меня не очень внимательно,  --  заметил Пастухов. -- Я не
сказал,  что победит  Хомутов. Я  сказал,  что  победит  представитель  НДР,
кандидат партии власти.  И я почти не ошибусь, если  назову его фамилию. Это
председатель предвыборного штаба НДР некто Павлов. Ничего  вам о нем сказать
не могу, так как напрямую не имел удовольствия сталкиваться.
     -- А как же Хомутов? -- спросил Голубков.
     -- Константин Дмитриевич, вы один из лучших аналитиков-разработчиков, а
задаете такие вопросы!
     -- Я  их задаю, потому что мне нужны  факты. Голые факты, а не догадки.
Даже остроумные.
     -- Хорошо, факты, -- легко согласился Пастухов. -- 12 октября сего года
на  крыльце своего дома выстрелом из пистолета с глушителем был убит историк
Николай Иванович  Комаров,  депутат в кандидаты от "Социально-экологического
союза". Он хотел блокироваться с местным отделением "Яблока", но в последний
момент  они  не  сошлись  в  программах.  Недели через  полторы  на  местном
телевидении   состоялся  так   называемый   "круглый   стол".   Ну,  обычные
предвыборные посиделки. У  "яблочника", по  предварительным оценкам,  было 9
процентов. А  после  его выступления стало семнадцать. Почему?  Потому что у
него  хватило ума и  такта  вспомнить на  этом  "круглом столе"  Комарова  и
сказать о нем несколько добрых слов. А теперь представьте на секунду, что за
эти несколько дней, которые остались до выборов, будет убит Антонюк. Выборы,
естественно, будут отменены и  назначены новые  -- все с нуля, с  выдвижения
кандидатов,  со сбора подписей  и так далее. Кто  победит  на этих  выборах?
Кандидат   КПРФ.   Волна   народного   возмущения    политическим   террором
экстремистски  настроенных  демократов  плюс  неизбежные  огрехи Хомутова за
четыре года его  губернаторского правления предопределят исход выборов. И  к
бабке  можно не ходить. А теперь представьте, что будет убит  не  Антонюк, а
Хомутов.  Кто  победит  на  следующих   выборах?  Конечно,  НДР.  Что  нужно
правительству? Иностранные инвестиции в порт  города К. Значит, победит НДР.
И значит, будет убит Хомутов. Если в моих  логических построениях вы увидели
какую-то ошибку, скажите. Я  буду  счастлив ее признать. Потому что картина,
которую я нарисовал для вас в общих чертах, почему-то меня совсем не радует.
     -- Кто убьет Хомутова? -- спросил, помолчав, Голубков.
     -- Я, -- сказал Пастухов. -- Это и есть моя роль.
     -- Ты это сделаешь?
     -- Нет.  Это  сделают за меня. Потом  на меня повесят. Начальник охраны
коммунистического  кандидата убил любимого  народом демократа,  а перед этим
еще прихлопнул  демократа  Комарова.  Красный террор, возвращение  к методам
КГБ. А народ у нас  эмоциональный,  импульсивный. Сами знаете, что выйдет. К
тому  же  задолженность  по  зарплате и пенсиям  погасили.  Все  просчитано,
Константин  Дмитриевич.  И  просчитано  не  любителями,   а  профессионалами
суперкласса.
     -- Как  же  на тебя смогут  повесить убийство губернатора, если  ты  не
будешь его убивать?
     -- Вы ребят Егорова видели? Ну, такого, в  кожаной куртке, со шрамом на
брови и губе? -- поинтересовался Пастухов.
     -- Видел.
     -- Обратили вы на них внимание?
     -- Ну, посмотрел.
     --  А  я  видел  их в  деле. И в  довольно горячем. Я им игру, коне