я сдержался. Могут неправильно
понять. Да и не мое это дело воспитывать командный милицейский состав.
     Капитан  извлек из  тесного кармана моих джинсов  книжицу  с  тиснением
"КПРФ" на обложке и раскрыл ее. После чего впал в некоторую задумчивость.
     -- Что там такое?  --  нетерпеливо спросил майор. Капитан положил перед
ним удостоверение.
     Майор внимательно ознакомился с содержанием и тоже впал в задумчивость.
     --  Ничего не  понимаю! --  признался  наконец  он  и  показал  книжицу
Антонюку. --  Здесь  сказано, что он начальник вашей  охраны.  Вы что-нибудь
понимаете? Это ваша подпись?
     -- Моя, -- подтвердил Антонюк.  --  Да, моя. Пастухов.  Вот  почему эта
фамилия  у  меня  на слуху! Ну, конечно  же!  Так-так.  Значит,  вы  и  есть
начальник   моей  охраны?  А  мне   рекомендовали   вас  как   серьезного  и
ответственного профессионала. Да,  вы профессионал, это я понял. Но в том ли
вы профессионал, в чем надо? Что означал весь этот спектакль?
     -- Если это был спектакль, -- вставил майор  тоном, не предвещающим мне
ничего хорошего. Я лишь пожал плечами.
     -- Мне передали, чтобы я к вам зашел. Я и зашел.
     -- Таким образом?! -- взвился Антонюк. -- Да  вы что,  издеваетесь надо
мной?!
     -- Над нами! -- снова вмешался майор.
     --  Успокойтесь, Лев  Анатольевич.  Я отвечаю за  вашу безопасность.  И
намерен ее обеспечить. Я должен был проверить  систему вашей охраны. Что она
ничего не стоит, я убедился. И хотел, чтобы убедились вы.
     Антонюк едва не подпрыгнул.
     -- А просто сказать? Да! Просто!  Языком! Как люди общаются тысячи лет!
И будут общаться всегда! Потому что другого средства общения не придумали! И
никогда не придумают! Его нет! Просто нет! Понимаете? Нет!
     Я понимал другое --  что из него со  свистом выходит  пар. Но  все-таки
решил, что нужно его поправить:
     -- Почему нет? Есть.
     Антонюк уставился на меня, как прапор на вдруг заговорившего салабона.
     -- Да? Есть? Сделайте одолжение, просветите.
     -- Музыка, например. Ведь  что  такое  музыка? Это внеречевое  средство
общения.
     -- Это вы сами придумали?
     --  Да ну! Жена рассказала. Она  музыковед,  кончила "Гнесинку". Есть и
другие внеязыковые средства общения. Живопись. Балет.
     -- Балет?  Понимаю. И  вы  мне станцевали  про то, какая у меня система
охраны.  А  воспользоваться  традиционным  средством  общения,  обыкновенным
русским языком, не могли. Слишком просто, да?
     -- Мог. Но мне было нужно, чтобы вы не узнали это, а прочувствовали. На
собственной шкуре, извините за резкость. Надеюсь, мне это удалось.
     --  Да, черт возьми, удалось. Ничего не могу сказать, удалось. А  если,
быть совершенно откровенным, вы напугали меня до смерти!
     Я удовлетворенно кивнул:
     -- Это и было моей задачей.
     Капитан смотрел на меня, как на иллюзиониста Копперфильда.
     -- Ну, москвич! -- пробормотал он.
     Но майор был настроен совсем не миролюбиво.
     -- У  вас  есть претензии к задержанному  Пастухову? -- обратился он  к
Антонюку.
     -- Как ни парадоксально, но...
     --  Если  можно -- простым русским языком,  -- попросил  майор.  -- Без
музыки и балета. И без живописи. Да или нет?
     -- Нет, -- сказал Антонюк.
     --  А  у меня есть! -- взревел майор. Теперь и  из него начал  выходить
пар.  --  Весь город поставить  на уши, это  как? Это  двести шестая,  часть
вторая! Злостное хулиганство! От одного до пяти лет! Понял?
     -- Так точно, господин майор.
     -- Гражданин майор!
     -- Слушаюсь, гражданин майор!
     --  Ладно,  не  будем  усугублять.  Но  пятнадцать  суток  ты,  парень,
получишь!   Умник,  тра-та-так-перетак,  тра-та...  И  считай,   что  дешево
отделался! -- примерно через полминуты закончил он. -- Есть вопросы?
     -- Есть. Ваша опергруппа  прибыла на место через двадцать четыре минуты
после вызова. А оцепление вообще минут через сорок. А это как?
     --  Вам, москвичам, хорошо  рассуждать! -- возмутился  капитан. --  Вам
Лужков новые "форды" покупает! А мы на чем ездим -- видел? Скоро на рейсовые
автобусы пересядем!
     -- Сколько у вас абонентов в системе охраны ВИП?  -- поинтересовался я.
-- Человек сто?
     -- Больше, -- уточнил капитан.
     -- Вот  и  пусть скинутся  на пару полицейских "фордов" и микроавтобус.
Для себя же.
     -- Они скинутся! -- проговорил майор.
     -- Прекрасная мысль, -- вмешался Антонюк. -- И своевременная.  Мой фонд
поддержит. Проведем работу. Помогая милиции,  помогаешь себе. Очень  хороший
лозунг. Короткий и понятный. Считайте, майор, что у вас есть эти машины.
     -- А у вас -- голоса благодарной милиции, -- подсказал я.
     --  Мы  не покупаем голоса избирателей. Мы  призываем голосовать за нас
своими делами.
     -- Ладно, -- снизошел майор. -- Пусть не пятнадцать. Но пять суток ты у
меня отсидишь! Оформи, капитан.
     -- Вы оставляете меня без охраны, -- возразил Антонюк.
     -- У вас целая толпа охранников.
     -- Пастухов показал, чего они стоят.
     -- А мне какое дело? Это не наши люди. За них я не отвечаю.
     -- Значит,  вам до этого нет никакого  дела? -- переспросил Антонюк. --
Вы отдаете себе отчет в том, что сказали?
     -- Но вы и  меня  поймите! Как я об®ясню губернатору это ЧП? Оно уже  в
сводке! А если есть хулиганство  -- должен  быть и хулиган.  И к нему должны
быть приняты меры!
     --  Какому  губернатору?   --  негромко  поинтересовался   Антонюк.  --
Губернатору, который пальцем не шевельнул,  чтобы помочь милиции? Который за
четыре года не сделал для города ничего?
     -- Не мое дело оценивать губернаторов, -- огрызнулся майор.  -- Станете
вы -- буду подчиняться вам. А пока я подчиняюсь ему.
     На принцип пошло. Дело  серьезное. Я решил, что  стоит  майору  помочь.
Помогая милиции, помогаешь себе.
     --  Оформите  ЧП  как учебную  тревогу.  Проверка боеготовности личного
состава в условиях, близких к реальным.
     --  И  не забудьте  отметить,  что эта  самая  боеготовность  оказалась
нулевой, -- язвительно добавил Антонюк.
     -- Почему? -- возразил я. -- Вы живы. Преступник задержан. Опыт учебной
тревоги будет всесторонне проанализирован и сделаны выводы.
     -- Понял, как в Москве работают?  -- обратился майор к капитану и снова
повернулся  ко мне. -- Тогда  хоть  об®ясни  нам, на кой  черт  ты  всю  эту
петрушку затеял?
     -- Хотел  познакомиться с вами. Мало ли, как дело  пойдет. Может, у вас
ко мне вопросы возникнут. Или у меня к вам.
     А  теперь и майор уставился на меня, как космонавт  на  лунатика. Потом
встал, одернул китель и доложился:
     --  Майор Кривошеев. Олег Сергеевич. Заместитель начальника  областного
управления внутренних  дел.  --  Немного  подумал  и представил капитана: --
Капитан Смирнов. Иван Николаевич. Уголовный розыск.
     -- Очень приятно, -- сказал я. -- Пастухов. Сергей Сергеевич.
     -- Скажи, Сергей Сергеевич, ты всегда все делаешь через жопу?
     --  Когда  как.  Мне  было нужно, чтобы  Лев Анатольевич беспрекословно
выполнял все мои предписания, -- об®яснил я.
     -- Какие? -- спросил Антонюк.
     -- Может, мы обсудим это" наедине?
     -- Если можно, при нас, -- попросил майор. -- Учиться так учиться..
     -- Я не скажу ничего нового.
     -- Тем более.
     --  Пожалуйста.  Первое:  наглухо  заварить  дверь  на  чердак. Второе:
поставить  в  квартиру  бронированную  дверь  с кодовым  замком.  Завтра же.
Третье. Никому никаких ключей. Никому. Вы меня понимаете, Лев Анатольевич?
     -- Да, -- буркнул Антонюк.
     -- Каждый день  менять маршрут и время  возвращения  домой. По вам часы
можно проверять. Сейчас это не достоинство. Не прощаться с  охраной в лифте.
Больше того. Двое постоянно должны находиться с вами. Даже ночью. Пусть один
спит в гостиной, а другой на раскладушке в прихожей.
     -- Ну, знаете! -- запротестовал Антонюк.
     -- Хотите еще раз встретиться с киллером? На этот раз с настоящим?
     -- Сдаюсь. Что еще?
     -- Наймите  охрану на  дачу. Двух или трех  человек. Сойдут и  местные,
только  не пьянь.  Когда  едете на дачу, никаких  телефонных предупреждений.
Вообще о своих поездках по телефону не говорить.
     -- О моих предвыборных встречах знает весь город.
     -- Встречи и митинги -- моя забота.  И до  конца избирательной кампании
--  никаких  ресторанов,  никаких  дружеских  посиделок и  никаких  утренних
пробежек трусцой по парку.
     -- Черт знает на какую жизнь вы меня обрекаете!
     -- Вы сами себя на нее обрекаете. Станете губернатором -- расслабитесь.
После этого поздно будет вас убивать.
     -- А сейчас -- не поздно?
     -- Вы лучше меня разбираетесь в ситуации.
     -- Кто может меня убить?
     -- Это вы у меня спрашиваете? На эту тему можно много рассуждать.
     Но мне не удалось уйти от этого идиотского разговора.
     -- Так рассуждайте! -- прикрикнул Антонюк. -- За это вам деньги платят!
     Тот еще  будет  губернатор. Обкомовская, видно, школа.  Или  он  в свое
время до второго секретаря допер  именно  потому, что от природы была  в нем
эта бульдожья хватка?  Если так, то до губернаторского кресла вполне допрет.
Человек, который умеет получать ответы на свои вопросы.
     Ну, получи.
     И я сказал:
     -- Тот, кто убил Комарова.
     В кабинете воцарилось многозначительное молчание.
     -- Дела, твою  мать! -- констатировал майор.  -- Новые времена -- новые
песни.  -- Он обернулся к капитану:  -- А  ведь и верно,  никаких америк нам
москвич не открыл. Все давным-давно известно.
     -- Я вам скажу еще кое-что из известного. Хотите? -- предложил я.
     -- Было бы любопытно, -- не без настороженности согласился майор.
     -- Я бы не стал гонять на операции с мигалками и сиренами.
     -- Так ведь  туман! --  заорал капитан. -- Туман, понимаешь? Мы  бы час
ехали!
     Я развел руками:
     -- Ну, если туман, тогда да.
     -- Так где все-таки пушка? -- спросил майор.
     --  В камере хранения  на вокзале, -- ответил  я,  не уточняя, на каком
вокзале.
     -- Разумно, --  подумав, кивнул майор.  --  Разобрались,  выходит.  Да,
дела!  У вас есть  претензии  к  лицам, производившим  ваше  задержание?  --
перешел он на официальный тон.
     Я  потрогал распухшую  скулу. Тот еще будет  фингал. Особая примета. Но
это  был свершившийся факт.  А  его, как  известно,  не  может отменить даже
Господь Бог. Поэтому я только рукой махнул:
     -- Чего уж там. Дело житейское. На их месте так поступил бы каждый. Вот
если  бы еще  "сейку" мою вернули,  был бы полный  порядок.  Я к  ней как-то
привык.
     -- Какую "сейку"? -- не понял майор.  А капитан понял. Он быстро вышел,
минут через  пять вернулся  и молча  протянул мне часы,  сдрюченные с меня в
азарте горячего дела шустрыми омоновцами города К.
     Тут и майор понял. И даже Антонюк.
     -- Так-так, -- проговорил он.
     -- Примите наши извинения, -- хмуро сказал майор.
     -- Нет проблем, господин майор.
     -- Ну и прекрасно.
     * * *
     Для  Антонюка  майор  Кривошеев  выделил  оперативную  "Волгу",  а  мой
"пассат" уже подогнали к горотделу. Но перед тем как сесть в машину, Антонюк
отвел меня в сторону.
     -- Как  я понял, условие вашего контракта -- сохранить мою  жизнь, а не
отнять ее.
     -- Вы только сейчас это поняли?
     -- И вам обещали заплатить за это пятьдесят тысяч долларов?
     -- Мне уже заплатили.
     -- Кто?
     -- Вероятно, те, кто заинтересован, чтобы вас не убили.
     -- И  чтобы  я стал  губернатором, --  добавил  Антонюк.  --  Не  люблю
таинственных доброжелателей.  Лучше,  конечно,  чем  таинственные враги.  Но
все-таки. Вероятно, после  выборов  мне  пред®явят  счет. Потребуют каких-то
услуг.
     -- Если вы победите.
     -- А вы сомневаетесь?
     -- Семь  процентов отрыва --  не слишком  много. Антонюк снисходительно
усмехнулся:
     --  У  вас плохо с арифметикой.  Не семь. Я получу голоса ЛДПР,  а  НДР
голосов  "Яблока"  не  получит. Они  призовут своих  избирателей  голосовать
"против всех".
     -- Вы уверены?
     -- Это их позиция. Сегодня они ее подтвердили на закрытом заседании.
     -- Оно было, наверное, не очень закрытым, раз вы об этом знаете?
     -- Неважно. Важен сам факт.
     --  Лев Анатольевич, машина вас  ждет,  -- деликатно поторопил  капитан
Смирнов.
     -- А  вот он умеет  считать.  Лучше,  чем  вы.  И лучше, чем  майор, --
отметил  Антонюк. --  В процессе нашего  вынужденного, так сказать,  общения
невольно  выяснились  некоторые  подробности,  не  рассчитанные  на  широкую
огласку. Вы понимаете, о чем я говорю?
     -- Меня интересует только то, что связано с вашей безопасностью.
     -- Вы  мне определенно нравитесь, молодой человек.  --  Антонюк  не без
торжественности пожал  мне  руку.  -- Спасибо. Это  был  жестокий  урок,  но
полезный. Я выполню все ваши предписания.
     -- Сейчас я в этом не сомневаюсь.
     Капитан Смирнов проводил "Волгу" с будущим губернатором и помахал мне:
     -- Счастливо, москвич. Ты вообще-то поаккуратней. Не ровен час.  Ладно,
все обошлось, и слава Богу.
     Я от®ехал от горотдела и свернул к автовокзалу.
     Туман  сгустился. Редкие  машины  плыли в  нем  многоглазыми  световыми
фантомами. Туман уравнивал "мерседесы" и "Жигули".
     Бестелесный свет.
     Огни на болоте.
     * * *
     "Обошлось".
     Твою мать.
     Это для  тебя, капитан, обошлось. А  для  меня не  обошлось. Потому что
мужик, который прикуривал у торца дома и который сообщил оперативникам номер
"пассата", был тот самый.
     Смуглый. С приплюснутым носом.
     В  зале  ожидания  автовокзала  было  немноголюдно.  Редкие  пассажиры,
опоздавшие на вечерние рейсы, дремали  в жестких креслах. В камере  хранения
вообще не было ни одного человека.
     Я набрал шифр и открыл ячейку.
     В ячейке не было ничего.
     Совсем ничего.
     Пусто.
     Пусто, как... Как. Никак. Просто пусто, и все.
     Это означало, что кому-то очень недолго осталось жить.
     И я уже догадывался кому.
     Но это было не мое дело.
     Не касалось оно меня.
     Ни с какой стороны.
     Ну, разве что...
     Суки.
     Глава четвертая. Фигура умолчания
     I
     Юрий  Комаров,  сын  убитого историка Комарова, был  по  природе  своей
человеком  недоверчивым  и  осторожным.  Смерть  отца  обострила  в нем  эти
качества до высшего  предела. Поэтому  Пастухов  с  первых фраз  телефонного
разговора понял, что уговорить его встретиться можно  только одним способом.
И он воспользовался этим способом. Он сказал:
     -- Я занимаюсь расследованием смерти вашего  отца. Помочь в этом можете
только вы. Если вы скажете  "нет", я немедленно уезжаю, но в том, что смерть
вашего отца  останется  нераскрытой,  будете  виноваты только  вы.  И  никто
другой.
     Это подействовало. Комаров-младший назначил встречу у себя на квартире,
но просил при подходе к дому привлекать  как можно меньше внимания. Пастухов
пообещал, но обещания не  выполнил. Оставив "пассат" за  пару  кварталов  от
дома, он прошелся по улице Строителей (их оказалось три: просто  Строителей,
Первая улица  Строителей и  Вторая улица  Строителей), по  пути спрашивая  у
встречных  прохожих,  как  пройти  к  дому номер 17,  где  жил Комаров.  Ему
подробно об®ясняли, а напоследок обязательно спрашивали:
     -- А вы к кому? К Комаровым, что ль?
     Время  для визита Пастухов  выбрал  не  раннее и  не позднее --  начало
шестого  вечера. Как раз в это время и был убит Комаров. Он отмечал довольно
плотные сумерки,  сгущенные наползавшим с Балтики  туманом, тусклый и словно
бы радужный свет уличных и  домовых фонарей -- свет,  в котором идти-то было
трудно,  а  уж про стрельбу  и говорить нечего. Всеобщий интерес прохожих  к
нему, чужому  человеку, разыскивающему дом  Комаровых, сначала не  вызвал  у
него никакого удивления, более того, вообще не задержал его внимания.
     Едва ли не в первый же день по приезде в город Егоров  по настоятельной
просьбе Пастухова принес  ксерокопию  уголовного дела, где были собраны  все
материалы по убийству Комарова,  и теперь Пастухов словно  бы сверял то, что
он знает, с тем,  что он видит. Все свидетели (а  их  набралось с десяток) в
один  голос твердили,  что как раз в  это примерно  время они возвращались с
автобусной остановки  и никого постороннего на улице  не видели. Следователь
прокуратуры  не придал особого значения этим показаниям. Слишком уж очевидно
профессиональным  был  почерк  убийцы.  А  таких   профессионалов  на  улице
Строителей, да и во всем городе К., по убеждению следователя прокуратуры, не
было. Для очистки совести следствие перетряхнуло все  базы данных, запросило
Зональный  информационный  центр,  но  и   там  ничего  не  нашли.   Картина
вырисовывалась  отчетливая  и  безнадежная  для  следствия:  нанятый  киллер
прилетел  или приехал, сделал свое черное дело и скрылся. Оставался открытым
вопрос  о  мотиве, но  и  здесь  нашли  выход.  Его  подсказал  сын убитого,
заявивший, что Комарова убили по ошибке -- должны были убить его, а не отца,
убийца  просто   спутал.  Они  были  примерно  одного  роста,  оба  грузные,
основательной стати, оба носили  похожие серые плащи, а  "дипломаты" у них и
вообще были совершенно одинаковые: их по случаю (и с большой скидкой) купила
жена  Юрия -- для мужа, а заодно и  для свекра. Мотивов же для  покушения на
Юрия было предостаточно:  он успешно занимался бизнесом, имел дело с портом,
покушение на него могло быть результатом внутренней бандитской разборки.
     Это заявление  сына потерпевшего было  подарком для следователя.  Он  с
чистой совестью  сунул папку  в сейф на ту  полку, где томились "висяки" или
"глухари" -- дела  зависшие,  практически не имеющие шансов быть раскрытыми.
Пресса  поуспокоилась,  начальство не дергало,  понимая, что к чему, так что
можно  было спокойно  заниматься другими  делами, которых здесь,  в портовом
балтийском городе, было Предостаточно.
     Материалы   следствия   не   помогли   Пастухову   представить  картину
происшедшего.  Во-первых,  он   далеко  не  сразу  понял  смысл  милицейских
протоколов,  написанных таким  языком,  что болтовня его Настены на  их фоне
казалась поэмами Пушкина. Сбивали с толку и многочисленные ссылки  на статьи
Гражданского  и  Уголовного  кодексов, с  которыми  Пастухову  до  этого  не
приходилось  иметь  дела.  Он  не  отбросил  документы,  нет,  он  их  самым
внимательным образом  изучил, разобрался  в  канцеляризмах  протоколов, даже
почти во всех  упоминаемых статьях Кодексов,  и в конце концов  общие выводы
следствия показались  ему правильными. И только вот теперь, когда он шел  от
автобусной остановки к дому Комарова и каждый  встречный об®яснял ему дорогу
самым подробным  образом, а заодно пытался выведать, к кому и по какому делу
он идет,  у  Пастухова не то чтобы  зародилось  сомнение в правильности этих
выводов, но как бы крошечная заноза  попала в руку -- совсем крошечная: жить
можно, но все-таки беспокоит, все-таки что-то не совсем так.
     Уже подойдя к аккуратному особнячку Комаровых,  Пастухов вдруг вернулся
к автобусной  остановке  и еще  раз повторил  путь,  который  уже  проделал:
дотошно выспрашивая прохожих об  адресе, охотно отвечая, к кому  он идет. Он
даже придумал историю  о дальнем  родственнике Комаровых, с которым Пастухов
недавно виделся во Владивостоке и который при случае просил передать своякам
привет.  Он понял  только  одно,  но понял твердо:  не было  здесь  никакого
приезжего киллера. Его  обязательно увидели бы и приметили. А это  означало,
что  убийца  --  местный, свой. На  него  никто не  обратил  внимания именно
потому, что  он был  свой, примелькавшийся  и потому  не вызвавший  никакого
интереса.
     В следственном деле,  которое  просматривал Пастухов, это предположение
не игнорировалось. Но  сыщики города  К. единодушно  пришли  к  выводу,  что
киллера такой квалификации в городе нет.
     Они пере