трясли весь уголовный контингент, связанный с "мокрыми" делами,
но  там каждый  раз  присутствовали разбой, тупые бандитские  нападения,  не
говоря  про  пьяную поножовщину. А тут работал холодный точный профессионал.
Не было такого в городе К. Не было, хоть ты застрелись.
     * * *
     На звонок Пастухову долго не  открывали, смотрели из глазка, таились за
дверью. И лишь когда он  напомнил, что  договаривался о встрече по телефону,
возня в прихожей усилилась, звякнуло  железо, и Пастухов  оказался в  уютном
просторном холле, украшенном деревянной прибалтийской резьбой  и уставленном
картонными  коробками самых разных размеров.  Жена Юрия Комарова,  маленькая
остроносая  пигалица,  поздоровалась с гостем и шмыгнула в соседнюю комнату.
По  тому, что в двери  осталась  щель в ладонь, Пастухов понял,  что  она не
хочет пропустить ни слова из разговора мужа с этим незваным гостем.
     Коробки,  частью упакованные  и  обклеенные  скотчем,  а частью еще  не
закрытые, полунаполненные, загромождали и гостиную, куда Юрий ввел гостя.
     -- Уезжаем, -- коротко об®яснил  он царящий в  доме беспорядок. -- Дочь
уже отправили. А теперь вот и сами.
     Он,  вероятно, ожидал вопроса, куда они  уезжают, и внутренне напрягся,
готовясь как  можно убедительнее соврать,  но  Пастухов  не  стал ни  о  чем
спрашивать.
     --  Если  ваша  жена хочет знать,  о чем мы  говорим, пусть зайдет,  --
предложил он. -- Нет -- нет.
     По крайней мере я буду точно знать, от кого уходит информация.
     Юрий вышел в соседнюю комнату и через минуту вернулся.
     -- Она не хочет ничего знать. Она боится.
     --  Тогда  действительно  ей  лучше  ничего  не  знать,  --  согласился
Пастухов. -- Покажите мне последние фотографии вашего отца.
     Снимков  было немного, с десяток. На них  Николай  Иванович Комаров был
запечатлен  со  своими студентами в  день  выпуска,  дома  на  огороде и  на
крыльце. Единственное, чем он походил на сына, -- это была  тучность. Причем
у  обоих  это  была некая природная особенность  организма, а  не  следствие
переедания или лени.
     -- Есть еще видеокассета, -- вспомнил  Юрий. --  Одно время я увлекался
с®емками.
     -- Покажите, --  попросил Пастухов.  На  кассете  Николай Иванович  был
запечатлен  с  сыном,  невесткой  и  внучкой, но больше  всего -- со  своими
сортовыми  тюльпанами.  Юрий  называл эти сорта,  названия  были  похожи  на
названия духов или дорогих французских вин, но Пастухов ни одного из  них не
запомнил. Его интересовало совсем другое.
     -- Пройдитесь по комнате, -- попросил он, когда кассета закончилась. --
Просто пройдитесь. Взад и вперед.
     Несколько удивленный Юрий выполнил просьбу.
     --  А теперь у меня к вам еще одна просьба,  --  продолжал Пастухов. --
Сейчас  мы  выйдем  и вы запрете входную  дверь  так, как  обычно запирал ее
Николай  Иванович, уходя из дома. И как он запирал  ее в тот вечер. Наденьте
тот же плащ, возьмите в руки тот же "дипломат".
     От волнения Юрий не сразу попал ключом в замочную скважину.
     -- И что теперь? -- спросил он.
     -- Спускайтесь  с крыльца, -- скомандовал Пастухов,  хотя это было явно
лишним: пуля-убийца настигла Николая Ивановича именно в тот момент, когда он
запирал дверь.
     -- Все. Достаточно. Спасибо. Они вернулись в дом.
     -- Вы из ФСБ? -- спросил Юрий.
     --  Нет.  Но  расследование  этого  убийства  входит  в  мои  служебные
обязанности, --  ответил  Пастухов,  почти не  соврав.  --  Вы  не  замечали
последнее время странностей в поведении отца?
     -- За последние  полгода или даже  чуть больше в его поведении  не было
ничего,  кроме  странностей.  Он был  историком.  И  по  образованию,  и  по
профессии,  и  по складу характера,  и по  образу  жизни. У него  были  свои
радости, свои огорчения, но  они  не  выходили  за  рамки его  кабинета  или
библиотеки,  в  которой  он  работал. С миром его связывали только  внучка и
тюльпаны.  Особенно  после смерти  жены. Мама  умерла  восемь  лет  назад от
сердечного приступа. Грустно в  этом признаваться,  но  мы  не были с  отцом
душевно  близки. Когда пришли трудные  времена, вся  эта либерализация и так
далее, я  занялся челночным бизнесом. И  довольно удачно. Отец и понятия  не
имел, сколько я зарабатываю и, вообще, что  сколько стоит. Он отдавал  в дом
всю свою  зарплату,  как  делал всю жизнь,  остальное его  не  интересовало.
Единственным  предметом  его  расходов  были  книги.  Когда  его  привлекала
какая-то  книга, найденная  у  букинистов, он без всяких  сомнений  влезал в
долги,  а  потом  месяцами  давал  грошовые  уроки  немецкого  языка,  чтобы
расплатиться. Жаль, не могу вам  показать, большая часть книг уже упакована,
но в его библиотеке есть инкабулы, которых нет даже в Лондонской королевской
библиотеке,  не  говоря  про  Ленинку. Чтобы  у  вас  было  представление  о
библиотеке, могу вам сказать одно: когда нам понадобились деньги,  под залог
библиотеки отец без труда получил почти двести тысяч долларов.
     -- Зачем вам понадобились такие деньги? -- поинтересовался Пастухов.
     -- Возникла необходимость, -- ушел от прямого ответа Юрий.
     -- В чем  же  проявлялись  его странности? -- вернулся Пастухов к  теме
разговора.
     -- Во  всем. Он словно бы вылез  из своего архива и  кабинета, изумился
происходящему и развил такую бурную деятельность, которой от него  не ожидал
никто. Для начала он дал мне пару коммерческих советов и настоял, чтобы я им
последовал.
     -- Вы последовали?
     --  Да.  И  не   пожалел  об  этом.  Потом  он   занялся   общественной
деятельностью.
     -- Он захотел стать губернатором?
     Юрий даже засмеялся:
     -- Боже  сохрани.  Отец --  губернатор! Да он подал  бы  в  отставку на
второй  день  после  выборов. Впрочем,  шансы  его на  выборах были  даже не
нулевыми, а отрицательными. Экология -- это, конечно, важная  вещь, но город
волнует сейчас совсем другое.
     -- Для чего же он влез в предвыборную кампанию?
     -- Об этом я все время спрашиваю и себя. И не нахожу ответа.
     -- У вас была возможность спросить об этом отца.
     -- Я  спросил.  Он ответил:  сынок, есть  вещи,  которых тебе лучше  не
знать. Занимайся  своим бизнесом и ни  о чем не думай.  Я  еще несколько раз
заходил  с разных  сторон,  но ответа так и не получил. Притом, что отец,  в
общем, был очень открытым человеком и ценил мое внимание к его делам.
     -- С кем он был близок и мог быть откровенным?
     -- До конца, пожалуй,  ни с кем. Можно сказать,  что он дружил с Игорем
Борисовичем Мазуром.  Это председатель об®единения "Яблоко" в  нашем городе.
Он тоже завзятый библиофил, хотя его  библиотека, конечно, и  в сравнение не
идет с библиотекой отца.  Последнее время они часто встречались и спорили  о
предвыборных  программах "Яблока"  и  "Социально-экологического  союза".  На
выборы они хотели идти  в блоке, но потом  что-то между ними разладилось,  и
они разделились. На  мой взгляд,  это не имело ни малейшего значения, потому
что ни у "Яблока", ни у "Социально-экологического союза" не было ни малейших
шансов пройти даже во второй тур  выборов. И  вообще, я  считаю, что все это
глупые  игры,  которыми   тешат  себя  взрослые  люди.   Застарелая  болезнь
"шестидесятников". Не доиграли в детстве. Теперь наверстывают упущенное.
     -- Почему разошлись "Яблоко" и "Социально-экологический союз"?
     --  Понятия не имею,  -- не без раздражения  ответил Юрий.  --  Я  знаю
только  одно. Отец хотел, чтобы "Яблоко" включило  в  свою программу один из
его пунктов, а Мазур был против.  На  этом они и разошлись. После этого отец
проявил  совершенно  неожиданную   для  него   энергию,  собрал  необходимое
количество  подписей  и  зарегистрировался как  кандидат  в  губернаторы  от
"Социально-экологического  союза".  Отец  --  губернатор!  Этого  невозможно
представить. Впрочем, все это было  из области фантастики... Чаю? Или  кофе?
Или чего-нибудь выпить?
     --  Спасибо,  --  отказался  Пастухов.  --  Не  нужно  ничего.  С  меня
достаточно, что вы отвечаете на мои вопросы.
     --  Я делаю это, чтоб выполнить долг перед отцом. И только.  У меня нет
никаких иллюзий. Убийца не  будет найден. Вы человек здесь чужой и просто не
представляете,  какие деньги  и  силы здесь  задействованы. Сотни  миллионов
долларов. Я говорю о порте. Если бы у нас были предвыборные  тотализаторы, я
бы разбогател, потому что со стопроцентной  уверенностью могу  сказать,  кто
станет губернатором.
     -- Кто? -- спросил Пастухов.
     -- Хомутов. Нынешний губернатор, представитель движения НДР.
     -- Рейтинг у него -- всего 21 процент.
     -- Вы верите во все эти рейтинги? А я верю в реальность. Хотите пари?
     -- Нет, -- отказался  Пастухов. -- Я спорю только тогда, когда уверен в
успехе. А в успехе я уверен, когда владею ситуацией.  Сейчас же для меня все
как в тумане. Почему вы считаете, что губернатором станет Хомутов?
     -- Это очень просто. Для развития порта и вообще промышленности  нашего
города,  как  и всей  России,  нужны  иностранные инвестиции.  Извините, что
говорю  вам такие банальные вещи.  Деньги могут дать только немцы. А если на
выборах победах коммунист, наш город,  и вообще Россия, не получит от них ни
пфеннига.  Я не считаю  себя ни демократом, ни коммунистом, но на их месте я
поступил бы точно так же. Демократы разворуют часть денег. Увы, это факт. Но
часть  все-таки пустят в дело.  А  коммунисты часть  разворуют, а  остальное
расфукают  на социальные программы. Им  же  придется выполнять  предвыборные
обещания. А где на это взять деньги?
     -- Имел ли Николай Иванович какое-нибудь отношение к порту?
     Юрий задумался и ответил не сразу:
     -- Скажем так: он видел порт в исторической перспективе.
     -- Какую программу он хотел предложить "Яблоку"?
     -- Этого я не знаю. Он  не  об®яснял,  зная  мое нелюбопытство к  таким
вещам, а я не спрашивал.
     -- Давайте перейдем к последним дням, -- предложил Пастухов. -- Я знаю,
что  это  самые  тяжелые  воспоминания,  но  вам  придется вспомнить  все до
последней мелочи.
     -- Это мой долг перед отцом, -- согласился Юрий. -- Спрашивайте.
     --  Когда  у  Николая  Ивановича  возникла   мысль   баллотироваться  в
губернаторы?
     --  Незадолго  до конца регистрации кандидатов.  До этого он  ничего об
этом не говорил и даже, по-моему, не  думал.  Потом произошло одно  событие,
которое его не на шутку взволновало. Более того, он был возбужден так, как я
никогда в  жизни  не  видел.  Вообще-то он был  спокойным и  даже  несколько
флегматичным человеком.
     -- Что это за событие?
     --  По форме оно  очень простое. Утром  он вышел к калитке, чтобы взять
газеты. Среди газет  оказался довольно плотный пакет в коричневой бумаге без
обратного адреса и,  по-моему, вообще без  марок. Отец всегда читал газеты у
себя наверху, в кабинете. Так было и в этот день. Но вдруг он спустился вниз
и сказал мне: "Кажется, сбылись мои самые худшие предположения". Я спешил на
работу,  поэтому не стал  расспрашивать,  а  вечером отец  ни  на какие  мои
вопросы не отвечал. Этого конверта у него я больше не видел. Что было в  нем
-- понятия не имею. О каких худших предположениях он говорил -- тоже. Я знаю
только  одно:  в тот вечер  он  был у  губернатора -- у Валентина  Ивановича
Хомутова. Причем в неурочное время, вечером. Хомутов принял его, потому  что
они были очень давно знакомы и у отца учились оба сына Хомутова.
     -- В каком состоянии он от него пришел?
     -- Я бы сказал так: в угнетенном.
     -- Пакет был с ним?
     -- Нет.
     -- Выходит, он отдал его губернатору?
     -- Получается так.
     -- Он не сказал вам, что было в пакете?
     -- Нет. Потом  последовала серия  оживленных  переговоров с  Мазуром. И
только после этого отец решил выставить свою кандидатуру в губернаторы.
     -- Кто принес пакет -- неизвестно?
     --  Нет.  Я расспрашивал почтальоншу, она говорит, среди газет никакого
пакета не было.
     --  После смерти отца вы наверняка  разбирали  его вещи. Нашли  вы этот
пакет?
     -- Нет.
     Пастухов внимательно  посмотрел на собеседника. Не врет. Нет,  не врет.
Устал, да, разговор был тяжелым. Но не врет.
     -- А  теперь  давайте  вернемся  к  последнему  дню.  Извините  меня за
настойчивость, но  только у вас есть ключ к убийству.  Ни вы, ни  я не знаем
даже примерно, как выглядит этот ключ. Но он есть.  У вас  большой  бизнес в
порту?
     -- Нет. Я арендую два  лесовоза и два танкера. По сравнению с тамошними
китами  --  сущая ерунда. Поэтому  меня  и не  трогают.  -- Юрий  подумал  и
поправился: -- Не трогали. Ну, и шесть  процентов акций порта есть. Немного,
но все-таки. Это сегодня очень дорого стоит.
     -- Кто держит порт?
     -- Я  вам скажу, но это должно остаться  между нами. Есть там такой  --
Кэп. В  сущности, бандит, но деньги заставили его стать политиком. Он больше
всех заинтересован в контракте с немцами. Поэтому я и сказал, что на выборах
выиграет Хомутов.  Вообще-то  с  портом  ситуация  сложная.  Пятьдесят  один
процент, контрольный пакет акций, остается пока у государства. Большую часть
пакета придется выставить на  торги. Ну и,  сами понимаете, новый губернатор
сумеет создать своим доброжелателям льготные условия тендера. Поэтому борьба
за   губернаторское   кресло  --  акция  не  политическая,  а  прежде  всего
финансовая. Тем более поразительно, что отец, прекрасно все это понимая, все
же туда полез!
     --  Как мне  кажется, Николай  Иванович был человеком, не  способным на
спонтанные поступки, не способным потерять голову из-за ерунды?
     -- Да. Он был спокойным и рассудительным  человеком. Даже, я бы сказал,
несколько флегматичным. Впрочем, об этом, по-моему, я уже говорил.
     --  И все  же  он ввязался  в предвыборную борьбу,  не имея ни малейших
шансов. Не видите ли вы в этом противоречия? -- спросил Пастухов.
     -- Вижу.  Но об®яснить не могу. Я очень много об  этом думал. Нет, я не
нахожу никакого об®яснения.
     -- Вернемся  к последнему дню. Это нелегкое испытание, Юрий Николаевич,
но вам придется его пройти.
     --  Я  понимаю.  Я  готов.  Утром  у отца  были две  лекции,  потом  он
встречался с  членами орггруппы "Социально-экологического союза"  --  в этот
день расклеивали  листовки  с об®явлениями  о его  встрече  с избирателями в
актовом  зале института. Около  четырех  вечера, когда  мы с женой вернулись
домой,  он  был  в  своем  кабинете, наверху,  готовился  к выступлению.  Он
попросил мою  жену  погладить  его,  лучший  серый костюм и  белую  рубашку.
Выступление было назначено на шесть часов вечера, но в начале пятого,  точно
времени не помню, вдруг раздался телефонный звонок. Звонила  женщина, причем
явно  секретарша  или,  как  сейчас  говорят,  референт  или  менеджер.  Она
спросила, нельзя ли ей поговорить с Николаем Ивановичем Комаровым. Я крикнул
отцу, чтобы он  взял  трубку, а свою здесь, внизу, положил на место, поэтому
разговора не слышал. Минут  через тридцать возле  нашей  калитки остановился
автомобиль --  из дорогих, тяжелый, иностранной марки. Возможно, "мерседес",
я  в  этом   мало  понимаю.  Гость  зашел  к  отцу,  и  они  минут  тридцать
разговаривали. После  чего  гость  уехал, а отец переоделся  и отправился на
выступление.
     -- Кто был этот гость?
     -- Этого я вам не скажу.
     -- Кэп? -- попытался догадаться Пастухов,  но Юрий только что руками не
замахал:
     -- Ни Боже  мой. Совсем  другой  человек. Совсем! Но скажу то, что вам,
пожалуй,  следует знать. В  тот день, когда отец получил пакет, и перед тем,
как  ехать вечером к губернатору,  он  приехал  в мой офис в  пароходстве  и
попросил разрешения воспользоваться моим ксероксом. Он умел им пользоваться,
потому что  у них в институте стоит точно такой же. Я, разумеется, разрешил.
Работал он минут сорок, потом сказал "спасибо" и уехал.
     -- Что он переснимал? -- спросил Пастухов.
     -- Не  знаю.  День был суматошный,  задерживалась  загрузка двух  наших
лесовозов, так что мне некогда было отвлекаться.
     -- Ваша секретарша могла увидеть, что он переснимает?
     -- Вряд  ли.  Во-первых,  аппарат стоит в моем  кабинете. А  во-вторых,
секретарша все время висела на телефоне, ей не до этого было.  Я же  говорю,
что день выдался просто сумасшедший.
     -- Не  допускаете  ли вы,  что  отец делал копии  тех самых документов,
которые получил утром?
     --  У меня была  эта  мысль. Но на выступление он  вышел  с несколькими
листочками тезисов.  И все.  После  убийства при  нем  никаких документов не
оказалось.
     -- Их могли взять из кармана плаща, -- предположил Пастухов.
     -- Могли,  -- согласился Юрий. -- Если  бы хотели убить его. Но  хотели
убить меня.
     --  Какой  разговор был  между  гостем  и  вашим  отцом?  --  продолжал
расспросы Пастухов. -- С криками, угрозами? Вы могли это слышать снизу.
     --  Нет. Обычный  спокойный  разговор. И провожал  его  отец совершенно
спокойно, а на пороге пожал руку. Они не ругались и не ссорились, нет.
     -- Вы так и не скажете мне, кто был этот гость?
     --  Не скажу. Но об®ясню почему.  Может  быть, ваше расследование будет
удачным.  Но,  скорее  всего, нет. А последствия его выйдут боком мне и моей
семье. А я люблю свою семью и хочу ее оберечь. Не осуждайте меня за это.
     -- Я вас не  осуждаю, -- сказал Пастухов. -- Напротив. На вашем месте я
поступил бы точно так же. Ну, разве что использовал бы все свои возможности,
чтобы поквитаться с врагами.
     -- У  вас этих  возможностей,  вероятно,  больше, чем у меня. У меня их
попросту нет. У вас есть еще вопросы?
     Пастухов поднялся.
     -- Нет.  У  меня  есть один  совет. Не нужно вам  никуда  уезжать.  Вам
нравится здесь?
     -- Да, -- ответил Юрий.
     --  Ну и живите на  здоровье. Никто вас не тронет. Потому что вы никому
не  нужны.  Вы  вбили  себе  в  голову,  что  хотели  убить  вас.  Нет, Юрий
Николаевич, хотели убить не вас, а вашего отца. И убили.
     -- Вы в этом уверены?
     Пастухов  мог бы  об®яснить  этому  большому,  загнанному в  угол своим
страхом  человеку,  что  ни  один  профессионал  даже в  густой  темноте  не
перепутал бы  его с  отцом, будь даже  на  них  одинаковые парики.  Человека
рисуют не одежда и внешность, а гораздо в большей степени -- психофизика его
движений:  походка,  манера  сутулиться  или  распрямлять плечи, еще  тысячи
малозаметных деталей, которые для любого профессионала очевидны, как крупный
текст в детской книжке. Но он не стал ничего об®яснять. Лишь повторил:
     -- Да, уверен.
     -- Почему-то я вам верю, -- подумав, проговорил Юрий.
     --  Потому  что  я  говорю  правду.  А  правду  не   нужно  подкреплять
доказательствами. Она говорит сама за себя. Проводите меня.
     Туман  на  улице  сгустился так,  что  фонари  были словно  бы окружены
радужными оболочками.  Юрий  погремел замками,  отпирая калитку,  и выпустил
гостя.
     -- Спасибо вам, -- сказал он, протягивая широкую крепкую руку.
     Пастухов задержал его ладонь в своей и быстро спросил:
     -- Гостем Николая Ивановича в тот вечер был губернатор?
     Юрий помолчал и ответил:
     -- Да, Валентин Иванович Хомутов.
     II
     Пастухов  не стал придумывать никаких фокусов, чтобы добиться встречи с
губернатором. Он попросту появился в его секретариате во второй половине дня
и пред®явил старшему референту книжечку с тиснением КПРФ на обложке.
     --  Начальник  охраны  Антонюка,  --  представился  он.  --  Мне  нужно
поговорить с губернатором.
     Золотой карандашик старшего референта застыл над блокнотом:
     -- О чем?
     -- О вопросах его безопасности.
     -- Вы не могли бы более подробно изложить тему своего разговора,  чтобы
я могла передать ее шефу?
     -- А вы в этом что-нибудь понимаете? -- спросил Пастухов.
     Сложная прическа  на  голове старшего  референта качнулась  и  едва  не
рассыпалас