чтобы эти люди  ясно
отдавали себе  отчет  в том, что здесь, на Западе,  достаточно  много людей,
которые  прекрасно понимают то, что происходит,  что они способны просчитать
ходы российской  стороны даже раньше, чем  они были  задуманы. И  за  каждую
ошибку придется держать ответ и  перед мировым общественным мнением, и перед
общественным мнением собственной страны. Российская демократия достигла пока
немногого. Но этого она достигла. И это -- фактор, с которым отныне придется
считаться любому правительству.
     Профессор. Продолжай.
     Блюмберг.  Третий  путь  имеет  ту же  цель,  что и  второй:  скорейшую
интеграцию в мировую  экономическую систему. Но интеграцию более  быструю, в
пять -- семь лет. Можно этого достичь? Да,  можно. Но только в одном случае:
если  играть  нечестно.  Я  скажу  больше:  преступно  нечестно.  Незаконная
торговля оружием, продажа секретов ядерных технологий и сырья, заигрывание с
разными   хусейнами   и  каддафи,  грязная  биржевая   игра,   использование
разведслужб для выкрадывания технологических секретов и других целей.  Я мог
бы продолжать перечисления, но не вижу в этом смысла. Список этот бесконечен
и не является  тайной за семью замками. Тем более для тех, кто будет слушать
эту запись. А теперь я выскажу  предположение и поставлю самую большую свечу
перед  ликом  Пресвятой  Девы  Марии,  если  вы  его  опровергнете. Вот  это
предположение: Россия пойдет по третьему пути.
     Профессор. Слышите, сейчас снова играют хоральные прелюды.
     Блюмберг. Я жду ответа.
     Профессор. Тебе не придется тратиться на свечу.
     Блюмберг. Так я и думал. Понимают ли это в российском правительстве?
     Профессор. Да, понимают. Еще не все, но скоро поймут все.
     Блюмберг. Как скоро?
     Профессор.   Примерно  завтра.   Когда   в  Москву   поступит  отчет  о
переговорах.
     Блюмберг.  Если все  это так, а я не  сомневаюсь,  что  все именно так,
об®ясните же мне, для чего в таком случае был собран этот Балтийский клуб?
     Профессор.  Пробный камень.  Чтобы потом сказать: вот видите, мы хотели
честно и справедливо решить этот вопрос, но нас не услышали. И так далее.
     Блюмберг.  А  то, что  этими  переговорами  вы  отрезаете себе  решение
балтийской проблемы по третьему варианту, об этом трудно было подумать?
     Профессор.  Я был против  совещания именно из этих соображений. Тогда у
меня и  в мыслях  не было, что ты всунешься  в это дело. А если бы мелькнуло
хоть полмыслишки --  я  дошел бы  до президента, но этих переговоров не было
бы.  Ты, как всегда, оказался в нужное время в нужном  месте. И стал для нас
очень большой проблемой..."
     * * *
     Шишковец остановил запись.
     -- Мне снова нужны раз®яснения. Прошу извинить за непонятливость, но вы
взяли  на  себя  неблагодарную  обязанность  просветить  меня,  как   тупого
студента, и вам придется выполнить ее до конца.
     -- Спрашивайте, -- кивнул Профессор.
     -- Как вы знаете, в российском правительстве я не отношусь к  категории
ястребов  или  экстремистов.  Напротив,  меня  часто  упрекают  в проявлении
мягкости  там,  где нужна жесткость.  В  то  же время,  как мне  кажется,  я
достаточно реалистически  умею оценивать ситуации, и третий путь,  о котором
шла речь, не кажется мне исключенным  из перспектив российской политики. Как
это  для  всех нас  ни огорчительно, Блюмберг  прав. Мы  не можем  плыть  по
течению, народ слишком взбаламучен происшедшими  переменами и  потребует  от
нас  решительных  действий.  Но  об®ясните  мне,  Бога ради,  каким  образом
нынешние переговоры помешают нам идти по этому третьему пути?
     -- Вообще -- никак. Но  в решении проблемы Балтики -- самым решительным
образом.    Этими    переговорами    мы   продемонстрировали    миру    свою
заинтересованность. И что  бы мы после этого ни сделали, наши действия будут
связываться   с  этими   переговорами.  А  верней,  с   нулевым  для  России
результатом.  Мы заранее расшифровали  все свои намерения.  Мы  сами связали
себе  руки.  Понимаете? И чем  более решительные действия мы предпримем, тем
хуже будет  результат. Тайные операции, каковы бы они  ни  были, имеют смысл
только тогда, когда они остаются тайными.
     -- Но основные переговоры происходили при закрытых дверях,  -- напомнил
Шишковец.
     --  А  списки  участников, которых люди Блюмберга  выловили из серверов
аэродромов и пристаней? А запись всех выступлений  на заседаниях Балтийского
клуба? А записи секретных совещаний, про которые он упомянул?
     -- Это может быть блефом, -- предположил вице-премьер.
     -- Полковнику  незачем  блефовать, -- возразил Профессор. -- Вы что, не
поняли смысла всего нашего разговора?
     -- Не до конца, -- подумав, ответил Шишковец.
     -- Тогда дослушайте пленку...
     * * *
     "Блюмберг.  В самом начале разговора я сказал,  что хочу быть правильно
понят. Сейчас я повторяю это. Правильно понят  вот  в чем.  Я  не дам России
пойти  по  третьему пути. По крайней мере, в решении балтийской проблемы. Вы
можете  меня спросить почему.  Верней,  не вы, а те люди,  которые будут нас
слушать. Вот почему. Стоит России хоть краешком ноги вступить на этот третий
путь,  как  через  какое-то  время,  очень  небольшое,  это   будет  уже  не
демократическая  Россия,  а  Советский  Союз  в  уменьшенном  варианте. Если
преступником становится власть, то преступной  становится сама страна. Благо
народа не может служить оправданием. Не будет никакого блага у народа. Будет
благо  у чиновников, будет  благо у воров и преступников. Место  партократов
займут  еще  большие  хапуги  и воры,  которые  будут прикрываться лозунгами
демократии,  а не торжества  коммунизма.  Я пожертвовал всем  в своей жизни,
чтобы  хоть как-то противостоять этому. И сегодня, когда  жизнь потеряла для
меня прежнюю  ценность, я сделаю все,  чтобы помешать вам. У меня не слишком
много возможностей, но они есть, и я использую их до конца. Запомните это. Я
достаточно ясно высказался?
     Профессор. Да.
     Блюмберг.  А  теперь давайте  помолчим и послушаем эти  прелюды. Больше
такого дня у нас с вами не будет..."
     * * *
     Профессор  вынул  из  диктофона кассету  и спрятал в  карман.  Появился
дежурный связист,  доложил,  что абонент на связи. Профессор взял трубку. Он
не  назвался и  никак  не  назвал  собеседника, лишь  попросил  выкроить  из
расписания на  завтра  после полудня  двенадцать  минут. После  этого вернул
трубку связисту и поднялся.
     -- До встречи  в  Москве,  Андрей Андреевич.  Спасибо, что  приехали  и
выслушали  меня. Надеюсь, я  не  совсем попусту  занял ваше время. Вы  когда
улетаете в Москву?
     -- Завтра вечерним рейсом.
     --   Один  совет.   Журналисты   будут  спрашивать  вас  о  результатах
переговоров.  Ответ  один:  "Никаких комментариев".  Переговоры шли  лишь  в
рамках Балтийского  клуба, а вы в них вообще  не участвовали, потому что это
был частный визит и  вы всего лишь хотели повидать дочь. Что и сделали. "Ноу
комментс".
     --  Вы  сказали,  что  полковник Блюмберг  стал  большой проблемой,  --
напомнил Шишковец.
     -- Это не ваша проблема, -- холодно ответил Профессор.
     VI
     В аэропорт Франкфурта-на-Майне Шишковец приехал на посольском лимузине.
Провожали его лишь посол и человека два-три  из мелких служащих, следовавшие
за лимузином на  микроавтобусе. Шишковец  сам  настоял,  чтобы проводы  были
максимально скромными.
     На под®ездной площадке, куда подрулил  лимузин, он ожидал увидеть толпу
журналистов  с видеокамерами и фотоаппаратами, но  там стоял лишь  роскошный
открытый   "порше"  последней  модели,  за   рулем  которого  сидел  молодой
розовощекий  немец,  а к капоту  машины прислонился, покуривая, импозантный,
лет пятидесяти человек,  одетый так, как одеваются  имеющие вес  журналисты:
меховые полусапожки, меховая, явно очень  хорошей фирмы, куртка, белоснежная
рубашка  и галстук-бабочка.  Из-за некоторой смуглости и карих  глаз  он был
похож на испанца.
     Дождавшись,   пока   выгрузят   багаж   и   вице-премьер  пожмет   руки
сопровождающим, журналист подошел к Шишковцу и помахал пресс-картой.
     --   Коммерческое   аналитическое  агентство,   эксперт   Блюмберг,  --
представился  он. -- Только один вопрос, господин Шишковец: ваши впечатления
от прошедших переговоров?
     --  Не   было  никаких   переговоров,  --   ответил   Шишковец  заранее
заготовленной фразой. -- Было ежегодное заседание Балтийского клуба.  О  нем
вам  лучше  расспросить участников заседания.  Мой  визит  был,  в сущности,
частным: я приезжал повидать дочь-студентку.
     -- Позиции  России  на Балтике  оказались чрезвычайно ослабленными. Как
намерено российское правительство решать эту проблему?
     -- Никаких комментариев, господин журналист. Ноу комментс.
     Блюмберг вынул из внутреннего кармана куртки длинный белый  конверт без
подписи и передал его Шишковцу:
     --  Взгляните на  досуге. Полагаю,  это  вас заинтересует.  Счастливого
полета, Андрей Андреевич.
     Едва  "боинг"  Люфтганзы взлетел  и  Шишковец остался  в  относительном
одиночестве, он извлек из  кармана конверт  и вскрыл его. Там была небольшая
бумажка -- компьютерная  распечатка. Прочитав  ее,  Шишковец  похолодел. Это
была  "платежка"   на   десять   тысяч   долларов,   переведенных   на  счет
Гейдельбергского  университета  одной  из  лондонских  фирм  за  обучение  и
пансионат   его  дочери.  Лондонская  фирма   была  привлечена  Шишковцом  к
распродаже имущества Западной группы войск, решение о выводе которой вот-вот
должно было принять российское правительство.
     * * *
     Полковник Блюмберг был большой проблемой для Профессора. Теперь он стал
очень большой проблемой для вице-премьера России Андрея Андреевича Шишковца.
А Андрей Андреевич был не из  тех  людей, которые любят откладывать в долгий
ящик решение серьезных проблем. Они решают их по мере возникновения. Поэтому
через  три месяца  после описываемых  событий в бригаде  рабочих-мусорщиков,
обслуживавших район  в  рукаве  Нордер-Эльбы,  появилось трое  новых  турок,
серьезных молодых людей,  приехавших в  Германию,  чтобы  заработать немного
денег  для своих семей. Госпожа  Гугельхейм,  которой после  назначения мужа
начальником  районных теплосетей больше не  нужно было подрабатывать уборкой
квартир, не  раз замечала этих новых рабочих  и возле  дома, в  котором  жил
господин Блюмберг, и даже  на этаже,  где размещалась  его квартира. Однажды
они стали  расспрашивать ее о  нем, но она могла сказать лишь то, что знала:
господин Блюмберг  неожиданно  продал свою  квартиру,  отказался  от  аренды
мансарды, в которой был его офис, и исчез в неизвестном направлении. Госпожа
Гугельхейм не была в претензии на  бывшего своего работодателя за то, что он
не выкроил минутки, чтобы попрощаться с ней,  потому  что  в  своем почтовом
ящике она обнаружила чек на весьма солидную сумму и записку с одним словом:
     "Данке".
     Об этом  она  любопытным туркам не рассказала. А  еще  спустя  примерно
полгода фрау Гугельхейм неожиданно вызвали в полицию и попросили участвовать
в  опознании трупа, выловленного  сторожевыми  катерами в  устье Эльбы. Труп
довольно  долго  пробыл в  воде,  очертания  лица  смазались,  но,  судя  по
найденному  в  кармане брюк  водительскому  удостоверению,  это был господин
Аарон  Блюмберг.  В  опознании  участвовали  еще  трое  жильцов  из дома  на
Нордер-Эльбе, они  после небольших колебаний подтвердили личность погибшего.
Госпожа  Гугельхейм тоже подтвердила, хотя у нее были очень большие сомнения
в том, что этот погибший  является Аароном Блюмбергом. Во-первых, он однажды
в случайном разговоре признался фрау  Гугельхейм, что не переносит даже вида
моря,  его начинает выворачивать  наизнанку только от  одной мысли  о  любом
судне. А тут  вдруг  в одиночку  отправился  на малой моторной яхте в бурное
море на морскую прогулку. Во-вторых, и это главное, погибший был не похож на
господина Блюмберга. Чем не похож, госпожа Гугельхейм не  сумела бы сказать,
но она всем своим существом чувствовала какую-то внутреннюю отторженность от
этого обезображенного  водой трупа.  Он был  в  одном  из  клубных  костюмов
господина Блюмберга, но  при всем  при  этом  даже костюм  на нем был как бы
чужим.  Даже  супруг   госпожи  Гугельхейм,   господин  начальник   районных
теплосетей,  почувствовал  что-то  неладное.   Подчиняясь  незаметному,   но
властному знаку супруги, он покивал головой, подтверждая личность погибшего,
а  когда они вышли  из  морга  и отошли  на  приличное расстояние,  уверенно
заявил:
     -- Это не он.
     На что супруга ответила ему со свойственной ей рассудительностью:
     --   Если  это  какой-то  случайный   бедолага,  похожий  на  господина
Блюмберга,  мир праху его.  А  если самому господину  Блюмбергу было угодно,
чтобы кого-то приняли за него, то Господь ему судья. Но не мы.
     В  полиции  сказали,  что  для  опознания  хотели  вызвать  компаньонов
господина  Блюмберга Макса Штирмана и Николо  Вейнцеля, но  почему-то  их не
нашли  по тем адресам, по которым они проживали. Спустя некоторое время фрау
Гугельхейм, терзаемая все-таки  ощущением  незавершенности и неясности этого
дела, сама попыталась найти молодых сотрудников Блюмберга. Но в  Гамбурге их
не было. Не  было  их и во всей Германии. Так и осталась вся эта  история  в
памяти госпожи Гугельхейм какой-то странной смесью реальности и сказки.
     Спустя  еще  какое-то  время  трое  молодых  турок  исчезли из  бригады
мусорщиков,  решив,  очевидно,  что  зарабатываемые  деньги  не  оправдывают
длительной  разлуки  с  семьями. А еще полгода спустя в  одной  из  наиболее
скандальных  московских газет появились  фотокопии финансовых документов, из
которых  явствовало,  что  первый  вице-премьер  Андрей  Андреевич  Шишковец
оплачивает  обучение своей  дочери  в Гейдельбергском  университете за  счет
взяток, полученных  от некой английской фирмы  за выгодные подряды. При этом
известный московский журналист,  опубликовавший документы,  не знал, от кого
он их получил. Но сами  документы  были  так убедительны и доказательны, что
Андрей  Андреевич  Шишковец  счел за благо  немедленно  подать  в отставку и
уехать  в США для чтения  лекций в  Массачусетском университете.  Российская
генеральная  прокуратура  сделала  несколько  вялых попыток  выцарапать  его
оттуда или хотя бы допросить, но особой настойчивости  не  проявила,  потому
что  наступил  октябрь  93-го, стянутые к  гостинице "Украина" танки  прямой
наводкой били  по Белому дому, а после этого кого уже интересовало, что было
в 1992 году!
     А что, собственно, было?
     Да ничего.
     Глава третья. Тень за спиной
     I
     За  два  дня  до первого тура выборов  на местном телевидении города К.
состоялся "круглый стол" -- теледебаты кандидатов в губернаторы.
     Их  было  всего четверо -- от КПРФ, ЛДПР, "Яблока" и НДР. Нетрудно было
понять,  что  это  явилось итогом  большой  селекционной  работы.  Торговли,
попросту говоря. Мелкие  политические группировки, не имевшие никаких шансов
на  выборах,  блокировались с более  перспективными, в  обмен  на  поддержку
выцыганили  для себя  какие-то  преимущества.  Понятия не имею  какие. Может
быть, портфели в администрации будущего губернатора.  Может, что-то  еще. Во
всяком  случае, сторонники генерала  Лебедя  поддержали "Наш дом", "Трудовая
Россия" встала  под  знамена  КПРФ, "Яблоко" оттянуло  на  себя  независимых
демократов    вроде     оставшихся    без     своего    кандидата     членов
"Социально-экологического союза". Разобрались, в общем.
     Передача шла  в  прямом  эфире, вел ее верткий молодой человек с  рыжей
бороденкой  и в  маленьких очках с металлической оправой, которые делали его
похожим то ли на  либеральных петербургских приват-доцентов начала века, как
их изображали  в  революционных фильмах,  то  ли  на  проститутку  Троцкого.
Фамилия его была Чемоданов, а имя Эдуард.
     Эдуард Чемоданов.
     Нужно быть человеком без  комплексов,  чтобы с  таким именем и с  такой
фамилией работать на телевидении. А он и был без комплексов. Его бороденка и
вызывающе  поблескивающие очки почти  каждый день  мелькали  на  экране,  он
комментировал городские события, вел то,  что на современном языке  называют
событийными  репортажами,  и вообще был  в  городе фигурой  популярной.  Его
называли  Эдиком,  ссылались  на  него  в   мимолетных  дискуссиях,  которые
возникали иногда  в очередях на автобусных остановках.  Перед камерой он  не
выпендривался,  не  старался казаться умней,  чем  есть.  Этим, вероятно,  и
нравился.
     Наверное,  потому  ему и  поручили вести  эти предвыборные посиделки --
чтобы  привлечь  внимание  телезрителей к  передаче,  которая  обещала  быть
беспробудно скучной, как правила пользования общественным транспортом.
     Давно прошли  времена,  когда  весь советский  народ,  и я в том числе,
торчал,   как  примагниченный,  у  телевизоров,   зачарованно   наблюдая  за
перипетиями с®ездов народных  депутатов СССР, а потом  РСФСР, не говоря уж о
мрачноватых  детективчиках под  названием ГКЧП-1 и ГКЧП-2. Последний всплеск
всенародного интереса к общественно-политическим программам ТВ пришелся, как
мне кажется, на  президентские выборы 96-го, после чего все уже окончательно
поняли, что  свободой сыт не  будешь,  а демократия -- это всего  лишь новое
слово в зазывном жаргоне политических наперсточников.
     "Нынешнее поколение будет жить при коммунизме".
     "Нынешнее поколение будет жить при капитализме".
     И хоть бы кто заявил:
     "Нынешнее поколение будет жить".
     Суки.
     Хрен  бы  я  стал  смотреть  эту  провинциальную  бодягу  под названием
"Круглый стол",  если бы это не входило в  условия  моего  контракта. Но оно
входило. И потому стал. Не рассчитывая извлечь из этого занятия  ни малейшей
пользы. И ошибся.
     Ведущий Эдуард Чемоданов (о господи!)  тоже, видно, думал  над тем, как
бы исхитриться и сделать так, чтобы телезрители и они  же будущие избиратели
уже после первых фраз не переключились на  одну из московских, питерских или
финских программ, которые  принимались  в городе  К. И придумал.  Представив
участников  "круглого стола", он сразу  же устроил небольшой  конкурс: читал
пункты предвыборных программ  и  предлагал кандидатам ответить, какая партия
выдвигает этот пункт. А поскольку все одинаково пеклись  о благе народа,  то
сразу выяснилось, что все четыре кандидата ставят перед собой  одни и те  же
цели.
     -- Господа кандидаты!  Так в  чем же все-таки  разница между вами?!  --
вопросил Чемоданов.
     После  чего  на   экране  возник   рейтинг  кандидатов,  исчисленный  в
результате исследования, проведенного местными социологами накануне эфира, и
было сообщено, что после  передачи будут  обнародованы данные блицопроса, по
которым  можно  будет   судить,  какой  эффект   на   избирателей  произвели
выступления кандидатов на "круглом столе".
     Это  придало  мероприятию  некоторый   спортивный  интерес,   кандидаты
подсобрались, как спринтеры перед финальным забегом.
     Первым дали старт "яблочнику", довольно моложавому, бородатенькому, как
и Чемоданов, и не слишком солидно выглядевшему  доктору  экономических наук,
заведующему лабораторией  или кафедрой местного  Технического  университета,
бывшего  Политехнического института. Вероятно, как явному аутсайдеру  --  по
предварительному  прогнозу за  него были  готовы отдать  голоса всего девять
процентов электората. Да и этого, по-моему, было для него многовато. Плохо я
представляю себе избирателя,  которого вдохновила бы программа,  которую  он
излагал. Она, возможно, была  и хорошей, но, чтобы  разобраться в ней, нужно
было иметь  как минимум высшее  экономическое образование.  И  излагал он ее
так,  будто выступал на  международном экономическом  симпозиуме,  все время
вставляя  в  свою речь  "как всем изв