складывалась
неопределенная, нельзя было исключать, что  любая мелочь  вылезет  наружу, а
Профессор был не из тех, кто  прощает вранье. Он мог простить неудачу, но не
вранье.  И  в  этом  Егоров  был  с  ним  вполне  согласен.  Решит Профессор
отстранить  его  от  операции и  отправить  служить в  какой-нибудь  дальний
гарнизон -- ну, так тому, выходит, и быть. Но  попасться на мелком вранье --
это было противно сути Егорова. Он и  от своих подчиненных  всегда  требовал
предельной честности, и сам был  честен с начальством.  Это  было заложено в
самом  понятии  флотской  чести,  которая  была для капитана  второго  ранга
Егорова самой высокой, самой емкой нравственной категорией.
     Профессор слушал, не  перебивая и не уточняя деталей. Просто сидел, как
старый гриф на скале, и слушал. И лишь когда  подполковник закончил  доклад,
произнес:
     -- Вы  правильно сделали,  что прилетели  и  доложили. Это  был трудный
выбор?
     -- Не  слишком, --  ответил  Егоров. -- В операции появились  проблемы,
которые  я  не имел  права решать.  Операция  не того масштаба,  чтобы я мог
принимать окончательные решения. Поэтому я и прилетел.
     -- Как я понимаю, от нашего первоначального плана не осталось ничего?
     -- Почти ничего, --  согласился Егоров. -- Кроме общей идеи. Все  карты
перемешаны, и я уже не очень понимаю, какая идет игра и по каким правилам.
     -- И сделал все это наш фигурант Пастухов.
     --  Так точно, --  подтвердил Егоров, хотя в  тоне  Профессора  не было
никакого вопроса.
     --   Значит,   вы   были  правы,  когда   сомневались,  нужно  ли   его
задействовать.  Я не прислушался. А зря. Но  ничего страшного, подполковник.
Ничего страшного. Вы сами прекрасно знаете, что ни одна операция  не идет по
заранее  намеченному  плану. Всегда что-нибудь мешает. Всегда что-нибудь  не
так. И самое  глупое --  это  переть  быком в  намеченном направлении.  Наша
задача -- достичь конечной цели. А как мы будем менять свою  тактику по ходу
дела --  это никого не  интересует. Давайте отсюда и танцевать. Меня волнуют
три аспекта. Первый. Как Пастухов узнал, кто я такой.
     -- Не могу знать, -- по-военному ответил Егоров. -- Не от меня. И не от
моих  людей.  Я сам  не знал,  кто  вы.  Верней, знал,  но  очень  немногое.
Необходимый минимум. А мои люди о вас понятия не имеют. Они вообще не знают,
что вы существуете.
     -- У  меня  и  мысли не  было вас обвинять.  В  разговоре с этим  Кэпом
Пастухов сказал, что меня знают человек десять  у нас  в  стране и  человека
два-три в ЦРУ. Я правильно вас понял?
     -- Так точно.
     Профессор поморщился:
     -- Оставьте вы эти "так точно" и  "не могу знать". Вы же не с адмиралом
разговариваете, а с человеком, можно сказать, вполне штатским. Насчет Лэнгли
он,   возможно,  прав.  Человека  два-три  там  меня  знают.  И  то   больше
догадываются, чем знают.
     --  Пастухов  не  может быть человеком  ЦРУ. Не  та  биография,  не  та
психофизика, все не то. Даже методы его действий чисто русские.
     -- Согласен, -- кивнул Профессор. -- Именно потому, в частности, что он
знает обо мне больше, чем ЦРУ. Насчет того, что у нас в стране меня знает не
больше  десяти  человек,  -- тут,  я  думаю,  Пастухов или ошибся или соврал
намеренно. Меня  знают  человек двадцать.  И я знаю  всех,  кто  меня знает.
Информация  обо мне к  Пастухову  могла уйти только  от них. И  у меня  есть
возможность  проверить, от кого именно.  Я  это сделаю. Так что этот  аспект
проблемы, будем считать, закрыт. Он бы и не имел решающего значения, если бы
Пастухов  не поделился этими знаниями с Кэпом. При этом вполне отдавая  себе
отчет, что разговор прослушивается вами или вашими людьми. Он не сомневался,
что после этого вы уничтожите и Кэпа и его охрану?
     -- Он был в этом уверен на все сто. Он сам мне об этом сказал.
     Профессор покачал своей голой головой старого грифа.
     --  Остроумное  решение. Интересный парень.  Досадно, что мы  вынуждены
использовать его в этой  роли. Как он воспринял  ваше  решение  не спешить с
определением участи Кэпа?
     -- Попытался давить.
     -- Как?
     -- Намекнул, что для меня лучше сначала закончить всю операцию, а потом
докладывать  о  ее  ходе.  И о  том,  что  я  могу  оказаться  где-нибудь  в
дальневосточном морском дивизионе.
     Профессор засмеялся:
     -- Не дурак. Очень не дурак. Его ошибка в том, что он не знает истинных
масштабов операции.
     -- Об этом я ему и сказал, -- проговорил Егоров.
     -- А вы их знаете?
     -- В полном об®еме -- нет. Поэтому и прилетел к вам с этим докладом.
     -- Давайте сначала решим  первую проблему, а потом займемся другими, --
предложил  Профессор.  --  Кэп.  Никаких  акций.   Немедленно  освободить  и
предоставить  возможность  действовать   по   его  собственному  усмотрению.
Извиняться не обязательно.
     -- Но он  уже  знает,  кто  вы,  --  предупредил  Егоров. --  И что  вы
руководите всей операцией.
     Профессор отмахнулся:
     -- Не  имеет  значения.  Об этом  он будет  молчать, как мертвый. И сам
найдет способ заставить молчать своих охранников. К сожалению, он нам нужен.
Вы понимаете, почему я говорю "к сожалению"?
     -- Да, понимаю, -- подтвердил Егоров.
     -- Грязное дело. -- Профессор поморщился. -- Но мы вынуждены работать с
тем  материалом, который у нас есть. Это не доставляет удовольствия  ни вам,
ни мне. Но кто-то должен делать это дело. Выпало нам. Примем это с достойным
смирением.
     Профессор вызвал, из приемной  помощника  и  приказал связать Егорова с
его людьми в городе К.
     Через три минуты в трубке раздался голос капитана-лейтенанта Козлова:
     -- Слушаю, шеф. У нас полный порядок, об®екты на месте.
     --  Можете  говорить  открытым текстом,  линия защищена,  --  подсказал
Профессор.
     -- Всех освободить, -- приказал Егоров. -- Проводить до их "линкольна",
и пусть валят на все четыре. Извиняться за причиненные неудобства не нужно.
     -- Это приказ? -- уточнил Козлов.
     -- Правильно понял.
     -- Ну, хоть за то, что не нужно извиняться, спасибо. А морду напоследок
набить нельзя?
     -- Раньше нужно было, -- буркнул Егоров. -- Пастухов?
     -- Всю ночь  был в номере, сейчас тоже. Спит. Машина его  на месте,  на
стоянке. Никого постороннего в  номере  не  было, ни с  кем  по телефону  не
говорил. Данные наружного наблюдения подтверждены с базы телеметристами. Так
что никаких сомнений.
     -- Все, до связи, -- проговорил Егоров и отключил селектор.
     -- Продолжим, -- предложил Профессор. -- Салахов. Что же все-таки с ним
случилось?
     -- Второй  день ломаю над этим голову и не  могу  понять,  -- признался
Егоров. -- Был  найден мертвым в  редакторской  комнате  телецентра. Сломана
шея.  По  заключению  судмедэксперта,  очень  необычным  и  профессиональным
приемом.  Смерть  наступила  мгновенно.  Ориентировочно между  семнадцатью и
семнадцатью сорока. Минут  без пяти  семнадцать  ведущий Чемоданов  вышел из
редакторской и направился к проходной, чтобы  встретить Мазура. Он опаздывал
на  передачу  в  прямом  эфире. Передача началась  в семнадцать  двадцать  и
закончилась в семнадцать сорок одну. Вместе с  Мазуром он пришел из студии в
редакторскую, и тут все и обнаружилось.
     -- Подробнее. Что? -- уточнил Профессор.
     --  Я  не  был  на  осмотре  места происшествия  с  оперативниками. Это
привлекло бы  ко мне  ненужное внимание. Но  позже  ознакомился  и  с местом
происшествия,  и  со всеми  материалами  уголовного розыска.  Оперативники в
полном  недоумении. В полу обнаружено восемь отверстий  от  пистолетных пуль
калибра 9 миллиметров, найдено столько  же гильз, плюс пустая обойма. Но нет
никаких  признаков того,  что  кто-то  этими выстрелами был ранен. Ни  капли
крови,  ничего. Не  обнаружено  самого  пистолета. Можно  предположить,  что
Салахов пытался защищаться, но нападавший оказался проворнее.
     -- И намного, -- заметил Профессор.
     --  На порядок, --  подтвердил Егоров.  -- Это притом, что Салахов  был
настоящим профессионалом.
     -- Он не выполнил задания.
     -- Да. Для нас это самое неприятное. Нейтрализация Мазура и  Чемоданова
могла решить  все  наши  проблемы уже сегодня.  Я не  отношу себя  к  людям,
которые склонны свои ошибки перекладывать на других,  но здесь  мне не в чем
себя   обвинить.  Вся  схема  была  продумана  и  просчитана:  либо   Мазура
нейтрализует Кэп, либо Салахов.
     -- Это  было сильное и  острое  решение,  --  проговорил  Профессор. --
Поэтому я и сказал вам однажды, что вы хорошо, на современном уровне, умеете
думать.  У  меня  другая  школа.  Но  все,  что  произошло, заставляет  меня
усомниться  в  эффективности  новых методов.  Слишком  часто  они зависят от
случайности. Слишком часто. Как и на этот раз. Вы сказали, что Салахов из®ял
пистолет Пастухова из камеры хранения на автовокзале?
     -- Да. Он  мне  об  этом  сообщил.  И он  должен был из этого пистолета
стрелять в Мазура и в Чемоданова.
     -- Где же этот пистолет?
     -- Много бы я дал, чтобы это узнать.
     -- Хороший ответ, -- отметил Профессор.
     --  Он  только одним хорош, --  хмуро отозвался  Егоров. -- Тем, что он
откровенный.
     -- Пули в редакторской -- из этого пистолета?
     -- Пока неизвестно. Послали на экспертизу. Думаю, что да.
     -- Если подтвердится?
     --  Для нас -- без  последствий. Что там  произошло -- пусть  уголовный
розыск голову себе ломает.  Хуже другое. Баллистики могут установить, что из
этого же ствола был убит и Комаров.
     -- И что? -- спросил Профессор.
     -- В общем,  тоже ничего. Но  мы теряем очень сильную позицию -- смерть
Комарова. Получается, что все это время мы работали впустую.
     -- Не  расстраивайтесь,  не  впустую,  -- счел необходимым  приободрить
собеседника  Профессор. -- Ваша комбинация не сработала  -- да. Но  все было
сделано  правильно.  И  вы  очень  быстро  и  правильно  сориентировались  в
обстановке.  Скажите,  нет ли  у вас  ощущения, что последнее  время нам все
время мешает какая-то третья сила?
     -- Нам все  время мешает Пастухов, -- без обиняков заявил Егоров. -- Он
все время лезет не в свои дела и портит нам все комбинации.
     -- И даже с убийством Салахова в телецентре?
     --  Исключено. Это было  первое,  о чем  я  подумал.  Нет, исключено. Я
проверил все по минутам. Охранник телецентра утверждает, что Пастухов вообще
не  вылезал из своей  машины.  Подвез  Мазура,  передал  его с  рук  на руки
Чемоданову, посидел и уехал.  Я предположил, что  охранник отвлекся. Но сами
посудите: на все про все у Пастухова было меньше двадцати минут.  Проникнуть
в здание,  найти  редакторскую,  убить  вооруженного  Салахова  и  незаметно
исчезнуть?  Да  я там  по  коридорам полчаса ходил,  прежде  чем  нашел  эту
редакторскую!  Из  этой   редакторской  был,  правда,  рабочий  выход  --  в
аппаратные и в подвал,  а оттуда во двор. Но там на лестнице столько старого
барахла навалено,  что ноги  переломаешь, прежде чем выберешься. Следователи
из  уголовного  розыска  опросили   всех   самым   жестким  образом.  Никого
постороннего в  телецентре не было.  Что  это  значит? Значит,  нападение на
Салахова было подготовлено заранее. И  потому  удалось. А вот кем -- на этот
вопрос  я  не  могу ответить.  Какая-то третья  сила? Возможно.  Но  это  не
Пастухов.
     -- Где же этот злосчастный пистолет?
     Егоров только руками развел:
     -- Со временем, возможно, узнаем.
     -- А прямо спросить у Пастухова, где его оружие?
     --  Не  рискнул, --  признался Егоров.  --  В этом случае  он сразу  бы
догадался, что мы имеем отношение к исчезновению ствола.
     -- Вы  правы, возможно, --  подумав, сказал Профессор. -- Что  ж, у нас
остается в запасе третий вариант. По нему  и будем  работать. Справятся ваши
ребята? Задача сильно усложняется, даже  чисто технически. Работать придется
на  людях, в  толпе.  И все  должно быть проведено без единой шероховатости.
Руководство МВД будет ориентировано соответствующим образом, но  ваша работа
должна быть абсолютно чистой. Вы уверены в своих людях?
     -- Вы ведь знаете, Профессор, как они работали. С тех пор они не  стали
слабее. Я в себе могу быть не вполне уверен, но в них -- на все сто.
     -- К сожалению, у меня нет людей,  про  которых  я могу так  сказать. Я
уверен только в себе.  Что ж, возвращайтесь и продолжайте. Могу вам сказать,
что  вчера  принято решение  правительства  выплатить  все  задолженности по
зарплате  и пенсиям жителям города К. и области. В пятидневный срок. Как раз
накануне второго тура выборов. Только не спрашивайте, чего мне это стоило.
     --  А  чего вам  это могло стоить? -- удивился Егоров. --  Они  что, не
понимают, что к чему и зачем все это делается?
     -- Кто-то не понимает, кто-то делает вид, что не понимает, -- уклончиво
ответил  Профессор. -- Все рвут  себе, своим регионам,  своим отраслям. Я не
скажу, что это глупые люди и не знают, что  из ямы мы можем  вылезти  только
общими  усилиями.  Но это знание  так и  осталось знанием  поверхностным, не
стало   основой  мировоззрения.  Поразительно,  как  уроки  истории   быстро
забываются. Как вылезла  из жуткого кризиса послевоенная  Германия с помощью
пресловутого плана Маршалла? Очень просто. Выбиралась наиболее перспективная
отрасль и  туда  бросались  все  средства.  И  все инвестиции.  А  продукция
бесперспективных отраслей  просто закупалась на стороне -- там, где это было
дешевле.  Порт  города  К.  --   это   же   золотое  дно.   Оффшорная  зона,
железнодорожный  узел и  порт --  это  и  есть  тягач, который  в  состоянии
вытащить из трясины половину России. Трясемся над копейками, а  теряем сотни
миллионов  долларов.  В  общем,  выбил  я  решение.  Скажу  вам  откровенно,
подполковник: я заявил, что немедленно уйду в  отставку, если это решение не
будет принято. И ушел бы... Так что вся наша операция висела на волоске.
     -- Я уважаю  вашу преданность идеалам, Профессор,  -- проговорил Егоров
вполне  искренне. -- Я рад, что мне привелось работать с  вами.  Я  не знаю,
сумею ли оправдать ваше доверие, но сделаю для этого все, что в моих силах.
     Профессор усмехнулся:
     --  Я  прощаю  вам   вашу  высокопарность.  Потому  что  сам   невольно
спровоцировал ее. Что еще произошло в городе К. из того, что вы не упомянули
в докладе?
     --  Существенного --  ничего,  -- ответил Егоров.  -- Губернатор сменил
охрану. Приехали два молодых человека  из Москвы. Одному лет 26, другой чуть
старше.
     -- Откуда? Кто? Узнали?
     -- Да.  Бывшие  спецназовцы. Один лейтенант, другой старший  лейтенант.
Одна деталь,  наводящая  на размышления: они служили в команде  Пастухова  в
Чечне. И одновременно с ним были уволены  из армии. Формулировка та же:  "За
невыполнение боевого приказа". И больше никакой информации.
     -- Вы хотите сказать, что это его люди?
     -- Похоже на то, -- согласился Егоров.
     -- Могут они представлять собой проблему для ваших людей?
     -- Нет. Их всего двое. А у меня пятеро. Не считая меня. И подготовка их
не  может быть  слишком серьезной. Война в Чечне -- это  одно дело, а работа
чистильщиков -- совсем другое.
     -- Это все?
     -- Нет. Из  Германии, из компании "Фрахт интернейшнл"  поступила заявка
на участие в тендере по продаже акций порта. Официально начало торгов еще не
об®явлено, но прием заявок уже начался.
     -- Что это за компания?
     --  Германская.  Офис --  во  Франкфурте-на-Майне. Зарегистрирована  на
острове  Мэн,   в  оффшорной   зоне.  Генеральный  директор   некто  Заубер.
Деятельность вполне  законна, активы солидные. По  нашему  заданию проведена
проверка.  Есть   подозрения,   что  этот   Заубер   --   лицо   подставное,
зицпредседатель. Но доказать это не удалось. И даже если так, к деятельности
компании претензий нет. Ей принадлежат двенадцать процентов акций порта К.
     -- Как у них оказались эти акции?
     --  Они давно  участвуют в  русских  делах.  Очень  осторожно,  правда.
Купили,  когда  акции были не в  цене.  Это еще скромный пакет. Акции  порта
давно стали ликвидными, гуляют из рук в руки. Обычная биржевая игра.
     -- В чем суть их заявки?
     -- Они  предлагают двести  сорок  миллионов долларов за тридцать  шесть
процентов акций. Плюс те, что у них есть, -- практически  контрольный пакет.
Это очень серьезное предложение.
     -- Есть и другие? -- уточнил Профессор.
     --  Есть, но  гораздо более мелкие.  И стартовая цена намного ниже, чем
предлагают эти немцы.
     -- Как прореагировали в администрации губернатора?
     --  Им  сейчас не  до  этого. Ждут второго тура выборов.  И их нетрудно
понять.
     -- Это все?
     -- Да.
     -- Я  задам вам еще раз вопрос, который  уже задавал.  Вы уже почти две
недели работаете в городе К. по этой операции. Не обратили ли вы внимание на
какие-либо странности? Пусть они не  имеют никакого отношения к делу. Просто
странности, не стоящая внимания ерунда? Нечто, выходящее за рамки обыденного
сознания?
     --  Вас  по-прежнему  интересуют  два  молодых  немца,  специалиста  по
компьютерам,  и  человек  с  еврейской  фамилией,  который  любит   портвейн
"Кавказ"? -- уточнил Егоров.
     --  Да,  --  подтвердил  Профессор. -- Его  фамилия пять лет назад была
Блюмберг.  Аарон Блюмберг.  А  еще  раньше он  был  полковником  КГБ  Ароном
Мосбергом.
     -- Тот самый Мосберг? -- поразился Егоров.
     -- Нет,  не тот самый. Тому было бы сейчас  под  восемьдесят. Но  он не
дожил и до пятидесяти.  Это  его сын. Двадцать с небольшим лет назад он ушел
на Запад.
     -- Вы имели о нем информацию?
     -- Да. Он не давал нам забывать о себе.
     -- И вы опасаетесь появления его сейчас в городе К.?
     -- Да.
     -- В связи с нашей операцией? -- счел необходимым уточнить Егоров.
     -- Да.
     -- Откуда он может о ней узнать?
     -- Он о ней знает.  И, возможно, узнал даже раньше, чем вы принесли мне
свой  оперативный план.  В  доказательство  я  приведу только один аргумент.
Документы, которые получил от неизвестного лица  историк Комаров, могли быть
только у Блюмберга.
     -- Вы упоминали  об этих  документах, но  ничего не сказали  мне об  их
содержании, -- напомнил Егоров.
     -- Это  были материалы  заседаний  так называемого  Балтийского  клуба.
Протоколы  и открытых, и секретных переговоров нашей делегации с прибалтами.
Мы хотели честно получить  какую-то компенсацию  за утерю выходов в Балтику.
Нам недвусмысленно дали понять, что мы не получим ничего.
     -- Какую ценность эти документы могут представлять сегодня?  -- спросил
Егоров.
     --  Смотря  для  кого.  Когда вы  узнали, о чем  именно  хочет говорить
Комаров на своей первой встрече с избирателями, вы сочли необходимым принять
срочные  меры. Представьте на секунду: если  бы в руках у него были те самые
документы, пусть даже копии... Как вы думаете, прозвучало  бы его требование
к  президенту  провести   расследование  взрыва  парома   "Регата"   гораздо
убедительнее?
     -- Но ведь  у Блюмберга наверняка  остались  копии этих документов,  --
напомнил Егоров.
     -- Бесспорно, -- согласился Профессор. -- Но нет человека, который смог
бы их  озвучить. Так, как мог Комаров. Назовите мне политика, который на это
решится. Не  сможете.  Даже среди  самых яростных  экстремистов. А  то,  что
думают об этом в Прибалтике, да и во всем мире, нас мало волнует. Они вольны
думать что  угодно.  Я  вижу,  вы  хотите  задать  какой-то  вопрос,  но  не
решаетесь. Задавайте. Сегодня у  нас откровенный разговор. Не уверен, что он
повторится в обозримом будущем.
     --  Хорошо,   спрошу,  --  проговорил  Егоров.  --  Этот  вопрос   меня
действительно очень волнует. Взрыв парома "Регата" -- чьих рук дело?
     --  Давайте уточним  формулировку,  --  предложил  Профессор.  --  Если
называть вещи своими  именами, вы хотите узнать у меня, кто взорвал паром --
мы или не