> имел секретные консультации с  агентом  М-12,  известным  среди
     белогвардейских  кругов  как  Александр Ланин.  В Загреб были вызваны
     агенты IV отдела РСХА Василий Страндман,  Николай  Чухнов  и  Николай
     Примеров,  которые  перед  возвращением  Зонненброка  в  Загреб  дали
     исчерпывающую  информацию  по  поводу  состояния  русской  колонии  в
     Белграде,  наиболее  значительной  из всех в Югославии.  Было принято
     решение (не зафиксированное пока еще в документах)  создать  <Русский
     охранный  корпус>,  в  случае,  если события продиктуют необходимость
     иметь  в  Югославии  еще   одну   пронацистскую   силу,   подчиненную
     непосредственно   СС.   Предполагается,   что  начальником  <Русского
     охранного корпуса> будет генерал Михаил  Скородумов  или  же  генерал
     Владимир Крейтер. Разведывательными акциями будет руководить агент VI
     отдела СД Владимир  Гершельман,  который  теперь  взял  свою  прежнюю
     фамилию   -  фон  Гершельман  и  прежнее  имя  -  Вольдемар.  Активно
     сотрудничает с миссией Веезенмайера руководитель русских  фольксдойче
     Теодор  Вальдман.  В  немецких  кругах  наиболее  интересной  фигурой
     считают агента абвера полковника Симинского.  Дали согласие  работать
     на  СД  генерал  Опухтин  и  русские монархисты Андрей Могила и Георг
     Эвер,  проживающие в  Сплите.  Среди  серьезных  военных  теоретиков,
     которые  будут сотрудничать с СД,  называются генерал Борис Штейфон и
     полковник Николаев.  Лидером коллаборационистов в Хорватии  из  числа
     русских  эмигрантов  называют Михаила Семенова,  имеющего собственную
     фабрику в Осиеке.
          Из бесед   с  членами  группы  Веезенмайера  (Фохт,  Зонненброк)
     следует сделать вывод,  что <Русский охранный корпус> будет  работать
     не только в Югославии,  но,  возможно, и в других славянских странах.
     Более  того,  Веезенмайер  требует,  чтобы  высшие  русские   офицеры
     немедленно  отправились в Берлин для составления топографических карт
     Советского  Союза,  считая  это  задачей   первостепенной   важности.
     Зонненброк  сказал,  что члены <Русского охранного корпуса>,  который
     будет создан в тот день,  когда  и  е с л и  немецкие войска войдут в
     Белград,  должны быть готовы к операциям против Красной Армии.  Прошу
     подтвердить получение донесений и доклад их  руководству.  Зонненброк
     сказал,  что  к  маю  <Русский  охранный  корпус> должен быть <вчерне
     смонтирован и представлять собой боеспособную  единицу>.  Это  третье
     подтверждение  по  линии  СД,  из  которого можно сделать вывод,  что
     нападение на СССР готовится в мае.
                                                               Ю с т а с>.

     - Что это вы все в истерику впадаете?  -  раздраженно спросил Сталин,
прочитав телеграмму. - То, по-вашему, Гитлер нападет на Югославию в начале
апреля,  то на нас -  в начале мая.  Нельзя быть такими пугливыми. Либо он
нападет на Югославию,  и  тогда ни о  каком нападении на Советский Союз не
может быть и речи, либо он не нападет на Югославию, и тогда надо еще и еще
раз потеребить ваших людей,  проверяя и перепроверяя их сведения. Черчилль
тоже  не  дремлет,  Черчилль тоже  спит и  видит,  как  бы  втянуть нас  в
конфликт.  Не оказываются ли ваши люди наивными ребятишками, которых манят
на конфете в ад?
     - Зорге,  Маневич,  Радо,  Исаев сообщают об одном и том же,  товарищ
Сталин.
     - И Черчилль сообщает об этом же,  -  по-прежнему раздраженно вставил
Сталин.  - Черчилль, которого никак не заподозришь в симпатиях к Советской
России.
     - А если предположить, что в данном случае Черчилль говорит правду?
     - Да?  -  удивился Сталин.  -  А  зачем  ему  это?  Вы  скажите вашим
работникам, пусть они повнимательнее изучают тех, кто поставляет им такого
рода сведения.  И ответьте на вопрос,  который я задаю вам уже второй раз:
Гитлер начнет кампанию в Югославии или нет?  А если начнет,  когда именно?
Приблизительный ответ в  данном случае меня не устроит.  Срок -  день,  от
силы два.


     Той же ночью начальник военно-дипломатического управления РККА заехал
без   звонка   на   квартиру   югославского  военного  атташе   полковника
Максимовича.
     - Что-нибудь  случилось?   -  испуганно  спросил  Максимович.  -  Уже
началось?
     - Вас приглашает товарищ Сталин, господин полковник.
     ...Максимович впервые видел Сталина так близко.  До этого он два раза
встречал Сталина  на  приемах,  но,  как  говорил  потом  Максимович,  тот
разговаривал с гостями мало, да и то лишь с послами великих держав.
     - Не сердитесь, что вас потревожили так поздно? - Голос у Сталина был
глуховатый,  словно  простуженный.  Его  зеленоватые глаза  обняли  фигуру
Максимовича,   отметили  количество  орденских  ленточек,   соотнесли  это
декоративно-цветное количество с  возрастом -  воевать на  первой  мировой
толком не  мог,  молод;  глаза Сталина зажглись на какое-то мгновение,  но
быстро потухли,  сосредоточившись на желто-зеленом - в цвет глаз - огоньке
спички, поднесенной к трубке.
     - Господин Сталин,  для меня это большая честь - беседовать с вами. В
любое время суток.
     - У вас,  говорят,  рабочий день начинается в шесть и кончается в три
пополудни,  -  сказал Сталин.  -  А  у  нас  начинается в  три пополудни и
кончается в  шесть утра.  Так что в чужом монастыре вам приходится жить по
чужому уставу.
     - Тем  более что  в  этом  монастыре такой настоятель.  -  Максимович
позволил себе пошутить.
     - Что - страшный настоятель?
     - Строгий.
     - Ладно,  о монастырях позже,  полковник,  -  улыбнулся Сталин.  -  Я
пригласил  вас,  чтобы  поговорить о  ситуации  в  Югославии.  Меня  часто
обвиняют  в  грубости,  и  это,  конечно,  тяжкое  обвинение.  Поэтому  не
сердитесь за  грубый вопрос:  как  думаете,  сколь долго ваша армия сможет
противостоять неприятелю, если предположить войну?
     - Наша армия будет биться насмерть.
     Сталин  поморщился,  не  скрывая  разочарования стереотипным  ответом
Максимовича.
     - Это декларация, а у нас декларировать умеют почище, чем у вас. Меня
интересуют факты.
     - Мы можем выставить до сорока дивизий.
     - Сорока?  -  переспросил Сталин,  и  Максимович  почувствовал в  его
вопросе  недоверие,  подумав сразу,  что  напрасно завысил цифру:  Сталин,
видимо, точно знал, что под ружье в случае всеобщей мобилизации может быть
поставлено не сорок, а тридцать дивизий.
     - Около сорока,  -  поправился Максимович,  отметив про себя,  что не
может найти правильную линию в  разговоре со  Сталиным,  ощущая все  время
скованность и робость.
     - Скорее  всего  вы  сможете  выставить тридцать  дивизий,  -  сказал
Сталин. - Так мне кажется.
     - Тридцать пять, - чувствуя себя смешным, солгал Максимович.
     - Ну  что  ж,   будем  считать  -  тридцать  пять,  -  снисходительно
согласился  Сталин.  -  Видимо,  это  станет  возможным  только  в  случае
об®явления немедленной мобилизации?  Видимо, в дни мира Югославия не может
позволить себе такую роскошь - держать под ружьем тридцать пять дивизий?
     - Вы правы, господин Сталин.
     - А оружие? Зенитная артиллерия? Танки?
     Максимович ощутил облегчение:  все время,  пока шел разговор,  он был
лишен  инициативы и  поставлен в  положение человека,  вынужденного давать
однозначные ответы на жесткие и столь же однозначные вопросы.  Сейчас этим
своим вопросом Сталин позволил Максимовичу перейти в наступление.
     - Год назад мы  вели переговоры с  вашей страной.  Мы хотели купить у
вас оружие,  но  уважаемые господа из  Наркомата обороны ответили отказом.
Поэтому  конечно  же   сейчас   мы   испытываем  серьезные  затруднения  с
вооружением.
     - Отказал вам  не  Наркомат обороны,  а  я,  -  глухо ответил Сталин,
попыхивая трубкой, лениво поднося ее к усам и так же лениво отодвигая свою
небольшую веснушчатую руку, в которой была зажата эта маленькая, вишневого
цвета трубка.  Он  поглядел на полковника,  словно ожидая реакции,  но тот
молчал.  -  Я считаю, - продолжал Сталин, - что нельзя одновременно сосать
двух маток. Вы вели переговоры с Германией, Англией, Францией и с нами. Об
одном и том же,  о закупке оружия.  Я не умею верить людям,  которые ведут
одновременные переговоры с тремя разными силами.
     - С  двумя,  -  заметил Максимович.  -  Англия и  Франция -  с  одной
стороны, а Германия и Советский Союз - с другой.
     Глаза Сталина сощурились,  лицо мгновенно побелело,  словно от удара.
Так,  впрочем,  было  лишь  несколько секунд.  Потом  он  пыхнул трубкой и
повторил:
     - С тремя. Англия, Франция и Германия - две воюющие силы, и Советская
Россия - третья сила, пребывающая в состоянии мира.
     - Говоря о двух силах, я имел в виду пакт между Москвой и Берлином.
     - Говоря о трех силах, я имел в виду этот же пакт, - возразил Сталин.
     - Мы  не могли отвергнуть остальные возможности,  сосредоточившись на
одной  лишь,  советской,  -  сказал Максимович,  -  в  конце концов каждое
государство  может  сопоставлять разные  условия,  которые  выдвигаются во
время переговоров.
     Проецируя на  политику опыт  внутрипартийной борьбы,  Сталин понимал,
что отсутствие широкой практики внешнеполитических контактов поставило его
сейчас  в  сложное положение.  Югослав конечно же  прав,  когда  говорит о
необходимости обдумать все предложения, а уже потом остановиться на одном.
Понимая правоту Максимовича, Сталин тем не менее в душе не мог согласиться
с его доводами.
     - Как у вас сейчас с вооружением?
     - Мы можем противостоять агрессии, - помедлив, ответил Максимович.
     - Что значит <противостоять агрессии>?  -  удивился Сталин.  - Нельзя
предпринимать серьезные шаги, не будучи процентов на семьдесят уверенным в
победе,  в окончательной победе над агрессором, а не в противостоянии ему.
Это пассив - противостояние, в то время как агрессия максимально активна.
     - По-моему, ваш первый вопрос был сформулирован в плане моего ответа,
господин Сталин.  Вы  спросили меня,  сколько  времени наша  армия  сможет
противостоять неприятелю.
     - Я  не  имею права формулировать мой  вопрос иначе,  это  может быть
расценено как подстрекательство, полковник. Вы же ответили мне декларацией
и  сейчас продолжаете декларировать.  По  нашим сведениям,  у  вас  старые
чешские  танки  и  почти  нет  зенитной  артиллерии.   Немцы  продали  вам
устаревшее оружие.  По нашим сведениям,  ваша главная ставка -  конница, а
это  смешно в  век  техники.  Меня  интересует:  озабочен ли  новый  режим
состоянием армии?  Меня интересует:  предпринимает ли новый режим какие-то
меры,  чтобы в наикратчайший срок оснастить армию техникой? Какой? В каких
количествах?  У  кого  купленной?  Меня  интересует:  известно  ли  вашему
командованию -  хотя бы в общих чертах, - каким и откуда должен быть удар,
если  допустить начало агрессии против вашей страны?  Меня интересует:  не
дрогнет ли ваше командование,  допусти я на миг агрессию и допусти -  мы с
вами - временные неудачи югославской армии?
     - Нет.  Наши  военные руководители будут продолжать борьбу,  какой бы
тяжелой она ни была. Нас не сломят временные неудачи.
     - Все же вы дипломат во-первых и  лишь во-вторых -  военный.  Будь вы
военным во-первых,  вы бы неминуемо стали задавать мне столь же конкретные
вопросы, как я вам. Вы бы неминуемо были готовы к тому, что сейчас следует
просить,   в  каких  пределах  и  на  каких  условиях.   Как  видно,  ваши
руководители еще не дали вам такого рода установок.  Ну что ж,  им видней.
Однако  можете  сообщить им,  что  Советский Союз  готов  рассмотреть ваши
просьбы и  помочь вам в  самый короткий срок.  Тем более что вы  так жарко
убеждаете  меня  в  готовности сражаться насмерть,  хотя  это  утверждение
априорно, а отнюдь не доказано.
     - Я немедленно снесусь с моим правительством.
     - Снеситесь,  - согласился Сталин, поднимаясь из-за стола. - Не люблю
суетливых людей, но и копуш тоже побаиваюсь, особенно если предстоит иметь
с ними дело.  Обстоятельность -  это одно, а медлительность - совсем иное.
Как,  кстати, у вас с дорогами? - уже возле двери остановил он Максимовича
неожиданным вопросом. - Весной сильно развозит?
     - В горах - да.
     - А в поймах? Насколько нам известно, ваши стратегические дороги, те,
которые  могут   быть   использованы  танковыми  соединениями  противника,
проходят как в горах, так и в поймах рек.
     - Сейчас время разливов. Из дома пишут, что Сава сильно разлилась.
     - Сава? Это в Хорватии?
     - Да.
     - А в Сербии? На границах с Болгарией? - очень тихо спросил Сталин. -
Там ведь нет рек. Значит, там есть свобода для танкового маневра?
     На этом он и  расстался с Максимовичем,  не сказав на прощанье ничего
больше.  Впрочем,  больше говорить ему и  не  надо было,  он и  так сказал
слишком много, это бы понял любой штатский, не то что военный.
     Сталин,   однако,   ошибся:   Максимович   уловил   лишь   н е ч т о.
Определенного мнения о том,  чего же хочет его собеседник,  он вынести  не
осмелился.
     Многозначительность,   заложенная  в   словах   Сталина,   была   для
Максимовича  неким   таинственным  символом,   который   он   не   решался
расшифровать,   опасаясь   неверно   понять   советского  руководителя  и,
соответственно, быть неверно понятым Симовичем. Поэтому по дороге домой он
думал,  к а к  сформулировать отчет о  беседе.  Существо дела отодвинулось
на второй план,  став фактом,  в определенной мере раздражающим, не дающим
полковнику сосредоточиться на  его  прямой  работе:  составлении  ясных  и
недвусмысленных  отчетов  после бесед с военными и политиками - на приемах
ли, в кабинетах или даже во время коротких театральных антрактов.
     ...А Сталину этот полковник понравился.
     Похож на русского,  -  отметил он.  -  Такой же открытый.  И драться,
видимо,  будет насмерть.  Это он  верно говорил.  Есть в  нем что-то и  от
грузина, скорее даже от сухумского грузина. И глаза хорошие, чистые глаза.
Прямо смотрят, нет в них игры. Таким глазам можно верить>.
     В четыре часа утра Сталин позвонил Вышинскому на Николину Гору -  тот
жил в поселке работников науки и искусства.
     - Вы еще не спите, товарищ Вышинский?
     - Я только что приехал,  Иосиф Виссарионович. (Единственным, пожалуй,
человеком,  называвшим Сталина не по фамилии,  как это было принято,  а по
имени и отчеству, был Вышинский.)
     - У вас что-нибудь новое по Югославии есть?
     - Нет, Иосиф Виссарионович.
     - Меня  что-то  смущают данные  разведки,  -  сказал Сталин,  -  они,
по-моему,  идут за фактами, которые им умело подсовывают. Что передает тот
молодой журналист из Белграда? Потапенко, кажется?
     - Потапенко?   -   настороженно  переспросил  Вышинский  и  замолчал,
выгадывая  время.  Однако  пауза  становилась  гнетущей,  и  он  осторожно
добавил: - Видимо, Потапенко передает свои материалы в ТАСС.
     - Поскребышеву сказали,  что он  вам писал.  Вам,  товарищ Вышинский.
Поскребышев интересовался этим Потапенко по моей просьбе.
     - Я сейчас же выясню в ТАССе, Иосиф Виссарионович, и сообщу вам через
пять минут.
     Он позвонил начальнику ТАССа - тот уезжал домой не раньше семи утра:
     - Почему вы перестали присылать нам сообщения Потапенко, Хавинсон?
     - Я считал, что...
     - А вы поменьше считайте, - облегченно вздохнул Вышинский: он боялся,
что журналист уже отозван в Москву.  -  Информация - не арифметика, тут не
считать надо,  а  информировать.  Вовремя,  опираясь на  разные источники,
учитывая все точки зрения.  Пришлите мне завтра утром все его материалы, и
пусть он там не лодырничает, а работает.
     Выслушав Вышинского, Сталин хмыкнул:
     - Я  уже  просил  поблагодарить  Потапенко  за  его  информацию.   Не
возражаете?
     Вышинский понял,  что Сталин знает все,  и то,  что он  знает  все  и
т а к  говорит с ним, было огромным облегчением. Он тихо сказал:
     - Спасибо, Иосиф Виссарионович. Спасибо вам...
     - Это вам спасибо,  -  не скрывая издевки,  закончил Сталин, - я рад,
что у  вас такие бойкие корреспонденты.  Мне,  видите ли,  не  пишут.  Мне
только жалобы пишут. Жалобы и поздравления.
     И, не попрощавшись, положил трубку.


          <Дорогой Андрей Януарьевич!
          Большое спасибо Вам за поддержку!  Я только что получил указание
     оставаться  в  Белграде  и  продолжать  работу.  Посылаю  Вам   обзор
     важнейших новостей.  Отправляю только первую часть, пока без анализа,
     одни лишь факты.
                                               С коммунистическим приветом
                                                            Л. Потапенко>.


          <Сегодня в   соборе  святого  Марка  надбискуп*  Хорватии  Алойз
     Степинац провел молебен <Те Деум> в честь нового монарха Петра II. На
     торжественном   молебне   присутствовали  бан  (губернатор)  Хорватии
     Шубашич,   его   заместитель   Ивкович,   комендант   армии   генерал
     Неделькович,  городской голова Старшевич, генералы Марач, Михайлович,
     Живкович,  Мратинкович,  Велебит>.  Это сообщение, поступившее только
     что  из  Загреба,  представляет  серьезный  интерес,  потому  что  на
     торжественном молебне отсутствовал В.  Мачек,  являющийся  признанным
     лидером Хорватии.  Мачек был об®явлен как первый заместитель премьера
     Симовича,  однако до сегодняшнего дня он не прибыл  в  Белград  и  не
     сделал  ни  одного  заявления,  которое  бы  подтвердило  его желание
     работать в составе нового кабинета.  Здесь  предполагают,  что  Мачек
     лишь  в  том  случае  согласится  работать  в  новом  кабинете,  если
     Югославия подтвердит свою верность Тройственному пакту.  К сожалению,
     белградские  власти  отказали  мне  в разрешении поехать в Загреб,  и
     поэтому я не могу перепроверить эти сообщения.
          _______________
               * Архиепископ (сербскохорват.).

          Корреспондент <Дейли мэйл>  в  беседе  со  мной  сказал,  что  в
     Лондоне  циркулируют  слухи  о  том,  что  товарищ  Молотов проявляет
     глубокий интерес к ситуации в Югославии. По словам корреспондента (М.
     Шорн),  ему известно, что Молотов заявил в беседе, которая состоялась
     в Москве с посланником Гавриловичем,  о поддержке  <Советским  Союзом
     сопротивления Югославии агрессору>.
          Корреспондент из Лондона передал в газеты сообщение,  которое не
     было пропущено цензурой,  о том,  что <Советы за кулисами содействуют
     созданию прочного барьера против дальнейшего проникновения Гитлера на
     Балканы,   имея  в  виду  защиту  традиционных  русских  интересов  в
     проливах>.
          В Белграде сейчас перепечатана статья из венгерской <Мадьяршаг>,
     где,  в частности,  говорится: <Фюрер рейха не хочет создавать такого
     впечатления,  будто  он  насильно  заставил  Югославию  стать  членом
     Тройственного пакта.  Германия не торопит Симовича с ответом.  Берлин
     подчеркивает,  что  до получения официального сообщения из Белграда о
     том,  какую позицию займет кабинет Симовича по отношению к договорным
     обязательствам,  заключенным свергнутым правительством,  всякого рода
     слухам и заявлениям нельзя придавать особого  значения.  На  повестке
     дня  лишь один вопрос:  сумеет ли Симович сохранить мир в этом районе
     Европы, и если да, то каковы его гарантии?>
          Югославское телеграфное    агентство    <Авала>   распространило
     следующее  официальное  заявление:  <Мы  уполномочены   категорически
     опровергнуть  сообщения  некоторых иностранных газет о так называемом
     скверном обращении с немцами в Югославии и покушении на  безопасность
     их  жизни  и имущества.  Также не отвечают действительности сообщения
     иностранной печати о том,  что в Югославии организова