о открыть глаза и кинуть
взгляд  на католические страны Европы, на самые набожные  нации, то есть  на
самые  покорные  духовенству,  на   страны,   где   божественное  могущество
священников  ни с  чьей  стороны  не встречает противодействия,  где,  одним
словом, царит, по их мнению, самая чистая вера.
     Найдем ли мы просвещение, добродетель, вполне почтенные нравы в Италии,
представляющей  в  течение  многих веков владение римского  первосвященника?
Найдем  ли  мы все  это в Испании  и  Португалии, откуда  короли  в союзе со
священниками огнем и мечом изгнали ересь и свободу мысли?  Мы видим, что эти
несчастные  страны погружены в  невежество и пороки. Мы  видим там верующих,
которым одно название  еретика внушает ужас, пустосвятов, которые ни за  что
на свете  не решатся нарушить пост  и вкусить мяса, робкие души,  считающие,
что  они уже  осуждены,  если  упустили  соблюсти  самое  незначительное  из
предписаний  церкви,  кающихся,  которые регулярно  складывают свои грехи  к
ногам священника  или монаха, набожных людей, очень часто принимающих святое
причащение, безумцев, бичующих себя самым варварским образом, чтобы искупить
свои грехи, паломников, которые с  четками за  поясом отправляются в далекое
странствие, чтобы молить какого-нибудь  святого о заступничестве и  смиренно
простереться ниц  перед чудотворным скелетом или мумией. Мы там видим мотов,
которые ради  блага  своей души раздают при жизни или завещают после  смерти
все свое имущество монахам или монастырям.
     Но  среди  всего  этого  множества  набожных  людей  нам  будет  стоить
величайшего труда найти хотя бы одного человека, действительно знающего свой
долг и имеющего некоторое представление о  подлинной добродетели. Мы увидим,
что  в  этих  святых  странах  набожность  сочетается  с  самой  необычайной
развращенностью нравов. Мы видим,  что  церкви, исповедальни, часовни святых
заполнены   там   куртизанками,   прелюбодеями,   сводниками,   обманщиками,
мошенниками,    развратниками,   которые,    несмотря   на    свою   обычную
безнравственность и гнусное  ремесло, приходят  туда весьма регулярно, чтобы
уплатить дань, которую они, по их мнению, должны своей святой религии. Часто
можно видеть, как  они в виду  алтаря  пускают в  ход  свои  подлые таланты,
профанируя  церковь  преступными  интригами. Однако  эти люди смотрят на эти
места  как  на священные и исполненные величия  божьего.  В этих церквах  мы
видим набожных преступников,  которые,  рассчитывая  на легкость искупления,
всегда охотно  даруемого  церковью,  позволяют себе  измены, жестокую месть,
убийства,  удары  ножа, отравления.  Наконец,  мы  видим, что  храмы божьи и
монастыри странным образом профанируются, являясь  неприкосновенным убежищем
для всех злодеев, желающих уклониться от карающей руки светского правосудия.
Когда-то  в Испании убийцы  заказывали мессы за  упокой  души того, кого они
собирались   убить.  Священники   внушали   им,   что,   приняв  такую  меру
предосторожности,  они  наверно не  промахнутся.  Собор  издал канон,  чтобы
прекратить это злоупотребление.
     Таким  образом,  служители  алтарей   под  покровом  своих  иммунитетов
становятся    покровителями   преступления    и    противятся   общественной
безопасности. Будучи непримиримы только по отношению к ереси, ибо она вредит
их  власти, эти мнимые  столпы нравственности проявляют  снисходительность к
злодеяниям, весьма вредным для прочих граждан. Правда, эти руководители сами
нуждаются в снисходительности, которую они проявляют по  отношению к другим.
В  этих  странах  послушания и  веры  мы  видим,  что  священники и  монахи,
погруженные  в  грубейшее  невежество, ставшие  порочными  из-за праздности,
развращенные довольством и богатством,  уверенные в  своей безнаказанности и
даже в защите со стороны главарей, бесстыдно предаются излишествам разврата,
нагло  покушаются  на  целомудрие  женщин  и  превращают  даже  монастыри  в
публичные дома. Во что же может вылиться нравственность народов, руководимых
такими учителями? Пророк правильно сказал: "И стал священник таков же, как и
народ".
     Испанцы и португальцы,  по общему мнению, являются народами современной
Европы,  на которых религия в течение многих веков имела наибольшее влияние.
Их  короли,  из  суеверия  или  по  политическим  соображениям,  при  помощи
инквизиции  и  бесчисленных  насилий  изгнали  из  своих  государств  ереси,
образование,  свободу  мысли. К чему же это привело? Эти  короли царствовали
над  самыми невежественными, ленивыми, тупыми, порочными и злыми  подданными
на  земле. Никто не  может без  содрогания читать о тех жестокостях, которые
жадность,  прикрывающаяся маской религии, побуждает  творить в Америке  этих
столь католических  и  столь  набожных  испанцев. Лас-Казас  - епископ,  сам
принадлежащий  к  этой нации,-сохранил  нам  подробные сообщения об  ужасах,
которые они хладнокровно совершали над перуанцами, мексиканцами, караибами и
так  далее.  Эти подлые христиане смели обращаться  с  ними как с  дикарями,
тогда  как  они  сами  вели  себя  по  отношению  к  ним  не  как  существа,
принадлежащие к человеческому роду, а как адские духи, которые рьяно взялись
бы за истребление рода  человеческого. Америка, почти все население  которой
поголовно уничтожено варварством этих чудовищ, свидетельствует  всему  миру,
что  самые набожные народы могут состоять из величайших преступников, людей,
совершенно лишенных естественных чувств.
     Если спросят, как это могло случиться, что народ не знал или заглушил в
себе  всякое  чувство  человечности,  то  мы скажем,  что  этим  извращением
испанцы, очевидно,  обязаны христианской религии. Попы приучили их  смотреть
на тех,  кто не разделяет их верований, не как  на людей, а как на животных.
Аутодафе, жестокие казни инквизиции, при которых испанцы видели, как еретики
при  полном  одобрении  народа  становятся игрушкой  жестокости духовенства,
внушили  им  представление,  что   можно  таким  же  образом   обращаться  с
индейцами-идолопоклонниками,   сделать  их  забавой   для  самой  утонченной
жестокости.  В результате испанцы мучили индейцев  единственно ради забавы и
стали, наконец, убивать их, чтобы скармливать собакам.
     Нам,  конечно,  скажут, что  настоящими  причинами  ужасного  обращения
испанцев с индейцами  были скупость, жадность и жажда  золота. Но  мы на это
ответим,  что никогда эти страсти не довели бы их  до  подобного варварства,
если бы религия не убедила их, что  можно без  стеснения  удовлетворять свою
жадность за счет идолопоклонников или  неверных. Таким  образом, религия, во
всяком случае,  дала испанцам предлог для того, чтобы проявить свою алчность
и жестокость. А этого предлога они бы не имели, если бы не жестокая религия,
которая и вообще не позволяла им понять гнусность своего поведения.
     Таково великолепное  действие христианской религии в  странах,  где она
удержалась  в   наивысшем  блеске.   Таково  ее  влияние  на  нравственность
духовенства, которое ее проповедует, и  народов,  которые детски-послушно ей
следуют. К  тому же  очевидно, что  политика  римского  духовенства требует,
чтобы его рабы развращались. Оно умеет  извлекать выгоду из  их  излишеств и
распущенности. Суеверный человек, когда грешит, знает, что совершает грех, и
испытывает укоры совести.  Чтобы  утишить эти укоры, ему приходится рано или
поздно прибегать к церкви. Таким путем церковь нашла способ извлекать выгоды
из поступков людей и взимать налог с всеобщей распущенности.
     Эти  размышления,  основанные на  неопровержимых фактах,  могут служить
ответом  тем, кто  выхваливает  нам  удивительное действие  тайной исповеди,
введенной  в римской  церкви много веков назад и бывшей одной  из прочнейших
опор ее власти.
     Многие  видят в необходимости  заявлять священнику о своих проступках и
открывать  ему свои  самые  тайные мысли  узду, способную  сдержать  людские
страсти. Чтобы понять  ложность этого представления, достаточно  посмотреть,
находим  ли мы больше нравственности и меньше  преступлений  в  странах, где
тайная  исповедь  существует,  чем  в  странах,  где  она  после  реформации
отменена.
     Судя по только  что обрисованной картине нравов  Италии и Испании, есть
все основания  опасаться, что  сравнение окажется  не  в пользу страны,  где
исповедь   принята.  Вообще   в  протестантских   странах  мы  видим  больше
нравственности  и  приличия,  чем  в  странах  католических.  В  швейцарских
кантонах  и  в округах  Голландии  порок  не  выступает  так открыто, как  в
королевствах "католического короля" и в папском государстве.
     Вообще  нравственность зависит в значительной степени от воспитания, от
общественного мнения, от большего или меньшего распространения  образования,
от талантов и доблестей правителей и от разумности законов.
     Невежественный   народ,  находящийся  под  дурным   управлением,  будет
обладать  только той  нравственностью,  которую  дает  ему  религия.  А  эта
нравственность,  как  мы видели, не  может  сделать  людей  лучшими. Вопреки
постоянным  декламациям святых витий, имеющих  достаточно  сильные основания
для того, чтобы отвергнуть простоту, вернее, тупое варварство прежних веков,
всякий человек, читавший  историю, признает, что  с возрождением наук  нравы
народов  явно  улучшились.  Люди,  став  в общем  гораздо  менее  набожными,
сделались более мягкими, гуманными, обходительными.  Короли менее жестоки  и
уж  не  такие  тираны.  Воители  уже  менее  свирепы. Древнее  варварство  и
злобность наших предков  встречаются  лишь в  тех  странах,  где духовенство
сумело  продолжать политику  травли  просвещения  и  свободы  мысли.  Нации,
наиболее  просвещенные,  наиболее  свободные,  наиболее  мудро  управляемые,
наконец,  наименее  суеверные,  будут  заключать  в  себе  наибольшее  число
добродетельных  подданных. Дурные  короли  всюду развращают  народы. Падение
нравов становится еще  более глубоким, когда тирания и  суеверия соединяются
вместе, чтобы сделать людей невежественными и злыми.
     Как  бы  то ни было, исповедь перестает  быть уздой с того момента, как
она входит в привычку. Это  можно легко  наблюдать в странах, где этот обряд
утвердился.  К  тому  же нет ничего более способного уменьшить  страх  перед
преступлением, чем внушаемая народам мысль, что есть существа, получившие от
самого  бога власть отпускать грехи. Верующие  в это люди,  часто сочетающие
легковерие  с порочностью, как только их начинают мучить укоры совести или у
них  возникает суеверный страх, прибегают к исповеди, чтобы  восстановить на
время душевное спокойствие. Затем они снова начинают грешить на новый счет и
нисколько  не  стараются исправиться.  Человек, не решающийся отказаться  от
своих склонностей, должен был бы быть особым неудачником, чтобы среди такого
множества  священников,  занимающихся  распределением "отпущений", не  найти
такого, который простил бы ему  его слабости. Вся жизнь большинства христиан
представляет собою круговорот  исповедей и прегрешений. Отсюда ясно, что эта
пустая  церемония  отнюдь  не  может  сдержать  страсти  и  уменьшить  число
беззаконий.
     С  другой стороны, закоренелые грешники и великие  преступники вовсе не
ходят на исповедь либо, исповедуясь, не  открывают своих настроений, которые
были  бы  для них слишком позорны. Самые от®явленные  преступники,  даже те,
которые ежедневно рискуют попасть за свои злодеяния на виселицу, обычно люди
верующие. Они  верят  в наказание на том  свете,  верят  в  действительность
исповеди. Но они откладывают ее  к старости или к моменту смерти.  Ведь  они
убеждены,  что   для  того,  чтобы  загладить  все   беззакония,  достаточно
исповедаться  и  на  минуту  покаяться  в  преступлениях  всей  жизни. Таким
образом,  христианская  религия  утешает  величайших  злодеев  и  возбуждает
приятные надежды  у тех, которые  за всю свою жизнь  на земле  творят только
зло. Нет такого  преступника, который не  говорил бы  себе каждый день,  что
искреннего "peccavi" ("грешен") достаточно, чтобы доставить душу в рай.
     Нельзя, однако,  отрицать,  что  обряд  исповеди имел и  имеет довольно
часто кое-какие хорошие  результаты.  Этот метод, не  годный для того, чтобы
внушить страх  людям,  состарившимся  в  преступлениях или  утвердившимся  в
пороках,  может остановить робких людей. Но они как раз  никогда не являются
такими  людьми,  от  которых общество  имело  бы  основание  ожидать опасных
эксцессов.  Мы  видим,  что иной раз церковное  покаяние удерживает  робкого
верующего от кое-каких дурных поступков, побуждает его решиться на некоторые
мелкие исправления. Но что касается  крупных воров, взяточников, откупщиков,
пиявок, сосущих кровь общества,  то мы не видим, чтобы религия заставляла их
даже  в  минуту  смерти  возвратить  ограбленным  ими несчастным  богатство,
накопленное бесчестными  путями, грабежом и обманом в течение  всей жизни. В
таких случаях умирающий кающийся довольствуется обычно тем, что благочестиво
завещает  или   дарит   кое-что   церкви  или  странноприимным  домам  и  не
сомневается, что после этого его душа спасена. Священники умеют использовать
особенно последние минуты жизни грешников весьма выгодным для  себя образом.
Умирая,  христиане  доставляют  духовенству гораздо  больше  барыша,  чем  в
течение всей жизни, даже самой набожной.
     Но если исповедь дает обществу кое-какие незначительные частные выгоды,
то они  явно уравновешиваются общими  невыгодами,  дающими ясно  чувствовать
опасность  этого замечательного  обряда. Институт покаяния-опасное  орудие в
руках духовенства.  Здесь-то обладатели власти "связывать и разрешать" могут
сильно волновать умы кающихся. От них начинает зависеть покой семьи, ибо они
знают все  ее тайны. Здесь  духовник очень  часто совращает  кающуюся. Здесь
священник  подвергается  искушению  использовать  для  своей  выгоды  пороки
женщины,  над которой ее  откровенное  признание своих любовных дел дает ему
неограниченные  права.  Здесь-то мы  видим,  как  наставники  злоупотребляют
наивностью  наиболее набожных женщин и толкают  их  к  пороку  под предлогом
"мистической  набожности". Здесь состоящий в безбрачии  может найти утешение
от строгости целибата. Здесь ловкий  монах  добивается лишения родственников
наследства  в пользу своего  монастыря.  Здесь  лукавый поп может  разжигать
святую  ярость,  затевать  заговоры, ударять  в набат  к бунту, точить  ножи
фанатизма, уничтожать врагов своей партии, вызывать подражания примеру Аода,
потрясать  государство. Словом, история  учит нас, что именно в исповедальне
были задуманы величайшие преступления.
     Формулируя свои  представления об исповеди, мы  скажем  вместе  с одним
просвещенным человеком,  что  "исповедь,  может  быть,  и хорошая  вещь,  но
отпущение  - вещь  очень плохая".  Или лучше:  многочисленные невыгоды этого
обряда  бесконечно  перевешивают незначительные  выгоды,  какие  он в редких
случаях может дать.
     Конечно,  мы  не можем сомневаться, что этот благочестивый обряд, как и
все  хитро  придуманные  римской церковью  догмы  и  обряды,  очень  выгоден
духовенству и был  для него неистощимым источником власти  и богатства. Если
исходить  из  интересов этого  сословия,  мы признаем  все эти  установления
мудрыми, удивительными, глубокими. С самого основания христианства его вожди
и пастыри,  как мы могли в этом убедиться, трудились  на пользу себе самим с
успехом,  который казался бы действительно чудом, если бы  не знать, до чего
может дойти легковерие народов и их склонность к суеверию.
     Одна и та  же  политика всегда руководила духовенством,  от  Моисея  до
наших дней. Мы видели, что основоположники христианской религии верно шли по
стопам иудейских жрецов и пророков. Целью и тех и других было господствовать
над умами и привольно  жить за счет тех, кому они проповедовали свое учение.
В  этом, очевидно, заключается план всех обманщиков,  использовавших во всех
странах имя божества для обмана людей.
     Апостолы и их ученики, вожаки зарождающегося движения, встретив  помехи
на   пути  к  выполнению   своих   задач,  применяли  все   средства,  чтобы
воздействовать на души и вербовать приверженцев. Сначала они демонстрировали
большую  кротость,  неистощимое  терпение   и   -   особенно  -   абсолютное
бескорыстие. Когда секта  окрепла,  епископы, преемники апостолов, приобрели
деспотическую власть над  верующими,  стали абсолютными господами над ними и
их   имуществом  и,  наконец,  возбудили  в  них   достаточно   безрассудное
неистовство, благодаря которому те  предпочитали идти на пытки и смерть, чем
отказаться от удивительного учения, которое они получали от своих учителей.
     Мы показали, какими средствами пользовались эти святые политики,  чтобы
оторвать  своих  слушателей  от земли и привязать  их исключительно к  своим
духовным вождям.  Мы видели, что мрачные  представления  о конце  света были
очень пригодны,  чтобы  вызвать всеобщее отрешение  от  дел  земных,  и  что
христианские  пастыри  с успехом использовали эти представления, чтобы стать
собственниками и распорядителями благ, к которым они сумели внушить верующим
презрение.  Мы  отметили,  что  с  самого  начала  существования  церкви  ее
служители внушали своим  приверженцам самое высокое мнение о своих особах, о
непогрешимости их знаний и божественном авторитете.
     Вся  религиозная  система христиан от ее возникновения  до  наших  дней
имела целью, как мы это  показали, возвышение духовенства  и унижение мирян.
При  помощи  веры,  необходимость   которой   служители  церкви   настойчиво
проповедовали, народы  застыли в своем первоначальном  невежестве,  в вечном
детстве, и это  заставило их  оставаться  под  опекой своих  наставников.  И
короли и их  подданные в  одинаковой степени не  в силах  были поднять  свои
веки,  отягощенные  верой,  и  все  время  только тем  и  заняты были, чтобы
трудиться ради величия и богатства церкви и поддерживать ее власть.
     Служители церкви в каждый век  изобретали  разные догмы, создавали себе
новые  права,  придумывали  обряды,  дававшие  повод  взимать новую  дань  с
народов. Никто не смел сомневаться в законности их прав, вожди указывали  на
божественный  источник  их   или   они  ухитрялись   найти   их   официально
установленными в священном писании. Королям и народам приходилось склоняться
под небесным  игом  этих толкователей  воли всевышнего.  Короли  становились
исполнителями  их  решений,  мстителями  за  их обиды,  преследователями  их
врагов. Если  короли  отказывались угождать  их святой  воле,  их  об®являли
тиранами и  лишали власти,  которой духовенство  признавало их недостойными,
раз  оно  не  могло  извлечь  из  нее  пользу.  Нравственность  этих  людей,
почерпнутая из двусмысленных изречений Библии, была всегда неустойчива и тем
самым  подчинена  всегда  политическим  целям тех,  кто  выступает от  имени
божества. Религиозная система поработила королей, заключила народы  в оковы,
осудила  разум, отменила науку, задушила искусства и промышленность, сделала
нравственность   сомнительной.   А   богословы   добились  того,  что  стали
царствовать над миром, который они покрыли густым мраком.
        ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
     При свете слабого мерцания начинающей восходить истины поймем, наконец,
нелепость химер  и сказок, которыми пользовались в  течение множества веков,
чтобы увековечить  детство человеческого рода. Пусть пробудится ум человека.
Пусть он станет сильным и мужественным и устыдится тех ловушек, в которые он
попадал по  своему  легковерию.  Пусть  те,  на  кого  возложена  забота  об
управлении народами, поймут всю опасность этих негодных лекарств, которые до
сих пор безрезультатно шарлатаны применяли для исцеления человечества от зла
и  которые множество раз повергали  его в  ужаснейшие  потрясения. Примем по
крайней мере  кое-какие меры предосторо