есами - эти чудеса не внушили  доверия к себе. Напрасно он пытался
основывать  свои  права  на  признанных  его  согражданами  пророчествах-они
отвергли  реформы и новое учение, которое он принес, увидели в нем обманщика
и осудили его на  смерть". Так  же  отнеслись они и к  апостолам.  И их  они
рассматривали тоже в качестве обманщиков. "Его (Иисуса.-Ред.) апостолы имели
у евреев немногим больше успеха, чем их учитель. Тщетно они проповедовали  и
творили  чудеса,  тщетно они цитировали и толковали  тексты  Ветхого завета,
доказывая, что в них ясно, хоть и иносказательно, говорится об их мессии они
сумели   найти   среди  евреев   лишь  очень  небольшое   число  прозелитов.
Приведенные, наконец, в отчаяние упрямством своих сограждан,  они обратились
к  язычникам, которым возвестили евангелие, то есть реформированный  Иисусом
иудаизм".
     Несмотря на все остроумие, это об®яснение в научном отношении оставляет
желать много лучшего.  Гольбах, как это читатель видит  в  ряде мест  книги,
совершенно не способен  правильно, об®ективно об®яснить  социальную сущность
иудаизма и причины гонений "а еврейский народ. Здесь многое у Гольбаха имеет
характер суб®ективных оценок или некритического  восприятия господствовавших
в то время взглядов на особенности психологического склада и религии евреев.
В  наше  время  для  советского  читателя  эти  оценки  Гольбаха  совершенно
неприемлемы.  Рассуждения  Гольбаха  о  еврейском  народе  определяются  его
идеалистическим пониманием истории, а не какой-либо национальной ненавистью.
В  них  на  первое  место выступает ненависть к религии  как  якобы  главной
причине  бедствии   и   самого  еврейского  народа  и  всего  мира  в  эпоху
христианства.  К  этому  примешивается неосознанная еще  враждебность  чисто
классового  характера. Французская  буржуазия видела  в богатых голландских,
нидерландских  и  других буржуа-евреях весьма опасных соперников. Гольбах не
видел, что еврейский народ первый век нашей  эры не представлял собой единой
массы и распадался на борющиеся друг с другом общественные классы.
     Не  видел   Гольбах  и  того,  что  различные  классы  Римской  империи
по-разному относились к пропаганде  христианства. Он  не понимал  социальных
причин, вызвавших к жизни христианство. Христианство, как  и иудаизм, было в
его глазах лишь  заблуждением  человеческого ума и результатом злонамеренной
деятельности  обманщиков. В этом проявилась  историческая ограниченность его
взгляда на происхождение христианства, его односторонность и неполнота.
     П. Гольбах, как и все французские  просветители восемнадцатого века, не
ставил  вопрос  о  происхождении  христианства  в связь с теми  огромными  и
противоречивыми социально-экономическими процессами,  которые происходили  в
Римской  империи времен Помпея  и Цезаря.  Он  не знал  этнического  состава
первых христианских  общин, да я не стремился его выяснить. Все это наложило
определенную печать.  Но его рассуждения о происхождении  христианства  и на
взаимоотношения христианства с иудаизмом. Он оперировал только теми фактами,
которые  давало  само  христианское  "священное"  писание,  истолковывая  их
по-новому,  но не обогащая  общей картины. Для  писателя восемнадцатого века
все это естественно. Это не было личной виной Гольбаха. При тогдашнем уровне
исторической науки иной подход к этой проблеме был невозможен.
     Современный читатель  легко восполнит  этот  недостаток  вводной  части
"Галереи  святых",  обратившись  к  соответствующей исторической литературе.
Небольшая  книга Ф. Энгельса "Бруно Бауэр и раннее христианство" даст полное
представление  о том, чем надо дополнить историческую  концепцию Гольбаха  в
той   части,  которая  касается  происхождения  и  сущности  первоначального
христианства.  При  этом  надо  помнить, что  великой  заслугой  Гольбаха, и
Гельвеция  была  попытка  рассматривать ход истории в  свете  удовлетворения
насущных   потребностей  человека.  Их  теория  происхождения   христианства
являлась   конкретным   приложением   их   принципов   об®яснения   истории:
общественная жизнь ими рассматривалась как  отношения  взаимной эксплуатации
людей. Они стремились "уяснить общение людей из их материальных потребностей
и способов их удовлетворения".
     Как ни наивно было конкретное выражение этого стремления в приложении к
истории первоначального христианства, оно  все  же  являлось  огромным шагом
вперед  в  деле  подготовки  научного  об®яснения  исторического процесса  в
противовес  господствовавшему  тогда  церковно-христианскому воззрению.  Нет
ничего удивительного  в том, что Гольбах в своих антирелигиозных  сочинениях
выдвинул на  первый план моральное содержание теории эксплуатации.  Это было
продиктовано  особенностью  рассматривавшихся им  общественных отношений.  В
"Галерее  святых"  ему  надо  было показать  несостоятельность  христианской
морали и ее действительное  земное содержание. И он сделал это так, как ему,
философу-материалисту, казалось нужным сделать это, не отступая от  основных
начал своей философии.
     Религия неотделима от лицемерия.  Она прикрывает благовидной внешностью
самые низменные побуждения и самые грязные дела. Пытаясь согласовать историю
святых  с  характеристиками бога  как самого благого  и  самого совершенного
существа,  христианство  "допускает,  что  это  столь  совершенное  существо
разжигает  и  одобряет  самые  ярые  страсти,  приветствует  совершаемые его
любимцами  убийства и жестокости, освящает гнев,  ненависть,  узурпацию. Под
покровом  имени  бога все это  превращается  в  добродетель. Благодаря этому
грозному   имени  честолюбие,   жестокость,   самая   бесчеловечная   ярость
превращаются   в   святое  рвение;   слепой  фанатизм,  видения,   безумие-в
божественное   внушение  или  высокую   мудрость;   шарлатанство,   обман  и
мошенничество сходят  за чудеса или за несомненные  проявления всемогущества
всевышнего; человеконенавистничество, жестокость по отношению к самому себе,
бесполезность  рассматриваются  как  совершенство;  упрямство,  бунт,  мятеж
получают название героизма, стойкости и пылкой веры. Одним словом, все самым
причудливым образом перевернуто: безумие становится похвальным, бесплодность
-  достойной  награды, бешенство  превращается  в  добродетель.  Ведь именно
такого сорта  те добродетели, какие мы встретим у большинства святых Ветхого
и Нового заветов".
     Все это, по мнению Гольбаха, направлено на защиту интересов духовенства
и  церкви  как  большой социальной  организации.  Хотя  он  и  преувеличивал
значение сознательной деятельности  и  обмана,  но в основном был несомненно
прав.  Здесь  он  приближался   к  пониманию  классовой  природы  религии  и
деятельности духовенства.
     Вторая  часть "Галереи  святых" посвящена  характеристике  новозаветных
святых. Прежде всего Гольбах исследует  поведение самого Иисуса за время его
земной жизни и находит его весьма противоречивым и далеко не всегда разумным
и соответствующим представлению о его исключительной человечности и доброте.
Так, он  оказывается не очень почтительным  к своей  матери и своему земному
отцу, забыв заповедь "чти отца своего и матерь свою". "Чудо", совершенное им
в  стране Гадаринской,  когда он,  изгнав легион  бесов  из тела одержимого,
приказал им войти в свиней, бросившихся после этого  с крутизны  и погибших,
Гольбах правильно счел смешным и наивным.
     Странно  и  подозрительно поведение  Иисуса до  его  смерти,  когда  он
окружал себя самыми сомнительными и недостойными людьми, извинить которых за
их  грязные дела невозможно. "За ним тянется  свита из  падших женщин, вроде
куртизанки  Магдалины,  разбогатевшей  от торговли  своими  прелестями,  или
Иоанны,  прелюбодейной жены  Кузы, которая,  говорят, обокрала своего  мужа,
прежде чем  бросила его ради  мессии.  Надо полагать,  что такое общество не
должно  было  расположить  честных  людей  в   пользу   мессии".  Иисус  как
проповедник  "ставил  себе  целью разобщить своих  слушателей,  заставить их
порвать священнейшие  узы,  чтобы  привязать их исключительно к себе". Он не
гнушался  провозглашать, что принес "не мир,  но меч", что "пришел разделить
человека с отцом его и дочь с матерью ее и невестку с свекровью ее".
     Под этим  углом зрения  Гольбах  рассматривает  всю  легенду о Христе и
апостолах,  их  моральном облике  и  поведении,  подробно останавливаясь  на
истории отдельных догматов и канонов христианства, таких, как божественность
Иисуса  Христа и  девы  Марии, догматы  о  непорочном  зачатии,  воскресении
Христа, пресуществлении и т.  п. Вокруг этих догматов с самого возникновения
христианства ведется  нескончаемая  борьба  многочисленных  ересей  и  сект,
которые  в  этой борьбе друг  против друга  все  ссылаются  на одно и то  же
"священное" писание. Не кончилась эта борьба и в наше время. Напротив, число
сект со времени Гольбаха намного увеличилось.
     Разоблачения Гольбахом христианской морали в "Галерее  святых" принесли
огромную пользу атеистической мысли. Идя к коммунизму, мы должны  избавиться
от  предрассудков  прошлого  и  в  особенности  от  остатков  двусмысленной,
лицемерной морали, которую проповедует религия во всех ее разновидностях. На
нашем  знамени-коммунистический  кодекс  морали.   И  чем  лучше   мы  будем
разоблачать религиозную мораль, используя в том  числе и талантливую, живую,
остроумную критику этой  морали Гольбахом, тем быстрее  этот великий  кодекс
станет достоянием широких масс народа.