рные  не  могут  иметь
истинных  мучеников,   что  эта   важная   привилегия   принадлежит   только
ортодоксальной  церкви.  Но  что такое  ортодоксальная  церковь?  Когда  она
преследует  или вырезывает  людей,  упорствующих  в  своих  верованиях,  она
утверждает,  что   не  создает  мучеников,  а  лишь  справедливо  наказывает
мятежников, выступающих против церкви.  А вот если бунтовщики, принадлежащие
к   ортодоксальной   церкви,   понесли  наказание   за  преступление,   этих
преступников  причисляют к  исповедникам  или мученикам. Мартиролог  римской
церкви  наполнен  именами  многих полезных для нее фанатиков,  которые  были
вполне  справедливо  наказаны  за свои  безумные  действия. Мы находим  там,
например,  имя  святого Фомы Кентерберийского,  погибшего во время открытого
восстания против законов  своей  страны. Иезуиты включили в  число мучеников
всех  своих собратьев-смутьянов, убитых в Японии, в  Индии или  казненных  в
Европе за ужасные преступления.
     Несколько мучеников этого рода мы находим и  в древних мартирологах. Мы
встречали  там среди  прочих  имя святого  Федора, солдата,  который  сжег в
Амасии храм Кибелы и  немедленно донес судьям о своем подвиге, не  дожидаясь
даже, чтоб  его  стали допрашивать. Несмотря на вышеупомянутые постановления
соборов,  церковь  еще  и  теперь  считает  мучениками  и  отмечает  в своем
календаре  таких  людей,  которые  лишили  себя  жизни, чтобы  уклониться от
жестокого обращения  гонителей.  К  их  числу  относятся святая Пелагея и ее
мать, которые бросились обе с крыши  дома. Святая Аполлония сама бросилась в
огонь. Святая  Евлалия,  двенадцати лет  от роду, вопреки увещаниям  матери,
покинула  дом  свой  и  стала  порицать  судью  за  идолопоклонство.  В  его
присутствии она бросила на землю его идолов. Судья из жалости к ее молодости
пытался образумить ее. Но она своими дерзкими выходками вынудила его осудить
ее  на смерть. Знаменитый  Бароний очень смущен  такого рода  фактами  и  не
знает, что сказать на  это (quid ad haec dicamus noil habemus),  но он ловко
вывертывается, приводя цитату из  святого Амвросия, указавшего, что бога  не
может  оскорбить наша  смерть,  если  мы к  ней  прибегаем как  к  целебному
средству   De   Virginitate.   Такой  сентенцией   можно   оправдать   любое
самоубийство.
     Впрочем,  даже  по признанию  самих христианских  богословов,  мученики
проявляли  рвение  отнюдь не  сознательно.  Святой  Киприан порицает  многих
исповедников и мучеников за гордость, чванство, дурной нрав  и, особенно, за
невежество в  писании.  В 27-м послании он, говоря  об  исповеднике по имени
Лукиан,   пишет:   "Наш   брат  Лукиан,  тоже  числящийся  в   исповедниках,
обнаруживший  воистину  пламенную веру и  бестрепетное  мужество, но  весьма
нетвердый  в писании" и так далее. В  том же послании Киприан сообщает,  что
многие исповедники были до  такой  степени невежественны, что не в состоянии
были сами  писать  "удостоверения  о  воссоединении",  которые  они выдавали
отступникам.  Им  приходилось обращаться  к  более грамотным, чтобы  за  них
написали.  Кстати  сказать,  обычай выдавать  такие  удостоверения  очень не
нравился нашему святому епископу, так как от этого страдал его авторитет.
     Далее, по всем данным, среди умерших за веру  было много таких, которые
не могли иметь  никакого представления о религии, за которую умирали. Какие,
в самом деле, могли быть понятия о христианстве у  двенадцатилетних детей, у
молодых  девушек или  у всех тех, кто при виде стойкости христиан под пыткой
сразу  обращался  в  христианство, восклицал:  "Я  христианин"  и немедленно
подвергался  казни? Нам,  пожалуй,  укажут, что  благодать чудесным  образом
осеняла этих  людей,  и  они  вмиг оказывались  просвещенными.  Но  тогда мы
спросим,  почему же  бог, вместо  того  чтобы  допустить  жестокие  убийства
стольких  верных  служителей,  не  ниспосылал лучше  достаточное  количество
благодати, чтобы  обратить  и гонителей, и судей, и народ, видевший  все эти
ужасные казни и столько чудес, о которых повествуют жития мучеников?
     Чудеса,  которых  полны  жития мучеников, покажутся  довольно  нелепыми
тому,  кто  захочет над  ними  пораздумать. Если  верить  дошедшему  до  нас
рассказу смирнской, церкви о смерти святого  Поликарпа, епископа смирнского,
его  приговорили к сожжению, но благодаря великому  чуду  пламя не коснулось
его,  а образовало  вокруг него как бы свод, под  которым  мученик оставался
нетронутым. Однако удар  меча умертвил святого. Бог, оградивший его от огня,
не  захотел  оградить  его  от  меча.  С другой  стороны,  зрители-язычники,
присутствуя  при  смерти  мучеников  и  сопровождавших  ее  чудесах, вопреки
склонности всех народов  на земле поддаваться всему  необычайному, нисколько
не бывали  тронуты всем  этим. Напротив, их жестокость возрастала, и  они не
обращались  в  новую  веру. Отсюда приходится заключить, что  чудеса  видели
только  христиане,  которые  и  засвидетельствовали их. Очевидно, что  самым
невыполнимым  чудом  для  христианского  бога  было суметь  убедить народы в
достоверности тех чудес, которые он совершал ради своих посланцев и святых.
     Нам  на  это, по всей  вероятности, возразят,  что  самым поразительным
чудом,   в  котором  проявляется   могущество  божие,  является  самый  факт
утверждения   христианской   религии,  здание  которой,  скрепленное  кровью
мучеников, воздвигнуто среди бушующего моря гонений.  Нам будут в напыщенных
фразах твердить, что христианская вера вышла победительницей  из всех боев с
врагами. Мы  на это ответим, что  многовековой опыт, в частности утверждение
христианства  и  безумства  мучеников,  показывает  не  силу  справедливого,
всемогущего   и  благодетельного  бога,   а  силу  обольщения,  фанатизма  и
убеждения. В  умелых  руках  эти  средства  могут  довести людей  до  такого
безумия, что они сами идут на смерть.
     Исступление, в котором человек готов презреть пытки и смерть, отнюдь не
доказывает,   что   данная   религия   проистекает    от   истинного   бога.
Обманщики-друиды  при  помощи  своего  учения  и  тех  похвал,  которые  они
расточали храбро сражавшимся воинам, внушили многим народам презрение и даже
стремление к смерти, так что люди даже боялись умереть у себя в постели. Эти
кельтские  жрецы,  которых наши попы об®являют обманщиками,  убеждали  своих
последователей, что посмертное  блаженство  уготовано  только для того,  кто
умирает с  оружием в  руках. Один, завоеватель, законодатель и  бог северных
народов,  до такой степени опьянил  их воинственным пылом, что они умирали с
радостью, в надежде обрести вечное  блаженство в обители бога. А разве мы не
видим,  как  одна  только  сила  убеждения  закаляет  дикарей, позволяет  им
презирать самые ужасные пытки, какие способна изобрести  человеческая злоба?
Наконец,  разве  убеждение  не  гонит   ежедневно  тысячи  солдат  на  явные
опасности, не заглушает ли в них боязнь позора страх перед болью и смертью?
     Средства,    используемые    языческими    жрецами    я   честолюбивыми
законодателями дли внушения мужества своим подданным, те же, что применяли и
христианские   богословы,  чтоб  одурманить  несчастных,   всецело   на  них
положившихся. Таким  образом,  мужество  мучеников,  являющееся,  по  словам
богословов,  доказательством  истинности  их учения,  в сущности, показывает
только,  к  каким  печальным  результатам  приводит исступление,  когда  оно
целиком  захватывает  человека, и на  какие низости способны плуты,  живущие
обманом.
     Умирая  за какое-нибудь  дело,  фанатик отнюдь не  доказывает  этим  ни
правоты  дела, ни  истинности своих  убеждений. Он доказывает только, что он
упорно отстаивает правоту своего дела или  что он сильно заинтересован в его
поддержке.  Другими словами, он  крепко держится своих  убеждений, поскольку
они полезны ему  самому или другим.  Да и, наконец,  независимо от того, что
мученик думает обо всем этом, он может просто ошибаться,  когда  соглашается
идти на жестокую смерть.
     Однако в  силу  предрассудка люди воображают,  будто истина  на стороне
того, кто имел  мужество отстаивать свои убеждения ценою жизни.  Люди обычно
склонны придавать большое значение силе духа и мужеству и  уважение, которое
питают к мужественным людям,  переносят на их убеждения.  А  ведь достаточно
слегка  поразмыслить,  чтобы  понять,  что  мужество  отнюдь  не  доказывает
правоты.  Трус  может  как  раз  возвещать  очень  полезные  об®ективно  или
суб®ективно  истины  но  страх смерти  заставляет  его  отказаться  от  них.
Напротив обманщик  может оказаться мужественным человеком тщеславие которого
заставит упорно, до смерти отстаивать свои мнения, ложность коих он сознает.
Фанатик находящийся во  власти  химер,  радостно встретит  пытки  и  смерть,
которым он из-за этих химер подвергается.
     Нам могут сказать,  что, во всяком случае, похвально умереть за правду,
поскольку  это  является средством  создавать ей  сторонников. Но истина  не
нуждается в мучениках. Сначала ее оспаривают, против нее борются, но в конце
концов она рано или  поздно утверждается в умах людей. Другое дело-ложь. Для
того  чтобы удержаться, она нуждается во  всяческих иллюзиях, в чудесах,  во
всевозможных предрассудках, без которых она не могла бы узурпировать власть,
принадлежащую истине. Только ложь нуждается в фокусах,  знамениях мучениках,
чудесах. Истине вся эта бутафория совершенно не нужна. Всякая пылкая страсть
порождает неистовство, и только неистовство  внушает презрение  к мучениям и
смерти. Сильная страсть к истине, несомненно, похвальная страсть,  поскольку
истина весьма полезна для рода человеческого. Но сам  по себе энтузиазм  еще
не доказывает, что мы имеем дело с истиной. Напротив, открытие истины обычно
является  плодом  мирного, спокойного  размышления,  не  способного увлечься
воображением.  А  неистовство  может  сделать  даже истину подозрительной  в
глазах здравомыслящих людей.
     Это не значит, что искренняя любовь к истине не сопровождается довольно
часто сильным энтузиазмом, весьма похвальным, поскольку он  служит для блага
людей.   Несомненно,   большой   энергией  должны  были  обладать  те,   кто
осмеливались  прорвать  густую  завесу  предрассудков, постоянно  защищаемых
могущественными  негодяями.  Вследствие  козней  обманщиков  самые  полезные
истины всегда создавали величайшие опасности для  тех, кто имел  мужество их
провозглашать.  Мы должны поэтому чтить память  и не умалять заслуг  великих
людей,   смело   защищавших   дело   человечества.  Мы   должны   оплакивать
многочисленные жертвы ханжества. Но не в мужестве апостолов истины мы должны
видеть доказательство того, что они открыли истину. Мы должны исследовать их
принципы хладнокровно,  не считаясь  с  тем, какие они имели последствия для
авторов.  Совершенно  очевидно, что  очень мужественный  человек часто может
рассуждать   очень  плохо,  а  человек   трусливый  может  рассуждать  очень
правильно.   Истины,   провозглашенные  Евклидом,  Декартом,  Галилеем   или
Ньютоном,  не  перестали бы быть истинами, даже если  бы эти великие люди не
имели мужества запечатлеть  их своей кровью. Если бы они ради спасения своей
жизни отреклись от них,  их открытия не стали бы от этого менее достоверными
или менее полезными.
     Число людей, умерших за полезную истину,  невелико, число  умерших ради
заблуждений и безумств  огромно.  На каждого философа,  подвергшегося гибели
или преследованиям за истины, выгодные роду человеческому, приходятся тысячи
людей, павших жертвой за ложь.
     Христианские богословы скажут, конечно, что их мученики  погибли именно
за полезную истину. Но  мы спросим их: разве эти набожные фанатики  обладали
знаниями  и разумом,  необходимыми для тщательного  исследования учения,  за
которое они умирали? Разве разум не был первой жертвой, которой требовали от
них главари и наставники? Разве мы не  видим,  что писания первых  христиан,
столь стремившихся к смерти за веру, проникнуты грубейшим  невежеством? Были
ли они свидетелями  тех  мнимых истин, которые  они утверждали на  земле? Не
были ли их верования основаны  на слепом доверии  к вождям?  Взвесили ли они
все основания  для доверия к  главарям, об®являвшим себя  боговдохновенными?
Видели  ли  они  чудеса, какие те совершали в  доказательство божественности
своей миссии,  и  удостоверились ли  в  них?  Убедились  ли они, что  вожаки
совершенно бескорыстно проповедовали учение, явно выгодное для их честолюбия
и необходимое  для их существования? Удостоверились ли они, что учители сами
были убеждены в истинах, которые они проповедовали другим?
     А если даже допустить, что  вожаки были людьми добросовестными, то были
ли их сторонники,  готовые умереть  за  их  учение, способны судить, в какой
мере  их  вожаки  были  людьми  просвещенными,  бесстрастными,  далекими  от
фанатизма,  не  способными обманываться насчет вещей,  в которых замешаны их
кровные интересы?
     Не   похоже,  чтобы  мученики   обладали   хладнокровием,  знаниями   и
проницательностью,  необходимыми для  такого  рода  проверки. Преисполненные
веры, они не  могли и не  хотели путем размышлений или рассуждений проверить
то учение, которое им подносили главари. -
     Остается еще  решить вопрос  о том,  было ли  это  учение истинным  или
ложным. Об этом можно судить по пользе и выгоде, которую  оно доставило роду
человеческому, по  тому,  в какой мере  оно согласуется  с представлениями о
божестве, со здравой моралью  и интересами общества. Боимся, что если с этой
меркой подойти к учению, ради которого множество мучеников  пошло на смерть,
мы найдем,  что оно не согласуется с обычным понятием о мудром, справедливом
и  благом  боге,  противно природе  человека,  стремящейся к самосохранению,
решительно  противоречит  общественному благу, которое оно  с самого  начала
своего  существования  нарушает,  враждебно  благополучию  отдельных  людей,
которых это учение заставляет порывать самые приятные узы и идти на смерть.
     Наконец, мы увидим, что христианская религия, сумевшая до такой степени
ослепить людей, что  они  становились  мучениками,  была  полезна только для
нескольких попов,  заинтересованных в  том, чтобы  создавать  себе пламенных
сторонников,  но не  для общества,  которое требует  от  граждан активности,
трудолюбия,  рассудительности.  Фанатик не может  быть  полезным и спокойным
гражданином.  Человек,  вменяющий себе  в заслугу  презрение  к страданиям и
смерти  за  свои  убеждения,  начинает  считать себя  по  совести  обязанным
заставлять других примкнуть к тем взглядам, за которые он сам готов умереть.
Дайте  мученику власть, он  станет палачом.  У кого  хватает слепого рвения,
чтобы жертвовать собой, когда он слаб, тот не  задумается  принести в жертву
других, когда сила будет на его стороне.
     Так  оно  и  случилось  с христианством. Как  только его вожди получили
власть,  они начали  преследовать  друг  друга  и с  величайшей  жестокостью
отстаивать свои богословские  взгляды. Религиозное  рвение послужило, как мы
увидим  вскоре,  поводом  для  всех преступлений  христианских  епископов  и
священников.  Оно  помогало  им убивать  своих  братьев. Благодаря стараниям
богословов  мы постоянно видим в христианской среде гонителей  и  мучеников,
показывающих лишь, до чего доходит злоба людей, если ей предоставить волю, и
какое безумие внушает фанатизм своим жертвам.  Христианство  во все  времена
выдвигало лишь палачей, обагренных  кровью  своих братьев, и глупые  жертвы,
готовые пролить свою кровь,  поскольку им не дано было возможности проливать
чужую кровь.

     Глава четвертая.
        МУЖИ АПОСТОЛЬСКИЕ И ЦЕРКОВНЫЕ УЧИТЕЛИ В ЭПОХУ ЯЗЫЧЕСТВА.
     В  предыдущих двух  главах  мы  познакомились с духом  основоположников
христианства  и  с  теми  интересами,  которые  вдохновляли их.  Мы не  были
восхищены  их образованностью.  Нас  не  пленило их  поведение. Нисколько не
лучше были сменившие их церковники.
     Напрасно мы стали  бы искать  у первых  отцов  церкви  последовательную
систему, ясные идеи, точные понятия, здравые  рассуждения,  здоровую мораль.
Их  творения  представляют собой  напыщенный  вздор,  бесконечные аллегории,
непроницаемую тьму, необ®яснимые загадки. На каждой странице они преподносят
читателям мрачные картины  конца света, проповедуют  отказ от всего земного,
мнимое пришествие Иисуса Христа и  радости царства его. Они постоянно заняты
подготовкой своих последователей к  мученичеству,  разжиганием их фанатизма,
для того  чтобы  они  шли  на смерть.  Из  действительных  добродетелей  они
рекомендуют  лишь терпение, которое  при  тогдашней  слабости  зарождающейся
только секты  было  для  них необходимо; они  рекомендуют также  единение  и
согласие,  без коих организация не могла бы долго существовать. Особенно они
настаивают  на  милостыне,  которая, как мы выше указали, была очень выгодна
духовенству. Но добродетель на которую они больше всего напирают,-это  вера.
Она  является  основой  духовной власти  столпов  христианства.  Этим  духом
проникнуты произведения всех "мужей апостольских", названных так потому, что
их воспитали апостолы, уроки которых они восприняли.
     К  этим мужам  апостольским относится,  между  прочим,  святой Климент,
епископ римский, которого считают учеником святого Павла. Для доказательства
воскресения  Христа  он  ссылается  на пример  феникса-сказочной  птицы, про
которую  рассказывают,  что  она  возрождается из пепла. Он, таким  образом,
использует  египетскую  сказку,  чтоб  доказать  достоверность  христианской
сказки.  Но  наши богословы  не  стесняются  в  средствах, когда им  хочется
что-нибудь доказать.
     Произведения,  приписываемые  святому  Ерму, представляют  собой  роман
вроде  Апокалипсиса.  Как и Апокалипсис, творения  Ерма  наполнены  скучными
видениями,  которыми  автор,  по-видимому, хочет  разжечь фанатизм христиан,
дать им силу устоять против жестоких гонений, которые бог уготовил им, чтобы
их испытать.
     Тот  же тон, такого же рода  увещания мы  находим  в Посланиях  святого
Игнатия, епископа антиохийского и мученика, о котором мы уже говорили. В них
он рассказывает о своих страданиях за веру и все время говорит о себе самом.
Он ловко хлопочет  о пожертвованиях, рисуя верующим  жадность стерегущих его
солдат.  Он  не забывает пропагандировать  величие  епископата,  беседует  с
читателями о славе мучеников и о своем пламенном желании  быть  растерзанным
зверями, или,  как он выражается, быть смолотым их зубами, чтобы стать пищей
Иисуса  Христа. Этот святой запрещает верующим предпринимать  что бы  то  ни
было без  участия епископа, будь то обручение, свадьба или  молитва, ибо, по
его мнению, епископ - видимый бог  христиан  и для спасения необходимо  быть
связанным с ним, как сын с отцом. (Смотри Послания святого Игнатия.)
     Святой Ириней, епископ лионский и  мученик, получил все  свои знания от
святого Поликарпа, епископа смирнского, и  святого  Папия, которого  историк
Евсевий  называет  человеком  весьма  ограниченного   ума   и  исключительно
легковерным. Действительно,  в своих  творениях  святой  Ириней обнаруживает
легковерие,  достойное   такого   учителя.  Святой   епископ,   по-видимому,
принадлежал по своим убеждениям к хилиастам, то есть тем, кто утверждал, что
Иисус  Христос  тысячу лет  будет  царствовать  на земле  и  утвердит на ней
материальное,  светское  царство.   Взгляд  этот  был  впоследствии  осужден
церковью, как еретический. Церковь в конце концов поняла, что глупо было  бы
рассчитывать на это воображаемое царство. Святой Иероним находит этот взгляд
настолько  богопротивным,  что, по  его  словам,  его  могли  усвоить только
"эпикурейские  свиньи".  Однако наш святой епископ, воспринявший свое учение
от двух  учеников  евангелиста  Иоанна, не  предвидел,  что  станет  некогда
еретико