оих писаниях он не знает меры в
нападках  на врагов. Прямо поражаешься, когда читаешь оскорбления,  которыми
он  осыпает своего  государя  Константина, преувеличивая его  преступления и
наделяя его прозвищем антихриста. Не знаешь, чему больше удивляться-дерзости
гонимого или терпению гонителя,  который  ведь мог сурово  наказать человека
божьего за его пылкость. Характерно письмо святого Афанасия к отшельникам. В
этом  послании  он ведет  такие  речи, как и все богословы, когда  они  не у
власти,- он хвалит  терпение и  говорит,  что  церковь ни на кого не  должна
действовать принуждением.
     Священный  гнев  Афанасия  нашел подражателей  у  ряда  других  святых,
принадлежавших к его  группировке и ставших впоследствии ортодоксами. Святой
Иларий,  епископ  г.  Пуатье, писал  против  того  же  Константина  в  очень
оскорбительном тоне,  щедро наделяя  его эпитетами  "антихрист"  и  "тиран".
Правда, это было, говорят, уже после смерти Константина.
     Святой  Афанасий  сохранил   нам  житие  святого  Антония,   основателя
монашества в Египте.  В  его рассказах  мы находим бабьи сказки,  от которых
покраснел бы самый беззастенчивый обманщик. Между прочим, он приводит беседу
Антония с сатиром или фавном, который просил молиться за  него и заявил, что
верует в Иисуса  Христа.  Святому Антонию  и  святому  Иерониму  мы  обязаны
сказкой о вороне,  который регулярно  приносил  первому  отшельнику, святому
Павлу,  по полхлеба и был настолько  внимателен, что удвоил свое приношение,
когда  к отшельнику пришел в гости святой  Антоний.  По-видимому, величайшие
святые врали без всякого стеснения, когда они думали,  что их  сказки делают
честь религии.
     Святые учители церкви, стоявшие обычно  во  главе той или иной  партии,
были люди  беспокойного,  буйного  нрава,  настоящие задиры,  которые своими
теориями  и бреднями вызывали величайшее смятение  в  церкви  и государстве.
Именно эти таланты и прославили их.
     Лишнее доказательство мы  имеем  в  лице  святого  Иоанна,  прозванного
Златоустом за  красноречие,  которое христиане того  времени находили  в его
писаниях  (они, впрочем, плохие  судьи в этом вопросе). Как бы  то  ни было,
этот  великий человек в молодости отдался изучению риторики под руководством
софиста Либания и готовился к карьере адвоката. Но еще в очень юном возрасте
он переменил свое решение и избрал церковное  поприще, где  лица,  в которых
предполагали  какие-либо  таланты,  могли  сделать карьеру. Но  наш  святой,
отличавшийся,  по-видимому, суровым  и  весьма  меланхолическим  характером,
принял  решение  совсем удалиться от света  и  уединиться  в пустыне. Однако
просьбы и слезы матери заставили его, по выражению Байе,  "на время уступить
любви  и естественной  преданности". Но вскоре жажда  единения с богом, или,
если   хотите,  его   желчность,   одержала   в   нем  верх   над   сыновней
почтительностью.  Он  удалился  в горы,  где жил  сначала  под  руководством
некоего  отшельника,  затем  окончательно  отказался  от   общества  и  стал
заниматься умерщвлением плоти, что вряд ли могло смягчить его озлобленность.
Через  шесть  лет  его  здоровье  окончательно расстроилось  от образа жизни
фанатика, и  ему  пришлось  вернуться  в  свет,  где  он  с  пользой  служил
антиохийской  церкви.  Слава о нем разошлась  далеко,  и  император  Аркадий
поставил его  на  епископскую кафедру в Константинополе. На  этом выдающемся
посту он сохранил угрюмый и суровый характер отшельника. Он, конечно, не был
расположен мириться  с нравами, царившими  при дворе. Он  обрушился со  всем
пылом против знати и считал себя  по совести обязанным  никого  не щадить. В
своем усердии он зашел так далеко, что  стал публично оскорблять императрицу
Евдоксию. По крайней мере, она находила прямые намеки на  себя в его гневных
речах.  Такого  рода поведение неминуемо создало ему могущественных  врагов.
Они  принимали  все  меры, чтобы  погубить  человека,  топтавшего  все,  что
пользовалось уважением людей. С другой стороны, надо было  подходить к этому
прелату с опаской, так  как его строгий  нрав  и его обличения знати создали
ему  огромную   популярность  в  народе.  Поэтому  против  него  постарались
воздвигнуть  врагов в его собственном стане. Весьма  активного противника он
имел  в  лице Феофила, патриарха  александрийского,  который  при  поддержке
нескольких епископов, своих сторонников, низложил на соборе Иоанна.
     Да  и вообще  наш  святой  своим начальническим поведением создал  себе
врагов внутри церкви. Он  самовольно  низложил множество  епископов и вообще
действовал на Востоке  деспотически, что, конечно, не могло привлечь к  нему
симпатии собратьев. Низложение Златоуста вызвало раскол в церкви и серьезный
бунт  в  Константинополе.  Пришлось  тайком  удалить его в изгнание.  Но тут
неожиданную помощь святому принесло весьма кстати случившееся землетрясение.
Сторонники   Златоуста   приписали   это   естественное  происшествие  гневу
небесному, сама Евдоксия этому поверила. Во  всяком случае,  она  испугалась
ярости  народа,  по  ее  просьбе  прелат  был  возвращен  и восстановлен  на
епископской кафедре.
     Но святые не поддаются исправлению. Преследования  делают их еще  более
дерзкими,  гордыми  и  упрямыми.  Наш  святой  епископ  вновь  поссорился  с
императрицей и двором, он по-прежнему не щадил их и находил для себя  особое
удовольствие в оскорблении их гордости. Императрица при помощи Феофила и его
сторонников вновь добилась низложения этого витии и  его ссылки  в Кукузу, в
Армении.  Чернь,  раздраженная  наказанием  епископа,  взбунтовалась  против
императора Аркадий  со своей стороны послал солдат на подавление мятежа, что
привело к большому кровопролитию. Однако народ продолжал противиться от®езду
епископа, и его пришлось посадить на корабль  тайком.  Но  в следующую  ночь
были подожжены  церковь и сенат в Константинополе, и  в этом усмотрели явное
знамение  божественного гнева. Бог в самом  деле довольно часто мстит  таким
образом за своих служителей, когда на их стороне необузданная чернь.
     Между тем наказание святого произвело большой шум во всем мире. Римский
епископ  высказался  открыто  в  пользу  Златоуста  и  даже   потребовал  от
императора Гонория, царствовавшего на Западе, чтобы он вступился за гонимого
патриарха. Но  Аркадий, окруженный  врагами  прелата,  особенно  епископами,
которые, как  водится в церкви, с остервенением искали его гибели, не только
не согласился на его возвращение, но даже распорядился отправить его в самые
отдаленные  места  империи,  сослать  его  в такое место, где  бы он  не мог
интриговать и возбуждать умы своих сторонников.
     Распоряжение императора было выполнено столь добросовестно, что святой,
изнуренный усталостью, умер в пути. Таким образом, непреклонный учитель стал
мучеником своей желчности,  суровости  и  упрямства,  он пал жертвой  своего
дурного характера, который он сам считал проявлением великого рвения о славе
божьей. Но так как церковь в ее вечных  распрях с государями часто нуждается
в упрямых  фанатиках,  жертвующих собой ради нее,  она выдвигает Златоуста в
качестве совершенного образца твердости и мудрости.
     Если  поведение этого греческого отца церкви  не  вызывает  уважения  к
себе,  то не лучше обстоит дело  с  его нравственными  принципами. Их  можно
считать  почти  столь же  нелепыми, как и  его  поведение.  В  комментарии к
святому  Матфею,  который  некоторые  критики  считают  подделкой,  Златоуст
называет второй брак блудом. Но  при этом он говорит,  что с разрешения бога
это   преступление  становится  почетным  и  законным.  Принадлежит  ли  это
произведение  Златоусту или нет, во  всяком случае, он резко осуждает второй
брак и  в  сочинениях, которые единодушно приписываются ему. Да и вообще он,
как  и   многие  другие  отцы  церкви,  рассматривал  брак   как   состояние
несовершенства и полагал, что, если бы не грех Адама и Евы, соединение полов
могло бы совершаться без всякой чувственности.
     Не  менее враждебен был наш строгий  святой и  к торговле.  Он осуждает
занятие торговлей,  запрещение которой он находит в псалме  70. Торговец, по
его  мнению, никогда  не  может быть  угоден  богу;  христианину  не следует
заниматься торговыми  делами, а  если  он это  делает, его  надо  изгнать из
церкви. Далее, он считает отдачу денег в рост воровством.
     Гораздо менее  щепетильным он оказывается в более  важном пункте, когда
оправдывает поступок Авраама, предложившего Сарре выдать себя за его сестру.
Это, во-первых, было ложью или, по крайней  мере, заявлением, имевшим  целью
ввести в  обман египтян. Во-вторых, этим Авраам  вводил  жену и  египетского
царя в грех прелюбодеяния. А Златоуст хвалит Сарру за проявленную ею в  этом
деле уступчивость  и  геройское мужество,  с  каким  она  подверглась  риску
совершить прелюбодеяние.
     Все  же  в морали  этого  великого учителя встречается и кое-что  более
умное,  это  когда  он  прямо высказывается против гонений.  В  этом  пункте
Златоуст сходится  со всеми  учителями, которые сами подвергались  гонениям.
Принцип  веротерпимости  оспаривали   лишь  те,   которые  чувствовали  себя
достаточно сильными, чтобы дать другим испытать плоды их святого рвения.
     Святой Василий,  прозванный Великим, епископ кесарийский  в Каппадокии,
также  являет  пример  упорства  и  свирепости,  которые святоши  прикрывают
рвением. Император  Валент лично дважды приезжал  в Кесарию, чтобы вразумить
святого. Но святые упрямы и не желают идти на соглашение. Когда разгневанный
государь  готов  был уже  подписать приказ об изгнании Василия из  города, у
него заболел сын. Валент сейчас  же послал за прелатом, присутствие которого
якобы немедленно  исцелило сына. Но  так  как  отец окрестил сына  у  ариан,
святой немедленно лишил его  своего покровительства. Мальчик снова заболел и
умер. Это чудо  отнюдь  не свидетельствует  о духе  благотворения.  Остается
заподозрить  достоверность  чуда,  которое  не  могло  заставить  императора
отказаться от своих заблуждений, а ведь, казалось бы, такое чудо должно было
убедить его в могуществе и в правоверии святого.
     По всей видимости, Василий так  же мало умел быть преданным другом, как
и  угодливым  подданным  своего государя.  Святой  Григорий  Назианский, его
товарищ  по  занятиям  и  старинный  друг,  никогда  не  мог  примириться  с
бессердечностью Василия, который,  управляя пятьюдесятью епархиями,  не  дал
ему  ни одной, даже самой  маленькой. Отсюда видно, что,  во-первых,  святые
поступали  дурно  со  своими друзьями  и  что, во-вторых,  святые не  всегда
нечувствительны к своим земным интересам.
     Святой Василий считается учредителем монашеского ордена на Востоке, для
которого  он разработал  очень  строгий  устав.  Поразительно,  что  великий
богослов здесь открыто противоречит предписаниям  Иисуса Христа. В Евангелии
от Матфея (гл. 6, ст. 16-17) Иисус говорит: "Когда вы поститесь,  не  будьте
унылы, как лицемеры, которые принимают  на себя мрачные  лица... А ты, когда
постишься, помажь голову твою и умой лицо твое". Василий, напротив, требует,
чтобы "смирение монаха проявлялось и в его внешности, чтобы взор  у него был
грустный и опущенный  долу, голова непричесана, одежда грязная и небрежная".
Таким образом, святые присвоили  себе право  исправлять  предписания  своего
божественного  учителя. Как  и многие  другие  богословы,  Василий  осуждает
второй брак,  как блуд  и многоженство. Точно  так же  он порицает  законную
самозащиту, всякие  войны, процессы,  клятвы. Наконец, в  качестве заклятого
врага радости, он утверждает, что христианин не должен смеяться.
     Но не будем задерживаться на подобных пустяках. Перейдем к рассмотрению
святого, больше прославившегося рвением и преступлениями. Поговорим о святом
Кирилле,  патриархе  александрийском,  который  затмил  большинство прелатов
своего  времени гнусностями, в  которых он  повинен. Крупный  заговор возвел
этого  церковного   героя  на   престол  первосвященника   александрийского.
Уверенный  в  поддержке  своих сторонников, Кирилл  не ограничился  тем, что
распоряжался  духовными  делами   своей  епархии,  он  захотел  осуществлять
неограниченную  власть и  в делах  светских.  Первым шагом его было закрытие
церквей,  принадлежавших   раскольникам-новатианам.  Затем  он  завладел  их
священной  утварью  и  украшениями  церквей.  Наконец,  он  конфисковал  все
имущество их епископа Феопемпта. Сократ. История церкви. В  другом случае  в
наказание за незначительную обиду, нанесенную несколькими евреями одному  из
его  любимцев,  он собственной властью  изгнал из Александрии всех евреев  и
разрешил черни  разграбить  их  добро. В данном случае  святой прелат хотел,
надо полагать, вознаградить египтян за то,  что израильтяне некогда ограбили
их по приказу Моисея. Орест, префект города, был справедливо возмущен такими
действиями патриарха ужаснувшись при виде того, как город сразу обезлюдел по
прихоти попа. Он, доложил обо всем происшедшем императору.  Кирилл, со своей
стороны, по-видимому предупредил  императора.  Тем  временем,  неуверенный в
исходе дела, он счел нужным задобрить префекта который успел снискать любовь
народа. Но Орест, знавший, с кем имеет дело, отказался пойти на соглашение и
решил  дожидаться  решения  двора. Тем  временем  наш  святой,  оскорбленный
полученным отказом, решил отомстить.  Он вызвал из монастыря в Нитрии  около
пятисот  монахов,  которые оставили свое  уединение  и  направились в город.
Увидев префекта в его  колеснице яростные  монахи осыпали его оскорблениями,
кричали ему,  что он "нечестивец", "идолопоклонник", "язычник".  Напрасно он
протестовал,  ссылаясь на  то, что он крещен.  Один из монахов бросил в него
камнем и ранил в голову.
     В  то  же  время  телохранители  Ореста  покинули  его,  так  как  сами
испугались  бешенства  монахов. Видя  это  смятение,  народ  сбежался, чтобы
вырвать Ореста из  рук  взбесившихся святош. Лммония, нанесшего удар Оресту,
схватили  и  согласно  закону  покарали  смертью.  Префект  вскоре  известил
императора  об  этом новом инциденте.  Святой написал  ему со своей стороны.
Пока что он  распорядился  торжественно похоронить  тело  Аммония в  церкви,
уверяя, что его надо рассматривать как мученика, и произнес похвальное слово
в его честь, где восхвалял мужество, с каким тот защищал правду.
     Ярость Кирилла, однако, не улеглась и обрушилась еще раз на одну особу,
любимую  и уважаемую префектом. Речь  идет об  Ипатии, деве,  прославившейся
благодаря тем  блестящим похвалам, которыми писатели того времени единодушно
награждали  ее  добродетель,  знания  и  красоту.  Она была  дочерью  Теона,
руководителя  знаменитой в  древности  александрийской  школы.  Этот  ученый
сделал все возможное для воспитания дочери. Обнаружив у нее  способности, он
стал   преподавать  ей  самые  возвышенные   знания-геометрию,   астрономию,
философию.
     Прелестная девушка вполне оправдала старания отца, и  после  его смерти
ее  признали достойной занять место  отца  и поставили  во главе  знаменитой
школы. На этом посту она привлекла большое количество слушателей и учеников,
среди  которых был знаменитый  Синезий,  ставший, как  мы  увидим, епископом
Птолемаиды.  Синезий всегда  питал к  Ипатии  самую нежную привязанность, об
этом можно судить по сохранившимся его письмам.
     В Александрии  все  выражали свое  преклонение перед  Ипатией,  которую
называли красавицей-философом. Весь город единодушно приветствовал ее ученые
речи,  исходившие из  уст  грации. Ее безупречная нравственность  и  строгая
добродетель  вызывали  благоговение  у  людей,  которых  влюбленность  могла
толкнуть  на  легкомысленный  шаг.  Одним  словом,  эта  прелестная  женщина
пользовалась всеобщей любовью и уважением. В  частности,  ее  ценил  префект
Орест, который, зная ее образованность и прямоту, охотно совещался с нею  по
наиболее важным делам.
     Столько прекрасных качеств Ипатии не замедлили вызвать зависть в низкой
и  жестокой  душе Кирилла.  Этот  святой и сам  претендовал-без достаточного
основания-на  красноречие  и  знания. Его тщеславие доходило до того, что он
нанимал  клакеров,  чтобы  аплодировать   ему  при  публичных  выступлениях.
Говорят, что, проходя однажды мимо дома Ипатии, он почувствовал досаду, видя
ее  окруженной толпой  людей, явившихся  послушать ее, и с  этого момента он
замыслил ее гибель.
     Во всяком случае, связи Ореста с Ипатией было достаточно, чтобы сделать
прелестную девушку ненавистной патриарху и его  клиру. Ее заподозрили в том,
что  она  чинила  препятствия примирению Кирилла с  префектом.  В результате
несколько фанатиков, под предводительством чтеца по имени Петр, стали искать
случая  ее убить. Они  подстерегли  ее,  когда  она  возвращалась с  визита,
сорвали ее с носилок, втащили в  церковь,  раздели  донага  и  убили ударами
черепицы,  после  этого  они изрезали  ее  на куски  и окровавленные останки
отнесли в место, именуемое Кинарон, где святоши превратили их в пепел.
     Подобное преступление  казалось  бы невероятным,  если бы  оно не  было
засвидетельствовано  историками того времени. Сократ, правда, называет среди
убийц  только  чтеца Петра, но  Никифор Грегорас ясно говорит, что фанатики,
предводительствуемые Петром, были кирилловскими попами, ненавидевшими Ипатию
за влияние  которым она пользовалась  у  Ореста, и приписывавшими ей разлад,
существовавший между префектом и прелатом. Историк прибавляет,  что  бешеные
монахи для выполнения своего гнусного  заговора выбрали день  торжественного
поста.  Если  к этому присоединить,  что это ужасное  злодеяние  совершено в
церкви,  то можно себе представить, каковы были нравы древних  церковников и
какую мораль мог им проповедовать пастырь вроде Кирилла.
     Так  прекрасная, ученая, добродетельная Ипатия стала жертвой  бешенства
попа.
     Бесполезно  входить  в  рассуждения  о   поступке,   способном  вызвать
негодование у всякого человека, в котором набожность  не успела окончательно
заглушить голос природы. Удовлетворимся констатированием факта, что Кирилл и
его  сообщники  остались  безнаказанными.   Император   оказался  бессильным
наказать попа-убийцу и мятежника. А церковь не постыдилась причислить  этого
преступника к лику святых.
     Что  же   совершило   это   чудовище,  чтобы   заслужить   честь   быть
обожествленным? Он был очень ортодоксален, с обычной яростью боролся  против
взглядов  Нестория  и интригами  добился низложения этого патриарха, который
был  лучше  его.  Особенно  обессмертил  себя  святой  в  церковных  святцах
опровержением громовой речи Юлиана  против христиан. О ней нам известно лишь
то, что  Кириллу  угодно было из нее сохранить.  Он отвечает на  нее  весьма
слабо,  ограничиваясь  одной  лишь  декламацией. Речь  Юлиана  в  той части,
которая до нас  дошла,  представляет собой вечный памятник,  воздвигнутый на
посрамление религии и отвратительной морали христиан.
     Всякий здравомыслящий  человек или желающий открыть свои  глаза,  чтобы
видеть, без труда признает справедливость  обвинении  императора,  когда он,
обращаясь к фанатичным, яростным христианам, говорит им: узнайте, галилеяне,
насколько наши законы лучше ваших.
     Наши  законодатели и мудрецы предписывают  нам подражать по возможности
богам, они для этого  советуют нам созерцать и изучать природу вещей.  Такое
созерцание,   углубление  в  тайники  собственной   души,  дает  возможность
приобрести  добродетели,  приближающие  и в некотором  роде уподобляющие нас
богу.  А у  евреев  чему учит подражание богу? Оно учит предаваться  ярости,
жестокости, ненависти, ревности и пр.
     Далее Юлиан  сравнивает языческих  философов с  еврейскими  пророками и
мудрецами. Он сравнивает также счастье евреев, покровительствуемых  Иеговой,
со  счастьем  языческих  народов.  Затем,  упрекая христиан за же