не  могло
сломить  упорства  святого.  Раздраженный  его  несправедливостью  и  наглым
упрямством, король предложил ему  дать отчет в делах управления. Но Фома, по
примеру Дунстана,  отказался  повиноваться.  В  конце концов,  обвиненный  в
клятвопреступлении,  неповиновении и  оскорблении  величества,  он бежал  во
Францию, где король, рассчитывая  повредить этим Генриху, в своей неразумной
политике  предоставил   убежище  мятежнику,  действия  которого  затрагивали
интересы  всех  государей.  Однако  все  эти  недоразумения уладились.  Фома
вернулся в  свою  страну, но лишь  затем, чтобы вызвать  новые смуты. Гордый
покровительством папы помогавшего его недостойным мероприятиям, наш герои не
переставал  давать  чувствовать  королю   и  его  сторонникам   силу  своего
высокомерного  и  мятежного характера.  Раздраженный и  доведенный почти  до
отчаяния  наглостью  неблагодарного,  издевавшегося над  верховной  властью,
Генрих  в порыве несдержанности проговорился, до  какой степени этот фанатик
казался ему несносным. Некоторым  офицерам короля  только  того и надо было.
Думая,  что  они  угадали  намерение  своего  господина,  они  отправились в
Кентербери и убили ненавистного архиепископа, который на этом посту поставил
себе задачей  создавать смуты  в  государстве и причинять  огорчения королю.
Духовенство не преминуло увидеть в Фоме  мученика, мужественно отстаивавшего
свое дело. Через три  года после  смерти папа его канонизировал, основываясь
на слухах о  поразительных  чудесах, совершавшихся на его могиле.  Но всякий
здравомыслящий  человек будет  рассматривать  этого  недостойного  попа  как
бунтовщика,  заслужившего  свою   участь   и   ставшего   жертвой   вопиющей
несправедливости,   с  какой  он  поддерживал  права,  которые  узурпировало
развращенное   духовенство  и  которые   этот   честолюбивый  обманщик  имел
бесстыдство выдавать за права самого бога.
     Как  бы  то ни было,  королю  пришлось искупить тяжелым  и унизительным
покаянием  убийство  этого бунтовщика,  совершенное  без  его  распоряжения.
Римский  епископ,  который в эту эпоху невежества  пользовался с  позволения
государей  и   их  подданных  ужаснейшей   деспотической  властью  над  всем
христианским  миром,  вменил  убийство  Фомы в вину  Генриху  и заставил его
подвергнуться  публично бичеванию розгами  и принести  публичное покаяние на
могиле святого, который при жизни столь жестоко его оскорбил.
     Случай из более древней  истории Англии может нам  дать представление о
наглости  попов  и  низости  королей.  Когда  Вильгельм Завоеватель завладел
престолом, он был коронован Атольдом, архиепископом йоркским,  ввиду  отказа
архиепископа кентерберийского,  желавшего  остаться верным  своему  прежнему
господину. Угодливость йоркского прелата дала  ему большую  силу  при  дворе
нового  монарха;  но,  когда  последний  однажды  в   чем-то   ему  отказал,
архиепископ повернулся  к  нему  спиной и проклял его. Вильгельм  ужаснулся,
бросился к ногам прелата и со слезами  стал просить  прощения за свой отказ,
обещая  исполнить  его  желание. Но  гордый Атольд  не был тронут,  и, когда
придворные обратили его, внимание на унизительную позу короля, он ответил:
     "Оставьте, оставьте его распростертым у ног Петра".
     Этих  примеров достаточно,  чтобы разоблачить  дух  поповщины  в  эпоху
невежества,  когда  народы и  короли,  погруженные в  величайшее варварство,
одинаково трепетали  под скипетром  служителей господа. Таковы - по  крайней
мере, в большинстве своем-те прелаты, которых церковь возвела в ранг святых.
Обычно она  измышляла чудеса, якобы совершенные  этими великими  людьми,  и,
создавая  им  культ, вознаграждала их  за то,  что  они  часто смущали покой
общества и противились  законам самых справедливых государей. Она превратила
в мучеников людей, которые  пали жертвой собственного безумия и честолюбивой
наглости.  Если  эти мученики церковных иммунитетов часто были честолюбивыми
обманщиками,  то многие из них были, по-видимому, невежественными фанатиками
или глупцами, введенными в  заблуждение возвышенными принципами духовенства.
В своем ослеплении они не могли вскрыть истинные  мотивы собственного своего
поведения,  они были убеждены,  что интересы их  честолюбия  или гордости их
сословия действительно являются интересами бога. Таким образом, высокомерные
невежды  часто могли  добросовестно  считать, что  станут угодны  богу, если
внесут  беспорядок  и   расстройство  в  государство,  чтобы  потворствовать
гордости сословия, к которому они принадлежали.
     В  течение  многих веков  епископы  и  попы  были  почти  единственными
организаторами всех крупных переворотов. Куда бы мы  ни направили свой взор,
мы видим, как эти зазнавшиеся подданные, уверенные в своей  безнаказанности,
предаются самым позорным эксцессам, замышляют заговоры, становятся во  главе
бунтовщиков. Более того, мы  видим, что  римский епископ наказывает королей,
когда   они,   желая   осуществлять   у   себя  королевскую   власть,  имеют
неосторожность наказать  беспокойных подданных, ставших гораздо  сильнее чем
они, благодаря той власти над умами, которую давало им невежество и суеверие
народов.
     Особенно  отличилась  епископская  братия  своей нетерпимостью  и духом
гонений. Во  все  века  мы видим, как епископы  преследуют  своих  врагов  с
беспримерным  остервенением,  свойственным  церкви. В  качестве прирожденных
судей в делах веры епископы защищали ее с жаром и часто с жестокостью, никак
не совместимой с христианской любовью, которую мы  находим  лишь  в писаниях
христианских.
     Вся  история церкви  дает нам только  один пример епископа, проявившего
терпимость  к  лицам, разошедшимся с  официальной  религией.  Святой Мартин,
епископ турский, является этим фениксом  епископского  сословия. Когда после
смерти  Грациана  Галлилей  завладел   тиран  Максим,  наш  добрый   епископ
отправился  к нему  в Трев и приложил  все усилия, чтобы  помешать осуждению
присциллианистов, казни  которых  яростно требовали два  испанских епископа,
сами виновные в ужаснейших  преступлениях. Гуманный прелат не добился успеха
у тирана. Но, не сумев добиться помилования несчастных, он не захотел больше
иметь что-нибудь общее с теми двумя епископами, жестокость которых наложила,
по его мнению, на церковь неизгладимое пятно.
     Но по всей видимости, не этот акт человеколюбия послужил основанием для
возведения доброго  епископа  в  ранг святого.  Кротость и снисходительность
никогда  не  были добродетелями  духовенства. В  его  глазах  веротерпимость
всегда была признаком нечестия или по крайней мере  безразличия к религии. В
самом  деле,   предпочитать   законы  разума,  справедливости,  человечности
интересам  попов, для  которых, очевидно,  специально выдумана  христианская
религия,-значит  не  иметь  веры.  Сословие  епископов, которому государство
поручало заботу об интересах церкви, особенно должно было считаться всегда с
опасностями веротерпимости. Поэтому в лице представителей  этого сословия мы
видим только  гордых  тиранов,  постоянно  занятых гонением  и  безжалостным
преследованием  тех,  кто  смел  противиться их  власти. Мы  видим, как  они
пресмыкаются перед римским первосвященником, чтобы приобрести право  топтать
ногами народы, королей и даже подчиненных им священников.

     Глава седьмая.
        СВЯТОСТЬ  ПАП,  ИЛИ  РИМСКИХ  ЕПИСКОПОВ,  ПОЛИТИКА  СВЯТОГО   ПРЕСТОЛА.
СРЕДСТВА,  КАКИМИ ПОЛЬЗОВАЛИСЬ ПАПЫ, ЧТОБЫ ДОСТИГНУТЬ  МИРОВОГО  ГОСПОДСТВА.
РЕФОРМАЦИЯ.
     Выше мы уже видели, какое высокое представление христиане имели о своих
епископах. Мы видели, что на них смотрели  как на земных богов  и что народ,
хотя сам избирал их, был  убежден, что  выбор  его определяется божественным
внушением. Ведь обычно люди кончают тем,  что начинают обоготворять творение
рук  своих. Епископы  прилагали все старания к тому, чтобы зародить и питать
такие возвышенные идеи в  умах  своих подданных. Великий святой Киприан, сам
бывший епископом, всюду внушал, что бог-а не люди-назначает епископа.  Кроме
того, епископы  имели  -  или уверяли, что имеют,- видения, сны  откровения,
постоянно  получали  предупреждения  свыше-короче,  были  боговдохновенны  и
находились в регулярных сношениях с божеством.
     Все эти понятия легко были  усвоены первыми верующими, которые, по всем
данным,  были  самыми  простодушными, набожными и легковерными  из  людей. В
результате  все епископы не только становились святыми после смерти, но даже
получали это звание при жизни. Их называли  святыми и пресвятыми.  Эти слова
стали обычной формулой  обращения епископов друг к Другу, так  же как  у нас
все  обращаются  к  ним  (и  сами  они Друг  к другу  со  смиренным  титулом
"монсеньер", что соответствует в англиканской церкви титулу "милорд".
     Постепенно епископы  утратили титул "святых". То ли христиане, несмотря
на свою  веру,  заметили  несоответствие между  поведением  пастырей и  этим
религиозным  титулом.   То  ли  епископы,   став   более  светскими  людьми,
пренебрегли этим титулом, не желая  выполнять то, к чему  он  обязывал.  Его
сохранили только для  римского  епископа,  которого  и  теперь христиане его
исповедания называют "святым  отцом", а при  обращении  к нему  титулуют его
"ваше святейшество". Действительно, этот  епископ сумел завладеть титулами и
правами  всех  епископов  христианского  мира.  Благодаря  хитрой  политике,
благоприятному стечению обстоятельств и, особенно, постигшим Римскую империю
бедствиям он создал себе духовное царство на земле, гораздо более обширное и
сильное,  чем царство цезарей, чье место он занял. Стоя во главе духовенства
древней  столицы мира, он стал  главой  христианства и  монархом  епископов,
которые  в  течение  веков   были  связаны   с   ним   только  узами  общего
вероисповедания.  Наконец,  он  стал сувереном и  даже  судьей  христианских
королей и пользовался неограниченной деспотической властью над ними и над их
подданными.
     Рассмотрим вкратце,  какими средствами  пресвятой отец, именуемый также
папой, добился такой могущественной власти не только  над духовенством, но и
над всеми христианами.
     Христианство рано  утвердилось в Риме. Проповедники христианства должны
были  понять,  что  для них важно совершить  духовные завоевания в  столице,
богатом и  многолюдном городе,  обещавшем весьма обильную жатву. Из послания
Павла к римлянам  (1,8), где апостол говорит,  что их "вера  возвещается  во
всем мире", можно заключить, что евангелие было занесено  в  столицу другими
раньше, чем он сам туда прибыл.
     Неизвестно,  ному   надо  приписать  основание   римской   церкви,  но,
несомненно,  христиане были в  Риме  до прибытия туда  Павла.  Что  касается
проповеди в  Риме святого Петра, которого упорно желают превратить в первого
римского  епископа,   то  она  отнюдь  не  засвидетельствована  ни  Деяниями
апостолов,  где  святой  Лука  не  говорит  о  том,  что  Петр  был  в  Риме
одновременно  с  Павлом, ни в  Посланиях  святого Павла,  который  во Втором
послании  к  Тимофею  (4,  16) жалуется,  что, когда  ему  пришлось  впервые
предстать перед назначенными императором судьями,  "никого не было с ним, но
все покинули его". Если бы Петр был тогда в Риме, было бы очень дурно с  его
стороны покинуть таким образом товарища в беде.
     Правда,  приписываемое Петру послание датировано  из  Вавилона; ну, так
наши  богословы  утверждают,   что  Вавилон  и  Рим  -  одно  и  то  же.  Но
ученые-критики  доказали,  что  путешествие  Петра  в  Рим вымышленно и  что
история  его  мученичества  при  Нероне  основана  только  на  недостоверном
предании, в свою очередь основанном на авторитете Папия (человека, которого,
как мы видели,  Евсевий  порицает за  легковерие), и на  некоторых легендах,
которые здравая  критика  вынуждена отвергнуть.  Они могли  иметь  некоторое
значение только  для людей вроде первых христиан,  склонных всему верить без
проверки. Мы  видели, что бесстрашные фальсификаторы  постоянно  подделывали
произведения, годные для того, чтобы распространить среди верующих  предания
и сказки, соответствующие  их видам. А так  как эти легенды и  недостоверные
слухи соответствовали политическим целям и интересам  римских епископов,  то
они делали все возможное, чтобы внушить доверие к ним. Очевидно, они считали
выгодным выдавать себя за  преемников  Петра, тем  более  что  в принятых  у
христиан евангелиях они  вычитали,  что этот апостол  был первым  служителем
Христа,  его  правой  рукой  во всех  начинаниях,  хранителем  его  тайн.  В
"священных" книгах прочли, что Иисус специально поручил ему "пасти его овец"
и вообще во многих случаях заметно выделял его перед прочими апостолами.
     Римские  епископы  поняли поэтому, как важно подставить  себя на  место
святого, который, по признанию верующих, занимал  важнейший пост  в коллегии
апостолов. Все данные нам показали, что первые христианские пастыри не  были
свободны ни от  гордыни, ни от  честолюбия,  ни  от желания жить прилично за
счет проповеди  евангелия.  Эти  страсти обнаружились  еще откровеннее у  их
преемников. Святость  всегда  кажется  лучше в отдалении: maior  e longinquo
reverentia. Тацит. История. Самыми святыми считались всегда те, кого труднее
всего  разглядеть  и  распознать.  Поэтому  апостолы  являются для  христиан
величайшими  святыми.  Древность  окутывает  их  облаком,  сквозь  почтенную
густоту  которого они выглядят  как боги.  О сменивших их  позднейших святых
выработалось  уж  не  столь высокое  мнение. А в святых,  находящихся  перед
глазами, обычно уже  ничего  особенно  замечательного не  находят.  Впрочем,
последние  либо вовсе  не творят  чудес,  либо если они совершают чудеса, то
современники,  видящие  их, подвергают  их  сомнению,  а верит  в них обычно
только потомство, которое их не видело.
     Исходя из этого, мы можем предположить, что  святые, занимавшие римский
престол  после  апостолов,  отнюдь  не  обладали всеми  совершенствами  этих
божественных  людей,  что, однако, нисколько не вредило их святости. Вообще,
по  всем  данным, уже  с самых отдаленных времен римские епископы  проявляли
чрезвычайное   честолюбие,    величайшее   властолюбие,   непомерную   жажду
обогащения,  огромное рвение в  пропаганде веры, то  есть в расширении своей
власти. Эти страсти они, очевидно, передали всем своим преемникам. И  они по
традиции сохранились до  сих пор и у ныне правящих первосвященников  римской
церкви.
     Если первые римские епископы не все были святыми, то церковная история,
по крайней мере, сообщает,  что почти  все они претерпели  мученичество. Это
доказывает, что  либо они были твердо  убеждены в  истинности своей религии,
либо им было очень выгодно проявить привязанность к учению, доставлявшему им
много  богатств  и  величайший авторитет. Эти выгоды были  не без неудобств.
Ремесло  епископа, как  мы  уже  указывали, при  языческих  императорах было
бенефицией,  связанной с известными  обязанностями. То  был пост, окруженный
опасностями. Могущество и влияние  столичных епископов должно было, как  это
показывает  одно  место  в  послании  святого  Киприана  по  поводу  святого
Корнилия, внушать опасения светским правителям Рима, которых они  беспокоили
больше,  чем епископы  дальних  городов. Здесь,  несомненно, кроется главная
причина того, что первые папы почти все были мучениками.
     Несмотря  на  неудобства, связанные с постом римского епископа, он даже
во    времена   императоров-язычников   был   предметом   самых    страстных
домогательств.
     Мы уже упоминали о смутах, распрях и убийствах, которыми сопровождались
выборы епископов. В этом  нет  ничего удивительного. Этот столь опасный пост
имел свои приятные стороны. Был,  правда,  риск  стать мучеником,  зато была
уверенность, что можно будет насладиться огромными богатствами, пользоваться
безграничной властью над верующими, стать распорядителем сокровищ, собранных
набожными христианами, чей кошелек всегда был открыт для пастырей.
     Если первосвященник  и  предвидел  мученический конец, то  он мерещился
где-то вдали. Он мог надеяться, что сумеет вовремя ускользнуть от угрожающей
ему участи, а  пока что он  наслаждался  исключительным уважением со стороны
его партии и богатыми приношениями, способствовавшими укреплению  его власти
над своими приверженцами.
     Так можно об®яснить себе причины бестрепетного мужества первых  римских
первосвященников и множества других епископов первых веков. Благосостояние в
настоящем  заставляло  их  закрывать глаза на  неприятное  будущее.  Теми же
соображениями,  кстати  сказать,  можно  об®яснить  себе  мотивы  твердости,
проявленной  святым Лаврентием, дьяконом римской церкви и мучеником, который
предпочел  дать  себя  зажарить,  чем  выдать  офицерам императора Валериана
казну, хранителем  или кассиром которой он был. Аммиан Марцеллин,  книга 22,
глава. 5; книга. 27, глава 3. По  всей видимости, епископы доверяли  дорогой
для них денежный сундук лишь вполне верным людям, людям испытанной  веры. Мы
не  можем сомневаться,  что  в те времена щедрость верующих  была  столь  же
безгранична,  как  и  легковерие  их.  Проповедники   постоянно  говорили  о
милостыне  и  благотворительности,  которую  эти святые умели  использовать.
Чтобы отвлечь верующих от земных дел, с ними вели беседы о блаженствах рая и
о  близком  пришествии Иисуса,  которого  ждали  с  минуты  на минуту.  Наше
суждение не будет необоснованным,  если мы скажем, что римские епископы, как
и все  прочие,  с успехом использовали  эти мотивы, чтобы  вызвать  щедрость
верующих в  благотворении. Папы,  надо  полагать,  с успехом  применяли  эти
методы в мировой столице, разбогатевшей  от ограбления всех народов. Язычник
Претекстат   сказал:  "Сделайте   меня   римским   епископом,  и   я   стану
христианином".  Об интригах и  насилиях, какие пускали в ход, чтобы добиться
папского достоинства, можно  составить себе представление по обстоятельствам
избрания  Дамасия,  который   своими  происками  побил   другого  кандидата,
Урсицина. Обе  стороны  дошли  до  такой  степени  ярости, что  невзирая  на
уважение к церкви, где они собрались, сторонники обоих претендентов вступили
врукопашную,  и  на месте  осталось 137 убитых, не считая раненых. По словам
Аммиана Марцеллина, нет  ничего удивительного в том,  что люди, стремившиеся
лишь  к величию и богатству, боролись с таким  жаром и  яростью за обладание
этим  саном, ибо они  были уверены,  что, получив его, они скоро разбогатеют
благодаря  приношениям   матрон,   приобретут  блестящую  внешность,   будут
выделяться  великолепием экипажей, богатыми пирами, роскошью,  превосходящей
царскую роскошь.
     Из истории мы знаем, что  богатые приношения,  проходившие  через  руки
римского   епископа,    давали   ему    возможность   распространить    свою
благотворительность на верующих  в  провинции. Римские  верующие посылали им
вспомоществования, которые должны были поддержать  их веру. Евсевий. История
церкви, 4, 23.
     Эти щедроты, которые распределял папа, в сочетании с уважением, которое
питали к императорскому городу, естественно, давали римским первосвященникам
превосходство над  епископами более бедных провинциальных городов,  которые,
нуждаясь в помощи, попадали в некоторого рода зависимость от римской церкви.
Римские  епископы умело  использовали  эту  зависимость,  и  пастыри  многих
церквей охотно признали их  превосходство. Кроме того,  римское  духовенство
было многочисленно и  состояло  из столичных церковников,  обыкновенно более
образованных.  Поэтому многие  епископы обращались  за  советами  к римскому
епископу,  считались  с  его  мнением  и  с  постановлениями  его  клира.  В
результате  папы понемногу  присвоили  себе  в  некотором  роде  юрисдикцию,
которую они ловко сумели превратить в свое право.
     Однако  превосходство  римского