ния реформировали  и  регулировали нравы
духовенства.
     Единственный пункт, на котором  настаивали папы в эту эпоху невежества,
было безбрачие духовенства- суровый  закон,  навязанный  духовенству главным
образом  знаменитым Григорием  седьмым.  Он  понял, насколько  важно внушить
таким  путем народу почтение и, главное, заставить членов клира порвать  все
узы,  связывающие  их с  семьей, отечеством или  обществом,  чтобы  отдаться
всецело интересам сословия, главой которого был  папа. И вот, лишь бы только
священники не были женаты,  святой отец был доволен. Впрочем, им разрешалось
иметь  наложниц,  focariae,  и  святой  престол  прощал  им  их  пороки  или
освобождал  их за деньги от канонической кары, которую они навлекали на себя
ужаснейшим распутством. Таким образом, папы извлекали пользу даже из пороков
духовенства.
     В те самые  времена  святой престол занимали  люди, поистине  достойные
царствовать над такими народами и попами,  о которых мы только что говорили.
Мы  не  станем  входить   в  подробности   гнусных   деяний   этих   ужасных
первосвященников. Описание их можно найти  во множестве трудов,  правоверные
авторы  которых сами  вынуждены  были отдать  им должное. Мы удовольствуемся
тем,  что отошлем читателя к этим книгам и просто скажем,  что, по признанию
историков  церкви,  многие  римские  епископы  были  симонистами,  убийцами,
отравителями,   чудовищами  роскоши,  кровосмесителями,   очень  много  было
богохульников, еретиков, неверующих.
     Читатель несомненно будет удивлен, что неверующие и еретики оказываются
среди  пап, выдающих  себя за рупор божества, за непогрешимых  судей в делах
веры. Между тем мы видим, что папа Либерий об®явил себя арианином и подписал
осуждение  великого святого Афанасия.  Мы  видим,  что папа  Формоз об®явлен
после смерти еретиком, а труп его выкопан, чтобы предстать пред судом и быть
выброшенным на живодерню по  распоряжению его преемника. Мы видим, например,
как Бонифаций восьмой обманывает ночными видениями и  мнимыми  божественными
предостережениями  своего  глупого предшественника,  Целестина, которого  он
старался таким образом  побудить  уступить  ему  место.  Мы  видим,  что Лев
десятый  открыто  смеется "над этой прекрасной  сказкой  о  Христе", которая
принесла  столько денег римской  церкви. Подлинные  слова  папы цитируются в
примечании к трактату "О трех обманщиках", гл. 3,  15, стр. 53 и 54 первого
издания.-  Прим.  издателя.  Такова  была   вера  многих  из   этих   людей,
направлявших  веру  других,  претендовавших  на  верховенство  над соборами,
хладнокровно присуждавших еретиков к сожжению на костре.
     Мы  не станем  ворошить  здесь навоз биографии какого-нибудь Александра
шестого, достаточно хорошо известной и по справедливости обесславленной, или
грязь понтификата какого-нибудь Юлия второго, которого можно было бы назвать
Сарданапалом церкви. Достаточно сказать,  что  добродетель до  такой степени
была несовместима  с  папством, что Пий  пятый  сам говорил,  будто он начал
отчаиваться в своем спасении, с  тех пор как стал папой. Это суждение должно
чего-нибудь  стоить в устах  первосвященника римской церкви, причисленного к
сонму святых.
     В 1378  г.  возник раскол  между  кардиналами  святой  римской  церкви,
которым уже  в течение нескольких веков было  присвоено исключительное право
избрания  наместника Иисуса Христа.  Эти  великие  столпы  святого  престола
разделились  на  две  партии,  и  каждая  утверждала,  что  только  ее  папа
настоящий. В результате раскола  церковь получила  двух пап. Каждый  из  них
имел своих сторонников. Получился раскол, длившийся много лет. Никто из тех,
кто оказывался облеченным в  этот  выдающийся  сан, не хотел уступить своему
конкуренту.  Они нисколько  не  смущались  скандальным положением, какое они
создавали для христианства.  Впрочем, короли  и  народы  того  времени  были
слишком невежественны, чтобы использовать эти разногласия,  а ведь они могли
сорвать маску  с  этих  великих  обманщиков,  нагло  использовавших  людское
легковерие.  Христиане никогда не  представляли  себе,  чтобы церковь  могла
обойтись без тирана.
     При таких вождях чем могло стать духовенство? Оно не только прозябало в
грубейшем невежестве, оно стало невыносимым благодаря своим вымогательствам,
бесчинствам и всякого рода эксцессам.
     Короли  и  народы, жертвы  наглых  мероприятий папы и его  сторонников,
тщетно  в  течение веков  требовали  "реформы церкви в  главе и  в  членах".
Созывали  соборы,   много  говорили   на  них  о  злоупотреблениях,  но  эти
злоупотребления отнюдь не прекращались.
     Короли  и  подданные,  которым  одинаково  стало  невтерпеж  переносить
тиранию священников,  громкими  криками требовали реформы, но их безысходная
тупость  не  позволяла  им  принять  решительные  меры,  чтобы  эту  реформу
произвести.  Они  обращались  за  этим  к  самим  епископам  и  священникам,
простодушно думая, что эти разбойники из любви к добропорядочности сами себя
накажут  за  свои  пороки,  откажутся  от  богатства,  развратившего  их,  и
возвратят обществу имущество, которое они незаконно узурпировали.
     В  результате  короли были одурачены прекрасными обещаниями. Папа нашел
способ  увильнуть от реформы  "в  главе".  Он сохранил свои права, тягостные
даже для епископов.  Таким образом, Констанцский  собор ничего не  сделал ни
для реформы церкви, ни для облегчения народов. Он удовольствовался тем,  что
низложил обоих пап, чтобы  избрать  вместо них нового. Надо было любой ценой
прекратить  скандальный раскол,  последствия  которого могли стать опасными,
могли  открыть глаза королям и ввергнуть главарей церкви в пучину презрения,
которое  они  заслужили.  Собор  этот,  впрочем,  прославился только ужасной
казнью, к которой он  приговорил, несмотря на  охранную  грамоту императора,
Яна Гуса и Иеронима Пражского, двух еретиков, настоящее преступление которых
состояло в том, что они "выступали против распущенных нравов церкви", в том,
что  они  отклоняли  народ  от  жертвования милостыни  бездельникам-монахам,
говорили, что  короли хорошо сделали бы,  если  бы пообчистили  церковников,
учили  презрению  к  отлучению от  церкви  и так  далее.  Эти  преступления,
понятно, должны были показаться ужасными святым отцам, собравшимся для того,
чтобы себя самих ограничить.
     Священники никогда  не  станут  ограничивать  себя. Только  гражданская
власть  должна  отнять у них средства, которыми  они  одурманивают  сознание
народов.  Только лишенным  предрассудков  королям  надлежит  укротить людей,
которые привыкли  жить  лишь  обманом и никогда не  откажутся добровольно от
профессии,  оказывающейся необходимой или почтенной  лишь  в силу невежества
народов. Реформы, провозглашенные епископами, никогда не
     Кардинал Каетан  в глава  8 своих "Opuscula" говорит,  что Констанцский
собор заслужил того, чтобы его сожгли  за его желание  реформировать церковь
"в главе" и подчинить папу цензуре собора. Чтобы увильнуть от реформы,  папа
постарался иметь всегда  большинство голосов на Тридентском  соборе, который
был  фарсом,  служившим  для забавы королей  и легковерных  народов. В  этом
знаменитом соборе  участвовало 187 епископов-итальянцев против 26 французов,
2 немцев, 21 испанца, 3  португальцев, 6  греков, 2 поляков,  2  венгров,  1
англичанина, 3 ирландцев, 2 фламандцев, 1 кроата, 1 морава, 3 иллирийцев. Не
удивительно поэтому,  что  собор этот  нисколько не сократил злоупотреблений
римской  церкви,  имели  успеха.  Духовенство  продолжало  свои  грабежи,  а
папа-свои вымогательства  у  самого духовенства. Алчные  легаты об®езжали по
распоряжению  папы Европу и налагали контрибуции на епископов, священников и
народ-без различия.  Между  прочим, они  через  духовных маклеров  торговали
индульгенциями, искуплениями, диспенсациями,  разрешениями  оскорблять бога.
Наконец,   папы,  вожди   религии,  выдающей   себя  за   величайшую   опору
нравственности, довели свое бесстыдство  до того,  что выработали  тариф  на
грехи и на суммы, потребные на их искупление. Тариф этот известен под именем
"Апостольской таксы римской канцелярии". Каждый может здесь с одного взгляда
увидеть, сколько  ему  будет  стоить  у святейшего  отца  прощение  прошлых,
настоящих и будущих злодеяний.
     Когда это распутство дошло до крайнего предела, оно произвело, наконец,
переворот в умах. В Европе началось возрождение наук, книгопечатание сделало
книги более доступными, кое-кто начал задумываться.
     Недовольные или ревнивые к своим собратьям, священники начали выступать
против  пороков римской  церкви,  против злоупотреблений духовенства, против
некоторых, наиболее вопиющих обманов, которыми издавна дурачили людей.
     Измученные злобой духовных тиранов, оскорбленные их безнравственностью,
раздраженные   их    вымогательствами,    народы   стали   с   удовольствием
прислушиваться к рассуждениям новых учителей.
     При помощи своих государей северные королевства, Англия и большая часть
Германии сбросили с себя и разбили цепи Рима и его духовенства. И если бы не
несколько могущественных монархов, которых папа и его помощники ловко сумели
удержать в своих  сетях, поражение было  бы всеобщим.  Эти короли,  не поняв
своих собственных  интересов, огнем и  мечом сохранили у  себя деспотическую
власть,  которую  осуществлял  над  ними  иностранный  священник.  Став  под
влиянием  римского  духовенства  жестокими обманщиками,  они, как мы  вскоре
увидим, устроили неслыханную резню своих подданных, которые не хотели больше
преклонять колени перед древним истуканом.
     Вплоть  до нашего времени - а  ведь оно считается  веком  просвещения -
римский  первосвященник  в   больших  странах  все  еще  имеет   возможность
царствовать  над  народами  и королями. Эти  слепые государи,  связавшиеся с
духовным  государем,  который  всегда   вел  борьбу   со  светской  властью,
продолжают и теперь служить господину, которому униженно целуют  ноги  и чьи
выполняют распоряжения.  Приказа из  Рима  достаточно,  чтобы  повергнуть  в
смятение некоторые государства. Короли достаточно слабы, чтобы верить, будто
религия и политика требуют от них  принесения в жертву врагов попа,  который
сам был всегда злейшим врагом всех королей на земле.
     Но и апостолами реформы руководили не разум, и не любовь к истине, и не
искреннее  желание обеспечить  благосостояние народов. Ими руководили скорее
тщеславное  желание  отличиться,  желание  блеснуть  новыми  открытиями  или
выдумками, ревнивое недовольство главарями господствующей церкви, стремление
оспаривать их мнения, чтобы их опорочить, повредить им и получить господство
вместо  них. Таковы  были  во  все времена  истинные  побуждения ересиархов,
главарей христианских сект.
     В    Германии    Лютер,    августинский    монах,    из    зависти    к
братьям-проповедникам, которым, в ущерб его ордену, поручили продажу папских
индульгенций,  начал  опорочивать  этот  духовный  товар.  Этой дерзостью он
навлек на себя гнев святого престола. Лютер тоже,  в  свою очередь, входит в
раж, гнев делает его главарем секты,  охватившей вскоре все северные страны.
Его  учение  проникает  далеко и находит во всех  странах людей, не желающих
более  носить  цепи, в  которых  развратное духовенство  держало  их столько
веков.
     Пример этого  нового учителя вызвал подражания. Но подражатели не могли
столковаться ни с Лютером, ни  между собой насчет  богословских  тонкостей и
словесных  споров.  Каждый  хотел  понимать  Библию  по-своему.  При   таких
обстоятельствах  выступил  Иоанн  Кальвин, французский  священник,  который,
вкусив от реформы  Лютера, возымел  честолюбивое  желание развить ее дальше.
Вернее,  он понял,  что  лучше ему самому стать главой секты. Этот ловкий  и
хитрый человек обладал необходимыми для этого  ремесла качествами. Природный
меланхолик  и  человек непреклонного  характера, он стал притворно проявлять
очень  большую  строгость нравов. Он, однако, не пренебрегал и  гибкостью  в
деле распространения своих взглядов. Он стал  агитировать женщин, и ему даже
настолько  повезло,  что он  возымел  успех  у  двух  принцесс,  громогласно
об®явивших  себя сторонницами его учения. Одна из  них была  Жанна д'Альбре,
королева Наваррская, сестра  Франциска первого, короля Франции. Другая  была
герцогиня Феррарская,  дочь короля Людовика двенадцатого.  Несмотря на таких
могущественных покровительниц, Кальвину пришлось удалиться  из отечества. Но
ему  не  пришлось жалеть о жертве, которую он  вынужден был  принести  своим
взглядам. Если  он  потерял приход во Франции, то стал царствовать в Женеве.
Он  стал  деспотом  вольного города, власти которого скоро  стали  рабами  и
орудиями его страстей.
     Сбросив иго Рима, этот новый апостол отнюдь не думал дать свободу умам.
Будучи  упрямым   в  отстаивании   собственных  идей,  он  с  трудом  терпел
противоречия. Он  хотел господствовать, и правильно о нем  говорили, что  он
стал "женевским папой".
     Во  всяком случае, ясно,  что  этот  желчный реформатор,  отрекшись  от
взглядов римской церкви, отнюдь  не отрекся от  духа нетерпимости и гонений,
который был и остается отличительным признаком духовенства.
     Мы находим в Кальвине тот же мерзкий нрав, ту же жестокость, плутовство
и мстительность,  которые  дают ему право  стоять  рядом со святым Кириллом,
святым  Домиником  и  самыми  злобными  святыми римской  религии.  Испанский
фанатик Мигель  Сервет осмелился оспаривать  догматы  троицы, божественности
слова и т.  п. другими  словами, воскресил  взгляды Ария,  Фотия, Македония.
Желая поделиться своими взглядами с уважаемым лицом, каким  считался Кальвин
в  обширном  кругу,  Сервет,  на  свою  беду,  вступил  в переписку  с  этим
богословом.  Последний отнесся  к  нему с  высокомерием. Разгневанный Сервет
ответил записками, оскорбительными для тщеславия женевского тирана, который,
как истый служитель евангелия, стал выжидать случая,  чтобы показать  своему
противнику всю силу богословской ненависти.  Такой случай представился через
несколько  лет.  Сервет  имел  неосторожность опубликовать во  Франции  свою
знаменитую книгу "Christianisme restitue". За это  он был арестован и брошен
в тюрьму. Кальвин тогда по собственному побуждению взял на себя  милосердную
обязанность представить  лионским властям письма,  бумаги  и  другие  улики,
достаточные  для  того,  чтоб  дать  им возможность  возбудить  дело  против
несчастного, обличить и осудить на смерть.  Сервету  удалось бежать. Но злой
рок  привел  его в  Женеву, где  он надеялся остаться  незамеченным  и  где,
впрочем,  думал  побывать только проездом. Едва его бдительный враг узнал  о
его прибытии, он немедленно донес  на него  женевским властям и распорядился
его  арестовать.  Скоро Кальвин через своего наемника  возбудил против  него
дело и путем интриг и происков добился того, что его приговорили к смерти на
костре.  После этого он  к  своей жестокости присовокупил еще  и  лицемерие,
ходатайствуя  перед судьями  о помиловании или по  крайней мере о  смягчении
казни  несчастного,  гибель  которого он подготовил  самым  гнусным образом.
Действительно,  нет  сомнения,  что  этот реформатор был истинным виновником
смерти  несчастного  фанатика,  величайшее  преступление которого  состояло,
очевидно, в  том,  что  он  глубоко  оскорбил  самолюбие своего  вероломного
убийцы. В результате благодаря стараниям  Кальвина Сервет был сожжен живьем.
Мало  того,  этот  свирепый  человек   не  мог  отказаться   от  варварского
удовольствия видеть,  как его  ведут на казнь.  Говорят, он улыбнулся, видя,
как  мимо его окон вели несчастную жертву его вероломной жестокости. Власти,
которые  только  что  сбросили с  себя  иго  Рима, стали подлыми палачами  у
беглого  священника,  который  сам  испытал  бы  подобную  участь,  если  бы
оставался в своей стране.
     Не  более  достойными личностями оказываются организаторы реформации  в
Англии. Здесь  переворот в  умах был  произведен  Генрихом восьмым, королем,
достойным  презрения  за  свои  пороки  и ненавидимым  за  свою  жестокость.
Поссорившись с римским  первосвященником из-за женщины,  он сбросил его иго,
чтобы с большей свободой самому быть тираном. Только для  того, чтобы самому
обогатиться,  а отнюдь не  для того, чтобы  избавить народ  от вымогательств
монахов  и  священников,  он  завладел  их  имуществом.   Стремясь  к  такой
деспотической власти над  умами,  какую он  имел  над телами,  он  обрушивал
ужаснейшие казни как на  католиков, отказавшихся признавать его папство,  то
есть его верховенство, так и на  еретиков,  не принимавших  его  собственных
бестолковых представлений о  религии. Что касается религиозных представлений
его подданных, то  они менялись так же  часто, как ветры, вечно дующие на их
острове. Тиранию  папы  сменила  полнейшая  анархия.  Из  прогнившего  трупа
римской церкви вышло множество сект, боговидцев, фанатиков, "просветленных",
которые  проповедовали  различные  учения  и  все  на  свой  лад  безудержно
опустошали свою несчастную родину.
     Эти  факты  нам  ясно  доказывают,  что  реформаторы  отнюдь  не,  были
добродетельными   людьми,   искренне  увлеченными  желанием  освободить  род
человеческий от его оков. Они откололись от римской церкви только  для того,
чтобы  самим   создать  новое  царство,  где   они  могли  бы   пользоваться
неограниченной  властью  над  своими   новыми   последователями.   Переменив
руководителей, народы лишь заменили одних тиранов другими.
     Протестанты, избавившись  от ига  папы, об®явившего себя  непогрешимым,
подпали под иго своих церковнослужителей  и их  вождей, которые,  хоть и  не
претендуют  на  непогрешимость, требовали все-таки  точного выполнения своих
решений. Рядовые  деятели реформации были не менее нетерпимы, чем их вожаки.
Да   разве   могли  они,  питаясь  постоянным   чтением   Библии,  раскусить
содержащиеся в ней противообщественные кровавые заповеди, годные лишь на то,
чтобы  вызвать  междоусобия  среди  христиан? К протестантам  можно  поэтому
применить слова одного древнего автора и сказать,  что они не  могут терпеть
ни  полного  рабства,  ни  полной свободы (пес  totam servitutem  пес  totam
libertatem pati  possunt).  Удовлетворившись  тем,  что  отменили  некоторые
догматы и устранили кое-какие злоупотребления римской церкви, протестантские
пастыри   не  отказались   от   духа   непримиримости,  свойственного   всем
христианским сектам.  Предметом проповеди для  каждого из них был  скорее он
сам,  чем реформация.  Каждый старался всеми  возможными  мерами  приобрести
сторонников. Каждый чернил своих противников, клеветал на них, поносил их, а
когда был в силе, губил их.
     Словом, от  времен апостольских  до наших дней существовала смертельная
ненависть  между главарями различных сект.  Народы считали  себя  обязанными
входить во все их  бессмысленные споры, а короли считали своим  долгом  - по
совести или из политических соображений - поддерживать богословов. Последние
боролись  между   собой  посредством  анафемы  и  брани.  А  государи  силой
поддерживали те взгляды, которые они сами усвоили без проверки. И в качестве
последнего  аргумента пускали  в  ход  оружие,  чтобы решить, какому  учению
народы должны следовать и какие духовные вожди получат  исключительное право
тиранить  совесть  людей. Вскоре мы увидим, что  начиная с Константина  и до
наших  дней  христианская  вера  вводилась  и  утверждалась  на  земле  лишь
посредством  насилия,  резни  и  преступления. Во  всех христианских  сектах
господствовало духовенство. Оно имело в своем распоряжении верховную власть.
Оно давало палачей и мучеников.
     Единственной  реформой,  от которой  можно  было  бы  ожидать  хорошего
успеха,  была бы такая,  которая раз навсегда отняла бы у служителей религии
возможность вредить  своим противникам,  вырвала бы у