гия стремилась его стереть.
     Верующим предлагали не читать произведений язычников, как бесполезные и
опасные.
     В самом деле,  говорили им, чего вам не хватает в законе божьем? Хотите
истории? У  вас есть  книги  Царств.  Хотите философии,  поэзии? У  вас есть
пророки,  Иов,  Притчи Соломоновы, где вы найдете больше ума, чем у поэтов и
философов,  ибо  это  слова бога,  единственного  обладателя  мудрости.  Вам
нравятся песни? В  вашем  распоряжении псалмы. Вы  любитель древностей? Пред
вами книга Бытия.  Наконец, закон господний вам даст спасительные заповеди и
советы. Легко понять, какую пользу христиане могли извлечь из такого чтения,
которое  может только испортить ум и вкус, но говоря  уж о том,  какой ущерб
оно приносило нравственности.
     Все же богословы разрешали себе чтение сочинении
     язычников, но не  для того,  чтобы усвоить  их красноречие или стиль, а
только для того, чтобы иметь возможность оспаривать их.  Этого они достигали
тем,  что  противопоставляли  свои  новые  сумасбродства  древним  глупостям
языческой мифологии, упрекая  богов Гомера и греческих поэтов в слабостях  и
глупостях,  давно  отмеченных  всеми  античными мудрецами. Некоторые древние
отцы изучали, кроме того, мистическую  и романтическую  философию Платона, в
которой  находили бредни, сходные с их собственными. Именно из этой туманной
философии выросли, согласно Тертуллиану, одна за другой многочисленные ереси
и  распри  среди христиан,  которых он  упрекает  в  желании  стать  слишком
учеными.
     Такого рода занятия в сочетании с постоянными размышлениями над темными
библейскими  книгами, которыми эти учители занимались без передышки,  должны
были превратить их в фанатиков, впавших в постоянный бред или в окончательно
помешанных. В  этом  можно убедиться, читая их  произведения, где  все дышит
упоением неистовством, безумием.  Если  они иной  раз обнаруживают некоторое
остроумие, то лишь  в  тех случаях, когда  их изобретательный ум  мучительно
доискивается  какого-либо  аллегорического  смысла  в  непостижимых  текстах
неразрешимых   загадках  и  логогрифах,   которые   они   в  простоте  своей
рассматривали  как проблемы, поставленные  перед ними духом господним. Вот к
чему сводится хваленая  ученость этих оракулов  христианской религии.  В  их
произведениях  мы находим  вместо подлинного  стиля, истинного  красноречия,
правильных  рассуждений  и  здоровой  критики  лишь  игру  слов,  трескотню,
софизмы, бессвязные теории, постоянно уничтожающие одна другую, и, особенно,
непоколебимое  легковерие. Что касается их  морали, то  она никогда не имела
прочных принципов, да и вообще мораль,  начертанная в "священных" книгах, не
годится  для  людей, она  скорее  предназначена  к тому,  чтобы  сделать  их
безрассудными и злодеями, чем повести их по пути добродетели.
     Христианская религия, по ее  собственному признанию, никогда не ставила
себе целью создавать ученых или разумных людей, она стремится создавать лишь
верующих, то есть фанатиков, покорных воле церкви.

     Глава шестая.
        СВЯТОСТЬ ЕПИСКОПОВ И СОБОРОВ. КАРТИНА СВЯЩЕННОЙ ХРИСТИАНСКОЙ ИЕРАРХИИ.
     Нам не пришлось обнаружить что-либо назидательное в поведении, нравах и
учености отцов  церкви, которых она почитает как оракулов и предлагает своим
служителям в качестве образцов.
     История  церкви  нас  ознакомит с поведением  рядовых епископов  первых
веков  и  с  соборами,  или  собраниями, на которых  прелаты  устанавливали,
переделывали  и изменяли христианские  верования.  Гроциус говорит, и вполне
правильно, что,  кто читает  историю церкви, не находит  в ней ничего, кроме
пороков  епископов.  В самом  деле,  поведение  этих  христианских  пастырей
представляет собой,  даже в первые  века  существования церкви, сплошной ряд
ужасных пороков.
     Мы видели уже выше (часть 2, глава 3), что христианские епископы отнюдь
не  были  людьми  смиренными,  бескорыстными,  свободными   от   алчности  и
честолюбия.  Все  данные  свидетельствуют  о  том,  что  они  пускали в  ход
всевозможные  происки  для  достижения  своих  целей.  Всюду  мы видим,  что
избрание  главарей  церкви  было  результатом  заговоров,  интриг,  склок  и
плутовства. Выборы часто превращались в сцены ужаса, вызывая кровопролития и
убийства.  Лица, домогавшиеся  сана епископа, пускали  в  ход  все средства,
чтобы добиться поста, обеспечивавшего им неограниченную власть и неизмеримые
богатства.
     Если  кто думает, что  нарисованная нами картина преувеличена, пусть он
обратится к церковным  историкам  которые  обычно и сами были епископами или
священниками. Неправда обычно  сама обращается против себя  и  помогает себя
разоблачить. Святой Григорий  Назианский, имевший основания быть недовольным
тем жалким постом, который он занимал в  винограднике господа,-а это, как мы
уже  мимоходом  упомянули, послужило  основанием  для  его  ссоры  со святым
Василием-рисует нам епископов своего времени (четвертый век) такими чертами,
которые делают мало чести этим главарям церкви.
     "Они  смотрят,-говорит он,-на этот  сан не как на пост, на котором надо
быть образцом добродетели, а как на средство обогащения; не как на службу, о
которой  надлежит  давать  отчет,  а  как  на  магистратуру,  не  подлежащую
контролю. Их (епископов) почти больше, чем тех, которыми  они руководят... и
я  думаю, что,  поскольку зло увеличивается с  каждым днем, им  скоро  некем
будет руководить, все станут учителями, и Саул окажется среди пророков". Тот
же  святой сообщает,  что на пост  епископа назначали невежд  и  детей;  что
церковники  не лучше,  чем книжники  и  фарисеи; что в  них не было ни капли
любви, а лишь озлобленность и страстность;
     что  их  благочестие  состояло в  том,  что  они осуждали  нечестивость
других,  шпионя  за  их  поведением не  для того, чтобы  исправить,  а чтобы
опозорить  их; что  они порицали или  хвалили людей не за тот или иной образ
жизни, а лишь в зависимости от интересов партии, к которой принадлежали; что
они восхваляли друг  в друге то, что резко порицали в сторонниках противного
лагеря;
     что  их споры  между  собой напоминали ночные побоища, где не разбирают
друга и недруга; что  они  придирались к пустякам под  прекрасным  предлогом
защиты  веры; наконец, что они  были  предметом отвращения  для  язычников и
презрения  для порядочных  христиан.  Вот как великий  святой  рисует  нравы
епископов и церковников своего времени. Эти нравы были точно такими же и до,
и после него.
     Так  как честолюбие и жадность были  во все времена истинными  мотивами
деятельности  попов,  особенно,  как  мы   видели,  первых   провозвестников
евангелия, мы должны предположить,  что пороки первых епископов были  те же,
что у епископов  позднейших  веков. Если мы  видим, что даже среди епископов
царит дух заговоров,  козней и  интриг, то мы должны прийти к убеждению, что
такие  настроения  составляют неот®емлемое  свойство  главарей  христианской
религии. При императорах-язычниках  эти пороки  приходилось маскировать,  но
они   проявились  в  полном   блеске,   когда   епископы,   осмелевшие   под
покровительством  императоров, получили полную  свободу  разнуздать все свои
страсти.
     Но  еще задолго до этой благоприятной  для  духовенства  эпохи епископы
обнаруживают  в   своем   поведении  заносчивость  и  чванство,  отнюдь   не
свидетельствующие  о смирении, о котором христианство столь гордо трезвонит.
Чтобы убедиться в этой истине, достаточно рассмотреть поведение  знаменитого
епископа Павла Самосатского, которое подверглось  осуждению  на Антиохийском
соборе  в  264 г. Собор  низложил Павла  за взгляды, которые были отвергнуты
епископами, входившими  в состав  собора. Надо полагать, что, если бы не эти
взгляды, не согласующиеся со взглядами других епископов,  участникам  собора
не  пришло  бы в  голову  ставить Павлу  в  вину  его  пороки,-их покрыли бы
"покровом  милосердия". Но так как  он был еретиком,  то возгорелось рвение,
вспыхнула  зависть  и  ревность, и  Павел подвергся поношениям  и  был лишен
своими собратьями прихода. Несмотря на его бедность, его обвинили в том, что
он  приобрел огромные  богатства  святотатством и взятками.  Он  смотрел  на
религию как на средство обогащения, говорили его противники; он  предпочитал
титул дуценария,  то есть финансового чиновника,  званию епископа; он  ходил
всегда  в  окружении отряда  людей, составлявших его  свиту. Он воздвиг себе
трибуну, или  возвышенный трон, как светские магистраты. Он сердился на тех,
кто не аплодировал его речам, как в театре. Он изымал церковные песнопения и
заменял  их песнями,  восхвалявшими его самого.  Он  всюду  таскал за  собой
молодых женщин приятной наружности.
     Неизвестно, были  ли  обвинения  против Павла  Самосатского хорошо  или
плохо  обоснованы, но, во  всяком случае не подлежит сомнению,  что  если бы
этих обвинений было достаточно для низложения епископа, то в наше время мало
нашлось бы таких, которым не надо
     было бояться этой же участи.
     Что касается  выборов  епископов, то нельзя сомневаться  в том, что они
сопровождались  ужаснейшими  заговорами.  Выборы  происходили  в   церкви  и
чрезвычайно  беспорядочно,  так  как пастырей  выбирала христианская  масса.
Глупая  чернь становилась  игрушкой честолюбивых претендентов  на  должность
епископа. Многочисленные постановления  соборов  против  симонии доказывают,
что сан епископа обычно получал тот, кто имел чем подкупить голоса.
     Чтобы  обморочить  простонародье, претенденты  на  епископскую  кафедру
часто  прибегали  к  обману.  Пускали  в  ход  поддельные  чудеса,  видения,
специальные откровения.  Эти  фокусы  вызывали  у  верующих  решение выбрать
человека,  которого,  казалось, отметило  само провидение. Бенедиктинец отец
Мартен  в своем  трактате  "De antiquis ecclesiae  ritibus" сообщает, что  в
лионской церкви был обычай всегда дожидаться какого-нибудь откровения, чтобы
определить выбор епископа. Когда святой  Евхерий  был  возведен в  этот сан,
ангел явился в видении ребенку и заявил ему, что небо требует избрания этого
святого человека. Отсюда видно, что видения и откровения были слабым пунктом
верующих. Лепет ребенка был для них несомненным знамением божественной воли.
То было блаженное время, когда совершалось столько чудес и всякий считал или
выдавал себя за боговдохновенного.
     В выборах епископа в древние времена часто играла роль политика  весьма
предосудительная, с точки зрения добрых христиан. Поразительный пример этому
мы  имеем в  деле  знаменитого  философа-платоника  Синезия, который, будучи
язычником, был  возведен в епископы Птолемаиды в Ливии  и посвящен  Феофилом
Александрийским вопреки достаточно сильным доводам, которыми тот мотивировал
свой отказ от этой чести.
     В самом  деле, из его  105-го письма  мы узнаем,  во-первых, что  он не
хотел  расстаться с  женой или  быть  вынужденным сохранять  с  ней  тайную,
прелюбодейную   связь.  Во-вторых,  он  заявляет,  что  исповедует   взгляды
платоников и  считает  невозможным  верить в различные догматы христианского
богословия,  которые находит  противоречащими его принципам; что  он верит в
предсуществование душ, в вечность мира, в воскресение в понимании Платона, а
отнюдь не в понимании христиан. Он призывает бога и  людей в свидетели своих
утверждений  и говорит,  что  его взгляды всем известны. Однако  епископы не
посчитались с  этими  возражениями.  Им  нужно было во  что  бы то ни  стало
привлечь  человека  ученого  и  пользовавшегося  большим  весом   в  округе.
Надеялись,  что,  став  епископом,  он  с течением  времени  переменит  свои
взгляды.  Говорят, что  так  оно и случилось.  Испытав  прелести епископата,
Синезий обрел благодать веры и стал  таким же ортодоксальным прелатом, как и
его собратья.
     Всех  этих  фактов  достаточно,  чтобы разоблачить  нравы,  характер  и
политику древних прелатов, из коих многие возведены в ранг святых. Не похоже
даже,  чтобы  гонения  со  стороны  язычников  содействовали  святости  всех
пастырей церкви. В 305 году человек двенадцать их собралось в Цирте. На этом
соборе епископы занимались тем, что обвиняли  друг друга в  самых чудовищных
преступлениях.  Большинство  из  них  оказались  повинны  в том,  что выдали
"священные" книги язычникам, чтобы избежать преследования, тогда как простые
миряне предпочли пойти  на смерть, чем выдать книги. Пурпурий Лиматский  был
обвинен в том,  что  умертвил  двоих  детей своей сестры. Вместо того  чтобы
отрицать это  или  оправдываться,  он ответил без  колебаний:  "Что касается
меня, я убивал и убиваю всех,  кто против меня; не заставляйте меня говорить
больше, вы знаете, что я никого не
     боюсь".
     А  ведь из  такого  сорта прелатов и  состояли соборы. Во  все  времена
христианской  верой  распоряжались  люди, лишенные нравственности  и знаний.
Через  эти  грязные каналы дошло  до нас апостольское  предание.  И собрания
таких людей считаются орудием святого духа!
     Нам,  конечно,  возразят,  что многие  епископы,  правда,  вели  весьма
скандальный  образ  жизни и  были лишены  образования,  но бог  во все  века
воздвигал  людей  святых, безупречной  нравственности,  одаренных  глубокими
знаниями.  Благодаря  божественной  помощи  они  не  давали церкви потерпеть
крушение, боролись против ересей, сохраняли чистоту учения и предания.
     Прошедшая перед нами галерея портретов отцов церкви дала нам правильное
представление  об  этих великих людях,  о святости  их  поведения  и  об  их
просвещенном  учении.  Мы  видели среди  них  сплошь  вожаков  партий  людей
достаточно мужественных  либо  достаточно  ловких  интриганов,  чтобы суметь
внушить  уважение  к  своим  взглядам и навязать их  другим  на соборах  или
собраниях, призванных разрешать вопросы веры. Эти соборы всегда состояли  из
большого количества невежд или добросовестных фанатиков, шедших на поводу  у
своих  собратьев, которых они считали искуснее себя и на сторону которых они
становились, не зная часто сути вопроса.
     Подписи  на протоколах  очень многих  соборов  показывают,  что  многие
епископы,   являвшиеся   на   собор  для  разрешения   самых  тонких,  самых
абстрактных,   самых  непостижимых  вопросов  богословия,   не  умели   даже
подписываться  и  бывали  вынуждены  обратиться  к  своим  более   грамотным
собратьям, которые расписывались за них на протоколах собрания.
     Нельзя  ли  предположить,  что  под покровом  такого  невежества  часто
находились  благочестивые  подделыватели,  готовые   удостоверить  фальшивой
подписью решения, которые им хотелось поддержать в интересах своей  группы и
которые  они выдавали  за догмы, необходимые для  вечного спасения? Могли ли
епископы,  до того  тупоумные, что писать не научились,  иметь  какое-нибудь
мнение  о вещах, которые  и теперь еще непонятны даже  богословам,  наиболее
искушенным в  жаргоне и увертках своего  ремесла, все более изощряющегося  в
процессе споров в течение такого большого количества веков?
     Вся  история церкви свидетельствует  о глубоком  невежестве большинства
прелатов.  Мало  того,   мы  видим,   что  невежество  это  вменяется  им  в
обязанность.  По словам Флери,  некоторые соборы  запрещали епископам читать
книги   язычников,   то   есть  единственные  произведения,   которые  могли
формировать их ум и вкус. Святой Григорий строго выговаривал Дидье, епископу
вьеннскому,  за  то,  что  он  брался  преподавать  грамматику.  Можно  себе
представить,  какое  образование могли иметь при наличии таких правил  люди,
которым принадлежало право  не только выносить решения об  учении и традиции
церкви, но и решать судьбу империй.
     Мы должны, таким образом, прийти к заключению, что пастыри были в такой
же  мере лишены знаний, как и их  овцы, и в такой же степени предрасположены
были принимать на веру все  сказки,  чудеса  и подложные  писания, какие  им
преподносили.
     Не  будет  поэтому  дерзостью   предположить,  что  на  соборах  вожаки
отдельных  партий, то есть наиболее  хитрые епископы, наиболее красноречивые
пастыри,  наиболее влиятельные при дворе интриганы, продвигали  свои мнения,
определяли, что считать ортодоксией,  собирали голоса бараньеголовых тупиц и
тупоумных  святош,  насилиями и  угрозами  запугивали  противников,  вызывая
согласие у  трусов  и яростно  преследуя  тех,  кто пытался  противиться им.
Такова правдивая история всех церковных соборов, от апостолов до наших дней.
     Впрочем, интересы  вожаков групп  часто менялись. Часто  случалось, что
какая-нибудь  группа, к которой государь прислушивался, сменялась при  дворе
интригами  противной   стороны.   В  таких  случаях  приходилось  менять   и
непогрешимые  постановления  церкви,  собравшейся  на  собор и вдохновленной
святым духом. Епископы имевшие  государя на своей стороне,  имели за себя  и
дух святой. В  церкви, как и на войне, бог дарует победу тому,  у кого самая
многочисленная армия. Епископы могли бы всегда говорить по примеру Фаворина:
"Разве  я  не вынужден думать, что человек,  владеющий тридцатью  легионами,
искуснейший в мире человек?"
     Таким образом,  государи и  солдаты всегда  служили решающим средством,
заставляющим святой дух заговорить и принуждающим принять его пророчества.
     При  Константине церковь раскололась по вопросу о божественности Иисуса
Христа. Константин, не искушенный в богословских тонкостях,  вначале смотрел
на этот  вопрос  как на пустяк.  Он думал, что  одного письма, обращенного к
епископу александрийскому,  достаточно  будет  чтобы  примирить его с Арием.
Император не был знаком с воинственным  духом  духовенства, всегда жаждущего
войны. Он не знал, что богослов никогда не может ни уступить, ни замолчать.
     Несмотря на могущество императора, вся церковь оказалась в огне.  Чтобы
утишить пламя, он созывает,  ценой больших затрат, собор в Никее, в  котором
участвовали триста  восемнадцать  епископов. На соборе  отцы,  вдохновленные
духом   святым  и   поддержанные   государем,   определяют,  что  Иисус-бог,
единосущный отцу, и провозглашают анафему  Арию и его приверженцам, криками,
угрозами   и  побоями   затыкают   рот   всем  пытающимся  возражать  против
постановления  ортодоксов.  Наконец, епископов, отстаивавших противоположное
мнение, отправляют в ссылку.
     Но это  решение тем  не  менее отнюдь не было окончательным.  Ариане  и
ортодоксы еще  в  течение  веков раздирали  церковь, обе стороны попеременно
одерживали  верх:  при  царях-арианах  ариане   оказывались  ортодоксами,  а
ортодоксы превращались в еретиков. Победители неизменно  подавляли и жестоко
преследовали  партию,  потерпевшую  поражение.  Символ  веры,  установленный
тремястами  восемнадцатью  епископами  в  Никее,   был  изменен  шестьюстами
епископами  на соборе в Римини.  От  332 до  383 г.  насчитывают  тринадцать
вселенских  и  местных  соборов  против  взглядов  Ария.  С 323  до  368  г.
насчитывают пятнадцать соборов - вселенских и местных-в пользу того же Ария.
Казалось, весь мир  склоняется к арианству.  Это учение  в самом деле многим
должно  было  казаться  более  осмысленным,  чем  догма,  явно  вводившая  в
христианскую  религию нового бога. Однако никейская  доктрина в конце концов
одержала верх. После  нескольких веков яростных споров большинство епископов
и  христианских священников поняло,  что  интересы и  слава церкви  требуют,
чтобы основатель церкви был богом.
     Вообще при ближайшем рассмотрении сути всех  богословских споров всегда
оказывается,  что  то  мнение в  конце концов  одерживает верх  над прочими,
которое полезнее всего для духовенства и больше всех удовлетворяет его спесь
и жадность. Епископы нисколько не заботились о том, чтобы мнение, казавшееся
им  наиболее  выгодным,  было наиболее  правдоподобным  или разумным.  Чтобы
превратить  какое-либо  мнение,  как  бы  оно  ни  было  нелепо,  в  догмат,
дост