все  более удаляются от  пеших.  Тут добавилось прыти.  Неграмотный
слаб,  написали по-латыни, перевели тебе правильно, неправильно, все равно
подпиши.  Связи  общности по  крови,  по  племени заменяются обязанностями
должника  перед  заимодавцем,  испольщика -  перед  владельцем;  на  смену
обоюдного  согласия  приходит  понуждение  слабого  сильным,   сильного  -
сильнейшим.
     Киевляне могли,  собравшись на вече, выставить из Земли неугодного им
Изяслава.  В  Польше  в  ту  пору  уже  не  было  веча,  которое могло  бы
распорядиться королем: король зависел от сильных владельцев.
     Первый раз  князь Изяслав-изгнанник поклонился полякам в  удобное для
них время.  К тому же в ту зиму поляки успели понять,  что воевать на Руси
им  будет не  с  кем,  и  не  ошиблись.  Сколько-то  там русские побили из
размещенной Болеславом дружины?  Не в счет. Сегодня поляки опять воевали с
богемцами.  Настоящего мира на  польско-богемской границе не было лет сто.
То поляк чеху,  то чех поляку лили за воротник кипящего сала,  да так, что
трескалась кожа и мясо лезло с костей.
     Даже  имея  спокойный тыл,  поляки  не  решились бы  идти  войной  на
Святослава Черниговского, ныне Киевского, чтобы встретиться в поле со всей
Русью.  Смелость  без  ума  хуже  отцовского проклятья.  Болеслав встретил
свояка  крепкими  об®ятьями и  утешительными обещаниями.  Обиженного князя
чествовали  знатные  польские  люди.  Изяслав,  видя  сочувственные  лица,
открытые об®ятья, шапки, подметавшие полы, почтительные изгибы спин, щедро
дарил.  Настежь открыв лари с  богатой казной,  он  уверялся:  "С  золотом
добуду и войско".
     Но дед его,  Владимир Святославич,  был мудрее, когда без счета дарил
храбрых, приговаривая: "С доброй дружиной добуду и золото".
     Едва ли не на три четверти знатные поляки облегчили Изяславовы клади,
а дело его не подвигалось.  Изяслав обижался,  упрекал. Гуляли будто бы им
сказанные обидные слова:  "Ну уж и лошади польские: овес с®ели, а везти не
хотят".  Такое ему могли б и простить,  не будь пересылки из Киева:  князь
Святослав сердится, хочет поднять Русь и ударить на Польшу. "Пока польские
лапы увязли в богемской шерсти,  нам самое время пощекотать польское брюхо
русской колючей щетиной!"
     Сказал ли такое Святослав Ярославич,  или за него добрые люди острили
слова-копья,  но выходило похоже на правду.  Поляки смутились - знатные, с
весельем набрав русского злата,  с горькой печалью опохмелялись призраками
русских полков.
     С  превеликим достоинством произносились речи на  отличной латыни.  С
оскорбленным достоинством князь Изяслав ответствовал на той же латыни.  Но
смысл польских речей не менялся: вот тебе бог, а вот порог.
     И  поторопили.  С  улыбками,  в которых,  как сабля в ножнах,  сидела
угроза чуть ли не смертью, доставили на границу.
     Пока    человек    жив,     он    надеется.     Еще    до    польских
проводов-выпроваживания князь  Изяслав  послал  одного  из  сыновей своих,
Ярополка,  в  Саксонию.  Наследственный и  независимый владетель Саксонии,
маркграф по-германски, полноправный и равноправный электор - избиратель на
выборах   императоров  Священной   Римской   империи   германской   нации,
родственник  Ярославичей  по  брачным  союзам,  через  Ярополка  советовал
Изяславу ехать в  Майнц,  к императору Генриху,  четвертому этого имени на
престоле Священной Римской империи.  Сам  маркграф,  как сильный владыка и
электор,  от  коего империя зависит,  просил императора о  помощи русскому
рексу-королю, несправедливо лишенному трона.
     С  горьких польских хлебов  Изяслав поехал попробовать германских.  С
натугой добрались русские до  Майнца,  славного города  при  впадении реки
Майн в знаменитый Рейн. Император Генрих принял изгнанного русского короля
с  почетом,  обещал  помочь.  Взял  богатые  подарки.  Особенно радовались
германцы драгоценным украшениям работы русских златокузнецов с  простыми и
перегородчатыми эмалями и  с  чернью.  Такого нигде не  умели так  красиво
делать, как на Руси.
     По  поручению императора его  доверенные вельможи  вели  с  Изяславом
длинные беседы,  на которые германцы куда как горазды.  Говорили,  как все
ученые люди,  по-латыни,  которой Изяслав, его сыновья и немногие спутники
беглеца  владели свободно.  Пришлось несколько привыкать к  германцам.  На
Руси в ходу была латынь былых римских писателей и ученых. Учились говорить
не быстро и точно. Поляки, учась латыни с Псалтыри и священного писания, в
разговорной речи по своему характеру спешили.  Германцы говорили медленно,
как русские,  но строили из латинских слов очень длинные цепи: от точки до
точки по десять раз дух переводили.  Расспрашивали о Руси,  записывали для
науки,  были весьма благожелательны,  содержали русских гостей щедро. Пищу
поставляли плохую,  грубую.  Однако  хозяева сами  так  ели,  однообразно,
скудно,  и на плохой стол обижаться не приходилось: земля бедная, говядина
не  нагульная,  свинина жилистая,  домашняя птица  тощая.  Перец стоял,  в
необычайной цене,  на  пирах  стольники  его  подносили  в  особой  посуде
избранным гостям и сейчас же убирали, чтоб не пропал.
     Улицы узкие,  дома прочные, каменные, но сыро в них и воздух тяжелый.
Бань нет,  моются кое-как:  простолюдье летом иной раз лезет в реку, зимой
же обходятся.
     Император  Генрих  не   однажды  и   подолгу  самолично  рассуждал  с
Изяславом.  Человек пылкий,  красноречивый,  властный, он увлекся мыслью о
распространении империи.
     - Ни  в  чем  не  стеснена  свобода  маркграфов,  герцогов,  королей,
равноправных сочленов общества,  коим является империя.  На великих сеймах
они свободно,  по собственной воле избирают достойнейшего из своей среды в
императоры,  возлагая на него и  честь,  и тягчайшее бремя быть защитником
общей пользы.  Могучая Русь,  вступив в империю,  найдет в ней и помощь, и
защиту,  и содействие в преуспевании.  Облегчится торговля, увеличив общее
богатство,  власть русского короля упрочится. Русский король будет защищен
силой империи от козней своих вассалов. В имперском союзе Русь будет самым
большим государством.  Русский король может быть  избран императором,  как
другие электоры.
     Увлекшись  очевидностью благодетельного для  всех  вовлечения Руси  в
империю,  император Генрих повторял одни и те же доводы,  подобно продавцу
камня-бриллианта,  который, поворачивая перед свечой драгоценность, чарует
покупателя игрой света на  равновеликих гранях.  В  глубине тлеет будто бы
пламень, и грани мечут лучи - кусок солнца в руке человека...
     Князь  Изяслав согласился стать  королем,  стать имперским электором,
поставить и Русь в чудное здание Священной империи. Обрадованный император
и грустный изгнанник обнялись,  обменялись братским поцелуем. Договор, как
и возведение в королевский сан, был отложен до дней возвращения Изяслава в
Киев.
     Во  всем происшедшем не  было ни  обмана,  ни  обманщиков.  Император
Генрих видел благо людей в  расширении империи.  Князь Изяслав считал себя
вправе ввести Русь  в  Германский союз:  прочная дружба,  взаимная помощь,
облегченье торговых обменов, равенство.
     Утром люди склонны меньше увлекаться мечтами,  чем  вечером.  Дневной
свет даже в серое ненастье отрезвляет умы,  кипевшие в желтом свете свечи.
Вечером говорят - сделаю завтра, и верят себе и грядущему дню.
     Завтра, завтра, завтра... Но сегодня - ничего. Поляки успешно воевали
с  королем  Братиславом Богемским,  вассалом  Священной  империи:  сегодня
император был не в силах помочь даже Богемии.
     Потому что Сегодня Генрих Четвертый боролся и со своими электорами, и
с  папой  римским.  Властвовало бесконечное злое  Сегодня,  требуя  жертв,
жертв,  жертв.  И прекрасное Завтра еще раз, еще раз и еще обагряло кровью
нерожденного алтарь беспощадного Сегодня.
     Изяслав тосковал.  Он старел в  изгнании,  считал свои ошибки,  учась
труднейшей из наук -  самопознанью. Упрекать императора Генриха? За что? В
писании сказано: кто отнимет хлеб у своих детей и бросит его псам! Русские
не  были  псами  для  державного германца,  но  какое войско он  мог  дать
Изяславу, коль едва защищал себя самого?
     Император не обижал Изяслава.  В тоске Изяслав решил поискать счастья
в  Риме.  Святополк поехал в священный город к папе Григорию Седьмому.  Не
возвратит ли Изяславу Киев и  любимое Берестово наместник святого апостола
Петра?
     Папа  принял  сына  русского короля  с  еще  большей  пышностью,  чем
император принял отца.  Перст божий! Громадная Русь, самая большая и самая
богатая страна в Европе, хочет и будет излюбленной дочерью Римской Церкви.
Забывается обман герцога Гийома,  нового короля старой Англии.  Забываются
германские обиды и  дерзости злобного императора Генриха.  Папа помолодел.
Бывший Гильдебранд,  папа  Григорий Седьмой торжественно принял Святополка
Изяславича.  Князья  Церкви  -  кардиналы и  князья  мира  -  верные  папе
южноиталийские и  сицилийские норманны осыпали  русского наследного принца
из®явлениями дружбы.  Дарили кольца со своих рук, оружие, лошадей, одежду.
Устраивали пиры -  здесь умели лучше есть,  чем в  Германии,  но  до  Руси
италийцам было еще далеко.
     Русский принц  почти  не  имел  чем  отдариваться -  поляки  обобрали
изгнанников.  Узнав о недостойном поведении своих духовных подданных, папа
Григорий велел  написать грозные  письма.  Напоминая польским христианам о
святости  гостеприимства,   папа  требовал,  чтобы  королю  Изяславу  было
возвращено все,  что  у  него  выманили  способами,  достойными язычников.
Раскаяние искупает вину. Нераскаянных накажет Церковь в жизни временной, а
бог -  в вечной. Короля Болеслава папа просил помочь Изяславу вернуться на
киевский трон.
     Наследный принц -  в Риме праву первородства давали важное значение -
привез отцовские полномочия,  изложенные на пергаменте, с подписью отца, с
печатью.  Обсуждали, как провести унию Церквей - Русской и Римской. Король
Изяслав желал этого.  Наследный принц Святополк договаривался об условиях:
будем вершить без  спеха,  богослужение отправлять на  русском языке,  ибо
народ  к  такому привык.  Ставить епископов папа  будет  по  представлению
русского короля.
     У папы не нашлось войска, чтобы послать его на Русь. Генрих Четвертый
и  Григорий Седьмой были едва в силе состязаться один с другим.  Ни одного
копья* не  увел  Святополк Изяславич из  прекрасной Италии,  страны старых
развалин,  к  которым люди  что  ни  год  добавляли новые,  страны,  густо
удобренной павшими в войнах:  там произрастал лучший в Европе виноград,  а
корни его, как. известно, обладают особым пристрастьем.
     _______________
          * К о п ь е - отряд конных латников числом 7-12 бойцов.

     Начальник охраны,  данной Святополку Изяславичу от папы,  сдружился с
русским.  Странный человек, наполовину монах, наполовину воин, со странным
именем  -  Элезий,  он  часами молился в  седле,  перебирая длинные четки,
бусины которых были выточены из косточек маслин, принесенных палестинскими
паломниками.  Но  там,  где место было ровным,  удобным для охоты,  Элезий
сажал на  рукавичку сокола и  травил любую птицу.  Его увлекала травля для
травли.  В  каком-то селенье жители пожаловались на разбойников и  указали
ущелье, служившее притоном.
     - Развлечемся! - предложил Святополку Элезий.
     Не потеряв ни одного из своих, они убили двоих разбойников и схватили
пятерых.  Элезий приказал повесить их,  "как желудей",  на дубе,  росшем у
дороги  близ  селенья.  Солдаты  умело  и  с  охотой  выполнили приказ,  а
сбежавшиеся жители били в ладоши, будто на зрелищах. Двоих повесили низко,
и мальчишки, цепляясь за ноги, качались на страшных качелях.
     - Ты  всегда  знал,   что  будешь  есть  завтра?   -  спросил  Элезий
Святополка.
     - Как-то  я  заблудился на  охоте...  -  начал Святополк,  но  Элезий
перебил его:
     - Я  разумею  иное.  Ты  никогда не  горевал над  изношенной рубахой!
Никогда не ходил по снегу босым!  Никогда не слыхал,  как твоя дочь,  сын,
сестра,  мать просят еды,  тебе ж  нечего дать им!  А  эти  люди испытали,
испытывают подобное.  И  мне такое знакомо.  Не  осуждай их за жестокость.
Счастливый редко бывает злым. Несчастный никогда не бывает добрым.
     - Мой отец, я, мои братья, мы все несчастны, - возразил Святополк.
     - А!  -  отмахнулся Элезий. - Разве это несчастье? Когда ты не будешь
знать,  что  есть,  чем  прикрыть наготу,  когда  чужой будет топтать твою
совесть, твою честь, только тогда ты познаешь цену несчастья, мой принц.
     В  Альпийских предгорьях Элезий  как-то  указал  Святополку на  груды
камней в полуверсте от дороги:
     - Там родился я, там могилы отцов, - и перекрестился.
     - Мир праху,  - сказал Святополк, творя крестное знамение, и спросил:
- Как место звали?
     - Никак, - ответил Элезий.
     - А кто же разрушил?
     - Все. Нет народа, который не носил бы в Италию меч.
     И  замолчал,  занявшись до  вечера четками и  немою молитвой.  Наутро
посочувствовал Святополку:
     - Нет у  папы солдат.  Из-за Генриха-нечестивца.  Не будь того,  и  я
пошел бы на Русь.
     - А  ты ступай в отцову дружину.  Будешь волен и богат,  -  предложил
Святополк.
     - Нет!  Нет!  Нет!  -  трижды отрекся Элезий,  будто искушали его,  и
об®яснил: - Только с нашими пойду. Единство Церкви творить?
     Император Генрих не  досадовал на  короля Изяслава за  его  договор с
папой. Император боролся с этим папой, но не с Римской Церковью. Император
сделал что мог. Он нарядил в Киев послов, дабы они призвали младшего брата
познать свой  грех  перед  старшим.  Право первородства священно для  всех
времен и народов.
     В  Киеве прошел слух,  что  имперские послы,  которым князь Святослав
показывал свое казнохранилище, осудили князя. Дескать, это золото мертвое,
а с хорошей дружиной можно и больше собрать.  Такого германцы и не думали:
у них, чтоб иметь войско, нужно золото, золото и еще раз золото.
     Святослав стал скупенек, и киевские острословы, изощряясь в выдумках,
приплели к  делу германцев.  Императорские послы заметили красивую княжну,
Евпраксию,  дочь князя Всеволода,  и  начали на свой страх намеки бросать,
что,  мол,  император наш вдов,  однако же молод,  собой красив и сердце у
него верное. Так если бы...
     Послам дали понять,  что при случае некое дело будет возможным. С тем
они и  отбыли:  с  неудачей ходатайства за Изяслава и  с  завязкой другого
дела.
     Трудно постичь чужое:  незнание речи -  стена. Одолевши речь, вязнешь
во рву: чужие обычаи. Против них возражаешь и вольно, и невольно, ибо свои
пристрастья  трудно  менять  на  ходу.   Путешественники  грузят  караваны
небылицами.  Умный оказывается хуже глупых: что не по нему, того нет, того
быть не должно. Остальное натянуто на привезенный из дому аршин.
     Императорские послы нашли Русь богатой,  людей дерзкими.  Простолюдье
уступает дорогу по своему удобству. Если сами едут с грузом, то заставляют
встречных сворачивать,  невзирая на звание. Оружие носят вольно, кто какое
захочет,   не  сообразуясь,  кто  знатен,  кто  черен.  В  этом  проявляют
невежество общих правил.  Вопреки такому разбойников мало,  ибо о грабежах
послы не слыхали или от них скрыли.
     Еда хорошая,  с®естное дешевле и в два раза,  и в три.  Перец продают
дешевле в четыре раза и более,  как и гвоздику, мускатный орех, корицу. За
пряностями русские,  сами  ездят  через персидскую землю до  берега Южного
моря, что лежит за арабами.
     Русский король живет открыто,  у  него нет замков ни  в  городах,  ни
между городами.  Во время смуты королю негде укрыться, негде выждать, пока
восставшие  не  разделятся  между  собой,  а  доброхотные вассалы  подадут
помощь. Присягу на верность подданные не принимают.
     Король Святослав трон Изяславу никогда не  уступит.  Но  с  недавнего
времени он  ослабел здоровьем.  После него,  по  русскому обычаю,  на трон
сядет Всеволод,  следующий по рождению сын короля Ярослава.  Ныне Всеволод
держит  герцогство Черниговское размером много  больше хотя  бы  Саксонии.
Дочь Всеволода, Евпраксия, красива и образованна, за ней отец даст богатое
приданое.  Через  брак  с  Евпраксией  у  императора Генриха  и  его  рода
возникнет союз с Русью, выгоды которого трудно предвидеть.
     Глава посольства викарный епископ Майнцский советовал императору:
     - Даже  тень  Права в  сильной руке  при  благоприятствии бога  может
сделаться тяжелее горы, звонче колокола и убедительней меча.





        Глава третья. ЗАПРЕТНЫЙ ПЛОД ОКЕАНА


     Старая Англия саксов и  англов легла  в  могилу в  битве под  городом
Гастингсом  осенью  1066  года.   Нормандский  герцог  Гийом  -  Вильгельм
Завоеватель -  стал королем Англии по праву силы. Новый король и его армия
говорили на французском языке, и язык обозначил границу между завоеванными
и  завоевателями.  Все  англосаксы -  без различия сословий -  были лишены
имущества,  сосчитаны,  переписаны  и  поделены  между  завоевателями.  Не
поровну, но по достоинству завоевателя. За ничтожными исключеньями, каждый
англосакс стал податной единицей.  И каждый владелец получил право взимать
со  своего  англичанина  столько,  сколько  хотел.  Это  право  называлось
"тайяж".  Слово  не  переводится на  русский  язык.  Корень  его  образует
множество слов,  обозначающих понятия:  строгать, пускать сок, обтачивать,
надрезать,  гранить,  тесать камень...  Понятно - тайяж человека возможен,
когда он, человек, низведен до положения вещи.
     Завоеватели посеяли зубы  дракона -  во  всех  городах и  при  многих
селеньях возникли туры.  Французское слово "тур", позднее переработанное в
английское "тауер",  тоже не  переводится на русский язык.  Слово "замок",
так же  как старорусские кремль,  детинец,  обозначало внутреннюю крепость
укрепленного города,  место,  где мог замкнуться гарнизон и  жители города
для последней обороны.  А  туры-тауеры были личными крепостями владельцев,
местом, где владельцы укрывались от собственных подданных.
     Задолго до завоевания Англии Западная Европа усеялась турами, ибо вся
она была в  те  или иные годы завоевана пришлыми.  Но на материке сознание
национальной  розни  угасло  быстро,   ибо   завоеванные  были  культурнее
завоевателей.  В  Англии  социальная  рознь  усугубилась национальной.  Не
говоривший по-французски был  низшим  вдвойне.  В  течение  трех  столетий
английские короли  и  дворянство говорили  по-французски.  Вскоре  Франция
перестала понимать язык  английских тауеров,  ибо  живой  французский язык
развивался, а язык тауеров стал мертвым, он не был языком народа. Французы
смеялись над жаргоном тауеров,  но он нес свою службу - отличать высших от
низших.
     Но   необратимость  событий  стала   понятной  позже.   А   в   годы,
последовавшие  за  покорением,   англосаксы  еще  надеялись  освободиться.
Англосаксы отказывались верить в  смерть Гарольда в  битве под Гастингсом.
Нет,  израненный,  он покинул поле последним и вылечился в тайном убежище.
При первой улыбке Судьбы он появится.
     Монахи Уолтхемской обители высекли на могильной плите Гарольда четыре
латинских слова.  Первые три переводятся легко:  "Здесь лежит Гарольд". Но
четвертое -  "Инфеликс" -  переводится-на  русский как "несчастливец" лишь
приближенно.  Для  Рима Фатум -  Судьба была силой,  превосходившей богов.
Славянину это понятие было чуждо.  Инфеликс не  несчастливец,  но человек,
против которого встал Фатум - Ужас богов.


     Конан, наследственный владетель Бретани, которого французы титуловали
графом, а бретонцы на своем языке - брейцаде - назвали тьерном или теирном
- вождем,  был отравлен предателем,  которого подкупил сосед - нормандский
герцог Гийом-Вильгельм.  Иан Гоаннек,  ученый актуариус и советник тьерна,
бежал  во  Фландрию.   Многоязычный  -  так  звали  бретанцы  Гоаннека  за
обширность знаний -  погрузил на  корабль тюки с