немыслимым,
невозможным.  И  даже дурным.  В  те  же годы,  после тяжелых неудач армий
Восточной империи в  боях с вторгшимися через Дунай печенегами,  имперские
послы  сумели осадить печенегов на  землю,  отведя им  угодья между нижним
течением Дуная и морем. Там же, за шесть или семь веков до печенегов, было
осажено появившееся неизвестно откуда племя, не оставившее по себе ничего,
кроме собственного имени - бессы.
     Об®ясняя подданным неудачи в  борьбе  с  печенегами,  об®ясняя мир  с
ними,  купленный ценой  уступки куска  имперской земли,  Палатий указывал:
богу не угодно, чтобы был уничтожен один из созданных им народов.
     В  ряду  беспощаднейших истреблений своих и  чужих,  которыми империя
себя  постоянно  позорила,  заявление о  милости  к  непобежденным звучало
ложью:  словами спасали лицо.  Но было в  нем также и раздумье,  и трезвая
мысль.
     Через   несколько  лет   после  смерти  Ярослава  Дикое  поле   опять
зашевелилось.  Мелкие,  почти не замеченные набеги сменились тягой к более
крупным предприятиям.  В Степи нашлись вожди,  подросла молодежь, забывшая
отцовские раны,  размножились кони.  В  1059 году несколько тысяч конных с
днепровского  левобережья  были   замечены  за   рекой   Орелью,   Получая
подкрепления  с   правобережья,   кочевники  поднимались  вверх.   Русское
населенье бежало в крепости. Степь обтекала их, не тратя времени на осаду.
Князь  Всеволод Ярославич вышел из  Переяславля,  встретился с  врагом под
крепостью Воинем, около устья реки Сулы, разбил и разогнал нападавших.
     В следующем году,  в 1060-м, дождавшись конца полевых работ, все трое
Ярославичей  -   Изяслав   Киевский,   Святослав  Черниговский,   Всеволод
Переяславльский -  в  союзе со Всеславом Брячиславичем.  Полоцким решились
почистить Степь.  Племя  торков заступало место  печенегов.  Общим походом
хотели сломить торков.
     Русская конница со  своими обозами,  с  пешим войском на  телегах шла
обоими берегами Днепра.  По Днепру пешее войско плыло на лодьях с запасами
для всех.
     Война была хорошо задумана, велась упорно до глубокой зимы. Вырвались
три орды.  Бросив слабых,  имущество,  скот и семьи, они навсегда покинули
соседство с  Русью.  На восток дороги были отсечены,  и торки пустились на
запад. Уцелевшие переправились через Дунай.
     Много степняков,  выброшенных из зимовий,  погибло от зимних холодов,
от болезней.  Многие были убиты,  но еще больше попало в  плен.  Пленников
отвели на Русь.  Здесь они были осажены на окраинных землях,  по реке Роси
на правом берегу Днепра,  а  на левом -  в  междуречье Трубежа и Супоя,  к
северу от Переяславля. Так степнякам было суждено обрусеть: стали они жить
оседло,  завелись у  них города,  обучались возделывать землю,  занялись и
ремеслами и усилили Русь.
     Кочевник  искал  свободной земли,  чтобы  пасти  скотину,  и  оседлых
соседей -  для грабежа.  Избавиться от  кочевника удавалось,  убив его или
сделав  оседлым.   Бились  в  полную  силу.  В  скобках  замечу:  значенье
изношенных дешевыми книжниками слов  "без  пощады!"  ныне  стало доступным
только тому,  кто взял смелость понять собственный опыт войны.  Зато в  те
поры,  хоть и  тогда слово "свобода" каждый постигал тоже по-своему,  было
необ®ятно много свободной,  порожней земли.  И было где встретиться мирно,
не наступая другому на ногу...
     Русь шла на свободные земли, чтобы на них осесть и жить, добывая свой
хлеб из земли. Так бери же, населяй, обрабатывай! Что мешает?
     Время  мешало.   Оно  давало  свои  сроки,  а  славяно-русское  племя
плодилось в свои, не поспевая, как видно, за скорым бегом небесных светил,
безразлично порождающих время.
     Деревянный дом под соломенной крышей ставят за несколько дней. Достал
мешок семян -  и  весь следующий год будешь сыт.  Цыплят жди до осени.  За
конским приплодом будешь  ходить три  года,  прежде чем  лошадь пойдет под
седло и в оглобли. Яблок от посаженной тобой яблони жди двадцать лет. Твой
сад  унаследуют дети,  вместе с  которыми растет медленное дерево.  Быстры
одни сорняки.
     Да и  место тоже было нелегкое,  место тоже мешало.  Широк путь между
уральской горно-лесистой стеной и Каспийским морем.
     Тут  не  навесишь ворот,  подобных Дербенту,  которым то  вместе,  то
порознь Восточная империя и персы запирали узкую тропу по западному берегу
Каспийского моря.
     От  сотворенья мира Запад с  Востоком состязались через узкую полоску
проливов  между   Средиземным  морем   и   Евксинским  Понтом,   названным
впоследствии Русским морем, Черным морем.
     Боролись Запад с Востоком и к северу от Евксинского Понта.
     Но  что  там происходило?  Как?  Речь идет о  событиях,  удаленных на
полторы,  на две тысячи лет. В русских лесах и полях глух глагол прошлого.
Он  в  землю ушел с  головой,  землею засыпался,  и  кладовые его  еще  не
раскопаны.
     Зато на юге борьба совершалась гласно и  явно,  хотя бы с осады Трои.
Эллины завещали тяжбу  единой Римской империи.  В  наследство от  них  она
досталась и Восточной империи.
     Однажды эта наследница тысячелетней борьбы выиграла. Базилевс Ираклий
заставил рухнуть силу Ирана.  Вскоре увидели,  что  миды -  персы,  вечные
враги, были стенкой между Востоком и Западом.
     Стенка упала.  Восточной империи не помогли единовластие, единоверие.
Не  спасла  наилучшая для  тех  времен  и  для  многих последующих система
управления  государством.   Ведь   все   было  будто  считано-пересчитано,
писано-перезаписано,  перевязано законами, указами, постановленьями. Будто
бы нигде,  как в Восточной империи,  не было столько грамотных,  обученных
науке управления.  Разве только одна Поднебесная империя на  самом дальнем
восточном краю мира могла бы состязаться с империей базилевсов.
     Подданные базилевсов умели делать вещи,  несравненные по  красоте,  а
также по удобству и  прочности.  Строили отлично хорошо здания,  пристани,
дороги. И умели считать.
     Не  сосчитали лишь,  сколько труда,  искусства,  науки вложено было в
сотворенье  единовластия,   единоверия.   Что   считать?   Сказано   ведь:
государство, разделившееся внутри себя, погибнет.
     Но не сказано -  как соединить и  чем.  В изысканиях способов исчахли
лучшие  умы,  а  худшие выжили.  Вольность и  волю  душили по-научному,  в
зародыше:   избили  подданных  стократно  более,  чем  уложили  в  войнах.
Неустанно  работала  трость   Фразибула*,   уничтожая  колосья,   которые,
естественно,  по  природе своей поднимались выше  других,  не  ведая,  что
нарушеньем общего строя они сами себе выносят смертный приговор: для блага
других, коротеньких, одинаковых.
     _______________
          * Коринфский тиран  Периандр  (ум.  685  г.  до  н.  э.)  послал
     спросить у своего друга милетского тирана Фразибула о лучших способах
     правления.  Фразибул на глазах у посла тростью долго  сбивал  в  поле
     колосья, поднявшиеся выше других, и отпустил посла, ничего не сказав.

     Упреки прошлому так же тщетны, как сожаления о золотом веке, которого
не   было.   Но  воздержаться  от  них  умели  одни  евнухи,   излюбленные
базилевсами.


     От  годов  появленья половцев в  ничейном Диком  поле  не  столь было
удалено время, когда на развалинах бывшей Восточной империи Турок напишет,
если удостоит: разрушено грубым насилием оружия, и ничем более.
     Скажут -  Восточная империя погибла, разделившись внутри себя. Да, но
разделило ее усиленное об®единение.
     Так разделило,  что не помогла ей и сторонняя помощь,  с запада. А ей
помогали! Пусть плохо, пусть званые и незваные помощники сами не понимали,
для чего идут - спасать ли либо устраивать собственные дела?
     Впрочем,  бескорыстной помощи не бывает. Бойся спасителя, вопиющего о
своем  бескорыстии!   Неразумно  упрекать  западных  помощников  Восточной
империи.  Разве лишь в том,  что они не сумели помочь ни себе, ни империи.
Пусть  лгали  знамена  -  Европа  щедро  устилала сотнями тысяч  тел  поля
малоазийских сражений.  Прошлого не изменить и великим богам. Кости павших
- не шахматные фигурки. При всем желании книжников их вновь не расставишь.
Игра сыграна, ставок более нет.


     Восток бил Русь крыльями, клювом, когтями. Русь отступала, отбивалась
на опушках своих лесов и, бросившись в Степь, ломала азиатские крылья.
     Никто с запада не приходил помогать Руси отбиваться.  Повернется Русь
лицом на  восток,  запад ее  бьет в  спину.  Отмахнется Русь -  с  востока
ударят.  Неужели  же  русское  счастье  было  в  том,  что  не  находилось
помощников?  Правда ли,  что плата за помощь бывает горше беды, от которой
спасали?
     Подметая Степь,  братья Ярославичи трудились по  совету своих дружин,
по согласию русских пойти в поход после уборки хлебов.
     Хорошо   бы   занять   Дикое   поле   русскими   людьми.    Построить
города-крепости.  Наполнятся пустые места поселенцами.  Пустят они корни и
сами себя защитят.
     Где  взять  людей?  Свои  глубинные места  лежали  впусте  на  девять
десятых.  Против Степи насыпали земляные валы,  ставили земляные крепости.
Озирая сотни верст доживших до наших лет укреплений,  удивляешься:  откуда
руки брались при тогдашнем безлюдье?!  Такое могли совершать только доброй
волей, только понимание дела удерживало заступ в руках. Насильно такого не
сделаешь!
     На  старые наши  могилы просится справедливая,  простая надпись:  они
сделали все, что могли. Дай бог и другим такую же память!
     Года не  прошло,  как с  миром попросились на Русь,  чтобы пристать к
своим,  торки,  бежавшие на восток,  к  Дону и  за Дон от русского войска.
Через Волгу переправлялись новые пришельцы с востока.  Такие же кочевники,
близкие торкам по речи,  одинаковые по привычкам.  Но более страшные,  чем
русские. Кочевнику другой кочевник - такая же добыча, как оседлый.
     Новые пришельцы звались кипчаками или кыпчаками,  они же узы, куманы,
без  креста окрещенные на  Руси половцами.  Какие-то  передовые племена их
обильного  людьми  и  по-кочевому  медленного нашествия  вскоре  появились
вблизи Переяславльского княжества.  Всеволод Ярославич, по совету дружины,
поспешил встретить незваных гостей.  Кони у него были добрые,  всадникам -
цены нет, если брать по одному. Вместе же оказалось их мало. Так мало, что
половцы опрокинули переяславльского князя. Спасибо, выручили кони, недаром
кормленные овсом да  ячменем.  Пришлось Всеволоду сесть за  крепкие стены.
Половцы  пограбили  долины  Ворсклы  и  Сулы.  Вернулись  они  из  удачной
разведки,  вызнав,  куда ходить за добычей.  Места им понравились. Они и у
себя занимались тем же,  в  привольях между Аральским и Каспийским морями.
Но  там  пески,   пустыни,  ходи  от  колодца  к  колодцу.  Здесь  -  рай.
Доподлинный,  обещанный храбрым:  сладкую воду пей,  не считая глотков,  и
сладкой  травы  богатство.  Так  об®ясняли несколько половцев,  схваченных
русскими в плен по вине своей дерзкой погони.
     Наибольшей же половецкой добычей после легкой победы была опасная для
русских уверенность в своем преимуществе над местными оседлыми.
     Часть половцев,  сколько -  сами не считали,  потянулась на запад. По
следам печенегов они  переправились через  Дунай.  В  империи новые  гости
показали себя,  как свои предшественники.  Другие остались близ Руси, деля
между своими родами сочные угодья.  Но  не в  угодьях лишь дело.  Кочевник
любит простор.
     Кочевник говорит:
     - Моим глазам больно, когда я вижу вдали чужие юрты.
     Редкий оседлый поймет такое.
     И еще есть у них поговорка:
     "Когда напали на  юрту  твоего отца,  соединись с  напавшими и  грабь
вместе с ними".
     Извращенье  чувств?   Нет,  поэтическое  преувеличение.  А  любовь  к
простору -  проза,  потребность.  Тесно вольному степняку видеть на земном
окоеме юрты людей даже своего языка.
     Разрастаясь,  село  высыпает выселки.  Множась  в  числе,  делится  и
кочевой  род.  С  той  разницей  против  оседлых,  что  вскоре  у  близких
родственников,  соседей по кочевью, свои же братья отобьют табун, раскроив
несколько черепов.  Греха в подобном кочевник не видит. Удальство, забава.
Добро -  угнать лошадей у соседа.  Зло - когда твоих лошадей угонит сосед.
Грабить чужих -  добродетель. Кочевник вовсе не зол. Он таков от рожденья,
переубедить его можно лишь силой.
     До  самого  недавнего времени  русские  соседствовали с  кочевниками,
которые  пополняли  свои  достатки  набегами  на  Русь.   Русские  теснили
соседа-грабителя, побеждали, осаживали на землю.
     Забывчивы мы. В близкие годы - ста лет еще не истекло, при дедах, чьи
внуки  живут сегодня,  -  наши  среднеазиатские соседи набегали к  нам  за
добычей и за людьми.


     Пока  половцы усаживались в  Диком  поле,  князь Всеслав Брячиславич,
радея своему Полоцкому княжеству, задумал добавить к нему Псковскую землю.
Псков  не  дался  Всеславу.  В  следующем  году  Всеслав  врасплох  накрыл
Новгород.  И  в  город вошел,  и  на стол хотел сесть,  и  сила была его в
короткие три  дня.  Новгородцы отказались принять Всеслава.  Понимая,  что
против воли Господина Великого князю в  городе и  в землях его не усидеть,
Всеслав ушел.  Не  с  пустыми руками:  с  новгородской Софии снял колокол,
прихватил  дорогой  церковной утвари,  погрузил  и  другого  добра.  Вывел
пленников,  дабы  пополнить жителями свою землю,  и,  как  водится -  а  у
Всеслава особенно,  -  пленников уговаривал,  ласкал,  отводил им  хорошие
угодья.  Иначе сбегут:  не  собака -  на  цепь не  посадишь;  не скотина -
пастухов не приставишь.
     Полоцкая земля,  она же  земля кривичей,  была в  стороне:  во  время
Святослава Игорича она осталась сама по себе,  в  своем укладе,  признавая
князей собственных,  кривских - кривичских. Святослав, увлеченный дальними
замыслами,  не оставил бы в покое близких кривичей, найдись для них время.
Но  ему довелось рано уйти из Руси и  из жизни,  оставив малолетнего сына.
Достигнув зрелости,  князь Владимир Святославич подтянул к  Руси  Кривскую
землю.  Полоцкий князь был убит в  битве,  Владимир взял за  себя его дочь
Рогнеду;  родившегося от  этого  брака.  Изяслава кривичи-полочане приняли
своим,  природным князем  по  обычаю.  Киевский князь  Ярослав  Владимирич
признал за  Брячиславом Изяславичем право  наследовать Полоцк  после  отца
его, Изяслава, и жил с Брячиславом, внуком Владимира Святославича, в мире.
В Киеве Брячислав владел собственным подворьем, где и живал, навещая князя
Ярослава.  Между  собой  они  сразились однажды,  когда Брячислав напал на
новгородские земли,  взял много добычи,  вывел много пленных.  На обратном
пути  к  Полоцку Ярослав пересек путь  Брячиславу,  отбил у  него пленных,
отнял  добычу.  Вскоре  Брячислав сумел  доказать Ярославу старинные права
кривичей на города Витебск и Усвят.  Города эти и собой дороги, и дорогой,
которая от Витебска близка,  а через Усвят проходит - древнейший привычный
волок из  реки  Каспли в  реку Ловать,  горка,  через которую переваливает
водяной путь из варяг в греки.
     Помирившись,  Брячислав больше не  досаждал Ярославу.  По  его смерти
Ярослав признал Полоцкую землю за  Всеславом Брячиславичем,  и  сын сел на
отцовский стол,  будучи двадцати лет  от  роду.  При  своей  жизни  указав
сыновьям,  кому где  сидеть,  Ярослав исключил Полоцкую землю из  раздела.
Следовал он обычаю считать ее отчиной потомков Изяслава Владимирича.
     Кривичам  не  приходилось  ведаться  со  Степью,   у  них  были  свои
беспокойные соседи -  литовцы.  Литовцев они  и  отталкивали,  и  толкали.
Единственный раз кривичи ходили в Степь, когда братья Ярославичи кончали с
торками.   Вернувшись  домой,   Всеславова  дружина  и   кривские  ратники
единодушно решили,  что в  Степи им нечего делать.  А вот Псков,  Новгород
были бы сладки.
     Князь Всеслав вынес из  совместного с  ярославичами похода сомнение в
прочности дружбы  между  тремя  братьями.  Старший  брат  Изяслав  уступал
среднему Святославу в  силе воле,  в  решительности,  и Святослав не щадил
старшего ни словом,  ни делом: походом распоряжался он. Изяславу бы просто
терпеть,  а он еще жаловался.  Третий брат,  Всеволод, самый из всех троих
живой умом,  начитанный,  знающий, оглядывался на старших, стараясь быть с
обоими в дружбе, и только.
     Всеслав не удивился, узнав, как печенежские сменщики - половцы побили
Всеволода.  Решив,  что Ярославичи будут отныне связаны половцами, Всеслав
попытался исполнить желанье Кривской земли  захватом Пскова  и  Новгорода.
Дурного не видел:  был он со своими кривичами не чужой,  а свой,  русский,
вреда Пскову с Новгородом не будет, польза будет псковичам с новгородцами.
Ведь и у них тот же опасный сосед - литовцы.
     Всеслав  знал  половцев  по  рассказам  достойных доверия  очевидцев,
оценивших  половецкую  силу  выше  печенежской.   Правильно  он   понял  и
Ярославичей.  Все,  что можно увидеть и взвесить,  он увидел и взвесил, не
ошибаясь. Впоследствии подтвердилась наибольшая часть.
     Но,  как все люди,  какого бы  они ни  родились ума,  Всеслав не  мог
счесть и взвесить того,  чего не было, - будущего времени. Завтрашний день
берет в свою руку те же силы, какие были сегодня. Но расставляет их в иных
сочетаньях.  Да еще говорит одному:  постой-ка, ты вчера вырос достаточно,
сейчас пусть другой подрастет.
     От лошадей рождаются лошади,  от ржи -  рожь.  Можно счесть,  сколько
камня и бревен нужно на дом, сколько дней придется затратить на дорогу. Но
не  все  понимают,  что подобные расчеты непригодны для измерения будущего
людей.


     Кривский край лесной,  а воды в нем хватит на доброе море.  На гривах
стоят сосновые боры,  дерево могучее,  ровное.  Пониже, на суглинках, леса
смешанные - ель с осиной, березой, ольхой. Это - обрамленье воды, или вода
- обрамленье лесов.  Озер,  болот, рек, ручьев так много, что прямых путей
нет даже для водяных птиц, которые любят тянуть над водой.
     Уклон  земли  мал,  поэтому реки  текут медленно,  виляя в  камышовых
дебрях. Осенью сгинет божья кара - комар с мошкой. Водяная птица, готовясь
к отлету, молчит, как молчит местная. Если кто вскрикнет - то от испуга. В
полном  молчании  слышен  только  шелест  подсохших  листьев  камышей  над
прозрачными,  по-осеннему черными водами. Голос кривской осени неописуем -
его  н у ж н о  услышать.
     Возражают  -   все  равно  постарайся,  недостающее  можно  пополнить
воображеньем. Камыш, шелест листьев - слыхали.
     А  кто  запирает дороги для влаги в  теле тростинки?  Как получается,
что,  стоя в воде, тростинка отказывает в питье собственным листьям, и они
иссыхают,   склонившись  над   водой,   как   трава  от   летнего  зноя  в
тмутороканской степи?  Где ж справедливость?  Ответят -  старость,  время,
дескать,   пришло  умирать,   дать  дорогу  другим,   возродиться,   вновь
родиться...  Что листья,  не люди!  Впрочем,  часто и не отличишь людей от
листьев.
     Кривич не жилец без своей земли.  Отлучаясь,  берет щепотку с  собой.
Иначе хворь прикинется, за ней и смерть пожалует. Хлеб нужно печь круглым,
как  солнце.  Обычай.  Повелось от  первого пахаря,  когда святые Микола с
Юрием  еще  не  ходили по  Кривской земле,  как  ныне  ходят.  На  свадьбе
священник водит  брачащихся по  солнцу.  Против  солнца  нельзя  сотворять
таинство - нечисть порадуешь, и только.
     Тайной силы, чистой и нечистой, в Кривской земле больше, чем людской,
если людей счесть по душам, а нечисть по головам - души у них нет.
     О н и   везде  водятся,   и  нечего  кривичам перед  другими  землями
выхваляться,  нашли чем!  Верно,  но в Кривской земле им удобнее, есть где
прятаться.  Они не любят света,  исчезают, коль человек посмотрит прямо на
них.
     Надо  з н а т ь.  Тогда одни тебе помогут,  а другие зла не причинят.
Домашний огонь береги.  Истопившись,  горячие угли сгреби и присыпь золой,
чтоб Господин огонь дожил до другого дня.  Сосед придет занять о