ошо послужил одному,  будет хорош и другому.
Старшие  дружинники -  бояре,  имевшие  оседлость в  Киеве,  -  собирались
имущество продать или дать на хранение,  самим же от®ехать.  Никто явно не
сказал, что предложит свой меч Святополку. Этот князь казался темен.
     И  не  зря худое думали о  Святополке.  За дурные дела отец его лишил
княженья.  Был  Святополк озлоблен.  В  злобе редкий человек умеет держать
язык за зубами.  Святополк грозился выместить злобу на братьях, на отцовых
подручниках.
     К брату Глебу в Муром Святополк послал письмо и гонцов с приглашеньем
- не медля дня ехать в Киев.  Отец умер, а он, Святополк, сел на отцовский
стол и сделался братьям вместо отца. Но болен тяжко и не надеется остаться
в живых.  К Борису на Альту Святополк отправил не послов,  а убийц.  Легко
расправившись с  беззащитным князем,  они зашили тело в  кожу и привезли в
Вышгород хоронить.  Подобные дела не хранят в тайне, но находят оправданья
в примерах.
     Примеров кругом  было  много.  Недавно король  чехов  Болеслав Рыжий,
взойдя на  престол,  тут  же  приказал лишить одного брата мужественности,
второй брат едва унес ноги.  Болеслав Польский,  прозвищем Храбрый, изгнал
братьев  и  ослепил  нескольких родичей.  Правящие дома  франков,  сначала
потомки Меровея,  за  ними потомки Карла,  наполнили преданье нескончаемым
самоистребленьем.   Люто   резались  греки  за   трон   базилевсов,   злое
соперничество властвовало между хозарскими и печенежскими ханами.
     Святополк повернул Русь  на  протоптанную другими  дорогу.  Весть  об
убийстве Бориса с  удивившей всех скоростью дошла до  Новгорода.  Проделав
длинный путь,  она  вновь  пустилась к  югу:  Ярослав послал сказать брату
Глебу, чтоб остерегся он, держался бы подальше от Киева.
     Князь Глеб, получив приказ Святополка, поспешил к умирающему будто бы
брату.  Только на  Днепре он  случайно узнал о  страшной судьбе Бориса,  о
Святополковом обмане. Тут же и повернуть бы ему, бежать хотя б в Новгород.
Глеб растерялся, не зная, что делать, молился, подавленный бедой. Прав был
Владимир Святославич:  сидеть бы  Глебу в  Муроме не  мутя воды да ласково
уговаривать приверженцев старой веры,  насколько новая лучше и правильней.
К  месту случайной пристани Глеба подошли против течения лодьи с убийцами,
посланными Святополком.  По их приказанию и  за обещанную мзду повар князя
Глеба,   по   рождению  торк,   мясницким  ножом  зарезал  юного  хозяина.
Новгородские посланные,  возможные спасители, опоздали всего на один день.
В жизни,  как в сказке,  день,  минута даже много весят:  направо счастье,
налево гибель,  между ними и  руку не просунешь.  Вся разница -  в  сказке
конец обычно счастливый, иначе не любо слушать.
     Третий брат Святополка,  Святослав,  бежал из Смоленска в Венгрию, но
убийцы настигли его  на  дороге.  Теперь кругом Киева  стало  свободно для
Святополка.  Страшен был ему только Ярослав. От Мстислава Святополк тут же
защитился Степью,  завязав союз  с  печенегами,  через которых пришлось бы
идти тмутороканцам.
     Незадолго  до  событий,  которые  поставили  судьбу  Руси  на  лезвие
бритвы*, по выражению старых книжников, несколько варягов из дружины князя
Ярослава обидели скольких-то новгородцев.  Обиженные побили варягов. Князь
Ярослав ответил кровью на кровь.
     _______________
          * И  в  VI  и в XI веках византийские писатели часто употребляли
     выражение "быть  на  лезвии  бритвы",  как  образ  опасного  поворота
     событий. Здесь и далее примечания автора.

     Получив известия из  Киева,  Ярослав собрал  новгородцев на  вече,  и
взаимные обиды были  забыты перед лицом общей опасности:  возьми Святополк
верх  -  и  Новгород  потеряет  полученное от  Ярослава право  свободы  от
киевской дани.  Поэтому даже  люди  дельные и  холодные дали себе увлечься
чувством отвращенья к  Святополку,  так  же  как ранее поддержали Ярослава
оказать непослушанье родному отцу.  Охочих идти  нашлось до  сорока тысяч.
Вместе с  дружинниками князя,  которых было  до  трех  тысяч,  составилось
сильное  войско,  свидетельство того,  что  не  зря  Новгород называл себя
Господином Великим.
     Несколько тысяч лодей переплыли Ильмень,  поднялись по Ловати и через
волоки свалились в Днепр. Перед городом Любечем пристали к правому берегу.
На левом ждал Святополк.
     Рассказ краток, дело медленно. Великий князь Владимир умер 15 июля, в
начале августа были убиты Борис и Глеб. К Любечу же добрался князь Ярослав
осенью,  и не ранней -  уже лист опадал.  Князь Святополк успел,  развязав
туго набитую отцовскую мошну,  набрать достаточно русских охотников. Успел
прельстить  киевскими  гривнами  печенегов,   и   к  Любечу  подошла  орда
наездников и  стрелков,  перед которыми в  те годы содрогалась и Восточная
империя.
     Против  Любеча  Днепр  не  широк.  Многоводную Припять  он  принимает
верстах в шестидесяти ниже, а Десну - над самым Киевом, еще верст на сорок
ниже.
     Противники,  встав один  против другого,  начали жить  на  виду.  Дни
катились с мочливыми осенними дождями. Пошли заморозки-утренники, вечерние
лужи на рассвете пучились ледком,  под которым стыл белопузырчатый воздух.
Днепр спадал, вода светлела, как ей положено к зиме.
     Вытащив лодьи на берег, новгородцы ждали. Князь Ярослав не решался на
переправу. Не решался и князь Святополк, а решился бы - не смог. И лодий у
него не было,  и переправляться своим обычаем, вплавь, печенежская конница
не соглашалась на виду у врага.
     Считали не  дни,  а  недели.  Воздух и  вода  охлаждались,  утренники
сменились морозцами до полудня. Днепр мелел - верховья прихватывало, мороз
сушил лесные ручьи.  Вода потемнела по-зимнему,  то  ли  от холода,  то ли
мертвые листья, истлевая на дне, красили воду, не отнимая прозрачности.
     В   новгородском  лагере  сыто  -   новгородцы  люди  запасливые.   В
новгородском лагере неспокойно -  такой  народ.  По  привычке шапки  перед
князем Ярославом не ломая,  а только подальше заламывая на затылки, шумят.
От дома, вишь ты, далеко, сидим, хлеб едим - не даром ли? Пора быть бою, а
нам домой пора. По хозяйкам соскучились, а хозяйки без нас гуляют!
     Ждет князь Ярослав,  а крикуны сами куда же решатся.  Крикун, он себя
криком  облегчает.  Ты  бойся  молчуна.  Молчун  калится  без  слов,  жара
незаметно, а плюнь - зашипит.
     С берега на берег идет пересылка.  О чем?  Не знают. Но мирного конца
не жди - это знают.
     Летом тяжело доспехи носить.  Божье наказание. За грехи. Жмет, давит.
Тело преет, идет красными пятнами, зудит - не почешешься. В холодное время
подкольчужные рубахи  и  шубы  согревают.  Новгородцы  толпятся  на  своем
берегу,  сидят на лодьях,  как на торгу,  и  сражаются со святополковскими
всей бранью, какая лезет из горла.
     Новгородцы горячи и  обидчивы,  сгоряча острого слова не  придумаешь,
твердят все одно. Верх остается за левым берегом.
     - Вы,   новгородские  серые  плотники,   из  доски  сделаны,   доской
укрываетесь,  с доской,  как с женой,  спите. Идите к нам, мы вас заставим
хоромы рубить с вашим князем-хоромцем!
     Одни  кричат -  хоромец,  плотник.  Другие -  хромец:  князь  Ярослав
припадал на одну ногу.
     Брань на вороту будто бы не виснет.  Обиженные новгородцы наседают на
Ярослава:
     - Давай бой, иль без тебя на тот берег полезем!
     С  той  стороны Ярослав получил весточку.  Кусочек беленькой бересты.
Нацарапано: "Меда с вином запасено много".
     В  середине долгой  морозной ночи  Ярославовы дружинники тихо  будили
спящих.  Задолго до  рассвета правый  берег  опустел.  Многие  новгородцы,
высадившись на  левый  берег,  от  соблазна  толкали  опустевшие лодьи  на
днепровскую волю:  победим,  так лодьи найдутся,  побьют нас - не нужна ты
мне будешь.
     Повязав головы  белыми  платками,  чтоб  отличить своего  от  чужого,
новгородская пехота  навалилась на  врага  со  своим  страшным  оружием  -
топором на  длинном топорище.  Равный по  силе удара франциске франков или
саксонской секире,  новгородский топор превосходил меткостью. Кто знаком с
плотницким ремеслом -  новгородцев не зря дразнили плотниками,  - поймет с
одного слова,  тому, кто не видел своими глазами игру плотницкого топора в
русской руке,  не об®яснишь и  сотней слов.  Конечно,  не такое уж счастье
пятнать человеческой кровью честную сталь.  Вздохнешь и  скажешь:  не нами
началось, не нами и кончится...
     Святополк заложил свой  стан  между  двумя  озерами.  Печенеги стояли
поодаль и не могли прийти на помощь своему наемщику. Князь Ярослав отделил
часть  для  нападенья на  печенегов,  и  те,  пешие поневоле,  разбуженные
топорами, потерпели страшный урон в бегстве к своим коням, а добравшись до
конской спины,  думали лишь  о  бегстве.  Русские полки  Святополка бились
лучше,  и с ними покончили уже при свете. Бедствие побежденных завершилось
на озерах;  молодой лед не сдержал ни отступивших на него, ни беглецов. Но
князь Святополк успел вырваться.
     В  Киеве князь Ярослав оделил новгородцев щедро,  по  силе  отцовской
казны,   которую  Святополк  не  успел  дотрясти.   Новгородцы-домохозяева
получили каждый по  десять гривен серебра на себя,  племянников,  сыновей,
захребетников.  Ратники из прочего людства,  новгородцы -  горожане или из
волостей, получили по гривне на голову.
     Новгородцы поспешили домой, пока реки не станут, гордясь и победой, и
утверждая князя Ярослава новгородской рукой. С тех пор завязывается дружба
между Ярославичами и  Господином Великим Новгородом.  Так и  бывает:  кому
помог, того полюбил.
     Киев принял князя Ярослава тепло.  Страшный и  кровавый год окончился
будто бы  хорошо.  Но  кровь не сразу смывается,  остаются от нее,  как от
железа, ржавые стойкие пятна. Над Русью висел Святополк, готовясь те пятна
пообновить свежей кровью.
     Бежал этот князь к королю ляхов Болеславу Храброму, уже помянутому за
гоненья  на  своих  кровных родичей -  возможных соперников.  Болеслав был
женат  на  одной  из  дочерей  Владимира Святославича,  доводясь  зятем  и
Святополку,  и Ярославу.  Он принял Святополка, обнял, как родного, слезно
сочувствовал, чтобы руки нагреть на русском неустройстве.
     Болеслав заслал к печенегам послов, те мало дарили, но обещали много,
и  Степь  поднялась против Руси.  В  который раз?  В  бессчетный.  Не  для
красного словца,  а потому, что действительно никому не удалось сосчитать.
Пройдя  правообережьем,  печенеги  сумели  появиться неожиданно под  самым
Киевом.  Бой был тяжелый,  затяжной,  с утра и до ночи, подобный страшному
сну,  от  которого не удается проснуться,  в  котором от усталости бойцы и
жизнью не  дорожат:  хоть бы  убили,  только бы лечь.  В  сумерках русские
сломили  печенегов:   Гнались  -  откуда  силы  берутся!  Оглянулись  -  а
пленных-то нет, только убитые кучами, негде ступить.
     На  сколько-то  времени Русь  погасила печенежью силу.  Князь Ярослав
заключил  союз  против  Польши  с  Генрихом Вторым,  императором Священной
Римской  империи германской нации.  Император обязался идти  на  Польшу  с
запада,  князь Ярослав пошел мериться силами к  польскому Бресту,  Оба  не
добились успеха.  Генрих Второй перевернул шапку! предложив мир Болеславу,
он толкнул своего опасного соседа на Русь.  Игра старая,  как война. Удача
ли будет опасному союзнику, вчера опасному врагу, или побьют его, войска и
силы  у  него  убудут.  Такой счет ведут и  ведут,  утешая себя и  забывая
примеры.
     В 1017 году князь Ярослав встретил короля Болеслава со Святополком на
реке  Буге,  тогдашней границе.  После длительной стоянки на  виду  одни у
других  поляки  внезапно  для  русских  бросились  через  обмелевшую реку.
Ярослав бежал с несколькими спутниками в Новгород. Поляки беспрепятственно
пошли в  Киев,  хватая по пути разбежавшихся Ярославовых ратников из числа
тех,  кто потерял голову.  В  те годы,  как и  в позднейшие,  война ходила
полосой верст в десять -  пятнадцать, и беглецам следовало просто-напросто
брать в сторону.
     Посадив  в  Киеве  князем  Святополка,  король  Болеслав захватил как
собственную  добычу  достояние  Ярослава,   его  мачеху,   последнюю  жену
Владимира, и сестер. За одну из них Болеслав ранее сватался, получил отказ
и женился на другой. Теперь он взял и эту, силой, без чести.
     В Новгород Ярослав явился беглецом, ни на что не надеясь. Стыдно было
ему  кланяться новгородцам.  Только  дух  перевести и  бежать дальше.  Чуя
погоню убийц за  спиной,  Ярослав решил бежать в  Швецию.  Там не достанет
Святополкова рука, там можно набрать дружину и с нею попытать возвращенье.
     Новгород решил иначе.  Вече постановило: биться за князя Ярослава, не
хотим,  чтоб  в  старших  князьях сидел  Святополк.  Никаких Святополковых
сторонников в Новгороде не нашлось,  не на ком и сердце сорвать. Бросились
к  пристаням:  князь  Ярослав,  собираясь в  дальнее плаванье с  небольшим
числом новгородских друзей,  грузился на два корабля, способных плавать по
морю.  Порубили корабли,  отыгрались на беззащитном дереве:  чтоб не смело
нашего князя везти за границу.  Мы, Господин Великий Новгород, так решили,
тому и быть.
     Буйствовать  можно  с  умом,   широк  человек.  Натешившись  щепками,
новгородцы обложили себя особой данью: на войну со Святополком и ляхами. С
бояр -  по восемнадцать гривен, со старших домохозяев - по десять, со всех
прочих -  по  четыре куны.  Выбрали,  кому  плыть  для  найма  варягов,  и
отправили в дорогу.
     Текла вода  в  Ильмень из  множества речек,  питающих озеро -  речной
разлив,  текла  подо  льдом,  текла  под  небом,  освободившись  от  льда,
собиралась в  реку  Мутную,  будущий Волхов,  зимой  бурля  около  моста в
незамерзающем месте.  Оттуда,  говорят,  старый Перун,  сброшенный в  воду
Добрыней,  дядей Владимира Святославича, погрозил палкой изменникам старой
веры:  ужо,  мол,  я  вас!  И  от Перунов а  пылкого гнева место сделалось
теплым.
     Текла вода  мимо Киева,  и  многие повторяли ненадоедавшее присловье:
скоро сказка сказывается,  да не скоро дело делается...  Стало быть, время
рассудит.  Стало быть,  скороспелое скоро и старится.  Сказка-складка - по
воле рассказчика...
     Быль же складывала сама себя,  и по-иному, чем рассчитывали Святополк
с Болеславом.  В Киеве король Болеслав расплатился с нанятыми германцами и
венграми,   отослал  домой  половину  своих  ляхов.  Из  оставшихся  часть
разместил в Киеве, других разослал по ближним городам, чтобы им было легче
кормиться, не истощая жителей.
     Гуляли  по  Киеву  лихие  поляки,  очарованные киевлянками.  Киевские
женщины славились умением красиво одеться,  красиво обуться.  А  уж  брови
подщипать и  подсурмить,  ресницы загнуть,  глаза  некоей  тайной  сделать
неимоверно большими,  лицо выбелить да подрумянить щечки и  губы -  так не
умели и в Константинополе.  Рим, Майнц, Прага, Александрия и прочие города
- захолустье.  За Киевом тянулись Чернигов, Переяславль, Смоленск. В малом
Любече - и то на гуляньях растеряешься: то ли цветок, то ли женщина!
     Нежились ляхи в  Киеве,  нежились за Киевом и  -  таяли в числе.  Как
снег.  Бывает,  в феврале занесет выше окон,  а в марте и нет снега,  и уж
пробиты ногами сухие тропочки.  В  тот  же  Любеч послали кормиться восемь
десятков, прибежали трое еле живы.
     Любеч-то  хоть за  глазами.  Но  в  самом Киеве,  на виду,  на глазах
Болеслава со Святополком,  ляхи убывали,  что цыплята у нерадивой наседки.
Минет ночь, и утром там тело, здесь тело. Кто бил, за что? Нет концов.
     Страшное  своей  беззвучностью истребление ляхов  казалось  особенным
мором.  Хитрые люди поговаривали,  не то подделываясь к Святополку,  не то
коварно вредя ему,  что князь-то  сам этой тихо проливаемой ляшской кровью
намекает своему дружку Болеславу:  засиделся ты в гостях на Руси,  скучают
по тебе поляки.
     Храбрый король, собрав остатки своих, ушел в Польшу, Угнал пленников,
взятых после  победы на  Буге,  увез  казну  Ярослава,  двух  его  сестер.
Союзника своего  Святополка король  оставил на  попеченье Святополковой же
дружины.
     Князь Ярослав не  поспел проводить Болеслава.  Святополкова дружина и
выставленные им  ратники были разбиты,  как  глиняный горшок,  не  столько
мечом,   сколько  грозным  видом  Ярославова  войска.  Святополк,  заранее
подготовившись, сумел опять, и бежать с поля, и уйти от погони.
     Он бросился к печенегам,  в Дикое поле, так как ляхов он исчерпал. От
хана к хану,  от рода к роду Святополк об®ездил кочевья на Донце, на Дону,
на Волге.
     Святополк пробудил у  печенегов замыслы более обширные,  чем  удачный
грабеж во время набега. Князь Ярослав встретил печенежское войско у Альты,
близ места, где был убит князь Борис.
     Сражение при  Альте  в  своей неумолимой ярости,  в  стойкости далеко
превзошло тяжелую битву с печенегами под Киевом.  Начав тоже ранним утром,
стороны трижды прерывали бой,  изнемогая от усталости,  и трижды сходились
опять.  Печенеги много раз  пополняли колчаны,  пока не  израсходовали все
запасы своих легких,  но жгучих стрел, и на поле стрелы трещали под ногами
и копытами,  как сухой тростник.  Не образно,  но в®явь человеческая кровь
текла,  скопляясь во  впадинах,  ибо  строй был  плотен,  раны  наносились
глубокие,  и  сильная жизнь  сильных людей не  угасала до  последней капли
крови рассеченного тела.
     Печенеги пришли,  как  завоеватели,  бились стойко,  как завоеватели,
дабы посадить своего князя Святополка,  и стать его дружиной, и поработить
Русь себе на потребу.  К  вечеру русские пересилили,  и оставшиеся в седле
печенеги  ударились в  бегство.  С  той  поры  они  ослабели  душой.  Русь
перестала казаться обетованной для  Степи страной грабежа,  легкой наживы.
Они потянули берегом моря по старому пути других кочевников:  к  Дунаю и в
империю.
     Святополк не  ушел  в  Дикое  поле  к  своим  битым союзникам.  Такое
небезопасно при неудачах замыслов,  во  имя которых заключают союзы.  Союз
разрушился.
     Один  из  наемных варягов по  имени  Эймунд говорил,  что  он  срубил
Святополка в  поединке на  поле сраженья.  В  указанных им местах не нашли
тела. Эймунд не мог показать ни одной вещи, принадлежавшей Святополку. Ему
не  поверили.  Варяги  чрезмерно увлекаются собственным красноречием.  Так
увлекаются, что верят сами: кто же не слышал их саг-сказаний!
     Вскоре стали говорить,  что Святополк умер,  забежав в пустыню где-то
между ляхами и  чехами.  Действительно,  он  исчез,  он  умер,  ибо был он
слишком заметен,  слишком,  хоть  и  худо,  но  прославлен,  чтоб где-либо
остаться в  безвестности.  Затем книжники расцветили всенародное убеждение
красивыми словами.
     Напрасно! Достаточно и того, что к имени Святополка прилипло прозвище
- Окаянный.  В  нашей речи это слово явилось недавно,  с  распространением
христианства,  происходя от ветхозаветной повести об убийстве Авеля братом
Каином. Кратко, точно: окаинился, окаянный.
     Так,  в  краткости народного известия полнота  поэтического выражения
сама по себе стала свидетельством его достоверности.
     В пустыне кончил дни Святополк.  На Руси не было пустынь. Стало быть,
мать сыра земля отказалась от окаинившего себя князя. Казнила его одинокой
гибелью в сухом месте, где ни деревца, ни кустика, ни травы, ни ручья, где
не греет русское солнышко, а льет пламень злое светило.
     Но  все  же  это  известие,  зря превращенное в  устрашающее сказание
усердными  книжниками,  вполне  человечно  не  отказывает Святополку ни  в
страхе,  ни в отчаянии.  Страх и отчаянье суть дороги раскаяния. Раскаяние
тоже  было  новеньким  словом,  по-русски  отчеканенным из  Каина:  широта
русской мысли не  могла ограничить себя  одним направлением -  окаиниться.
Требовалось второе,  обратное,  -  раскаиниться,  раскаяться.  Значит, мог
Святополк Окаянный понять зло,  причиненное людям.  Бежал  он  не  гонимый
Судьбой-Фатумо