ни. Ремонтники и наладчики доставлялись вертолетами  раз  в  неделю  на
четыре часа. Воины армии Авроры много раз  пытались  взорвать  это  гнездо
отравы, но картель  не  пожалел  сил  и  средств  для  его  защиты.  Ночью
многочисленные  детекторы  инфракрасного  излучения  регистрировали  любую
попытку  приблизиться  к  комбинату,  и  тогда  автоматически  срабатывали
пулеметы. Днем территорию комбината патрулировали анатомы из  синдиката  и
смешанные пары центурион - андроид собственной полиции  картеля.  Неудачей
закончилась попытка взорвать комбинат  с  воздуха:  управляемый  по  радио
вертолет, заполненный взрывчаткой, был сбит  лучеметами,  не  достигнув  и
стен ограждения.  Рабочие  обыскивались  перед  посадкой  в  вертолеты,  и
доставить  взрывчатку  частями   было   невозможно.   Разведка   подземных
коммуникаций ничего путного не дала, через забитые ядовитой  слизью  стоки
пройти было невозможно, технологические тоннели были заминированы на  всем
протяжении,  и  от  привычной  тактики  ракетного  обстрела   с   близкого
расстояния пришлось отказаться. А этот смертоносный монстр  днем  и  ночью
продолжал выбрасывать из своих  труб  сернистый  газ,  фтористый  водород,
двуокись азота и двуокись серы, повергая своей несокрушимостью в  отчаяние
центральный штаб армии Авроры.
   Олле   предложил   необычный   план   диверсии   тремя   бронированными
машинами-автоматами. Этому должна  была  способствовать  отличная  дорога,
сперва петляющая между дюнами и свалками, а на последнем километре  идущая
прямиком к воротам комбината. Если точно знать план дороги и ее профиль, а
в штабе эти данные есть, то можно задать  автомату  маршрут  и  скоростной
режим.  На  скорости  триста  километров  в  час  прямой  участок   машина
преодолеет за двенадцать секунд. За это  время  охрана  не  сумеет  ничего
понять, а боевые лазеры, если и сработают, не  успеют  прожечь  зеркальную
броню машин.
   Диверсия свершилась как было задумано. Начиненный  взрывчаткой  лимузин
вывернулся из-за поворота на прямую  и,  взревев  ракетными  ускорителями,
ринулся вперед. Только на последней сотне  метров  он  был  накрыт  лучами
боевых лазеров и сияющей вытянутой молнией ударил в  металлические  ворота
ограды. Взрыв словно испарил  ворота:  решетчатые  вышки  с  лучеметами  и
здание охраны исчезли в адском пламени взрыва. В пролом ринулись  одна  за
другой еще две  машины.  Первая  развалила  бетонную  стену  цеха,  вторая
взорвалась внутри, полностью разрушив вакуумные плавильные, печи.
   Этот взрыв печей и слышал Хогард утром того дня, когда Нури передал ему
кассету с командой на перестройку программного комплекса кибера Ферро.


   Через спутник связи и Хогарда Сатон  сообщил,  что  командный  удар  по
киберу состоялся и с ним можно начать  работу.  Но  прошло  еще  несколько
дней, пока Нури, позвонив из автомата,  вызвал  Нормана.  Нури,  серый  от
усталости и недосыпа, усадил его в кресло и  включил  запись.  Из  прибора
послышался тонкий писк.
   - Ну как? Вам понравилось, Норман?
   - И это все?
   - А вы что думали, Норман Бекет? Не говорить же мне с ним  часами.  Вся
дневная информация за пять секунд.
   Норман захохотал, облапил Нури как  клещами  и  поднял  его  вместе  со
стулом.
   - Вальд, наладчик? Если это так, то ты даже не знаешь, что ты сделал! -
Норман поставил Нури перед собой и смущенно топтался  на  месте.  -  Давай
сейчас послушаем, а? Ты, я знаю, устал, но я тебя прошу.
   - Конечно. - Нури был тронут столь  неожиданным  и  бурным  проявлением
чувств. Что-то забытое в этой сумасшедшей гонке, в этой ненормальной жизни
без просвета почудилось ему. Вот  так  необузданно  радовались  жизни  его
пацаны-дошколята в ИРП, так смеялся  Олле,  победив  в  беге  своего  пса.
Норман теребил застежки шлема, глядя на него блестящими глазами.
   Нури перемотал пленку, вставил ее в дешифратор, включил.
   - Это третьего  дня,  совещание  у  пророка.  Сугубо  конфиденциальное.
Полагаю, перед этим они смотрели видеозапись парада лоудменов.
   Послышался недовольный старческий голос:
   - Не то, Джонс, все не то. Взгляните на их животы и  лица,  разве  ради
них святая церковь прилагает столько  усилий?  Почему  нет  молодежи,  где
интеллигенция? Те, кого вы ведете, - стадо.
   - Ваше преосвященство, - зазвучал командный бас. - Обойдемся  наличными
силами. Что касается интеллигентской сволочи, от них вся смута. Мои  парни
давят их и будут давить. Это они, мысляки, вечно  недовольны  существующим
порядком, органически неспособны соблюдать закон  о  дозволенных  пределах
размышления, дурацкий, кстати, закон. Я не вижу большой беды, что  рабочих
мало в рядах агнцев. Их нет и в рядах лоудменов, чисты наши ряды.
   - Вы согласны с этой точкой зрения, Джонс?
   - У меня нет расхождений  с  генералом,  мы  достаточно  понимаем  друг
друга. Не надо ждать консолидации всего  общества,  это  химера.  Язычники
никогда не будут с нами.
   Нури взглянул на Нормана. Перед  ним  сидел,  казалось,  совсем  другой
человек, напряженный, с застывшим взглядом серых глаз.
   - Старик - это, похоже, репрезентант Суинли, - пробормотал Нури. Норман
молча кивнул.
   -  ...Но  где  подлинная  массовость  движения?  Лишний  десяток  тысяч
хулиганствующих типов, подобных этим, не делают погоды, извините, генерал,
за резкость. Движение теряет  смысл.  Оно  идет  на  убыль,  хоть  это  вы
понимаете? Полтора года усилий дали очень немногое. Язычество усиливается,
армия Авроры, о действиях которой мы молчим, набирает силы. Мы говорим  об
интересах текущего дня, они предлагают программу на  будущее.  Человек  не
может не думать о будущем, оно в его детях. Мы стимулируем выпуск машин  -
это для сего дня. Это хорошо, но рынок уже перенасыщен машинами, и  призыв
владеть машиной, пока она не овладела нами, - не спорю, это у вас,  Джонс,
эффектно получается, - уже почти не действует.  Кто  для  нашего  движения
сделал больше меня? Но я спрашиваю себя,  я  спрашиваю  вас,  Джонс,  вас,
генерал, и вас, господин Харисидис, есть  ли  реальные  надежды  сохранить
статус-кво? Или надо признать неизбежность принятия экологической помощи и
постепенно, пока мы еще у власти, готовиться к тому, чтобы войти  в  новые
времена и порядки с наименьшими для нас потерями? В вашем движении, Джонс,
я искал путь, но не просветил Господь слугу  своего,  и  я  не  вижу:  что
дальше?
   После длинной паузы пророк произносит:
   - Диктатура церкви!
   И сдавленный полушепот репрезентанта:
   - Помяни Господи царя Давида и всю кротость его! Вы с ума сошли, Джонс.
Диктатура церкви! Было это, все  было!  Нам  не  хватает  только  светской
власти, не хватает еще взвалить на церковь  ответственность  за  все,  что
творится в нашем обществе всеобщего  благоденствия.  Вы  задумывались  над
вопросом, почему за три тысячи лет церковь пережила и вынесла все -  смену
властей и формаций,  войны  и  катаклизмы,  средневековье  и  возрождение,
революции социальные и технические? И уцелела. Все  проходило,  а  церковь
стоит. Сказал бы теперь Экклезиаст: "Бывает нечто, о чем говорят: "Смотри,
это новость"; но это было уже в веки, бывшие прежде нас"?  Новое  приходит
каждый день. Человечество осваивает новые миры, а церковь  стоит!  Человек
овладевает механизмом наследственности и творит чудеса, о  которых  молчит
Библия, а церковь стоит!.. Я стар и хотел бы служить добру, но  ложен  был
мой путь, и вижу: я повинен во зле...
   Пророк непочтительно перебивает его:
   - К чему столько пафоса и эмоций! Диктатура неизбежна, и сие от нас  не
зависит:  язычество  набирает  силу,  идейная  борьба  с   ним   не   дает
результатов, обстоятельства принуждают к насилию.
   Я уполномочен об®явить вам, господа, что по общему согласию руководство
движением отныне полностью переходит в мои  руки.  Его  преосвященство  не
нашел общего языка с теми, кто нас финансирует...
   - Тут неподалеку на помойке  недавно  видели  собаку.  Я  вас  покидаю,
господа. - В старческом  голосе  репрезентанта  слышится  ирония.  -  Надо
с®ездить, возможно, и мне повезет. А потом пойду... повою.
   В этот раз пауза тянется нескончаемо, присутствующим надо время,  чтобы
прийти в себя от шока.
   - Репрезентант слишком тонкий политик. Он  не  понимает  духа  времени.
Больше прямоты, больше действий, больше наглости. Вот чего мы ждем от вас.
- Это тоже знакомый по телевидению голос папаши Харисидиса.
   - Совершенно с вами согласен, - говорит пророк. - Мы  хотим,  чтобы  вы
убедились в нашей готовности к действию.
   - Лоудмены могут выступить в любой момент. Покончим с язычниками!
   - Да! И я  полагаю,  весьма  полезным  будет,  если  Джольф  Четвертый,
чистейший-в-помыслах, нанесет удар по гидропонным  предприятиям.  В  любом
случае мы в этом замешаны не будем...
   Совещание длится более двух часов, и постепенно перед Нури  и  Норманом
разворачивается картина заговора - масштабного, охватывающего  все  звенья
государственного аппарата.
   По мнению пророка,  движение  достигло  своего  апогея,  когда  к  нему
примкнул  известный  своими  радикальными  убеждениями  отставной  генерал
Баргис. Генерал привел с собой полтораста тысяч горластых фанатиков тишины
и  порядка:  после  ликвидации  регулярной  армии  -  вынужденная  уступка
ассоциированному миру - многие  офицеры  примкнули  к  движению  генерала.
Генерал оказался настоящей находкой,  он  воплотил  в  дело  соглашение  о
сотрудничестве. Он создал и возглавил военный штаб, наладил взаимодействие
с полицией, особенно с теми  ее  формированиями,  которые  непосредственно
вели бои с армией Авроры, нашел общий язык с синдикатом  Джольфа  и  умело
пользовался  услугами  его  анатомов.  Короче  -  он  взял  на  себя   всю
оперативную подготовку переворота, оставив за пророком идеологию и связи с
картелем. Это было очень  удобно,  обширный  опыт  генерала  оказался  как
нельзя кстати. Подготовку можно считать  законченной,  остановка  лишь  за
деловыми кругами.
   После  того  как  господин  Харисидис   заверил   присутствующих,   что
деятельность  штаба  встречает  понимание   в   деловых   кругах   и   что
премьер-министр, милейший,  надо  сказать,  человек  и  широких  взглядов,
полностью в курсе событий, совещание приступило  к  обсуждению  конкретных
деталей намечаемого переворота.
   Норман дослушал все до конца, вынул из  аппарата  и  спрятал  на  груди
кассету.
   - Спасибо, Вальд. Твою услугу переоценить нельзя! Мы  еще  увидимся.  -
Лицо его было отрешенным и замкнутым. - А сейчас я должен исчезнуть.
   - Что будет, Норман?
   - Будет то, что должно быть. Это судороги уходящего. Править по-старому
они не в состоянии. Нового принять не могут, в новом для них места нет.  В
прошлом такая ситуация рождала фашизм. Будет борьба. И знаешь, что  в  ней
самое страшное? - Он помолчал. - То, что лоудмены тоже люди.
   Он застегнул на груди лямки пояса астронавта и оглянулся в дверях:
   - До встречи, друг.
   - Тебя убьют, Норман.
   - Ну, не сразу. - Норман натянул шлем, улыбнулся. - Я пока еще  депутат
парламента, а они вынуждены до поры соблюдать приличия.


   Олле вошел в руководящий состав центрального штаба армии Авроры  как-то
незаметно для себя. Сначала  Дин  привлекал  его  к  обработке  и  анализу
информации, поступающей от разведывательных  групп,  потом  Олле  постигал
основанную  на  скрупулезной   исполнительности   и   дисциплине   тактику
партизанской войны в городских условиях и накапливал личный боевой опыт. В
последнее   время,   случалось,   Олле   командовал    боевыми    группами
"многослойного прикрытия". В штабе считали,  и  Олле  разделял  эту  точку
зрения, что в городской операции главное - прикрытие.  Это  когда  две-три
независимо действующие диверсионные группы  выполняют  главную  задачу,  а
мгновенно возникающие группы прикрытия отвлекают на себя полицейские  силы
и тут же исчезают в толпе, а ночью - в развалинах или подземных переходах.
Очень эффективная тактика.
   В этот день с утра Дин был чем-то озабочен, но нашел время предупредить
Олле, что жрец-хранитель ждет их, дабы оказать второй  знак  доверия.  Это
высокая честь, и не многие взрослые удостоены ее.
   До резиденции жреца они добирались на метро с  двумя  пересадками  и  в
сопровождении группы боевиков. Олле  был  слишком  заметен,  и  стать  его
угадывалась под любым гримом. Вообще, признаков, что  за  ними  охотились,
как сказал Дин, не было. То ли  Джольфу  было  не  до  них,  то  ли  взрыв
лимузина на шоссе был достаточно убедительным.
   Жрец ждал их в музее тотемов. Он был в своей спецодежде - алой мантии и
синей шапке в звездах, он обнял Дина и тепло поздоровался с Олле.
   - Наслышан о ваших успехах. Этот цементный  смерть-завод,  я  ненавидел
его со времен студенчества: архаичная  технология,  насмешка  над  здравым
смыслом. Я смотрел - после вашего вакуумного взрыва там вообще только прах
и тлен.
   -  Ничего  особенного,  профессор.  Ухитрились  накрыть  завод  облаком
бензинового аэрозоля, потом всего одна ракета, взрыв, выгорание  кислорода
и схлопывание образующегося вакуума.
   - Олле вносит приятное разнообразие в нашу диверсионную деятельность, -
сказал Дин. - Он на выдумки неистощим.
   Так они беседовали, проходя по длинному заброшенному тоннелю.
   - Второй знак доверия! - Они остановились перед тяжелой  двухстворчатой
дверью, украшенной выпуклым резным изображением львиной головы, покоящейся
на когтистой лапе.
   Жрец тронул коготь на лапе, и створки разошлись.
   Олле не заметил  ни  высоких  сводов  украшенного  колоннами  зала,  ни
великолепных светильников, неожиданных здесь после мрачных переходов. Олле
увидел детей. Это было непривычно. В Джанатии дети не  играли  на  улицах,
дети прятались в квартирах и машинах, где можно  было  дышать.  Здесь  они
стояли молча, пряча глаза, и, вслушиваясь в  их  молчание,  Олле  вспомнил
звонкозвучных подопечных Нури. Он вгляделся в лица с синюшными кругами под
глазами и на скулах и задохнулся от тяжелой злобы,  от  темного  гнева  на
страшный мир взрослых, в котором если недостает доброты, то разума  должно
бы хватить для понимания  той  маленькой  истины,  что  на  нас  жизнь  не
кончается, что дети после нас жить должны. Кошке это понятно, кошка  лапой
скребет, следит, чтобы после нее на Земле чисто было...
   - В музее тотемов вы видели  утраченное.  Здесь  то,  что  осталось,  -
звери, сохранившиеся в Джанатии.
   К  зверям  были  отнесены  мыши  домашние,  проживающие  в   ящике   со
стеклянными стенками, две серые крысы  в  большой  клетке  и  пара  мелких
собачек помойной породы.  Под  потолком  чирикали  не  живущие  в  клетках
воробьи, ковырялись в рассыпанном корме неаккуратные сизые голуби, и в том
же вольере сидели хмурые вороны. Был еще зверь кот, он лежал на подушке  и
был удобен для обозрения и робких поглаживаний.
   Жрец проследил взгляд Олле:
   - Это брошенные дети, сейчас многие бросают детей, мы подбираем: кто-то
должен думать о будущем. У нас несколько приютов и даже школы имеются,  да
и в метро, вы знаете, можно дышать без маски. Сегодня экскурсия в зверинец
- так важно знать, что на Земле человек  не  одинок,  что  есть  кошки,  и
вороны, и собаки. Сейчас у нас здесь несколько сотен детей от пяти  лет  и
старше.
   Дети, узники неустроенного мира, неправедно осужденные на муки за грехи
своих родителей, не смотрели на них,  они  созерцали  животных,  группками
толпясь у ограждения. Красиво одетые дети с бледными лицами...
   Олле словно наступили на сердце. Ему стало стыдно своего здоровья, силы
и благополучия, того, что  вот  он  может  уйти  отсюда  в  любой  момент,
вернуться в привычный желанный мир ИРП, расстаться с  Джанатией,  очнуться
от нее, как от дурного сна... А дети? Куда им уйти? А ведь были  сомнения:
не  превысил  ли  полномочия,  ввязавшись  в   драку,   нарушив   удобный,
оправданный высокими соображениями  принцип  невмешательства,  сомнения...
видишь ли... были.
   - Я знаю, гнев ваш праведен и ищет выхода. - Жрец смотрел в глаза  Олле
и тонкими движениями касался его груди у сердца. -  Не  надо  слов,  слова
придут потом. Я хочу удвоить вашу силу и снять тяжесть с души. В  Джанатии
мало радости, а человек не может без нее. Примите наш подарок. И  мы,  кто
здесь сейчас, порадуемся с вами. Дин, пусть он войдет!
   Он не вошел, он ворвался, лишь только Дин чуть  приоткрыл  малозаметную
дверь.
   - Святые дриады, - прошептал Олле, упав на колени и протягивая руки.  -
Гром! Щеночек мой.


   Вечером  в  штабе  были  включены  все  экраны.   Диктор   известил   о
чрезвычайном сообщении, с которым выступит премьер-министр.
   На  экранах  премьер   хорошо   смотрелся:   государственный   деятель,
озабоченный государственными делами, для которого безопасность государства
и благополучие граждан - единственная забота.
   Он откровенно сказал, что устои шатаются, поскольку общество  расколото
усилиями тех,  кто  называет  себя  язычниками.  Язычество  -  безнадежная
попытка пробудить в человечестве давно угасшие  атавистические  верования,
возможно, и  оправданные  на  заре  цивилизации,  но  смешные  в  наш  век
всеобщего прогресса. Не для того человек,  венец  божественного  творения,
вырос до царя природы, чтобы в итоге признать себя недостойным лидирующего
в ней положения. Догмы язычества настолько несерьезны, что  оспаривать  их
бессмысленно.  Вместе  с  тем  правительство  считает,  что  в   свободной
демократической стране, каковой является Джанатия, каждый вправе  выбирать
себе веру по сердцу и уму. Свобода совести - один из  краеугольных  камней
демократии. Никто не может сказать, что правительство виновно  в  гонениях
на язычников, в ущемлении их прав, оно всегда было лояльно к верующим.  Но
лояльны ли язычники  к  государству,  к  обществу,  благами  которого  они
пользуются? Этот вопрос правительство вправе  поставить  перед  гражданами
Джанатии.
   Тут премьер сделал длинную паузу, перебирая на столике листы с  текстом
выступления.
   - В язычестве, - продолжал премьер, - выделилось агрессивное крыло, так
называемая армия Авроры. Бандитские формирования этой  армии  ведут  войну
против  сил  порядка.  Войну,  прямо  направленную  на  подрыв   экономики
Джанатии. Те выстрелы и взрывы, которые слышат по ночам граждане,  -  есть
отголоски этой войны. И  правительство  более  не  вправе  скрывать  вред,
который  наносится  Экономикс.  Разрушены  многие   жизненно   необходимые
предприятия. Но правительство, руководствуясь гуманными соображениями,  не
предпринимало жестких мер против  армии  Авроры.  Мы  надеялись,  что  все
образуется  само  собой  и   что,   поняв   бессмысленность   диверсионной
деятельности, язычество откажется от вооруженной  борьбы,  переведя  ее  в
плоскость идеологии, чему правительство готово было способствовать, ибо  в
Джанатии каждый может говорить все, что угодно, соблюдая одно условие - не
посягать на устои. К сожалению, эта наша  позиция  не  оправдала  себя.  С
прискорбием должен сообщить, что армия  Авроры  ударила  по  самой  основе
жизни - по гидропонным сооружениям.
   На экранах возникли развалины гидропонных теплиц, снятые с  вертолетов.
Панорама производила жуткое впечатление - сплошной  хаос  пленки,  труб  и
решетчатых конструкций. Потом  крупно  были  показаны  рабочие,  убирающие
лопатами  зеленую  слизь  -  все,  что  осталось  от  растений,   показаны
погрузочные машины и бульдозеры, работающие в развалинах.
   - Граждане Джанатии знают, что в стране нет голодных,  что  необходимые
продукты питания щедротами картеля и банков даются бесплатно и  каждый  из
нас не ведает заботы о хлебе насущном. Мне горько, но я вынужден сообщить,
что отныне  мы  вынуждены  ограничить  в  рационах  натуральные  продукты.
Естественно,  на  жеватин,  как  продукт  синтетический,  ограничения   не
распространяются...
   Премьер еще долго говорил, но его плохо слушали.
   - Гнусная