оязычно бормотал что-то о великой  тайне,  о  том,
что все подробно расскажет Пан, который есть завлаб. А он, Иванушка, он на
выходе, и что достанет, тому и рад, вроде как леший семечку. И кто  знает,
что получится, хочешь сделать добро, а вдруг Василиск выходит. Иначе  б  с
чего Пан кибернетика оттуда звал, сам подумай...
   ...Нури сделал  над  собой  усилие  и  вернулся.  Старик  Ромуальдыч  с
горестной надеждой щурился на него и молчал, видимо, иссяк.
   - И давно у вас сбои? Ну, подобные вот этим,  когда  система  порождает
явную нежить?
   - Постоянно. Нежить  рождается  все  время,  мерзоиды.  Но  "Кассандра"
предупреждает, и мы меняем режим или мутагены либо корректируем  рецептуру
исходного бульона". Потом смотрим, что  получается,  и  отбираем  наиболее
подходящее. И опять-таки "Кассандра" дает внешний вид, а нутряные свойства
кто предскажет? Я думаю, не сбой  это,  а  заклинило  нас  от  страха,  от
неуверенности. Потому геном и рекомбинации - это еще  не  все.  Нужен  еще
один компонент  -  психополе  создателя,  ибо  от  него  зависят  душевные
качества, гм,  продукции.  Ну,  у  нас  обычно  кто  менее  занят,  тот  и
подключался, какая разница. Надел шапку и сиди себе, вспоминай  хорошее  -
детство там или первую любовь. А тут вдруг Василиск... Представляете,  как
это на коллектив подействовало?  Я  говорю:  товарищи,  без  паники.  Зло,
говорю, может быть врожденным, и нечего думать,  что  это  кто-то  из  нас
виновен. А мне говорят:  правильно,  врожденным!  А  кто  породил?  Мы!  Я
говорю: хорошо, пусть мы, но давайте воспитывать. И что? Вроде  и  еды,  и
заботы в него, гада, было вложено - на семь драконов хватит, а что  вышло?
Злодей вышел. И мы теперь не только за себя, мы и за вас за всех боимся.
   Нури знал, что характер - это  и  врожденное,  и  благоприобретенное  в
процессе воспитания. У людей. Но, видимо, особой разницы нет - и у зверей.
Нури помнил, что Василиск, смертоносное зло древних сказок,  рождается  из
яйца, снесенного семигодовалым черным петухом в теплую навозную кучу.  Это
почти невозможное сочетание начальных условий говорило, что и предки  наши
считали зло по природе своей явлением  редким,  исключительным.  Полагали,
что природа ограничила возможности появления, зла, но не ограничила добро.
А тогда, действительно, откуда же здесь Василиск?  Тот  самый,  о  котором
скупо, но часто упоминают  жители  Заколдованного  Леса.  Иванушка  издали
показал: вон там его логово, видишь, где деревья посохли, в  болоте,  нет,
сейчас он не вылезет, следим, раны зализывает...
   В неоглядном и щедро  освещенном  зале  синтезирующего  комплекса  было
малолюдно. Нури осмотрел знакомые баранки ускорителей,  между  излучающими
головками  которых  в  плоских  стеклянных  трубках  циркулировал   мутный
первичный бульон - выходной резервуар его и представлял  собой  тот  самый
котел,  у  которого  трудился  Иванушка.  Гнездами  торчали   шарообразные
емкости, в которых совершались непонятные реакции, а за тройной, из медной
проволоки сплетенной защитной сеткой над  небольшим  бассейном  вспыхивали
трескучие извилистые молнии  -  и  тогда  морщилась  поверхность  зеленого
студня в бассейне. В самых неожиданных местах торчали армированные  ясенем
окуляры. Возле некоторых в позах созерцания застыли добры молодцы в  шитых
бисером кафтанах. Заведующий лабораторией Пан Перунович пояснил,  что  это
вот - стажеры, которые пытаются постичь, а это  вот  -  выводы  оптических
преобразователей,  которые   дают   приблизительные   зрительные   аналоги
происходящих процессов, пока, а может быть и в принципе, ненаблюдаемых.
   - Обратите внимание: реакторы, в которых  мы  расщепляем  спирали  ДНК.
Конечно, используем весь генетический фонд Земли.  Продукт  расщепления  -
основной  ингредиент  первичного  бульона.   Отсюда   он,   смешиваясь   с
катализаторами,   ускоряющими   обмен   генетической   информацией   между
различными  видами  живого,  поступает  в  котлы  ГП,  главное,   чем   мы
располагаем.
   Пан   Перунович,   бритый,   совсем   непохожий   на   прочих   жителей
Заколдованного Леса, снял с головы золотой обруч и повесил его на палец.
   Вдоль стен и на потолке,  образуя  причудливые  переплетения,  тянулись
разноцветные трубы котлов горизонтального переноса.  В  этих  конструкциях
была овеществлена давняя идея: все живое находится в генетическом родстве,
между любыми живыми существами происходит в той  или  иной  форме  перенос
наследственного материала, и это - первый этап и основа эволюции.
   - Почти точная копия нашей лаборатории революционной эволюции, - сказал
Нури. -  Я  буду  признателен,  если  вы  поясните,  как  с  помощью  этой
традиционной аппаратуры вам удается получать  устойчивые  сказочные  формы
жизни? Только не говорите, что сие тайна  великая  есть.  Про  тайну,  про
нутряное чутье, равным образом о кондовости, о необходимости опроститься я
уже много раз слышал. Хотелось бы выяснить наконец,  от  кого  та  великая
тайна? И почему ее от меня скрывают?
   Пан Перунович долго и со смаком смеялся.
   - Призывы к кондовости, - заговорил он, - сами по себе безвредны  и  не
более чем  отзвук  ушедших  в  прошлое  дискуссий  между  возвращенцами  и
прогрессистами. Если помните, первые, которых всерьез никто  не  принимал,
звали чуть ли не в пещеры. А вторые - к отказу от напрасной, по их мнению,
траты усилий и  средств  на  сбережение  естественной  природы,  поскольку
человек  неплохо  чувствует  себя  и  в   окружении   искусственном.   Да,
запакостили природу, ну и что, живем и сыты! Соблазн велик  -  урвать  без
отдачи, именно так поступали предыдущие поколения, а каких высот достигли!
Опорой на опыт и были сильны прогрессисты... Но человечество уже поумнело.
Оно, Нури, стало добрее. А доброта - это и способность к  самоограничению.
Пришла пора отдавать долги природе, и вы знаете,  что  центры  реставрации
множатся не по дням, а по часам на всех материках, и  на  островах,  и  на
морском дне... Прогрессисты увяли, сейчас от них и следа  не  осталось,  а
возвращенцы - они и вам встречались. Да пусть их...
   Ну а великая тайна - это то,  чего  мы  никогда  не  узнаем,  поскольку
постигнуть все нам не дано. И конечно же, воспитатель Нури, мы  ничего  от
вас не скрываем, да нам, собственно, скрывать  нечего  и  незачем.  Методы
наши, как вы уже поняли, те же, что и у вас. В основном это горизонтальный
перенос наследственного материала, перебор комбинаций и - наша  заслуга  -
метод вертикального развития зародыша от любой фиксированной нами  стадии.
Мощнейший, скажу я  вам,  метод,  он  нам  позволил  получить  единорогов,
Жар-птицу, Дракона и других легендарно-сказочных  животных.  С  программой
возится старик Ромуальдыч, но он, в сущности, дилетант. Крутит ее и так, и
этак...  Как  генетик,  я  знаю,  что  действительно  новое  появляется  в
результате случайного перебора.  Но  для  этого  должна  выпасть  воистину
счастливая случайность, флуктуация на сером фоне равновероятности. А у нас
получается не так уж редко, и это ставит меня в тупик. Впрочем, сейчас уже
не ставит, сейчас мы больше не работаем.
   - Тут я вам помочь бессилен, если  вы  перестали  работать.  Я  немного
разбираюсь  в  программировании   и   конструировании   вычислительных   и
моделирующих машин, но и только...
   - Вы умеете сочинять сказки - редчайшее качество.
   - По совести - это мне дается с трудом.
   - Вы воспитатель дошколят, для нас это самое важное.
   - Ага, потому что сам верю в сказку?
   - Да. И понимаете ее важность в деле экологического воспитания молодого
поколения...
   Пан Перунович говорил что-то еще, но Нури его уже не слышал. Он  замер,
как при встрече с Драконом.  Суждение  Пана  Перуновича  было  глубоким  и
нетривиальным: любая сказка - и Нури не нашел исключений - имеет  если  не
экологическую направленность, то всегда  экологический  подтекст.  И  само
собой разумеется, что воспитатель стремится воспитать доброту как основное
качество человека. Доброта же не беспредметна и проявляется  в  стремлении
защитить слабого, сильный сам защитит себя. Но что беззащитней цветка  или
животного? И Нури подивился глубине предвидения мудрецов, которые сочиняли
сказки еще в те времена, когда о  нарушении  экологического  равновесия  и
речи не было. Но уже тогда Иван-царевич и  волку  помогал,  и  медведя  не
обижал, и для зайца морковки не жалел...
   - Я подумаю, - сказал Нури.
   -  Да,  конечно.  Я  вот  тоже  все  время  думаю,  почему  в  условиях
информационной скупости природы - ведь знания даются так  дорого  -  геном
помнит изначально  и  хранит  в  себе  потрясающую  по  об®ему  библиотеку
программ, которая отражает весь исторический путь развития  организма.  Но
эти программы не используются... Тогда зачем они?
   - Я подумаю, - повторил Нури. - Только сдается мне, что не  мнение  мое
по коренным вопросам генетики интересует вас.
   - Вы полагаете?
   - Вот именно. Полагаю, что у вас крупные неприятности с Василиском. Мне
старик Ромуальдыч намекнул.
   - Это так, Нури, это так. Сами на  себя  беду  накликали,  но  кто  мог
знать? Мы в своей работе  широко  используем  древние  рецепты,  иногда  с
успехом, чаще без. А тут у кого-то в поселке неожиданно закудахтал  черный
петух  семи  годов  от  роду...  естественно,  мы  решили  воспользоваться
моментом... Технология несложная, мы ее воспроизвели...
   Пан Перунович владел и словом, и жестом: Нури четко уяснил, как все оно
было.
   Вот именно, они действовали точно по  рецепту.  Дождались,  пока  петух
снес яйцо, и закопали его в кучу навоза, находящуюся в стадии  брожения  и
потому теплую внутри. Надо полагать, что последующие мутации возникли  как
результат действия  комплекса  факторов:  температура,  бактериологическая
среда вызревания,  первоначальная  гормональная  перестройка  в  организме
петуха.
   На двадцать первый  день  яйцо  с  треском  лопнуло  и  вылез  из  него
глазастый рогатый змееныш, так, в два  пальца  длиной.  Тут  же  его  -  в
террариум. Солнце там искусственное, песочек, водичка и все, что маленькой
змее требуется. Террариум поместили в волновую камеру, никто из создателей
на радостях домой не  уходит,  и  все  по  очереди  на  себя  шапку  ЭСУДа
надевают, чтобы, значит, на змееныша своим психополем воздействовать. Чтоб
ему добрые намерения и ласковый характер привить и тем  зло  посрамить,  а
добро восславить!
   Однако прошло немного времени, и все как-то попривыкли.  Ну,  Василиск,
он и есть Василиск, славно, конечно, что древние рецепты  не  обманули,  и
еще лучше, что сказка лишний раз явью обернулась... Но ажиотаж приутих.
   Рассмотрели как-то попристальней,  а  он  уже  на  полметра  вытянулся,
рожками шевелит,  глаза  такие  зеленые,  с  фиолетовым  отливом,  моргают
забавно, капюшончик бородавчатый раздувается. Неотесанный  Митяй  тогда  с
шапкой на голове сидел и представлял себе приятное: как это  он  в  лунную
ночь вдоль зарослей разрыв-травы из Леса ползком и на той стороне желуди и
каштаны все сажает, сажает, и будет  там  дубово-каштановая  роща,  и  кто
придет, тому будет радостно в ней... Хорошее представлялось легко - верный
признак, что змееныш в контакте с донором и воспринимает от  него  охотно.
Глядь, а змееныш на хвосте  приподнялся,  раскачивается.  Любопытно  стало
лешему, и протянул он руку. Василиск тут же свернулся кольцами на  ладони,
и ничего, только холодит ладонь,  но  это  уж  от  него  не  зависит.  Тут
убедились,  что  все  в  порядке,  все  ладненько,  приласкали   змееныша,
покормили, он заснул.
   А был день пятый, и все разошлись. Только Неотесанный Митяй  еще  долго
сидел, аж до сумерек. И думал о единорогах, он  о  них  часто  думал.  Что
хорошо бы их много было, и расселить бы по лесам и степям, чтоб не  только
здесь, а везде. Чтоб каждый мог в®яве увидеть, как бежит единорог и  дышит
и вздрагивает под ним земля. Увидеть, и тогда уйдут суетные мысли, и  люди
постигнут чудо и красоту, что всегда рядом... надо  только  уметь  видеть.
Неотесанный Митяй часто думал о том, как странно все на свете, как  сложен
мир - и люди, и звери... что простоты не бывает и мы сами  придумываем  ее
от нежелания или отсутствия привычки мыслить... и лес... и звезды, если на
них хоть изредка смотреть, а людям все некогда. А вот если солнце всходит,
вода в озере теряет ночную гулкость, и последняя  звезда  мерцает  на  его
поверхности, пока день не погасит ее...
   - При мне порядок был! - Леший вздрогнул. Он и не заметил, как,  широко
шагая, вошел возмущенный Кащей. - Я говорю, при мне  порядок  был,  а  тут
светильники едва тлеют. А может, я тоже работаю по-большому. А?
   Кашей совсем не смотрелся здесь, в детской, где стояли в  ряд  волновые
камеры предвоспитания, остекленные подкрашенными кварцевыми  пластинами  и
потому похожие на громадные теплые кристаллы.  Возле  камер  располагались
кресла, над  которыми  свисали  шапки  ЭСУДа,  перестроенные  на  усиление
излучений психополя. Увы, камеры  обычно  пустовали,  демонстрируя  числом
своим избыток оптимизма у создателей. Леший мрачно оглядел Кащея: нет,  не
изменился, бессмертен... ЭСУД среагировал на понижение напряжения в сети и
отключился  сам.  Леший  снял  шапку,  отлепил  присоски.   Конечно,   он,
Неотесанный Митяй, коль задержался здесь  так  поздно,  мог  бы  считаться
чем-то вроде дежурного. И мог бы  об®яснить,  что  если  диспетчер  иногда
вынужден ограничивать подачу энергии, то это можно понять и оправдать.  Но
об  этом  не  раз  говорилось  Кашею,  и  все  без  толку.  Кащей  обладал
удивительным свойством: он умел отключаться, когда ему раз®ясняли то,  что
он не хотел слышать. Он вроде как бы слушал, но в то же время  не  слышал.
Когда же собеседник, изложив доводы,  замолкал,  Кащей  извлекал  из  себя
ключевую фразу: "Вы меня не убедили". Он никогда не возражал по  существу,
поскольку для этого требовалось думать. Соглашаться же он  не  любил,  так
как полагал, что это роняет его руководящее реноме.
   Ключевая  фраза  действовала  ошеломляюще.  Как  правило,   собеседник,
обманутый человечьим снаружи обликом Кащея, начинал второй заход -  с  тем
же  результатом.  Замы  выдерживали  до  пяти  попыток  и  уходили,  тряся
головами.
   - ...На покое Кащей сохранил привычки, -  продолжал  свой  рассказ  Пан
Перунович. - И леший об этом знал. Он  молча  выслушал  упреки  и  угрозы,
причем Кащей не унялся и после того, как дали свет.  А  потом  Кащей  стал
хвастаться, как он внедрял почасовое планирование научной  работы,  и  тут
Неотесанный Митяй сорвался и сказал...  поймите  правильно,  Нури,  леший,
конечно, грубоват в чем-то, хотя в целом добр и всех приемлет... нет, я не
оправдываю его...
   - Так все же, что сказал леший? - не выдержал Нури.
   Пан Перунович вздохнул:
   - Леший сказал: заткнись! Так он  сказал  и  ушел.  Нури,  он  думал  о
красоте, а тут Гигантюк, которому плевать на красоту...
   - А я лешего не осуждаю, - сказал Нури. - Доведись мне, я б тоже...
   - Я понимаю, - Пан Перунович долго  с  чувством  жал  руку  Нури.  -  Я
понимаю, это вы так, чтобы меня утешить, а все равно  приятно.  Вы  у  нас
человек новый, прямо оттуда, и ваше мнение для нас вдвойне дорого. В конце
концов, все, что мы здесь делаем, - это ведь  для  вас.  Реальный  мир  не
может без сказки. Он, не побоюсь сильного выражения, без сказки  пропадет,
и вот тут нам важно знать ваше мнение: то ли мы делаем,  получается  ли  у
нас?
   - Получается, - заверил Нури. -  То,  что  нужно.  Это  не  только  мое
мнение, Алешка тоже так думает,  он  считает,  что  вы  создаете  настрой,
атмосферу сказки уже самим фактом своего существования. Вашу  деятельность
высоко оценивает и секция социологов из акселератов ползунковой группы.
   - Приятно слышать, расскажу всем. Так, на чем мы остановились?  Ах  да,
на Василиске...
   Случилось это вскоре после конфликта лешего с  Кащеем.  Надел  раз  Пан
Перунович шапку,  подключился,  а  контакта  нет.  Змееныш  шипит,  глазки
сузились, поблескивают неприятно. "Может, я не о том думаю", -  решил  Пан
Перунович и стал вспоминать приятное: как они выводили Жар-птицу. Цыпленок
был покрыт редким розовым пухом, светился  в  темноте  и  обжигал  ладони,
когда его брали в руки. Не знали, чем кормить, и зря  старалась  подсадная
мачеха-курица, склевывая рядом пшеничные зерна: цыпленок  стучал  каменным
клювиком по зернам, но не брал их. Все  впали  в  траур.  С  таким  трудом
вывели, а чего стоило создание термостойкого белка, - о том только Сатон и
может рассказать - это он координировал  деятельность  целого  куста  НИИ,
которым была поручена работа над белком! А  что  вы  думаете  -  сотворить
сказку без привлечения науки... И подох бы цыпленок Жар-птицы, когда б  не
Иванушка. Как раз у него был день рождения, и  заявился  он  в  детскую  в
новом  кафтане.  Видит,  цыпленок  уже  на  боку   лежит,   еще,   правда,
горяченький. Так жалко ему стало... Цыпочка ты моя,  говорит  Иванушка,  и
берет цыпленка в руку, кладет на ладонь,  а  тот  один  глаз  приоткрыл  и
последним усилием - хоп и склюнул с манжета жемчужину! И вторую!!!
   - Понимаете, Нури, - разволновался, вспоминая, Пан  Перунович,  -  ведь
это взрослая Жар-птица и зерно  клюет,  и  сердоликовую  гальку  в  ручьях
находит, а пока она цыпленок - только мелкий речной жемчуг  потребляет.  А
откуда мы это могли знать, ни в одном источнике не указано...  Сижу  перед
змеенышем,  вспоминаю  эти  прошлые  наши  заботы-хлопоты.   И   тут   мне
подумалось, вы не поверите, Нури... Мне вдруг подумалось: ну  и  подох  бы
цыпленок, и черт с ним, возни меньше было бы, а то у всех волдыри на руках
от ожогов, тоже мне, забота... Смотрю, а змееныш ощерился  -  два  верхних
зубика выставил, а в щелочке между ними капелька такая  прозрачная  висит.
Передернуло меня от отвращения, и злоба в сердце поселилась. Ищу  глазами,
чем бы змееныша по головке стукнуть, и вижу -  у  соседней  камеры  мерный
стержень стоит, только не дотянуться мне до него. Сдернул я шапку,  только
присоски чмокнули, схватил стержень... Держу его и думаю: чего  это  я?  И
страшно мне самого себя стало...
   Вы уже поняли, Нури, контакт установился. Только в обратном порядке, не
я на него, а Василиск на меня своим психополем влиял. Представьте,  какова
же сила злобы в маленьком змее была,  если  он  на  меня  из  камеры  смог
подействовать и такие гнусные мысли во мне пробудить.
   Пан Перунович помолчал, успокаиваясь.
   - Ну а дальше? Что ж, дальше все было, как и  должно  было  быть.  Всем
коллективом думали, а понять не могли, как это так получилось,  что  добро
змее внушали, а зло выросло. Старик Ромуальдыч за ночь перемонтаж  сделал,
пять шапок подключил, а утром мы об®единили усилия: стали  вокруг  камеры,
шапки надели... только ни о чем хорошем не думается,  а  всякая  ерунда  в
голову лезет, и вроде как слышу я нелестные обо мне мысли  лешего,  а  что
Иванушка обо мне думает, того и не высказать... Ну, и я тоже подумал:  что
там Иванушка - дурачок, он и есть дурачок, что с него  спросишь...  Леший,
он первый понял, снял с себя шапку, оглядел  нас  исподлобья,  вздохнул  и
ушел. Такие дела... Не одолели мы Василиска, он нас одолел.
   Потом, конечно, мы еще пробовали. В одиночку и почему-то тайком друг от
друга... Ничего не получилось. Да и к камере  приближаться  стало  трудно,
поле злобы вокруг нее, и ничто это поле не экранирует.
   И поняли мы, что пустили на землю зло. Не  желая  того.  Но  разве  это
оправдание!
   А Василиск, видим, растет, но кто его измерит, он все время  свернутый,
и камера предвоспитания - воспитали, называется, - ему уже мала.  Пришлось
строить вольеру, конечно, за  территорией  поселка.  Пока  туда  камеру  с
Василиском тащили, все переругались, чуть  до  драки  не  дошло.  Втащили,
отошли подальше, помирились и длинной  веревкой,  что  привязали  заранее,
открыли крышку... Василиск