сказал  Нури.  -  Мы  пока  в  замкнутом  круге,  но  кое-что
проясняется. Депутат Норман Бекет - слышал о таком? Однокашник Вальда,  то
есть мой однокашник. И... позвони сегодня Норману.
   Тут Нури задумался. Отрывочной информации, полученной от  Вальда,  явно
не хватало. Что сказать Норману,  чтобы  явился  сюда?  Так  ничего  и  не
придумав, он махнул рукой:
   - Дай ему адрес и скажи, что Вальд хочет видеть его.  Раскроюсь?  Ну  и
черт с ним.
   - Ты чего это? - Олле разозлился. - На тебе же все держится.
   -  Извини,  глупость  сказал.  Я  все-таки   воспитатель,   кибернетик,
механик-фаунист. В резиденты не гожусь.  -  Нури  вздохнул:  -  Ну  а  кто
резидентом родился? Нет таких.
   Олле долго молчал, жалея задерганного заботами Нури.
   - Ладно. С Норманом Бекетом свяжусь. Прямо от тебя сейчас поеду к нему,
адрес есть.
   Нури с грустной улыбкой проводил  Олле  до  его  двухместной  машины  с
могучим дизелем, магнитоприемником  и  сверхмощным  фильтром.  В  сумерках
неподалеку маячили бездомные в своих  респираторах.  Они  устраивались  на
обочинах энергетического шоссе и совсем не замечали ни  Нури  с  Олле,  ни
роскошной машины.
   - Миллионеры. - Голос Олле был полон недоумения. -  Ты  знаешь,  каждый
мечтает иметь миллион.
   - Люди, - сказал Нури.
   Дом Вальда был расположен за городом, примерно в получасе езды, в  ряду
других отдельно стоящих коттеджей.  Бродяги  всегда  старательно  обходили
дома,  они  если  и  попрошайничали,  то  редко   и   деликатно,   вообще,
беспокойства не причиняли. Странные  люди,  они  возникали  в  сумерках  и
исчезали утром, оставляя на обочинах уложенные лентами пустые  пластиковые
пакеты  от  завтраков  и  респираторы  с  дешевыми  угольными   фильтрами.
Автоподборщики утром  не  забирали  этот  мусор.  Завтраки  и  респираторы
разбрасывали с вертолетов лихие  молодцы  в  униформе.  При  этом  с  неба
громоподобно звучало:
   - Господин Харисидис угощает!  Папаша  Харисидис  угощает!  Не  теряйте
надежды!
   Нури просыпался под эти вопли, и к моменту, когда он выезжал  из  дома,
на автостраде было уже  пусто,  видимо,  бродяги  превращались  в  обычных
прохожих. Во всяком случае, Нури так и не научился различать их в толпе.
   - Господин? -  Во  мраке  оформился  человек,  на  груди  его  светился
кленовый лист.
   - Слушаю вас.
   - Умер бог реки. Пожертвуйте на похороны.
   - Конечно, - сказал Нури, протягивая банкноту.
   Человек надвинул маску, исчез. От реки, вспыхивающей болотными  огнями,
донеслось завывание:

   Гладь реки горит,
   в мире смрад и дым.
   Бог реки убит.
   Горе нам, слепым!

   ...Нури вошел в кабинет. В кресле, которое  только  что  покинул  Олле,
сидел, приятно осклабясь, порченный  жизнью  старик.  Гладко  выбритый,  в
модном полосатом костюме, с лицом, покрытым множеством складок. Его  маска
с плоским баллончиком лежала на подлокотнике.
   -  Что-то  вы  поздно  домой  возвращаетесь,  Вальд.  И  замок  сломан.
Поставьте новый.
   Нури вздохнул:  воистину  день  визитов.  Опять  непрошеный  гость.  Он
прокрутил в памяти историю Вальда. Вальд вроде упоминал какого-то старика.
   - Что вы думаете об этом, Вальд?
   - Э, о чем об этом? - Нури  пригляделся.  Старик,  похоже,  безобидный.
Пришел и сидит смирно.
   - Ну, об этом: я вижу землю, свободную от человека, вместилища греха  и
порока? Нет человека, нет пророка, о чем речь.  Вы,  конечно,  с  вечерней
проповеди? Что еще выкинул ваш кроткий кибер Ферро?
   Так, вроде что-то проясняется, не тот  ли  это  старик,  который  помог
Вальду сбыть самодельного кибера пророку?
   - Ничего я об этом не думаю. И не впутывайте меня.
   - Ничего, - грустно сказал старик. - Сказать по правде, Вальд, я просто
тоскую.  Знаете,  ощущение,  будто  мне  кто-то  должен  и  не  отдает,  а
истребовать не могу. Противный вкус ругательства, которое не произнес. Вам
это знакомо? Нет, конечно, держу пари, вы ни разу не нарушили ни  восьмой,
ни десятой заповедей. С точки  зрения  морали  вы  пустое  место.  У  меня
непривычное состояние, Вальд. Похоже, я испытываю  угрызения  совести.  Я,
Тимоти Слэнг! Смешно, но это так.  Когда  я  шантажировал  блудных  мужей,
когда я  поставлял  нераскаявшихся  алкоголиков  сумасшедшим  старухам  из
общества дев-воительниц, меня не мучила совесть. Когда я  прижал  к  ногтю
дантиста Зебрера, который вместо  золота  использовал  некий  декоративный
металл, и получил от него сотню паунтов в обмен на  молчание  -  мне  было
легко и спокойно. Я кормился за счет собственной совести,  а  укажите  мне
того,  кто  ни  разу  не  пошел  на   выгодную   сделку   с   ней.   Любая
административная или политическая карьера - это цепь  сделок  с  совестью,
стыдливо  именуемых  компромиссами.  Поймите  правильно,  я   шантажировал
личность. Возможно, с вашей точки зрения подобное деяние гнусно,  но  меня
это не тревожило, - таково, видимо, свойство моей  психологии.  Но  сейчас
мне не по себе, я взволнован, меня возмущают масштабы аферы.  И  хотя  все
делается вполне квалифицированно, мне противно, во  мне  восстает  совесть
профессионала.
   Старик замолчал. Он печально моргал темными веками и долго  смотрел  на
Нури. Память сработала: Тимоти Слэнг,  неудавшийся  домушник,  беспомощный
вымогатель, бездарный бизнесмен. Подумать, какие заботы одолевают.
   Слэнг поднялся, опираясь на подлокотники,  он  горбился,  новый  пиджак
нелепо топорщился на выступающих лопатках.
   - А вы изменились,  Вальд.  От  вас,  прирожденного  конформиста,  веет
этаким непокорством. - Он не ждал ответов и задавал все новые  вопросы.  -
Ах, Вальд, я вижу, что посеял вселенское зло, уговорив вас продать  кибера
этому  пастору.  Можно,  конечно,  оправдаться,  дескать,  человек  не   в
состоянии предвидеть  последствий  своих  поступков,  как  говорит  Ферро,
прости им Господи, они не ведают, что творят. Но я-то догадывался, что  из
этого может получиться, когда подсунул вашего кибера.
   - Бросьте, Слэнг. Предвидеть этого вы не могли, как не можете  помешать
тому, что происходит.
   - Труслив я, Вальд. И слаб и мерзок самому  себе.  -  Старик  замолчал,
словно споткнулся. Он долго сморкался в  дорогой  льняной  платок.  -  Мне
нечего вспомнить, я ничего не сделал, о чем следовало бы помнить. И я  уже
ничего не смогу сделать.
   - Как знать, - сказал Нури. - Сколь  искренне  ваше  желание  загладить
содеянное?
   Тимоти Слэнг долго жевал губами, складки на его лице тряслись. Он слабо
усмехнулся:
   - Я уже год работаю консультантом по рэкету в  синдикате.  Инструктирую
приемышей, даю советы  сборщикам.  Я  в  курсе  кое-каких  дел,  поскольку
синдикат в особо  важных  случаях  консультирует  правительство:  И  такой
важный государственный акт, как закон о контроле над частными разговорами,
не мог быть подготовлен без нашего участия.
   - Н-да, я вижу, вы многому научились в синдикате.
   - Во всяком случае, я понял, что в нашем деле в  одиночку  не  прожить.
Но, видит Бог, если бы я не растратил  так  глупо  деньги,  полученные  за
Ферро, то и ноги моей не было бы в синдикате.
   - И я о том же. С чистильщиками мне не по пути, узнают в фирме - вылечу
в тот же день. Но и выносить в бездействии... Есть такой, как его,  Норман
Бекет, слышали?
   - Минутку. Если мне не изменяет память, он числится в нашей  картотеке.
Это не из "Феникса" ли?
   - Возможно.
   - Зеленый. А может, чистильщик из "Феникса". Помню, как же...  вам  это
нужно?
   Нури положил на подлокотник кресла толстую пачку банкнот.
   - Здесь гораздо больше, чем вы сможете заработать в синдикате до  конца
дней своих. А нам нужна информация о синдикате и прочем.
   Тим взвесил пачку на руке, отделил меньшую часть, сунул  во  внутренний
карман, остальное положил на стол.
   - Сегодня они воют как-то по-особому. Хоть бы дождь пошел,  разогнал...
хотя, с другой стороны, река опять горит. Знаете, Вальд, я заметил, что  с
годами мой моральный уровень становится все выше, а  соблазнов  для  меня,
э-э, все меньше. Наступил этакий внутренний покой, проще  -  гормоны  меня
больше не беспокоят, и в этом есть своя прелесть. Мне бы список  вопросов:
так работать легче... Я с вами свяжусь. Говорят, вчера на  помойке  собаку
видели... Пойду на берег, повою...


   Зеленый квадрат сто на сто метров был  огорожен  тонкими  неошкурениыми
сосновыми  стволами,  продольно  закрепленными  на  низких   столбах,   по
диагонали на высоте поднятой руки протянут стальной  трос.  Олле  погладил
шершавую кору, вдохнул запах живицы: местами на  дереве  выступала  смола,
уже побелевшая на солнце. А к квадрату примыкали помещение с  хищниками  и
открытый загон с табунком разноцветных пони.
   Олле долго любовался почти  игрушечными  лошадками,  ощущая  на  сердце
беспокойную радость от встречи с ними. Он подумал о  своем  золотом  коне,
оставшемся в ИРП, и услышал, как шумно вздохнул Гром. Пес тоже тосковал по
дому, простору и лесу, по детскому запаху и не понимал  Старшего,  который
привез его в духоту и ужас здешних городов. Пес не знал  покоя,  постоянно
чувствуя ту струну, что была натянута в душе  Олле,  и  ощущая  опасность,
грозящую Олле со всех сторон от странных, всегда почему-то злых людей. Вот
этот, идущий рядом с Олле, тоже зол и насторожен. Охранники всегда  ходили
парой, следить один за другим входило в их обязанности.
   - Я пристрелю твоего пса, если он будет показывать мне  клыки.  И  тебя
тоже...
   Он не договорил, даже пес не  уловил  движения  Олле:  охранник  словно
споткнулся и скорчился на оранжевом песке дорожки.
   - Дурак, смерти ищешь! - звучно сказал Олле и забросил в кусты кобуру с
пистолетом, выдранную из-под мышки охранника вместе с куском пиджака. Гром
ощерился, его  жуткие  клыки  коснулись  лица  охранника,  и  тот  зашелся
странным звуком: н-га, н-га...
   - Фу, Гром. Если ты, недоумок, еще попытаешься мне угрожать...
   Что вы, шеф... я бы не осмелился...
   На черной шерсти Грома мелькнул красноватый отблеск. Олле отвернулся, -
конечно, еще одна проверка, что они все проверяют? Вон и  Гром,  добрейший
пес, научился на людей зубы скалить, кто бы поверил. Олле подозвал  собаку
и продолжил обход по знакомому маршруту. Они прошли под резным  деревянным
навесом вдоль ближней к дворцу стороны ограды. Под ним в один  ряд  стояли
высокие кресла, накрытые холщовыми чехлами. Неподалеку на лужайке  столики
и столы. Дерево, живое, необработанное, роскошь,  недоступная  воображению
жителей Джанатии.
   Звенели хрусталем и золотом приборов слуги в черном,  на  дорожках  уже
были разбросаны  влажные  бутоны  роз  без  стеблей.  Фонтаны,  бесшумные,
туманные в синих искрах разрядов, висели над цветочными  клумбами,  исходя
прохладой и свежестью. Какая странная судьба изобретения Нури, ведь это он
придумал шаровой сгусток капель, взвешенных в электростатическом  поле,  а
здесь они украшают жилища богачей... Рядом с фонтанами высились  массивные
конусы из прорезного серебра, прикрывающие терминалы кислородного  завода,
который обслуживал резиденцию Джольфа IV. Над конусами  роились  громадные
черные и изумрудные бабочки, эти живые цветы, и Олле подумалось, что  даже
в лесном массиве ИРП он не видел такого количества бабочек в одном месте.
   От дворца в парк широкими ступенями розового в темных разводах родонита
спускалась лестница парадного входа.  От  лестницы  двумя  полосами  живых
самшитовых изгородей начинался  этот  парк,  уходящий  вдаль  террасами  и
бассейнами и холмами, с озерами и речкой, медленно  текущей  и  образующей
маленькие водопады и зеркальные заводи. Ивы и ракиты, растущие по берегам,
купали ветви в прозрачной воде. Эта гармония для Олле, последнего на Земле
штатного охотника ИРП, была привычной:  повсюду  на  планете  возрождались
вырубленные  предками  леса,  очищались  воды,  оживлялись  и   заселялись
омертвевшие от химикатов реки, а ИРП все больше зверья выпускал  на  волю,
ибо что за лес без зверя или река без рыбы.  Программа  "Возрождение"  уже
давала результаты. Везде. Кроме  Джанатии.  И  здесь,  в  этой  благодати,
невозможно было представить, что рядом, в считанных километрах, люди живут
в отравленной атмосфере, и реки горят, и энергетические магистрали  усеяны
телами бездомных...
   Они прошли по бесконечной  анфиладе  комнат,  приготовленных  к  приему
гостей. Олле привычно дивился  какой-то  нежилой,  нечеловеческой  роскоши
обстановки и убранства. Казалось, этот  и  предыдущие  Джольфы  умудрились
ограбить лучшие музеи Земли и стащить награбленное к себе в  гнездо.  Олле
знал, что и должность, и дворец Джольф IV унаследовал от  Третьего  и  что
об®единенное человечество научилось защищать себя от  Джольфов,  и  потому
злодействовать они могли только в пределах Джанатии,  а  много  ли  с  нее
возьмешь. Видимо, много, если брать умеючи.
   По служебному ходу они прошли в диспетчерскую.  По  пути  Гром  обрычал
литую из чугуна мерзопакостную скульптуру "Спазм". У входа в покои Джольфа
были целых два "Спазма", хотя в парадной части дворца они отсутствовали.
   В диспетчерской перед экранами наблюдения сидели двое - дежурный анатом
от Джольфа и офицер  охраны  премьер-министра.  Олле  уже  встречал  этого
здоровяка и запомнил. Они с демонстративным любопытством оглядели  Олле  и
собаку, переглянулись.
   - За что ты его там? - спросил офицер. Олле пожал плечами:
   - Угрожал.
   На  центральном  экране  были  видны  под®езжающие   лимузины   гостей,
невозможно импозантный дворецкий, застывшие в картинных позах  функционеры
синдиката и суетящиеся слуги. Дважды на экране появлялся сам Джольф IV, он
лично встречал пророка и премьер-министра по ту сторону ворот.  Резиденцию
Джольфа отделяла от мира сего  высокая  гранитная  стена,  а  ворота  были
врезаны в  массивную  приземистую  башню.  Впрочем,  в  защите  Джольф  IV
полностью полагался на автоматику.
   - Значит, если я тебе стану угрожать?..
   Офицер был могуч, под  два  метра,  неестественно  развитые  широчайшие
мышцы  спины,  бицепсы...  И  взгляд  наблюдающий,  человеческий   взгляд,
хотелось улыбнуться навстречу ему. Олле сделал усилие:
   -  Не  советую!  -  Взор  Олле  потерял  осмысленность,  он  смотрел  в
переносицу  офицеру  пустыми  глазами.  После  паузы  офицер   принужденно
рассмеялся:
   - По-моему, вам пора идти, Олле.
   - Да, благодарю вас. Пойдем, Гром.
   - Ваш шеф умеет подбирать себе монстров, -  сказал  офицер,  когда  они
вышли.
   - Ваш тоже, - усмехнулся дежурный.
   Святые дриады, неужели только злая сила вызывает у них уважение,  думал
Олле. Миллионы книг написаны о добре и любви, благородстве и  сострадании,
но разве они читают книги, зачем им книги.  Иметь  тот  самый  миллион,  о
котором так часто говорит банкир Харисидис, и тогда можно владеть тем, что
недоступно другим, что вызывает зависть. Для маленькой  души  это  большой
стимул к деятельности: зависть порождает агрессивность.  Люди,  что  вы  с
собой делаете! Мне, конечно, легче, я привык с животными.
   Олле взглянул на часы: по расписанию  уже  пора  было  в  зал  приемов,
Джольф IV любил появляться в сопровождении охранников рослых и красивых.
   Олле занял свое место в свите. Джольф  IV,  шестидесятилетний  цветущий
мужчина, среднего роста, спортивный, улыбчивый и обаятельный, с бокалом  в
руке обходил гостей, для каждого находя слово. Здесь все  были  свои,  все
знакомы, и никто не обратил внимания, когда премьер-министр, пророк Джонс,
генерал Баргис и сам Джольф IV скрылись за  малоприметной  дубовой  дверью
служебного помещения.  По  обе  стороны  ее  картинно  вытянулись  Олле  и
знакомый уже ему офицер охраны премьера. Браслет на левой  опущенной  руке
Олле прижал к стене.
   В  зале  лакеи  разносили  напитки,  лавируя   между   избранных,   они
группировались по трое-четверо, мужчины не  моложе  сорока  и  женщины  не
старше тридцати.  Приглушенный  шум  разговоров,  журчащие  голоса  женщин
заполняли зал. Лица мужчин-чиновников, - Олле уже начал привыкать  к  ним,
он встречал их в Джанатии постоянно, прохвостов со значительными лицами, -
выражали сдержанное оживление.
   Олле рассматривал зал  -  овальный,  с  овальным  потолком,  выложенным
золотыми плитками с бирюзой и шпинелью.  Это  сочетание  прозрачно-красных
камней с голубой  россыпью  по  золоту  поражало  воображение.  На  стенах
розового мрамора были развешаны портреты предшественников Джольфа  IV,  из
которых только последний умер своей смертью. Пол был выложен  мозаикой  из
драгоценных пород дерева,  повсюду  расставлены  многочисленные  кресла  и
диваны.
   Джольф IV вышел об руку с пророком, обаятельно улыбаясь. Олле  двигался
следом в двух шагах, мысленно поторапливая его.
   Джольф IV иногда останавливался, клал  руки  на  плечи  кого-нибудь  из
молодых гостей и проникновенно смотрел в глаза.
   - Я тот самый винтик, - задыхался обласканный вниманием, -  в  ком  вы,
шеф, можете быть уверенны.
   Джольф IV кивал - верю -  и  переходил  к  другому  гостю.  "Тот  самый
винтик" смотрел ему вслед просветленно.
   Сдерживая усмешку,  Джольф  IV  слушал  восторженные  возгласы  гостей,
застывающих возле открытых витрин, где на  черном  бархате  были  выложены
камеи и драгоценные камни. Олле был равнодушен к красоте камней, но и  его
иногда поражало непостижимое искусство ювелиров и скульпторов.
   Он, Олле, разбирается в животных, камни - хобби воспитателя Хогарда, он
же знаменитый спелеолог, он же торговый советник. Олле вздрогнул. Хогард в
свите  премьер-министра  пребывал  неподалеку,   улыбчивый,   вежливый   и
равнодушный. Гром огляделся, вильнул хвостом. Олле  положил  руку  ему  на
голову - не надо, здесь Хогард чужой. Чистокровный дог,  мутант  в  первом
поколении, огромный, покрытый блестящим непроницаемым черным  мехом,  Гром
снова послушно двигался рядом, переступая на толстых, как у тигра,  лапах,
и сдерживал жажду движения. Взгляды гостей останавливались на этом  звере.
И Олле, и его пес смотрелись словно не от мира сего...
   Спускаясь  по  родонитовой  лестнице,  Олле  коснулся  большим  пальцем
основания мизинца, включая передатчик. Тридцать минут - трансляция ведется
в реальном времени, - и запись тайных  переговоров  будет  в  распоряжении
Нури.
   Места за столами были расписаны. Пророк Джонс прочел  краткую  молитву,
закончив цитатой из Экклезиаста "И похвалил  я  веселие,  потому  что  нет
лучшего для человека  под  солнцем,  как  есть,  пить  и  веселиться:  это
сопровождает его в трудах во дни жизни его". Гостей, похоже, Бог аппетитом
не обидел. Тем более, у Джольфа IV еда и напитки без примеси синтетики.
   Ложа,  покрытая  пестрыми  шкурами,  в  креслах  за  круглым  столом  с
напитками Джольф IV, генерал Баргис, премьер-министр и  пророк.  Гости,  в
основном мужчины, пониже на траве двумя дугами за  столиками,  сколько  их
здесь, сотни две будет? И охраны не менее тридцати лбов. Олле отмечал  все
это, думая: еще пятнадцать минут, и  трансляция  закончена...  Хогард  под
навесом для почетных гостей вертит двухстволку, хрупкую  в  его  громадных
ладонях, рассматривает поблескивающее бриллиантами цевье и, похоже, прячет
растерянность. Ну да, слуги вручали ружья каждому гостю.
   Джольф поднял старинный инкрустированный золотом мегафон: ружья  -  его
подарок мужчинам... Конечно, охоты  больше  нет,  такие  времена.  Но  для
дорогих  гостей  и  соратников...  он,  Джольф,  обеспечивает  возможность
показать  свое  искусство  в  стрельбе   по   живой   цепи,   экзотическое
развлечение, не правда ли? Патроны розданы...
   Где, в каком зоопарке был похищен пятнистый хищник, или у Джольфа  есть
собственный зоопарк, не учтенный в регистре Совета экологов?
   Цепь скользила по тросу,  и  зверь  мог  двигаться  метров  по  пять  в
стороны. Леопард  сначала  прижался  к  сетчатой  ограде  загона,  шипя  и
скалясь. Электрический удар отбросил его от  ограды.  Кто-то  засмеялся  в
тишине:
   - Шеф, я уложу ег