ать  неких  эволюционных  перемен,
которые неизвестно когда  наступят,  решено  только  продолжать  работу  и
смиренно  чистить  то,  что  можно   очистить.   И,   что   симптоматично,
представителя Совета от Джанатии на сессии не было,  ему,  видите  ли,  не
разрешили выезд из страны по каким-то формальным  причинам.  А  на  сессии
снова жевали старую жвачку о том, что Совет сам по себе, и  по  линии  ООН
который  раз  снова  предлагал  Джанатии  бесплатную  энергию,   предлагал
финансировать переход на безотходную технологию. И снова Джанатия ответила
отказом без об®яснения причин. Плавучие  санитарные  заводы  Ассоциации  с
очисткой  вод   не   справляются,   поскольку   находятся   за   пределами
двухсотмильной зоны, а в воздушный бассейн Джанатии вообще доступа нет.
   - Не понимаю, - сказал кто-то из сотрудников.  -  И  не  хочу  понимать
мотивы, побуждающие  отказываться  от  экологической  помощи.  Пожалуйста,
распоряжайтесь своими недрами как вам угодно, но загрязнение океана -  это
уже не частное дело, это  касается  всего  человечества,  я  не  говорю  о
кислотных дождях, которые сводят на нет усилия береговых  центров  ИРП.  И
человечество должно вмешаться. Если нужно - силой!
   - Согласен! - Сатон прикрыл налитые  яростью  глаза.  -  Все  береговые
центры жалуются на прогрессирующее загрязнение океана. Святые дриады,  как
говорит Олле,  каких  усилий  стоило  создание  Ассоциации  государств  на
экологической основе! А введение нормированного распределения благ! Лучшие
умы человечества десятилетия убеждали это самое  человечество  добровольно
возложить на себя бремя самоограничения. Добровольно, пока потребление  не
сошло к нулю в результате гибели природы, от  коей  кормимся.  Сейчас  для
большинства на планете звучит  как  нонсенс  мысль,  что  для  перемещения
одного человека можно затрачивать мощность сотни  лошадей,  но  вспомните,
еще недавно казался совершенно невозможным отказ от личных автомобилей. Но
и это невозможное стало возможным.  Очевидная  мысль  -  производство  для
людей и никак иначе - до  сих  пор  подвергается  сомнению...  хотя  бы  в
Джанатии. Нет вопроса: или - или. Человечество не может  решать  в  пользу
своей гибели. Но сейчас ассоциированный мир,  по  сути  все  человечество,
стал заложником у нескольких тысяч кретинов, составляющих  правящую  касту
Джанатии. Ликвидировать  всю  эту  лавочку,  разогнать  всю  эту  сволочь,
которая вынуждает  людей  дышать  фторидами  ради  сохранения  собственной
власти. Но в Совете мнение одно: насилия на Земле ни  при  каких  условиях
больше не будет. Совет экологов организация хотя  и  надправительственная,
но   юрисдикция   Совета   распространяется   только    на    государства,
ассоциированные на экологической основе. Вмешательство по линии Совета или
ООН исключается.
   - Скоро детям искупаться негде будет. Не знаю, как там по линии Совета,
но лично я этого терпеть не  стану.  Перед  детьми,  понимаешь,  неудобно.
Спрашивают: воспитатель Нури, а чем нефть отмывается? Та, что в  песке  на
отмели...
   - Все могут быть свободны, спасибо! - сказал Сатон, неожиданно прерывая
совещание. - Нури прошу задержаться.
   Когда кабинет опустел, директор вышел из-за стола.
   - Слушай, Нури! Будь я на сотню лет  моложе,  я  бы  попытался.  Да,  я
вице-президент Совета. Да, я понимаю всю меру ответственности, да. Да! Да!
Но как частное лицо, кто может запретить?
   Нури смотрел на Сатона с удовольствием. И в  обычном  состоянии  не  по
возрасту экспансивный директор сейчас кипел.
   - Что-то можно сделать?
   - Не знаю! Но сидеть и ждать неизвестно чего... Хотя бы разобраться,  в
чем там дело, у меня вся душа изболелась. В Джанатии сильные  экологи,  но
уже вторая сессия Совета проходит  без  них,  они  там  обложены  со  всех
сторон...
   Сатон ходил по ковровой дорожке, аккуратно  огибая  кресло,  в  котором
угнездился Нури.
   - Обложены, - повторил Сатон.
   Со  стола  на  подлокотник   кресла   вспрыгнул   институтский   Ворон,
нахохлился. Нури ногтем почесал ему затылок, ни к месту подумал, что  они,
директор и Ворон, вроде даже ровесники, и устыдился никчемных мыслей.
   - Обложены! - третий раз с нажимом сказал Сатон.
   - И? - Нури рассматривал птицу. Ворон совсем сомлел  и  покачивался  на
подлокотнике, слабо взмахивая крыльями.
   - И там, конечно же, как и должно быть в полицейском государстве, зреют
силы сопротивления, а что мы о них знаем? Идет борьба  за  выживание,  ибо
население все более страдает от отравления среды. Судя по всему, положение
небывало обострилось, и вот в этот момент правительство, попросту взяв под
жесткий  надзор  наиболее  авторитетных  экологов,  по  сути,  обезглавило
движение. И если раньше Совет через региональную организацию экологов  мог
хоть как-то влиять на  положение  в  Джанатии,  то  теперь  этот  основной
источник заразы стал недоступен нам... Конечно, у меня есть  личный  канал
связи  с  вице-президентом  Совета  от  Джанатии.  Не  знаю...  они  очень
сдержанны в оценках внутреннего положения, но на днях впервые заговорили о
помощи. Идеологи, теоретики чистой воды, а  против  них  активный  аппарат
подавления, и, мне думается, не только государственный.
   - Помочь? Надеюсь, не советом?
   - Просят людей, Нури. Для связи, для активных действий. Новых людей, но
чтоб в глаза не бросались...
   - А что, - сказал Нури. - Мы попытаемся. Если не мы, то кто?
   ...Сатон вынес  Ворона  на  балюстраду,  опоясывающую  административное
здание-башню на уровне кабинета. Легкое облачко зацепилось  за  шпиль,  и,
сколько видел глаз, тянулись вдали лесные владения ИРП, а с другой стороны
- темно-синяя гладь океана с игрушечными парусниками, спешащими  в  бухту.
Синоптики обещали шторм и не ошиблись, его несла черная туча на горизонте,
начиненная молниями и клокотавшая далеким  громом.  Туча,  видимо,  пойдет
мимо и только краешком грозы заденет территорию ИРП.
   - Завтра я поговорю с Хогардом и  Олле,  и  мы  начнем  подготовку  без
спешки, но и не затягивая. Прошу вас найти нам замену на время отлучки.
   - Да. И я приму некоторые организационные меры... Главное,  разобраться
во всем на месте. Посольство Совета экологов  практически  изолировано,  в
печати и телевидении все, что угодно, кроме правды.  Посол  сообщает,  что
самая невинная попытка контакта  вне  официальных  сфер  тут  же  вызывает
резкие протесты. А вице-председатель пребывает в  смущении  и  неловкости,
отечество все же. - Сатон усмехнулся, положил ладонь на  руку  Нури.  -  Я
говорю с тобой так, словно специально готовился... Возможно. Я ведь  знал,
что Совет займет выжидательную позицию. А мне некогда, я стар...
   - Кто-то ведь сопротивляется всему этому свинству. -  Нури  смотрел  на
грозу, на косые светящиеся занавеси дождя над океаном и хотел,  чтобы  это
никогда не кончалось.  Вольный  ручной  Ворон  почти  неподвижно  висел  в
воздухе на уровне человеческих лиц, поддерживаемый  усиливающимся  ветром,
развивалась белая  борода  Сатона.  Нури,  чуждый  самоанализу,  засмеялся
ощущению жизни, и Сатону почудились отблески молний в его глазах.


   Резиденция  пророка  разместилась  в   двадцатиэтажном   цилиндрическом
здании. На плоской крыше его - сад и площадка для вертолетов.
   Днем здание содрогается от звона сотен телефонов, беготни  сотрудников,
криков  многочисленных  репортеров  телевидения   и   газет,   заполняющих
вестибюль и  примыкающее  к  нему  помещение  пресс-центра.  Страна  хочет
слышать пророка, лицезреть его.  Мир,  изголодавшийся  по  пище  духовной,
хочет внимать пророку.
   Четыре секретаря, вполне человекоподобных, свежими голосами выкрикивают
изречения пророка. Тогда на миг наступает тишина и снова взрывается  ревом
- аккредитованные при пророке корреспонденты  бросаются  в  кабины,  чтобы
успеть  сообщить  сенсацию:  пророк  сказал.  Послезавтра  изречение   уже
устареет, желтые листовки из настоящей мягкой  бумаги  устелят  дороги,  и
каждый сможет читать пророка. И пока одни штурмуют  кабины  связи,  другие
внимают интимному  воркованию  киберов.  Пророк  смертей.  Пророк  обычный
человек, но есть в нем нечто необыкновенное: озарение  свыше  снизошло  на
него внезапно, надо думать, в качестве награды за праведную жизнь. Господь
- он все видит. Мир хочет знать о пророке - это  его  право,  мир  узнает!
Нет, пророк молод. Да, пророк холост. Что  вы,  пророк  всегда  приветлив,
просто он очень занят...
   Над всей этой суетой только пастор Джонс остается спокойным.  Модерн  и
благолепие наложили  на  его  внешность  причудливый  отпечаток  величавой
доступности. Как человек он прост и доступен.  Но  как  пророк,  хранитель
истины, прозревающий скрытое во  времени,  он  величав.  Каштановый  локон
мягким завитком ниспадает на белое  чело,  отрешенно  светятся  изумрудные
глаза с голубыми, почти не подкрашенными белками. Но в  нем  можно  узнать
что-то от приходского  священника,  в  нем  еще  угадывается  милый  налет
провинциализма, и, возможно, этим об®ясняется ощущение доступности.
   Кабинет его огромен и перечеркнут оранжевой  дорожкой  ковра.  В  конце
замыкает дорожку массивный письменный стол -  рабочее  место  пророка.  По
правую его руку оскалились белые клавиши пульта,  по  левую  -  угнездился
экран видеофона. Больше никаких приборов в кабинете нет, если  не  считать
кибера. Ферро бродит вдоль широкого окна и,  поглядывая  вниз,  где  снуют
разноцветные прямоугольники  автомашин,  набирается  впечатлений.  В  этом
кабинете робот смотрится вторым хозяином.
   Пророк  благодушно  настроен.  Сейчас  он  не  спешит,  он  даже  может
позволить себе передохнуть. Позади остался год  напряженной  работы.  Нет,
репрезентант Суинли не ошибся в нем. У молодого пастора оказалась железная
хватка организатора и блестящие способности демагога. Пастор Джонс  развил
невиданную энергию. Он разрывался на части, и день его был заполнен делом,
он успевал везде, заражая сотрудников энтузиазмом. Он принимал банкиров  и
удивлял их знаниями тонкостей биржевой игры, он беседовал  с  психологами,
специалистами по рекламе,  математиками  и  философами,  предлагал  работу
одним  и  указывал  на  дверь  другим.  Он  просматривал   каталоги   фирм
вычислительной техники и подписывал  заказы.  Он  нанимал  агентов,  сотни
агентов:  артистов  и  операторов,  телепатов,   хиромантов,   шулеров   и
пиротехников,  элегантных   сутенеров   и   тихих   баптистов,   маклеров,
полицейских, музыкантов, поэтов, боксеров и домохозяек, и всем  находилось
дело в гигантском концерне пророка. Он дважды в  день  посещал  резиденцию
репрезентанта Суинли, где непрерывно заседал штаб битвы за душу обывателя.
Пастор Джонс больше не занимал официальной должности, он  пророк,  он  вне
церковной иерархии. Мог ли еще год назад мечтать об этом  смиренный  слуга
Господний, благословение Божие на глупую голову наивного проходимца Тимоти
Слэнга, где-то он теперь?
   Отец  Джонс  откладывает  пластиковое  полотнище  газеты,   он   сладко
потягивается и щелкает тумблером. Вчерашняя программа, скомпонованная  для
него  отделом  информации,  представляет  собой  выжимку  из  телепередач,
посвященных пророку, - смотреть что-либо просто не хватает времени.
   На об®емном голоэкране кубическое здание с  надписью  по  фасаду  "Банк
Харисидис - абсолютная гарантия". Его  наплывом  вытесняет  лицо  банкира.
Папаша Харисидис  плутовато  улыбается,  видимо,  беседует  с  репортером.
Банкир владеет мимикой, ибо лицо его мгновенно  делается  сосредоточенным,
как только на воротник прицепляется микрофон.
   -  Апостол,  простите,  оговорился,  пророк  Джонс  проявил  себя   как
дальновидный политик. Вера в пришествие механического мессии - это как раз
то, чего не хватало нашему обществу всеобщего благоденствия, я  бы  сказал
сильнее - торжествующей демократии. А что может быть более  демократичным,
чем равенство во грехах? В грехе равны и  банкир  Харисидис,  и  последний
мелкий жулик-обыватель. Я негодяй - это раньше знал  каждый  сам  о  себе.
Знал и стыдливо помалкивал. Я - подлец, теперь можно  сказать  открыто,  и
никто не остановится в изумлении, ибо какое дело железному мессии до  моих
или ваших моральных качеств. И это прекрасно, это  демократично!  Всеобщее
негодяйство гарантирует высокие дивиденды,  поскольку  ни  один  дурак  не
доверит своих денег честному банкиру. А что может быть важнее  дивидендов?
Что, я вас спрашиваю? Ничто, запомните,  и  благодать  снизойдет  на  вас,
ничто не может  быть  важнее  дивидендов!  Пусть  бросят  в  меня  камень.
Бросайте, я не боюсь быть побитым. Мои вкладчики, я с  понятной  гордостью
говорю об этом, отдают свои деньги в руки мерзавца, каковым являюсь я! Вас
шокирует мое признание, вы смущены, вам неловко за меня, мой имидж упал до
нулевой отметки? Следующей фразой я восстанавливаю свое реноме. Знайте,  с
сего дня мой  банк  гарантирует  девять  процентов  годовых  на  вложенный
капитал! Ну как, не правда ли, до чего милый человек папаша Харисидис.  Не
зря в моем  банке  хранит  свои  трудовые  сбережения  апостол,  простите,
оговорился, пророк Джонс.
   Пастор Джонс выслушивает интервью не моргнув глазом:  интересно,  какой
счет они ему открыли, эти Харисидисы? Вообще, интересно, откуда в концерне
берутся практически неограниченные  средства?  Об  этом  не  беспокойтесь,
ответил ему как-то репрезентант Суинли, ваше дело - идеология.
   Что хорошо в его течении, так  это  возможность  любого  толкования:  и
прохиндей и праведник найдут в нем  утешение  по  вкусу.  Но  банкира  уже
сменяет на экране известный философ Рахтенгоф Ричард, профессор, лауреат и
прочая и прочая.  Немолодой  уже  профессор  стоит  за  кафедрой  на  фоне
каких-то таблиц и диаграмм.
   - Новый взгляд на природу и назначение человека,  -  говорит  профессор
хорошо поставленным голосом, - еще раз подтвердил  мой  тезис  о  разумном
устройстве именно нашего общества.  Общества  свободных  индивидуумов,  не
зависящих от чуждых нам  влияний,  отвергающих  любое  вмешательство,  под
каким бы благовидным лозунгом оно нам ни навязывалось. Что я  и  зачем  я!
Для счастья, отвечают марксисты.  Примитивно,  наивно.  Сотни  философских
систем  были  построены  и  отвергнуты,  ибо  никто  не  знает  ответа.  И
марксистскую концепцию отвергает сама история, поскольку  счастья  никогда
не хватит на всех. Поясню простым примером. Представьте,  каждому  из  нас
дали по миллиону. - Профессор делает жест, как бы беря упомянутый миллион.
- Освободитесь ли вы от  желания  приобрести  еще  один,  нет,  лучше  два
миллиона? И разве делает вас счастливым  сознание,  что  ваш  сосед  имеет
столько же, сколько и вы, или, хуже того, больше вас? Нет и еще раз нет!
   Но что нам дает новое направление, путь пророка? Отвечаю: ясность цели,
ибо ясна функция бытия. Горько признавать - но эта горечь  плодотворна,  -
что человек не самое разумное порождение эволюции - это без сомнения. Увы,
мы с вами не более чем промежуточная,  переходная  стадия  от  обезьяны  к
роботу. Вдумайтесь, осознайте. Это звучит ново, но не безнадежно, это даже
бодрит и дает нам возможность жить сегодня: завтра  у  нас  нет,  мы,  как
говорит кибер Ферро, выполнили предначертание. Мы служили иллюзиям, теперь
они развеяны. Так примем дни оставшиеся в смирении и понимании тщеты наших
усилий изменить  настоящее,  если  мне  дозволено  будет  сказать  словами
пророка,  этого  величайшего  мыслителя   нашего   века,   так   тонко   и
проникновенно уловившего суть эпохи. Благодарю вас.
   Пастор Джонс хмурится, что-то не нравится ему в путаной речи философа.
   - Начал во здравие, - скрипит кибер Ферро, - кончил  за  упокой.  Какие
иллюзии развеяны, какая горечь плодотворна? Где логика, не улавливаю.
   Кибер подходит ближе,  склоняется  к  экрану.  Оттуда  смотрит  мрачная
физиономия. Это Зат Пухл, чемпион  по  пинкам  с  разбегу.  Его  маленькая
головка качается на тонкой шее.
   - Вы знаете меня, ребята. Так запомните, пророк - ого! И  его  железный
парень мне по нраву. Я его уважаю. Я даже скажу, что если бы  я  взялся  с
ним пинаться, то неизвестно, кто  кого  бы  перепинал.  Гы!  Если  кто  не
согласен со мной, то могу привести другие доводы. - Могучие бедра чемпиона
и затем его волосатая  ступня  с  растопыренными  пальцами  занимают  весь
экран.
   - Заступник, - без выражения говорит кибер.
   Нижняя конечность чемпиона исчезает,  вместо  нее  возникает  разбитная
девица с микрофоном, пришпиленным к воротничку.
   - Мы в доме господина Зоб-Спивацкого. -  Девица  делает  глазки.  -  Он
сборщик  на  конвейере  фирмы  "Ваде  мекум",  член  профсоюза.   Господин
Зоб-Спивацкий, телезрители хотят знать ваше мнение о пророке.
   - Мы с Милли, э-э, каждый раз, значит, смотрим проповеди пастора Джонса
по телевизору, и Милли, выходит, всякий раз плачет: о,  Пит,  неужели  это
правда, что машина главнее человека? Дурочка, говорю это я ей, я всю жизнь
обслуживаю машину, слушаю  машину,  смотрю  машину.  Меня,  значит,  везет
машина, машина дает дышать и машина развлекает.  Я  делаю  машину,  и  она
кормит меня. Кто я такой без машины? Ясно,  говорю  я  Милли,  что  машина
главней. Я говорю Милли - это, наверное, не грех - завидовать роботам...
   - Это он хорошо сказал,  -  комментирует  Ферро.  Пастор  Джонс  лениво
бормочет  в  микрофон,  что  следует  повысить   гонорар   Зоб-Спивацкому,
старательный работник и неплохой артист.
   ...Из бассейна на разрисованный  под  мрамор  пол  выходит  Бьюти  Жих,
секс-бомба замедленного действия, как отрекомендовал  ее  ведущий.  Бьюти,
изящно и независимо от туловища шевеля бюстом, исполняет куплеты. Она поет
модным всхлипывающим басом.

   Приди скорее,
   О мой кумир,
   полью елеем
   я твой шарнир.

   С тобой у нас
   одни заботы,
   чтоб в резонанс
   вошли частоты.

   Для нас сегодня и небо звездно,
   глядеть на звезды и я спешу.

   Дыши со мною, пока не поздно,
   дыши и слушай, как я дышу.

   Бьюти стонет и изгибается до тех  пор,  пока  ее  наплывом  не  сменяет
репрезентант Суинли. Переход  этот  несколько  неожидан,  и  пастор  Джонс
недовольно хмыкает: когда ему понадобятся остряки, он наймет пару комиков,
а в отделе информации юмористам делать нечего. Босс  серьезен,  он  строго
смотрит с экрана прямо в глаза пророку. Он говорит:
   - Святая церковь, покровительница наук, считает, что вера  в  грядущего
кибера не противоречит догматам веры в целом. Господь есть причина  сущего
во всем его разнообразии... В  последних  достижениях  кибернетики  святая
церковь  усматривает  знамение  Господне,  ибо   наука   в   который   раз
неопровержимо доказывает - сомневающимся - бытие Божие...
   Пророк с интересом, хоть  и  не  первый  раз,  выслушивает  послание  и
выключает экран. В  дверях,  опустив  очи  долу,  уже  минуты  две  маячит
секретарша. Вполне настоящая и, в чем пророк уже убедился,  весьма  живая.
Пророк имеет странность: он избегает личного  общения  с  кибернетическими
устройствами. Исключая, естественно, Ферро, с которым всегда неразлучен. В
черном монашеском одеянии, то ли скрывающем, то ли подчеркивающем фигуру -
на  этот  счет  пастор  Джонс  не  имеет  четкого  мнения,  -   секретарша
удивительно мила.
   - Преподобный отец, простите, но вас ожидают представители строительных
фирм. Если мне будет дозволено, осмелюсь рекомендовать "Воздушные замки".
   - Сколько они вам дали, дитя мое? На лапу, а?
   - Пять тысяч, преподобный отец! - Голубой  взгляд  секретарши  выражает
готовность, готовность и еще раз готовность.
   - Прекрасно, тысячу оставьте себе, а девять положите вот в этот ящик.
   Она прикладывается к руке пророка горячими устами и удаляется,  точнее,
выпархивает. Пастор Джонс задумчиво смотрит на  помадные  отпечатки,  взор
его затуманивается.
   - Свинья, - констатирует кибер. - Никому нельзя доверять.
   - Ну-ну,  не  так  строго.  Человек  Бож