ения приходили в  упадок.  В  первую
очередь потому, что потеряли связь с миром. Гренландцы, некогда смелые
моряки, разучились строить морские корабли, их становилось все меньше.
Известно, что в середине XV века в Гренландии была  сыграна  последняя
свадьба.  Потомки  викингов  дичали,  их  было  слишком  мало,   чтобы
противостоять стихии, добиться прогресса или хотя бы сохранить старое.
Ты представляешь себе трагедию - последняя свадьба в целой  стране?  -
Старый обращался к матери.
   - Твои аналогии меня не убеждают, - сказала мать. - Много  ли  было
викингов, мало ли - ничего бы их не спасло.
   - А ведь альтернатива была. Приди тот  немецкий  корабль  тридцатью
годами раньше, и все сложилось бы иначе. Викинги могли  бы  уплыть  на
континент и вернуться в человеческую семью. Или иначе - наладилась  бы
связь с другими странами, появились бы торговцы, новые поселенцы, хотя
бы новые орудия труда, знания... И все было бы иначе.
   - К нам никто не приплывет, - сказала мать.
   - Наше спасение не вживание в природу, - сказал старик уверенно. На
этот раз он обернулся к Олегу. - Нам нужна помощь.  Помощь  остального
человечества. И потому я настаиваю, чтобы твой сын шел за перевал.  Мы
еще помним. И наш долг - не обрывать нить.
   - Пустой разговор, - устало сказала мать. - Водички согреть?
   - Согрей, -  сказал  Старый.  -  Побалуемся  кипятком.  Нам  грозит
забывание. Уже сейчас носителей хотя бы  крох  человеческой  мудрости,
знаний остается все  меньше.  Одни  гибнут,  умирают,  другие  слишком
поглощены борьбой за выживание... И вот появляется новое поколение. Вы
с Марьяной еще переходный этап. Вы как бы  звено,  соединяющее  нас  с
нашим будущим. Каким оно будет, ты представляешь себе?
   - Мы не боимся леса, - сказал Олег. - Мы знаем грибы и деревья,  мы
можем охотиться в степи...
   - Я боюсь будущего, в котором господствует  новый  тип  человека  -
Дик-охотник. Он для меня символ отступления, символ поражения человека
в борьбе с природой.
   - Ричард - хороший мальчик, - сказала мать из кухни. - Ему  нелегко
приходится одному.
   - Я не о характере, - сказал дед. - Я о социальном  явлении.  Когда
ты, Ирина, научишься абстрагироваться от мелочей?
   - Буду я абстрагироваться или нет, но если бы той зимой Дик не убил
медведя, мы бы все перемерли с голоду, - сказала мать.
   - Дик уже ощущает себя аборигеном этих мест. Он  бросил  ходить  ко
мне пять лет назад. Я не уверен, помнит ли он азбуку?
   - Зачем? - спросила мать. - Книг все равно нету.  И  письма  писать
некуда. И некому.
   - Дик много песен знает, - сказал Олег. - И сам сочиняет.
   Олегу   стало   немного   стыдно,   что   ему    приятно    ощущать
недоброжелательство старика к Дику, и потому он стал Дика защищать.
   - Не в песнях дело. Песня - заря цивилизации. А для малышей  Дик  -
кумир. Дик - охотник! А для вас, бабы, он пример. "Посмотри  на  Дика.
Вот хороший  мальчик!"  А  для  девочек  он  рыцарь.  Ты  не  обращала
внимания, какими глазами на него глядит Марьяшка?
   - Пускай глядит. Замуж выйдет. Для поселка хорошо.
   - Мама! - не выдержал Олег.
   - А что?
   Мать, как всегда, ничего не замечала вокруг, жила в каком-то  своем
мире, пережевывала древности.
   - И тебя радует мир Диков?  -  Старик  был  зол.  Он  даже  грохнул
кулаком по столу. - Мир благополучных быстроногих дикарей?
   - А что ты предлагаешь взамен?
   - Вот его. - Старик положил тяжелую ладонь на затылок Олегу. -  Мир
Олега  -  это  мой  мир,  это  твой  мир,  от  которого  ты  пытаешься
отмахнуться, хотя тебе-то никакого другого не дано.
   - Ты не прав, Боря, - сказала мать. Она пошла  на  кухню,  сняла  с
огня миску с кипятком и принесла в комнату. - Сахар кончился.
   - У меня тоже, - сказал старик. - Сейчас  корни  худые,  несладкие.
Эгли говорит, что придется месяц потерпеть. Поедим  с  хлебом.  Ты  же
интеллигентная  женщина  и  должна  понимать,  что  мы   обречены   на
вырождение, если на смену нам придут Дики-охотники.
   - Не согласна с тобой, Боря, - сказала мать. -  Нам  бы  выжить.  Я
сейчас не о себе конкретно говорю, а о поселке. О  детишках.  Когда  я
гляжу на Дика или на  Марьянку,  у  меня  появляется  надежда.  Ты  их
называешь дикими, а я думаю, что они смогли приспособиться. И если они
сейчас погибнут, мы все погибнем. Слишком велик риск.
   - А я, значит, не приспособился? - спросил Олег.
   - Ты меньше других приспособился.
   - Ты просто боишься за меня, - сказал Олег. - И не хочешь, чтобы  я
шел в горы. А я из арбалета стреляю лучше Дика.
   - Я боюсь за тебя, конечно, боюсь. Ты у меня один. Ты  все,  что  у
меня осталось. А ты с каждым днем  все  больше  от  меня  отрываешься,
уходишь куда-то, чужим становишься.
   Старик мерно шагал по  комнате,  так  бывало,  когда  он  недоволен
учениками, если они ленятся. Нагнулся, поднял с табуретки  глобус.  Он
его сделал из гриба-гиганта, который вырос  той  зимой  у  сарая.  Они
тогда с Олегом вместе терли краски, цветную глину, которую  Марьяна  с
Лиз отыскали у ручья, ту самую, из  которой  теперь  делают  мыло.  Ее
высушили, получилось два цвета  -  белый  и  серый.  А  сам  гриб  был
сиреневым. И Старый по памяти нарисовал все материки и  океаны  Земли.
Глобус получился бледным, а за два года еще больше побледнел и стерся,
стал как круглое яблоко.
   Олег увидел на столе маленькое пятнышко  розовой  плесени.  Это  не
желтая, это ядовитая плесень.  Он  осторожно  стер  пятнышко  рукавом.
Глупо, когда родная мать  предпочитает  тебе  другого.  В  общем,  это
предательство. Самое настоящее предательство.
   - Мы с тобой умрем, - сказал старик.
   - И отлично. Пожили достаточно, - сказала мать.
   - Тем не менее не спешим умирать, цепляемся за эту жизнь.
   - Мы трусливы, - сказала мать.
   - У тебя всегда был Олег.
   - Я жила ради него.
   - Мы с тобой умрем, - продолжал старик, - но поселок  должен  жить.
Иначе пропадает смысл нашего с тобой существования.
   - Больше шансов выжить у поселка охотников, - сказала мать.
   - Больше шансов выжить у поселка таких, как Олег, - сказал  старик.
- Если править нашим племенем будут Дик и ему подобные, то  через  сто
лет никто не вспомнит, кто мы  такие,  откуда  пришли.  Восторжествует
право сильного, законы первобытного племени.
   - И будут они плодиться и размножаться, - сказала мать. - И  станет
их много. И изобретут они колесо, а еще через  тысячу  лет  -  паровую
машину. - Мать засмеялась, как будто заплакала.
   - Ты шутишь? - спросил Олег.
   - Ирина права,  -  сказал  старик.  -  Борьба  за  существование  в
элементарной форме приведет  к  безнадежному  регрессу.  Выжить  ценой
вживания в природу, принятия ее законов - значит сдаться.
   - Но все-таки выжить, - сказала мать.
   - Она так не думает, - сказал Олег.
   - Конечно, она так не думает, - согласился Старый.  -  Я  знаком  с
Ириной уже двадцать лет. И знаю, что она так не думает.
   - Я вообще предпочитаю не думать, - сказала мать.
   - Врешь, - сказал Старый. - Мы  все  думаем  о  будущем,  боимся  и
надеемся. Иначе перестанем быть людьми. Именно груз  знаний,  которыми
не отягощает себя Дик, заменяя их простыми законами  леса,  может  нас
спасти. И пока есть альтернатива, мы можем надеяться.
   - Ради этой альтернативы ты гонишь Олежку в горы?
   -  Ради  сохранения  знаний,  ради  нас  с  тобой.  Ради  борьбы  с
бессмыслицей, неужели не ясно?
   - Ты всегда был эгоистом, - сказала мать.
   - Твой материнский слепой эгоизм не в счет?
   - Зачем тебе Олег? Он не перенесет путешествия. Он же слабый.
   Этого говорить не следовало. Мать поняла сама и взглянула на Олега,
умоляя его глазами, чтобы не обижался.
   - Я не обижаюсь, мам, - сказал Олег. - Но я хочу идти. Может,  хочу
больше, чем все остальные. Дик бы даже с удовольствием остался. Сейчас
олени кочевать начнут. Самая охота в степи.
   - Он нужен в походе, - сказал старик. -  Как  бы  я  ни  возмущался
перспективами его власти, сегодня  его  умение,  его  сила  могут  нас
спасти.
   - Спасти! - Мать  оторвала  взгляд  от  Олега.  -  Ты  талдычишь  о
спасении. А сам в него веришь? Три раза люди ходили  в  горы,  сколько
вернулось? С чем?
   - Тогда мы были еще неопытны. Мы не знали здешних законов. Мы  шли,
когда на перевале был снег. Теперь мы знаем,  что  он  тает  только  в
конце лета. За любое знание приходится платить.
   - Если бы  те  не  погибли,  мы  бы  жили  лучше.  Было  бы  больше
кормильцев.
   - Но все равно мы оказались бы во власти закона деградации. Или  мы
часть человечества и бережем его знания, или мы дикари.
   -  Ты  идеалист,  Боря.  Кусок  хлеба  сегодня  нужнее  абстрактных
ананасов.
   - Но ведь ты помнишь вкус ананаса? - Старый повернулся  к  Олегу  и
добавил: - Ананас - это тропический плод со специфическим вкусом.
   - Я понял, - сказал Олег, - Смешное слово.



        Глава вторая

   - Бумага, - повторил Старый. - Хоть десяток листов.
   - Будет тебе бумага, - сказал Томас.
   Те, кому уходить, собрались у ворот в изгороди. Остальные пришли их
проводить. Все делали  вид,  что  поход  самый  обыкновенный,  как  за
корнями к болоту, а прощались как будто навсегда.
   Те, кто уходил, были тепло одеты - одежду собрали по всему поселку.
Тетя Луиза сама отбирала, ушивала, подгоняла. Наверное,  Олег  никогда
не был так тепло одет. Только Дик ничего лишнего не взял. Он сам  себе
все шьет. Дождь почти перестал, в  лужах  вокруг  столбов  плескались,
пищали плавунцы. К хорошей погоде.
   Томас посмотрел на плавунцов и сказал:
   - Дождь перестанет. Надо бы столбы укрепить.
   - Не думай об этом, - сказала тетя Луиза, - без тебя справимся.
   - А ты мне что принесешь, пап? - спросила рыжая Рут, дочка Томаса.
   - Не надо, - сказала его жена. -  Не  надо  даже  думать  об  этом.
Главное, чтобы папа вернулся. Закутай горло, ты опять кашляешь.
   - С перевала держи правее, - сказал Вайткус Томасу. - Помнишь?
   - Помню, - улыбнулся Томас. - Как сейчас помню. Ты бы лег.
   Мать держала Олега за руку, и он не смел  вырвать  руку,  хотя  ему
казалось, что Дик чуть усмехается, глядя на него. Она хотела  пойти  с
ними до кладбища, но Сергеев ее не пустил. Он никого не пустил,  кроме
Луизы со Старым.
   Олег несколько  раз  оборачивался.  Мать  стояла,  приподняв  руку,
словно хотела помахать вслед и забыла. Она старалась не плакать.
   Над изгородью были видны  головы  взрослых.  Мать,  Эгли,  Сергеев,
Вайткус, а сквозь колючки, пониже, темнели фигуры ребятишек. Маленькая
шеренга людей, за ними - покатые, блестящие под дождем  розовые  крыши
маленькой кучки домиков.
   С холма Олег  обернулся  в  последний  раз.  Все  так  и  стояли  у
изгороди, только кто-то из малышей отбежал в сторону и возился у лужи.
Отсюда, сверху, была видна улица - дорожка  между  хижинами.  И  дверь
дома Кристины. Какая-то  женщина  стояла  в  дверях.  Но  с  холма  не
разберешь, Кристина или Лиз. А потом вершина холма скрыла  поселок  из
виду.
   Кладбище тоже было окружено изгородью. Дик, прежде  чем  отодвинуть
дверь, заглянул внутрь, не таится  ли  там  какой-нибудь  зверь.  Олег
подумал, что он сам, наверное, забыл бы это сделать.
   Странно,  подумал  он,  что  могил,  придавленных  плитами  мягкого
сланца, отломанного от близких скал, куда больше, чем людей в поселке.
Хотя поселку всего шестнадцать лет. Отца  здесь  нет,  он  остался  за
перевалом.
   Дик  остановился  перед  двумя  одинаковыми  плитами,   обтесанными
аккуратнее прочих. Это его отец и мать.
   Поднялся ветер, холодный и занудный. Старый медленно шел от  могилы
к могиле. Он всех их знал. Сколько  их  было  шестнадцать  лет  назад?
Кажется, тридцать шесть человек взрослых и четверо детей. А  осталось?
Девять взрослых и трое из тех детей, что  пришли.  Трое.  Дик,  Лиз  и
Олег. Марьяна родилась уже здесь. И еще живы двенадцать детей из  тех,
кто родился в поселке. Значит, семнадцать лет назад здесь  было  сорок
человек, сейчас двадцать с  хвостиком.  Простая  арифметика.  Нет,  не
простая. Могил  куда  больше,  это  все  малыши,  которые  умерли  или
погибли. Здешние.
   Над ухом, словно подслушав его мысли, тетя Луиза сказала:
   - Большинство умерло в первые пять лет.
   - Конечно, - согласился Старый, - мы платили за опыт.
   - Чудо, что все в первый год не умерли, - сказал Томас.
   Они остановились  перед  плитами  в  центре  кладбища.  Плиты  были
неотесанные, грубые, кривые, они почти ушли в землю,  и  цепкие  рыжие
лапки мха заплели их, превратив в округлые холмики.
   Олегу захотелось вернуться, чтобы еще раз увидеть поселок, он знал,
что мать стоит у изгороди и надеется, что он это  сделает.  Олег  даже
пошел к двери в изгороди, но тут Томас сказал:
   - Пора идти. Скоро начнет темнеть, а надо дойти до скал.
   - Ой! - сказала Марьяна. Она быстро перебирала пальцами  по  мешку,
висевшему через плечо.
   - Забыла чего? - спросил Дик.
   - Нет. Хотя забыла... Я на отца погляжу...
   - Пошли, Марьяшка, - сказал Томас. -  Чем  скорее  мы  пойдем,  тем
скорее вернемся.
   Олег увидел, что глаза  Марьяны  полны  слез.  Еще  чуть-чуть  -  и
выльются на щеки.
   Марьяна отстала от остальных, Олег подошел к ней и сказал:
   - Я тоже хотел вернуться. Ну хотя бы с холма поглядеть.
   Они шли рядом и молчали.
   Шагах  в  тридцати  от  изгороди,  где  начинался  коварный  липкий
кустарник, остановились.
   Луиза всех поцеловала.  Старый  попрощался  за  руку.  Последним  с
Олегом.
   - Я очень на тебя надеюсь, - сказал он. - Больше,  чем  на  Томаса.
Томас заботится о благе поселка, о сегодняшнем дне. Ты должен думать о
будущем. Ты меня понимаешь?
   - Хорошо, - сказал Олег, - а  вы  за  мамой  посмотрите,  чтобы  не
скучала. Я принесу микроскоп.
   - Спасибо. Возвращайтесь скорей.
   Дик первым вошел в кустарник,  легко  и  быстро  отбрасывая  концом
копья липкие щупальца.
   - Держитесь ближе за мной, - сказал он. - Пока они не опомнились.
   Олег не оборачивался. Некогда было оборачиваться. Обернешься, ветка
прилипнет к чоботу, потом не оторвешь, а оторвешь, три  недели  вонять
будет. Отвратительный кустарник.

        x x x

   К сумеркам добрались до скал. Как Томас и рассчитывал.
   Лес не доходил до скал, их алые зубы  торчали  из  голой,  покрытой
пятнами лишайника долины, клочья низких облаков пролетали  так  низко,
что острия скал вспарывали им животы и исчезали в сером мареве.  Томас
сказал, что пещера, в которой  он  ночевал  в  прошлый  раз,  сухая  и
добраться до нее легко. Все, кроме Дика, устали. А Дик, если и  устал,
об этом никому не говорил. Только скалил зубы.
   - Тогда было холодней, - сказал Томас. - Мы  тогда  решили,  что  в
холод легче перейти болота. А перевал был закрыт. Я помню, мы шли  тут
и под ногами звенело - заморозки.
   Между путниками и  скалами  лежало  белесое  круглое  пятно  метров
двадцать в диаметре.
   - Тут и звенело? -  спросил  Дик,  который  шел  первым.  Он  резко
остановился на краю пятна. Оно чуть поблескивало, как кора сосны.
   - Да. - Томас остановился рядом с Диком.
   Олег  отстал.  Он  час  назад  взял  у  Марьяны  мешок,  чтобы   не
надорвалась. Марьяна не хотела отдавать, а Томас сказал:
   "Правильно. Завтра я тебе помогу. Потом Дик".
   "Зачем помогать? - сказал Дик. - Вынем ночью  лишнее,  разберем  по
мешкам, и всем незаметно, и Марьяшке легче. Надо было раньше подумать.
Два месяца собирались, а не подумали".
   "Интересно, а кому надо было думать? Ты такой же мыслитель,  как  и
все", - заметил про себя Олег.
   А тащить  пришлось  немало,  хоть  Дик  и  говорил,  что  можно  не
беспокоиться о еде, он прокормит. Все-таки взяли и  вяленого  мяса,  и
корней, и сушеных грибов, а главная тяжесть - сухие дрова, без них  ни
воды вскипятить, ни зверей отогнать.
   - Знаете, на что это похоже? - сказала Марьяна, догнав мужчин. - На
верхушку гриба. Громаднейшего гриба.
   - Может быть, - сказал Дик, - лучше мы обойдем его.
   - Зачем? - спросил Олег. - По осыпи придется карабкаться.
   - Я попробую, ладно?  -  сказала  Марьяна,  опустилась  на  колени,
вытащила ножик.
   - Ты что хочешь делать? - спросил Томас.
   -  Кусочек  отрежу.   И   понюхаю.   Если   это   с®едобный   гриб,
представляешь, как здорово? Весь поселок накормить можно.
   - Не стоит резать, - сказал Дик. - Не нравится мне твой гриб. И  не
гриб это вовсе.
   Но Марьяна уже вогнала нож в край пятна. Но отрезать  не  успела  -
еле успела подхватить нож. Белое пятно вдруг вспучилось,  задергалось,
ринувшись валом в сторону Марьяны. Дик резко рванул девушку на себя, и
они покатились по камням. Томас отпрыгнул следом и поднял арбалет.
   Дик, сидя на камнях, расхохотался:
   - Чтобы его убить, надо стрелу с дерево или больше!
   - Я же говорила, что гриб, - сказала Марьяна. - Ты  зря  испугался,
Дик. Он пахнет как гриб.
   Судороги волнами прокатывались по белому пятну, зарождаясь в центре
и разбегаясь по краям, будто круги по воде от камня. А центр гриба все
поднимался и поднимался, словно кто-то хотел вырваться наружу, тыкался
головой. Потом от центра  побежали  в  стороны  темные  трещинки,  они
расширялись,  и  получались  огромные  лепестки  остриями  к   центру.
Лепестки стали подниматься  вверх  и  заворачиваться  назад,  пока  не
получился цветок.
   - Это красиво, - сказала Марьяна, - это просто красиво, правда?
   - А ты хотел по нему гулять, - сказал Дик Олегу  голосом  старшего,
хотя они ровесники.
   Томас закинул арбалет на спину, подобрал Марьянин нож.
   - Естествоиспытателям полезно сперва думать, а потом испытывать.
   - Он  ничего  не  может  с  нами  сделать, - сказала  Марьяна. - Он
показывает, какой он красивый!
   - Если только в нем никто не прячется, - сказал Дик. - Ну, пошли? А
то стемнеет, пещеры не найдем. Все планы насмарку. Специально же вышли
так, чтобы переночевать в знакомом месте.
   Они обошли пятно по каменной осыпи. Сверху Олег попытался заглянуть
в сердцевину цветка, но там было темно. И пусто.  Лепестки  постепенно
сближались вновь, гриб-гигант успокаивался.
   - Как мы его назовем? - спросила Марьяна.
   - Мухомор, - сказал Томас.
   - А мухомор - это гриб?
   - Мухомор наверняка гриб, - сказал Томас. - Ядовитый и  большой.  С
красной шляпкой, а по красной шляпке белые пятна.
   - Не очень похоже, - сказал Дик.
   - Но красиво звучит, - сказала Марьяна.
   Давно уже так пошло, что названия неизвестным  вещам  давал  Томас.
Давал знакомые, не всегда совпадающие. Зачем придумывать новые? Был бы
схожий признак. Грибы растут в  земле,  и  их  можно  сушить.  Значит,
круглые оранжевые или синие шары, что закапываются в землю, но которые
можно сушить, варить,  жарить  и  есть,  если  как  следует  вымочишь,
назовем грибами. Шакалы ходят стаями,  питаются  падалью,  трусливы  и
жадны. И неважно, что здесь шакалы - пресмыкающиеся. У медведя  шерсть
длинная,  мохнатая,  а  сам  большой...  Хоть  шерсть  его  -   побеги
перекати-поля, схожие с зеленоватыми волосами.
   Олег запыхался, пока  они  пробирались  по  осыпи.  Камни  катились
из-под ног, Марьянин мешок оттягивал руку, свой давил на  плечи.  Олег
считал шаги. Где же эта чертова пещера? Воздух  начал  синеть,  и  без
того день был  пасмурным,  а  теперь  уже  в  десятке  шагов  предметы
расплывались, от земли поднимался серый туман, пора  прятаться,  ночью
даже Дик не рискнет пойти в лес. В темноте  появляются  ночные  твари.
Если выйдешь ночью за  изгородь,  не  вернешься.  А  здесь,  вдали  от
поселка... Олег обернулся. Ему показалось, что  за  ним  кто-то  идет.
Нет, только туман.  Он  не  заметил,  что  прибавил  шагу,  -  тут  же
обернулся Томас, негромко прикрикнул:
   - На меня не налетай, сшибешь. Держи дистанцию.
   И все-таки Олег никак не мог отделаться  от  ощущения,  что  кто-то
идет сзади.
   Спина Томаса исчезла - Томас обогнал Марьяну. Теперь  впереди  идет
Марьяшка. У нее узкая спина,  даже  в  теплой  куртке  узкая.